Разрушенные судьбы

      Полицейская машина. Вой сирены. Дождь начинает лить с большей силой. Капли барабанят по крыше мелодию, мотив которой мне казался знаком. Мы были на заднем сидении, а спереди была стенка, огораживающая нас и водителя. Я и Джуди ехали назад, в ведомство. То, что пришлось нам пережить тогда, на мосту Карлстон, сильно сказалось на нашем душевном состоянии. Мы были подавлены, до такого уровня, что, казалось, ниже просто невозможно себе представить. Всё стало для нас серым и понурым.       Джуди сидела и вытирала слёзы. Её печаль была так глубока, что ничто не могло успокоить её, только время. Конечно. Ей приказали сделать то, на что решилась бы не каждая девушка. Я её прекрасно понимал, поэтому старался вообще не трогать её, даже смотреть на неё я запретил себе.       А что до меня, то дела мои, по моему мнению, были настолько отвратительны, что даже вообразить страшно, насколько. Меня ждёт более суровое наказание. Помимо невыполнения своего рабочего долга, меня ожидает лекция о любви на рабочем месте от нашего глубокоуважаемого начальника Буйволсона. Я не пытаюсь пошутить: он действительно хороший руководитель. Если бы не наш капитан, у нас царил бы беспорядок. Нет, иногда, конечно, он перегибает палку, но, в основном, его действия правильны. Я виноват, что не арестовал ту волчицу, что выставил себя и в особенности Джуди жалкими посмешищами. На мне лежал тяжеленный груз вины, словно камень, тянущий меня в бездну отчаяния, безысходности, из которой, кажется, ты уже никогда не сможешь выбраться.       А автомобиль всё мчался и мчался по улицам дождливого Зверополиса. Темно-серые, почти что чёрные, тучи сгущались над городом, который на моём личном примере доказал, что в нём каждый может быть кем захочет, и каждый имеет право отстаивать свою точку зрения. Вот она, наша утопия! И это ещё больше сжимало моё сердце от боли.       Пожалуй, единственное, что не дало мне окончательно пасть духом, это песня, что звучала по радио в те самые минуты боли и отчаяния. Мне и раньше приходилось признавать музыку лучшим успокоительным, но сейчас, в моём состоянии, я смог почувствовать всю её мощь, в один из самых трудных моментов моей жизни.       Песня была грустная, подстать моему настроению. Пианино играло простую, но такую трогательную мелодию, а голос… Этот женский голос как нельзя лучше подходил к ней: нежный, плавный, немного печальный. «I Believe» I believe the stars keep shining all throught the night. I believe if we just keep trying it will be alright. I believe that someday we’re gonna find our way. And I believe in a beautiful day. I believe in lovers walking side by side. I believe that someday we’ll be satisfied. I believe the angels listen god hears us pray. And I believe in a beautiful day. Yeah I believe it’s gonna work out ok. But not for me, and not for you. I believe, I believe, I believe. I believe, I believe, I believe. I believe there’s an answer waiting when the day is done. I believe if you just keep searching you’ll find someone. I believe that you and I just lost our way. And I believe in a beautiful day. I still believe in a beautiful day. But not for me, and not for you. I know your tried, and I tried to. Sometime all our dreams just don’t come true. I believe, I believe, I believe. I believe, I believe, I believe. Oh…Oh…Beautiful day.       «I believe in a beautiful day»… Эти слова слова накрепко засели у меня в голове, как и вся песня. Я и Джуди, как никогда, нуждались в поддержке, а эта песня придавала её нам. Этот голос заставил меня забыть и про трибунал, и про лекцию, вообще забыть про горе. Да и мою напарницу тоже. Она наконец открыла глаза и посмотрела на меня. Ей, похоже, было не менее жалко меня. Ну, конечно. Сидит, весь понурый, ненавидимый всеми, никто его не любит, никто не пожалеет. И это выдавало меня, как бы ни старался я скрывать это за своим злым видом. — Ник, — смотрела она на меня жалостливо, — Ник… — Это я виноват, — покаянно, почти не слышно, сказал я, не осмелившись посмотреть ей в глаза, — Тебе не стоит жалеть труса. — Я всё понимаю, — она прижалась ко мне, — Я сама виновата, что тоже струсила. Да и вообще… — с её глаз вновь потекли слёзы, — Это ведь из-за меня всё началось. Ещё и тебя втянула…       Мы оба понимали, что виноваты перед друг другом. Но в нас ещё была надежда, что всё образуется. «I still believe in a beautiful day…». Эти слова продолжали вселять в нас веру, веру на лучшее будущее. Ждать заслуженного наказания стало уже не так страшно, по крайней мере, то, что произошло на мосту, было гораздо страшнее.       А дождь всё продолжал лить. Огромные лужи буквально превращали улицы в один большой океан. Прохожих без зонтов, дождевиков и резиновых сапог почти не встретишь. Временами сверкали молнии, ослепляя на доли секунды всех, а затем громыхало. Иногда она била так близко, что гром оглушал всякого, особенно тех, у кого хороший слух. Джуди застонала от боли и схватилась за уши. Мне тоже было неприятно, но не так, как ей. Она прямо стонала, так, что становилось просто жалко. — Ну, ну, ну… — я обнял Джуди в попытке успокоить, — Не плачь. Скоро всё пройдёт.       Я подул на ушки, как моя мама раньше делала, когда я получал синяк или ссадину. Да, было время. Тогда я любил полазить — то по деревьям, то по крышам. Так что это для меня было частым явлением. Самое удивительное, что я ни разу, ни разу, не получал перелома кости. Единственный раз, когда мне пришлось серьёзно пострадать — когда решил, дурак, залезть на крышу пятиэтажки. Тогда зима была. Лез по водосточной трубе, и тут руки соскользнули — я грохнулся на землю. Если бы не сугроб, оставленный после чистки улиц, меня бы сейчас вообще не было. Тогда у меня обнаружили вывих, но его за считанные минуты устранили и снова я совершал те же самые ошибки, только без тяжелых последствий.       Джуди ощутила мою поддержу. Она перестала плакать. — Ник, — мягко сказала она, глядя на меня так, как малыш на игрушку в миг, когда ему страшно, и он — единственный, кто способен защитить или морально поддержать, — Ты самый лучший друг. — Друг — твёрдо ответил я, — Ну, и коллега.       Она мило улыбнулась. От её понурости словно не осталось и следа. Крольчиха засияла изнутри, и я вместе с ней. Мы скоро должны были приехать в ведомство, где нас ждало наказание. Но нам уже было нестрашно. В нас горел огонёк надежды. Весь оставшийся путь мы сидели и напевали: «I believe, I believe, I believe, I believe…»