***
Я резко открыл глаза. Всё было как в тумане: сплошная пелена, всё напрочь размыто. Только слышно, как пищит кардиомонитор, показывающий, я вернулся к жизни, да как дует ветер и идёт нескончаемый дождь. — Ф-ух! — раздался облегчённый вздох, — спасли! Мы его спасли, — прозвучало уже чуть тише. Наконец, моё зрение немного восстановилось, и я обнаружил себя на больничной койке, с загипсованными грудью, головой и правой ногой, в окружении двух докторов: огромного бурого медведя в чёрных очках с прямоугольной оправой, и очень милую лисицу-медсестру с прищуренными голубоватыми глазами. — Как вы себя чувствуете, мистер Уайлд? — спрашивал он. — Отвратительно. Голова болит, — еле слышно, сипло выговорил я. Не то слово болит. Она просто раскалывалась, словно что-то пробило мой череп насквозь, равно как и мои рёбра. — Неудивительно! — с чувством говорила лисица, — вы с такой высоты плюхнулись! Я просто поражена тем, что вы вообще смогли выжить! — Вы не представляете, как я удивлён, — как-то равнодушно, безрадостно, глядя на потолок, ответил я, — везунчик, что ли? Честно говоря, я совсем не был рад своему чудесному воскрешению. — Мистер Уайлд, вам сейчас нужен покой, — строго заявил медведь, затем обратился к лисице, — сестра, проследите за тем, чтобы он уснул. Если он снова будет мучиться, введите ему небольшую дозу препарата, небольшую, — ещё раз пояснил он. — Хорошо, — она утвердительно махнула головой, и тот скрылся за дверным проёмом, закрыв за собой дверь. В палате, где я находился было довольно светло. Голубоватый свет люминесцентных ламп приятно освещал помещение, заставляя забыть о том, что там, на улице, темно и неприятно, и создавала приятную уютную атмосферу, потихоньку сгонявшую с меня те неприятные эмоции, что появились у меня после воскрешения от клинической смерти. Я как-то смотрел одну передачу. Там рассказывали, что после неё у зверей появляются какие-то необыкновенные способности или просто талант. Там, как сейчас, припоминаю, говорили про одного гепарда, который вот так же, как и я, спрыгнул с моста, и, когда он очнулся от клинической смерти, то у него появился дар: он просто великолепно начал играть на пианино, а ведь гепард, по признанию его близких, даже не знал, что такое нотная грамота. Но он играл такую задушевную мелодию тогда, перед камерами, которая действительно хватала за самое живое, трогала так, что сдерживать свои эмоции было ну очень тяжело. С тех пор я действительно начал понимать, почему музыку называют голосом души. Любопытно, какой талант будет у меня? Жаль, что я не запомнил имени того гепарда, и так и не смог отыскать ту мелодию, которую он наигрывал тогда, на экране телевизора. Зато до сих пор помню, храню в своей голове, проигрываю по памяти в голове, чтобы совсем не забыть, как она звучит, а также нередко сам насвистываю её. Она помогала мне согнать скуку и другие неприятные чувства. Однажды, поздно вечером, часов так в десять вечера, как сейчас, помню, мы ехали по дороге в Зверополис, через лес. До знака «Добро пожаловать в Зверополис!» было ещё очень неблизко. Если бы не рёв мотора, ничто не мешало бы нам насладиться умиротворением ночной природы. Финн был за рулём, а я сидел и со скучающим смотрел в окошко, где было особо не на что глядеть. От удручающей тоски я и начал насвистывать эту потрясающую мелодию, когда-то тронувшую меня за самую чувствительную струну моей души. — Что за лабуду ты насвистываешь? — недовольно сказал Финн, — включил бы лучше радио. Нажав на кнопку «ВКЛ», я попал на волну, где сейчас играла какая-то дрянная песня от очередной рок-группы, которые за последнее время что-то сильно расплодились. Каждый день на ЗвероТубе можно увидеть новые клипы, что выкладывают всякие звери, возомнившие себя музыкантами. Не успели мы насытиться Фараонами и Зверополийскими Грузами, так пришли эти. И сейчас по радио играла одна из сотен паршивых песен, звучащих, словно кто-то начал истерить и бить по всему подряд под оглушительный гитарный ритм, которая, как бы странно для меня не звучало, попала в десятку лучших хитов этого дня, благо, он уже подходил к концу. Мне тут же хотелось переключиться на что-то другое. — Оставь! — довольно рявкнул он, — хорошая песня! — Ничего ты не смыслишь в прекрасном, Финник, — с фирменной Уайлдовсксой улыбкой, саркастически заметил я, но это снаружи, внутри же меня кипела обида. Причём не за себя. Я тут ни при чём. Мне казалось, что этими словами он оскорбил самого композитора, чьё имя, к сожалению, так и не смог узнать. А ещё хуже было то, что Финник подпевал своим скрипучим голосом: «Да детка, поцелуй меня в з!..» Как он мог слушать эту дрянь и, более того, получать наслаждение от этого, для меня, честно, это до сих пор загадка. Возвращаясь в наше время, я как раз захотел насвистеть эту простую, лёгкую, но полную чувств и переживаний мелодию. Всё равно делать было нечего. И я начал. И те оставшиеся неприятные чувства, пережитые мною, стали выходить из сердца, оставляя место для более приятных переживаний. Когда я наигрывал, мне всё время представлялся тот самый худой гепард с карими глазами и синей клетчатой рубашке, который вместе со мной исполнял эту замечательную композицию, и мне казалось, что мы были отличным дуэтом, прекрасно дополняли друг друга. И главное, я был свободен от всего, моя душа была свободно и летела, несмотря на то, что моя бренная оболочка была прикована к больничной койке. И хотя мелодия была печальная, она нисколько не отягощала. Наоборот, она облегчала мои страдания, выводила их из моего помутневшего сознания, как противоядие. Я даже забыл, что у меня чудовищно болят грудь и голова, а также правая лапа. До чего волшебная сила — музыка! Жаль, что счастье не длится вечность. — Мистер Уайлд, — прервала мой полёт души медсестра, — пожалуйста, перестаньте свистеть, вы действуете мне на нервы. В это же мгновение я вновь обнаружил себя на койке, в окружении монотонно пищащего кардиомонитора, запаха больничной стерильности, довольно приятной медсестры и с адской болью в груди, голове и ноге. Тут же исчез и гепард в клетчатой рубашке, растворившись в моём сознании, словно золото в серной кислоте. — Вам сейчас надо спать, — несколько строго продолжала она, хотя голос её был довольно мягок и так сладостен для моих ушей, что я воспринимал его не как призыв успокоиться и уснуть, а как наслаждение для слуха. Да и, признаться, выглядела лисица довольно мило. Как я уже говорил, у неё были прищуренные голубоватые глаза. Это делало её немного… загадочной, а хитроватая улыбка только дополняла этот образ, делая её ещё более привлекательной. Также у неё была красивая огненно-рыжая шерсть, которая выглядела такой мягкой и пушистой, что по ней так и хотелось провести лапой, особенно по длинному хвосту с белоснежным кончиком, а потом одеть его на шею, точно шарф. Словом, я влюбился, как подросток. Тот, прежний Ник, наверное, начал бы сейчас заигрывать с ней, но я уже давно не тот, что раньше. Совсем не тот. В это мгновение на столе зазвонил мобильный телефон, судя по всему, медсестры. Там звучал какой-то до боли знакомый мотив, но я не мог вспомнить ни название песни, ни группы. Лисица взяла телефон, нажала «принять» и поднесла к левому уху. — Да, мистер Блэк? — спросила она, и через несколько секунд ответила: «да, ещё не спит… Что? А, поняла… Да, сообщу ему. До свидания», — после чего обратилась ко мне, — мистер Уайлд, в вам сейчас придут ваши близкие. — Хорошо, — как-то без особой радости сказал я. Мне тут же представилось, как они войдут ко мне, грустные, встанут рядом со мной, и будут говорить, о чём я вообще думал, когда прыгал с этого дурацкого моста, что за бредни я нёс тогда, какой же я глупый лис, идиот, придурок, и тут же будут плакать, а мне станет ещё совестней, чем сейчас, от того, что довёл до слёз близких мне зверей. Вообще не люблю, когда кто-то плачет, особенно по моей вине. Помните, как рассказывал историю с мамой? А историю с Джуди, когда она шла ко мне, чтобы извиниться за то, что наговорила тогда про кровожадных хищников? Я давно её простил, просто хотелось узнать, насколько искренне сожалеет она. Когда с её глаз полились слёзы, то понял, что перегнул палку, но виду не подал, и тут же показал Джуди, что простил эту «глупую крольчиху». Это кажется странным, но, мне кажется, что вы знаете эту историю очень давно, сам не знаю, откуда, как, и почему. Просто знаю, и всё. Пока они не пришли, я решил спросить, что за песня играла на её мобильном. — Это Linkin Park, «Numb», — сказала она, сильно удивляясь, — вы что, в первый раз о ней слышите? — лисица развела лапами. Точно! «Numb»! Как я раньше не вспомнил! Я же слушал её, даже на телефоне есть. Что с памятью? Наверное, долго не включал. Помню же, знакомый мотив. — Может, и про группу не слыхали? — поражалась она. — Почему? Знаю такую. Не особый фанат, если честно, но пара песен всё же есть на телефоне. Хороших песен. — Это точно, — тяжёло вздохнула она и взглянула на потолок, — жаль что солиста больше нет с нами… — Что? Когда? — Да вот в прошлом месяце, — лисица с печалью смотрела наверх; я тоже взглянул, — повесился. Честер, Честер, скажи, зачем ты ушёл так рано?.. Конечно, я не знал солиста Linkin Park, но сам факт того, что его больше нет, заставил меня взгрустнуть. Ненавижу, когда кто-то умирает, тем более так. Тут же представил себе, что было бы, если б я всё-таки не выжил при падении с того моста. Представил, как мама и Джуди будут стоять около свежей могилы, на участке рядом с местом, где хоронили отца, и в обнимку плакать, сетуя, зачем я разбил им обеим сердца. Представил, как Финник, с виду грубый, будет с глубокой печалью смотреть на мою могилу, на моё изображение, где я смотрю на всех собравшихся с лёгкой, едва заметной улыбкой на губах и томным взглядом, который словно говорил: «Я навсегда останусь в ваших сердцах». Представил, как капитан Буйволсон, вместе с другими моими коллегами, прощается со мной под тяжёлым пасмурным небом и дождём, читая речь благодарности за проявленную работу, хотя и стал преступником. Выйти из размышлений мне помог дверной скрип. Я оглянулся. В палату тихонько вошла пожилая лисица в сиреневом платье до колена, с сумочкой и в тёмных очках с толстой оправой. — М-мама?.. — я готов был заплакать, то ли от стыда, то ли от счастья, что она всё ещё жива. Меня сейчас перепоняло столько чувств, что сдерживать их было тяжкой мукой. Она сняла очки и положила в сумочку. С её изумрудных глаз текли слёзы. — Я, сынок, я, — грустно говорила мама, сев на стул рядом с моей койкой; взгляд её был настолько печален, что глядя на неё, я уже не мог сдерживать в себе слабость. — Я… Мам… Мне… — с трудом выговаривал я, пытаясь сказать ей, что мне стыдно, что не навещал её уже несколько лет, что даже не давал весточек о себе. Странно, вроде бы уже взрослый, но хочется плакать, словно маленький лисёнок. — Никки, — чуть плача сказала она, — как же ты меня напугал, — одна слезинка скатилась с её личика и упала на пол, — скажи мне, зачем ты так напугал меня?.. — в её взгляде застыл вопрос, на который следовало дать самый что ни на есть честный ответ. — Не знаю… — ответил я и задумался: правда, ради чего? — может, потому, что я глупый лис? Ты на меня сердишься? — Что ты такое говоришь? — мама недоумённо поглядела на меня, словно я сказал что-то странное, — как же я могу злиться на тебя? Может, ты и поступил глупо, но я всё равно тебя люблю, ведь ты — мой сын. Она поцеловала меня в правую щёку; я мило улыбнулся ей, но тут же улыбка исчезла с моих уст. — Знаешь, мам, ты сейчас так добра со мной, а ведь я был к тебе неблагодарен, и… — Сейчас это неважно, сын, я на тебя за это совершенно не обижаюсь, — произнесла лисица, продолжая томно глядеть на меня. На её лице стала появляться лёгкая, едва заметная улыбка — это значило: «Я так рада, что ты жив». — Я тоже рад видеть тебя, мама, — улыбнулся я. Так хотелось изо всех сил прижаться к ней, но меня сдерживали гипс и просто невыносимая боль в груди. — Скажи, а ты видела недавние фотографии со мной и Джуди? — Да. — Ты веришь в то, о чём все говорят? Лисица призадумалась. — Если честно, — после небольшой паузы сказала она, — совершенно не хочется. Может, ты мне всё расскажешь? В это мгновение посмотрел на медсестру, которая всё это время стояла рядом и краем уха слышала наш сентиментальный разговор. — Давай, потом, мам. О таком не стоит говори… Я не успел докончить предложение, как в дверь в палату резко распахнулась и оттуда вбежали Джуди и Финник. Вид у них был такой, словно они пробежали без остановки с десяток километров. — Простите, миссис Уайлд, — тяжело дыша, произнесла крольчиха, держась за сердце, — лифт долго не ехал, мы решили пешком добраться. — На пятнадцатый этаж, — злобно поглядел на неё Финник, который явно не был в восторге от идеи Джуди. — Привет, ребят, — я посмотрел на них и улыбнулся своей фирменной Уайлдовской улыбкой. — Я пока кофе попью, — заявила медсестра и удалилась, махнув своим пушистым хвостом, из палаты, оставив нас наедине, хотя могла бы сделать это раньше. — Чёрт, ну ты напугал нас, братан, — с искренним беспокойством сказал Финн, — я как услышал о тебе, тут же поехал искать твою больницу. — Ник, ты!.. — Джуди, стараясь не заплакать, пыталась подобрать более приличное слово, чтобы не обидеть меня сильно, — ты!.. — Можешь не стесняться в выражениях, — с полным равнодушием сказал я, тупо глядя на потолок, не обращая внимания на окружающих меня зверей, — я всё равно уже падшая личность. — Не смей так говорить про себя! — заявила крольчиха, тут же успокоившись, — Ник, что же ты с собой делаешь, а? Бросаешь трубку, не дав мне ничего сказать, потом прыгаешь с моста… С её нежно-аметистовых глазок потекли слёзы. Мама обняла её, и вместе с ней стала ещё пуще плакать. — Не надо, — сказал я, — не люблю, когда из-за кому-то плохо. Финник, хоть и не лил слёз, но тоже решил впасть в объятия моей мамы, в этот кружок сочувствия глупому лису, который решил свести счёты с жизнью. — И всё-таки, — мама повернулась ко мне, не выпуская Джуди с Финником, — зачем ты так?.. Я не знал, что сказать ей, да и остальным. Всё так запутанно, сложно. Но этот вопрошающий взгляд прямо вынуждал меня к ответу. — Не знаю, — неуверенно начал я; Финн и Джуди тоже начали смотреть на меня и слушать, что будет сказано дальше, — это прозвучит странно, но… меня, словно, ввело в транс, и я начал видеть ужасные воспоминания своего прошлого. — Что ты видел? — чуть ли не хором спросили все. — Сначала я попал на отряд посвящения в следокопыты. Джуди и мама понимали, о чём я говорю, оттого на их лицах можно было разглядеть нотки сочувствия, какое бывает при просмотре какой-нибудь мелодрамы: они прислонили свои ладони к губам и с замиранием сердца ожидали, что же я скажу дальше. А Финн просто молча слушал: ему одному не ведомо, что тогда произошло. — Потом я попал на несколько лет вперёд, когда меня поймала полиция за продажу мороженного. Кто бы мог подумать, что я буду работать там, — немного хрипло посмеялся я, восхитившись собственной самоиронией, но затем смолк, сделав серьёзное лицо, — ты ведь помнишь это, мама? — Помню, — тяжёло вздохнула пожилая зеленоглазая лисица, поглядев на меня, — как забыть такое? — с её глаз скатилась слезинка. Я виновато замолчал. Зря напомнил. — Прости меня, мама. Я тогда был дураком, и, видно, сейчас ничто не поменялось, — я тяжёло вздохнул и замолчал. Продолжать этот разговор мне совершенно не хотелось. После каждого сказанного слова становилось тяжелее на душе. Джуди, Финн и мама всё сидели около меня и ждали, что я буду говорить дальше, а я молчал. Нахмурил брови и вновь уставился на потолок, будто там есть что-то интересное. Мама, похоже, поняла, что мне неприятно говорить на эту тему, почувствовала, что насколько тяжело мне нести на себе этот груз вины. — В любом случае, — лисица нарушила тишину, — мы все здесь рады тебя видеть. Фенёк и крольчиха кивнули в ответ. — Я, честно, тоже, — сказал я и как-то глуповато засмеялся, немного оскалив в улыбке зубы. Остальные тоже посмеялись. Ещё мама с Джуди наконец-то перестали пускать слёзы. — Скажите, — я захотел задать вопрос, — если я попаду за решётку, вы будете приходить ко мне? — Глупый вопрос, Ник, — сказала Джуди, — конечно же будем. — Мы докажем твою невиновность, сын, — кивала мама. — Спасибо, что вы у меня есть. Мне будет вас так не хватать. Дверь открылась, и из неё показалась голова мистера Блэка. — Вы скоро? Мистеру Уайлду нужен покой, — поторапливал он посетителей. — Всё-всё, сейчас, — сказала мама и затем взглянула на меня, — ну, сына, пора. Мы завтра тоже зайдём, если будет можно. — Пока, Ник, — сказали хором Финн с Джуди, направившись к выходу. Подойдя к двери, крольчиха остановилась и посмотрела на меня грустно, — я им докажу, что ты невиновен. Обещаю, докажу! — Я верю, — спокойно ответил я и услышал, как дверь в палату захлопнулась, и я остался наедине с собой, кардиомотором и дождём. Я вспомнил, что хотел узнать, какой сейчас час, или день. Из-за туч было неясно, светло ли сейчас, или солнце уже близится к закату. После того, как от меня ушли посетители, настроение моё, ставшее чуть приятнее, стало вновь скатываться вниз. То, что тогда казалось пустяками, сейчас кажется огромными проблемами. Тут же представилось мне, как меня везут из прямо из департамента, под всеобщее обозрение своих бывших коллег, в тюремный автобус, наполненный преступниками в полосатых робах, находят мне свободное место рядом с каким-нибудь отпетым ублюдком, по чьей роже, не лицу, ибо лицом назвать эту злющую морду никак нельзя, можно определить, сколько раз сидел он. Автобус трогается, и едет далеко-далеко на окраину города, туда, где вечно тучи и где о свободе знают лишь из слов зомбоящика и приёмника, откуда постоянно звучат песни «под три аккорда», особенно нестареющий «ЗверОпольский Централ», который был хитом в своём кругу с самого своего появления. По приезду на место нас тут же выводят строгие надзиратели-медведи в форме и с такими суровыми мордами, что, казалось, их с детства приучали хмуриться и подозрительно на всех смотреть, и тут же станут говорить, что мы все жалкие подонки, а потом начнут подходить к каждому лично и говорить то, что думают о них без всякого стеснения в выражениях, если, конечно, у таких зверюг оно вообще есть, под общий смех остальных заключённых. А когда дойдёт очередь до меня, надзиратель скажет: «А ведь мы знали тебя, как героя, спасшего хищников, а кто ты теперь? Чёртов насильник и извращенец! Будь моя воля — расстрелял бы вас всех до единого!..» Больше не хотелось думать о таком. К чёрту! Лучше поступлю так, как велел мистер Блэк. Падал дождь. Его звук успокаивал меня, мои глаза медленно закрывались, дремота медленно одолевала меня. Вскоре я действительно уснул.***
Я вновь очутился в том самом городе, что видел ранее в своих снах, на том же самом месте, только теперь он стал немного другим. Всё заполонял туман, из-за которого было трудно что-то разглядеть дальше собственного носа. Эта была не пыль, как в прошлый раз, именно туман. Все здания вокруг были целыми и невредимыми, только серыми и невзрачными. Я шёл медленно, не спеша, осматривая окружавшие меня здания и машины. Кругом было тихо, подозрительно тихо, даже ветра не слышно. — Где все? — думал я. Было страшно. Моё сердце бешено стучало в груди, словно ополоумевшее, а дыхание спирало. Я пытался стучать двери, кричал: «Здесь есть кто-нибудь?» Тишина. И двери были заперты. Никого не было. Думал, может увижу ту маленькую лисичку из прошлого сна, бесследно исчезнувшую во мгле. Тут я заметил подозрительно открытую дверь в кафе «5 к 2». Мне показалось это странным, но я всё же решился посмотреть, что там есть. Подойдя ко входу, я тихонько отворил дверь и зашёл внутрь. Как и ожидалось, тут было темно и ни одной живой души. Куда подевались все звери? Почему тут такой густой туман, что ничего не видно? Столько вопросов, а ответов, как обычно бывает, почти нет. По сторонам от входа, на полу, сложенном большими белыми и коричневатыми плитками, точно шахматная доска, стояли два стола с грязно-жёлтыми диванами и точно такого же цвета стульями с… это не ножки, а, как бы сказать, единая металлическая конструкция, наверху которой закреплёно сиденье, а внизу — дугообразная опора для пола. Напротив входной двери была барная стойка со стульями такого цвета, как и все сиденья здесь, стоящими на одной ножке. За правым столом стоял игровой автомат, пейнтбол, как тот, что раньше стоял на старых операционных системах. Несмотря на то, что место выглядем ничем не приятнее, чем сам город, а скорее даже наоборот, тут я вдруг почувствовал себя в безопасности, словно здесь мне ничего не угрожает. Тут я заметил на барной стойке какую-то записную книжку на красном листе бумаги, да некую коричневую бутылочку с маленькой этикеткой. Я подошёл поближе, чтобы рассмотреть предметы. Книжечка особой ценности для меня не представила, хотя что-то казалось в ней подозрительное. Чутьё, наверное. Затем я взял бутылочку и, рассмотрев этикетку, понял, что это некий целебный напиток, и положил в карман: никогда не помешает. Тут я вспомнил, что, когда смотрел на столы, на левом столе лежало что-то красное. Подойдя к нему, я увидел, что это был приёмник. Я попробовал включить его. Тщетно. — Наверное, сломан, — решил я, и, поняв, что искать тут больше нечего, пошёл к двери. Но только я приготовился выйти, из приёмника начали раздавался помехи, белый шум. Сначала они были слабые, но затем становились всё громче и громче. — Что это с ним? — думал я, с осторожностью подходя к ожившему прибору, — он же был сломан! Я не понимал, что тут происходило, и от этого мне становилось страшно. Сердце вновь забилось в бешеном темпе, дыхание начало спирать, каждый шаг делался неуверенно, разум давал понять, что сейчас точно произойдёт что-то очень нехорошее. А тем временем помехи с каждой секундной становились всё громче, и громче… «Бах!» Осколки разбитого стекла посыпались на стол; я так перепугался, что тут же пал наземь, прикрыв голову лапами. Это было так неожиданно. Меня чуть удар не хватил. Всё произошло так, словно в ужастике, в то самое мгновение, когда главный герой идёт на шум, с каждой секундой напряжение нарастает, нарастает, нарастает. И тут выскакивает убийца, или чудовище под резкий пугающий звук. Но это оказалось только полбеды. Вдруг послышался адский, дьявольский рёв. Я открыл глаза и… — Гаргулья!!! — истошно заорал я, пятясь назад от этого чудовища с огромными клыками и когтями, несравнимые с моими, к тому же, у меня не было даже самого простого ножика, чтобы отбиваться. А между тем тварь стояла передо, скалы свои отвратительные тёмно-коричневые зубы и брызжа повсюду слюной с просто невыносимым запахом съеденных трупов. Несмотря на то, что я учился в полицейской академии, из-за страха я настолько растерялся, что долго не мог ничего предпринять, лишь глазел по сторонам в поисках того, что можно сделать. А это исчадие ада стояло и выжидало чего-то, не принималась сразу в атаку на беззащитную жертву. В конце концов, я резко схватил радио, несмотря на близость своего врага, и пулей метнулся к выходу. Чудище вылезло в окно и, расправив дьявольские крылья, полетело вслед за мной. Приёмник громко шумел без умолку, давая понять, что за мной, очень близко, несётся огромная бестия, нагоняя меня с каждой секундой. Время было дорого, нужно было срочно где-то прятаться. Тут я заметил лестницу, ведущую куда-то вниз. Недолго думая, я тут же побежал туда, оставив чудовище без ужина. Помехи постепенно стихали, и стук сердца тоже начал стихать; дыхание тоже приходило в норму. Не помню, когда в последний раз испытывал такой страх. Наверное, только в подростком возрасте, когда играл на приставочке в… — Блин! — правда зелёной трещиной зияла у меня в голове: я был героем видеоигры восемнадцатилетней давности про туманный город, полный ужасов и загадок, а также и фильма по игре. Помнится, я уже упоминал про неё, но теперь сам испытываю тот самый ужас, что и тогда, за год до нового тысячелетия. «У него опять повысилось сердцебиение! Сестра, укол!» Опять голоса докторов. Чёрт, что со мной вообще творится? Мой рассудок настолько помутнел, что мне теперь даже неясно, осталось ли в нём хоть что-то хорошее, что несло бы радость? Судя по последним видениям, ничего… Что это? Кроваво-красная лестница исчезает, вообще всё исчезает, меня вновь окружает тьма. Но я спокоен, мне всё равно. Лекарство так быстро действует? Или мне уже стало безразлично на то, что происходит в моём сознании?.. Зачем я веду эту беседу с самим собой? Что она мне даст? Ничего. Просто говорю с собой, чтобы совсем не одичать от одиночества, пространственной и сердечной пустоты, от полного равнодушия…***
Я пролежал в больнице полтора месяца. Полтора чёртовых месяца. Каждый день меня тыкали уколами, каждый день, в самые разные места. Было чертовски неприятно, если не больно. Кстати, я узнал, что медсестру зовут Мария. Красивое имя, правда? Иногда я путал его с Мэри, но она говорит, что уже привыкла к тому, что её называют не так. Пока я лежал в больнице, я разговорился со своими врачами. Оказалось, что мистер Блэк отличный собеседник. С ним можно было разговаривать на самые разные темы, вплоть до самых философских. С Марией тоже было приятно поговорить, но гораздо приятнее было слушать её чудесный голос. Однако, в последние дни, она почему-то вдруг стала очень холодно относиться ко мне, хотя раньше она была довольно разговорчива и приветлива со мной. А тут вдруг перестала даже здороваться и улыбаться, как раньше. Так, выполняла свои врачебные обязанности, и всё. Мне это казалось чем-то странным, неестественным для неё. Причём она часто смотрела на меня с неким укором. Это могло означать лишь: «Догадайтесь, мол, чем я обижена на вас?» Больше мне никак не объяснить сие явление. Меня часто мучили дурные сны, наподобие того, где я попадал в разные вариации города, сильно напоминавший Зверополис. Он преследовал меня, я словно был его жертвой, которую он не переставал преследовать уже столько времени. Из-за этого ко мне пришлось приводить психолога, пожилую свинью с карими глазами, красной кофте и в очках с толстой оправой. Ей я пересказывал всё то, что довелось увидеть, до мельчайших подробностей. Миссис Пиггингтон оказалось таким же хорошим специалистом, как и миссис Блэклайнз, в чём-то, должен сказать, первая даже превосходила. Опыта больше, наверное. Она сидела на стуле рядом со мной, с записной книжечкой и ручкой, и записывала туда мои жалобы и истории. Миссис Пиггингтон, выслушав очередной рассказ и протяжно вздохнув, что-то вновь писала, а затем говорила, что, мне стоит делиться с проблемами с близкими, а ещё лучше, цитирую: «Не заполнять свою душу негативом». Легко сказать. Совет дельный, спору нет, но в моём состоянии выполнять его крайне тяжело. Насвистывание любимой мелодии тоже перестало быть надёжным средством против неприятных эмоций, что не могло не вызвать во мне ещё большей печали. Пожалуй, единственной вещью, которая всегда приносила мне радость, словно «Киндер-Сюрприз», это время, когда меня навещали мама, Джуди и Финник. Я всегда с приятным ожиданием, волнением смотрел на дверь и думал, когда же они наконец-то придут. И вот, когда отворялась дверь и я видел их, моей радости было хоть отбавляй. Готов был расцеловать каждого, особенно маму, живую, здоровую, с каждым днём становившейся всё хорошее и хорошее, и мне от этого становилось ещё лучше. Первое, что обычно они делали, это дарили что-нибудь: цветы, открытки, поцелуи, пирожки. О да, пирожки. Когда мама приносила их, вкусный запах рыбы разлетался по всему этажу, заставляя некотрых выглядывать из кабинетов в поисках источника аппетитного аромата. Джуди тоже не оставалась в стороне. Она приносила пирожки с голубикой, выращенной из огорода её родителей. Тоже очень вкусные. От одного только запаха слюнки текли чуть ли не рекой, особенно когда голодный. Ещё Джуди всегда рассказывала, как проходит расследование, и что её показания рассматривают, однако стопроцентных гарантий она не давала. Мне даже казалось, что Джуди что-то скрывает от меня. Во всяком случае, её слова успокаивали меня, помогали поверить в лучшее. Потом мы разговаривали на другие темы: рассказывали друг другу последние новости, говорили о жизни, о самом разном. Гонка между кандидатами на пост мэра Зверополиса ещё идёт, но скоро уже должно пройти первое голосование. Также местами происходят массовые беспорядки. Как всегда, ксенофилы и их противники не могут найти другого решения проблемы, кроме как наступать друг на друга. Но в то время это меня почти не интересовало. Финник же любил рассказывать истории, произошедшие с ним недавно, в рамках приличного, ведь «рядом дамы», как он часто говорил. Мы все смеялись от души, особенно над историей про то, как Финник пытался купить мороженного у продавца в магазине стройматериалов, поскольку тогда был в стельку пьян. Конечно, пьянство есть страшный грех, но об этом даже не думаешь, когда тебе смешно. Когда же приходил час расставаться, нам всем становилось тяжело. Мы прекрасно понимали, что мне нужен покой, но так хотелось побольше находиться с близкими тебе зверями. Они желали мне скорее выздороветь и всего самого наилучшего, я тоже. Когда они уходили, мне становилось немного грустно, что я не мог не оставить без внимания миссис Пиггингтон, отчего та посоветовала мистеру Блэку и Марии дать мне больше видеться с родными и друзьями, за что я ей был всей душой благодарен. И вот, настал долгожданный день выписки. К такому радостному для меня событию даже погода наладилась: уже дня три как солнышко изо всех сил светило всем нам. С меня наконец-то сняли этот чёртов гипс, и я смог сам встать на ноги, без чьей-либо помощи. Потом Мария и мистер Блэк куда-то вышли и сказали ждать и без них не выходить. Я лежал на кровати, счастливый, и думал: «Как же хорошо, чёрт возьми, жить на этом свете!» Джуди, Финник и мама уже должны были прийти, но их что-то всё не было. Тогда я решил выйти из палаты и выглядеть их там, в коридоре больницы. Выглянув из проёма, я вдруг остолбенел: там, в коридоре, в мою сторону, шёл капитан Буйволсон! Я никогда так не пугался с того момента, когда в одном из моих снов в окно влетела гаргулья. Ноги задрожали, сердце застучало, дыхание спёрло, и я не мог пошевелиться. А между тем шаги всё приближались, приближались, приближались… Шаги притихли, раздался стук. «Это полиция Зверополиса! Откройте, пожалуйста!» Я не мог решиться. Открывать, или не открывать? В любом случае я попаду за решётку, хотя, если буду сопротивляться, то смогу сбежать… Нет, это глупо. Очень глупо. Надо открывать. Он не будет ждать вечно. «Сейчас, открываю» Всё, обратной дороги нет. Я открыл дверь. На пороге, прямо передо мной, стоял капитан вместе с Волкасом и Хоботовски. Он смотрел на меня строго, вызывая во мне ещё больший страх. Я сглотнул. — Ну что, мистер Уайлд? — многозначно произнёс он, продолжая вглядываться в глаза. Я знал, что в любом случае меня посадят, так что бояться уже не имеет смысла. — Уже ничего, — стыдливо сказал, закрыв глаза, — так тому и быть. Всё, — я протянул руки для наручников, — сажайте. — Николас, — спокойно произнёс шеф, — мы пришли сообщить вам, что вы НЕ виновны. Мы ошиблись в расследовании. Если бы слова были настоящим оружием, то меня бы сейчас снесло от взрывной волны вместе с стеной на пару десятков метров. — Как? — с полнейшим недоумением я взглянул на капитана; у меня по спине пробежали мурашки. Я был просто в шоке. Невиновен. С ума сойти можно. Столько дней я лежал и жаловался, что меня обвиняют ни за что. А теперь, когда мне вдруг стало совершенно всё равно, решил сдаться, без сопротивления, я услышал то, которые так давно хотел услышать. Я начал тихонько смеяться про себя, словно поехавший зверь, затем пал на колени и стал плакать. — Невиновен, — произнёс я, сквозь смех и слёзы, покачивая головой вправо-влево, — невиновен, — затем закрыл глаза лапами, чтобы никто не смотрел на мои слёзы. Я сам не мог понять, отчего они: от радости, или от того, что правда восторжествовала, или же я стал настолько чувствительным. Сложно было понять, чувства перемешались. Эти слова были для меня и сильным ударом, и бальзамом на сердце в то же время. — Мистер Уайлд! — всполошились все трое, а также мистер Блэк и Мария, возвращавшиеся в кабинет, — что с вами?! Я ничего не отвечал. Вообще не обращал внимания на то, что происходит вокруг меня, уж слишком чувства переполняли меня. — Что здесь происходит?! — услышал я вдруг мамин голос. У прохода появились мама, Финник и Джуди. Увидев меня в слезах и с идиотским, по другому назвать его было крайне сложно, смехом, мама и Джуди тут же бросились ко мне. — Ник! Что с тобой?! — кричала мама, бросаясь в объятья, — что с тобой?! Скажи! — Я ему всего лишь сообщил, что с него сняты все обвинения, — виновато сказал капитан, глядя на потрясённого меня. Он явно ожидал совсем не такой реакции с моей стороны. — Мама, ты слышала, я не виновен, — я всё ещё находился в шоке и не мог прийти в себя, — я не виновен! — Его надо к психологу! — сказала Джуди, — я знаю, где это! — Чего же стоим? Идём! — скомандовал капитан, и мама, помогая мне встать с затёкших ног, повела меня вслед за всеми. Не за руку, естественно. Я всё-таки не разучился ходить, пока лежал в больнице. Миссис Пиггингтон была просто поражена тем, как я выглядел. — Что вы натворили? — возмущалась она, — нет, вы вообще можете представить, что наделали? Когда он попал в больницу, его психологическое состояние было просто отвратительным. Я пыталась успокаивать его, но потом поняла что нужно лишь время, чтобы он восстановился. А вы взяли и вновь расшатали его нервы, — миссис Пиггингтон наконец выдохлась и взяла паузу, чтобы отдышаться. — И что теперь делать? — спрашивали все. — Это не следует обсуждать перед всеми, — она показала на большое скопище зверей, собравшихся у её кабинета. Значит так, вы, мистер Уайлд, остаётесь, а остальных — прошу за дверь. И не подслушивать, — строго сказала, и все остальные послушно удалились из кабинета, плотно закрыв дверь. Убедившись, что больше никто не потревожит их, миссис Пиггингтон продолжила. — Мистер Уайлд, — она обратилась ко мне, — прошу вас успокоиться и объяснить мне, что произошло. Вот, — психолог протянул маленькую беленькую таблетку, — это успокоительное. Его надо сосать. Я сунул себе в рот таблетку и начал рассасывать под языком. Невероятно горькая! Я весь сморщился. — Да, горькая, — говорила свинья в красном свитере и очках, — но вы же, в конце концов, взрослый. Потерпите. Наконец, я одолел эту таблетку и почувствовал, что потрясение меня начало отпускать. Собравшись с мыслями, я начал рассказывать, как всё произошло. — Понятно, — заявила психолог, кивая головой, — всё ясно. Ему не сообщили, что у вас проблемы с нервами. Так нельзя было. Надо было обязательно проконсультироваться со мною. Ведь последствия могли быть гораздо ужаснее. Гораздо ужаснее… — зловеще повторила она, — на вашем месте, я бы попросила отпуск, месяца на два, не меньше. — Но работа… — Вам что важнее, мистер Уайлд: карьерный рост, или жизнь, которую вы потеряли, и которую вам чудом смогли вернуть? Миссис Пиггингтон была, как всегда, чертовски права. Тем более, что на работе я испытываю жуткий стресс, он-то точно может довести до могилы быстрее любой вредной привычки. — Ладно, — вздохнул я, — я обязательно поговорю со своим шефом. А насчёт справки? — Этим я сейчас займусь, — сказала она, — вы пока сядьте на кресло, а то всё стоите, стоите. Ещё: мистер Уайлд, вам нужно будет принимать лекарства, всякие там успокоительные, — свинья села за стол и, достав белый квадратный листочек, стала что-то писать, — так… вот, готово, — она вручила мне его, — также вам нужно будет наведываться ко мне каждую неделю, как минимум раза два точно. Ещё, не позволяйте себе заниматься самоедством. Это самое главное… Будьте добры, подождите минут пять, я сейчас вам напишу справку. Ещё, так часто видимся, особенно в последнее время, а имена друг друга до сих пор и не знаем. Джули. — Николас, — улыбнулся я, и саркастично добавил, — приятно познакомиться. — Взаимно, — с таким сарказмом ответила она, быстро заполняя мою справку по болезни, которая вскоре была дана мне в руки. Я пытался прочитать, что там написано, но не смог ничего разобрать. — Ещё… — Ну что «ещё»? — тяжёло вздыхал я, в очередной раз слыша от неё это слово, похоже, паразит. Каждый день она говорила его раз по десять, будто не могла сказать другую мысль без него. — У вас в ведомстве есть психолог? — Да. Доктор Блэклайнз. — Когда выйдете на работу, иногда наведывайтесь и к ней. — Хорошо. Можно уже выйти? — Я вас не держу. До свидания. — До свидания. Я к вам заскочу на неделе. Я вышел из кабинета и направился к посетителям, стоявших в конце коридора и о чём-то беседовавших. Как мог догадаться, речь наверняка была обо мне, или… — …Это… Это правда? — с испугом спрашивала Мария, прикрыв рот лапой, видимо, узнала что-то очень страшное. — Боюсь, что так, — капитан подтвердил её слова, — а вы были знакомы? — Да, это мой бывший парень. Мы с ним встречались полгода, но недели три назад он бросил меня, негодяй! Ненавижу его! — А в ту ночь вы разве ничего не заметили странного? — спрашивал капитан спокойно. — Нет. Он звонил мне, сказал, что на работе задерживают, и будет поздно, так что спать ложилась я одна. У него часто такое бывает, наверное потому я заметила ничего странного. — Значит, бросил недели три назад, — задумчиво произнёс Буйволсон, анализируя ситуацию, — а до этого он вёл себя странно? Ну, там… — Как-то раз я нашла у него журнал с голыми крольчихами в укромном месте месяца полтора назад, — Мария пыталась вспомнить всё, что видела, — я устроила скандал, но мы потом вроде как пришли к примирению. А потом он всё-таки ушёл к этой долбанной Эми… — Минуточку, — остановил её капитан, — сначала Кристен Валлен, затем… Эмили Кэрротс! — его осенило, — всё сходится! Потом… — Не нужно, пожалуйста, — Мария была готова заплакать, судя по шмыганьям, — мне и так больно. Николас Уайд, чтоб ты сдох!.. Тут Мария увидела меня, стоящего за углом и слышавшего этот разговор. Она шмыгнула и убежала куда-то вглубь коридора, чтобы никто не видел её страданий. — Капитан, — сказал я. — Мы не на службе. Просто мистер Буйволсон. — Хорошо. Мистер Буйволсон, позвольте узнать, как зовут настоящего преступника. — Почти так же, как и вас: Николас Уайд. — Уайлд? — не расслышал я. — Уайд! — чётче произнёс он. Всё стало потихоньку складываться на свои места. — А можно… — Мистер Уайлд, я не могу вам ничего сказать. Вы не на службе. — Да, вспомнил. Вот, — я подал ему справку от миссис Пиггингтон. Тот читал её, затем посмотрел на меня. — Значит, отпуск? Два месяца? - он задумался. Надолго. — Ладно, — согласился капитан, отдав листок обратно мне, — надеюсь, вы не забыли, что у вас остаётся увеличенный рабочий день? — Помню. Но это уже неважно. Сейчас мне нужно восстановить своё психологическое состояние. — Ладно. Завтра жду вас в десять утра для заполнения рапорта. До свидания, — капитан попрощался и ушёл к лестницам. Я же направился в свою палату, ставшую мне домом родным. Там меня уже ждали. Как же все были рады видеть меня. — Наконец-то! Ник, что тебе сказали? — радостно говорила Джуди. — Какая разница? — улыбнулся я и обнял её, — главное, что я жив, здоров, не так ли. Расскажу потом. — Это точно! — подтвердил Финн. — Ник! — мама посмотрела на меня, — пообещай мне кое-что. — Всё что угодно. — Обещай, что больше никогда не совершишь таких глупостей. Пожалуйста! — она прижалась ко мне. Пауза. — Обещаю. Обещаю… *** Это, наверное, был самый лучший день с тех пор, как произошло случай, променявший судьбы меня, Джуди, и не только. И то, что… Пожалуй, сейчас не до этого. Как я тогда был рад! Видели бы вы, как я был счастлив. Счастлив потому, что живу. Счастлив потому, что у меня есть те, кто всегда поможет тебе, и кому ты дорог. Потому, что жизнь всё-таки прекрасна, как бы сложна и порой ужасна она ни была.