Когда боги ходили по нашим тропам

Месяц светлого Оде, день второй, год 8372-й. Разговор с отцом получился, как всегда, неприятный. Казалось Ингвару, что Один заговаривает с ним лишь для того, чтобы высказать претензии. Возможно, родственные узы стареют быстрее людей. Бессмертие им противопоказано. – Кто тебе разрешил делать аборигенам прививки? – пророкотал капитан. Чуткий Мимир приглушил свет в каюте Одина. Ингвару стало смешно. – Тебя неверно информировали. Я не делал прививок. – Не занимайся со мной демагогией, Ингви! Ты использовал свою кровь, чтобы привить им иммунитет от этого нового вируса. Как именно ты ввёл антитела в их организм, значения не имеет. – Твой вопрос поставлен неверно, отец, – ответил Ингвар, скрывая раздражение. – Почему тебе кажется, что я должен у кого-то спрашивать разрешения? – Да потому что я всё ещё капитан "Асгарда". И глава этой колонии! – Прости меня, но я должен усомниться в твоей власти. Когда в последний раз ты сделал что-то для колонии? Когда племя Западного Хребта умирало от эпидемии, что делал ты? Ах да, ты ничего не знал об эпидемии! И не узнал бы, если бы я не решил их навестить. Так почему ты считаешь, что я должен признавать тебя главой колонии? Как видишь, в управление "Асгардом" я не вмешиваюсь. Но в делах людей, населяющих эту планету, в их нуждах, в вопросах их благополучия я разбираюсь, несомненно, лучше. Хотя бы потому, что дал себе труд в них разобраться. – Слишком многословно, мальчик. Учись выражаться лаконичнее, – усмехнулся Один в густые усы. – Вряд ли мне понадобится ораторское мастерство, отец, – скопировал усмешку Ингвар. – Кого мне здесь поражать красноречием? Один тяжело вздохнул, всем своим видом демонстрируя снисходительную скуку взрослого, вынужденного общаться с неразумными детьми. – Ингвар, возможно, ты забыл, но я помню. Есть такое понятие, как культурное эмбарго. Мы не имеем права обучать аборигенов вещам, не соответствующим их уровню развития. Если ты помнишь, я не возражал, когда ты научил их плести рыболовные сети. Но ты пошёл намного дальше. Ты дал им огонь, зародил фермерство. Теперь ты дал им вакцину. Завтра научишь добывать железо, приручать саарши, пахать. Фактически ты подменяешь их цивилизацию нашей. Навязываешь им путь общественного развития, который нас самих привел в тупик. – Отец, я просто хочу им помочь. Они голодают, страдают от болезней, у них ужасающая детская смертность. Ведь это наши дети, отец. Генетически они люди, у них своя культура, фольклор, обычаи. Мы несём за них ответственность... – Пойми, на этом этапе развития должен, обязан выживать сильнейший. Сделав им прививку, ты, возможно, обрёк это племя на вымирание... – Они уже на грани вымирания! Теперь мы должны бороться за каждую жизнь, за каждого ребёнка, старика, калеку!.. В который раз Ингвар понял, что разговор с отцом разделился на два монолога. Каждый из них говорил о своём, и каждый был по-своему прав, и только эту правоту и слышал. Но Ингвар точно знал, что сейчас, именно сейчас не оставит своих в беде. Харольда и Сигрид, их сыновей - робкого Хёда и смешливого Олафа (оба выше его ростом), тихую Биргит, всегда глядевшую на него с немым обожанием, - всех прочих, безымянных, с бархатными глазами ассар и светлой кожей богов "Асгарда". Он поднялся, давая понять, что разговор закончен. – Отец, прости, но я не вижу смысла в дальнейшем препирательстве. Я буду выполнять свой долг, каким я его вижу. Ты волен поступать как считаешь нужным. – Интересно, – проронил капитан, – сколько прожил Тор, когда его выбросили из "Асгарда"?.. Ингвар не сдержал кривой усмешки. Вот и угрозы пошли в ход. Значит, аргументы действительно исчерпаны. – Если это будет необходимо, отец, я уйду. Буду жить с племенем. Охотиться вместе с ними, ловить рыбу, разводить коз. И, да, научу их обрабатывать металл, обжигать кирпичи, строить дома. Ткать, прясть. Дам им письменность. Дам им все, что могу. – Ты не понимаешь, Ингвар, – снова покачал головой Один, и в его голосе послышалась усталость. – У тебя не будет на это времени. Ты знаешь, что делают люди с бывшим богом, с павшим богом? Его приносят в жертву. Его пожирают. Они уже попробовали твоей крови, глупый ты, самонадеянный мальчишка. Страшно хотелось снова пойти к Питерсу. Просто постоять, посмотреть, как он работает. Может быть, снова принести ему обед. Но Ингвар знал, что пилот – это сильнодействующее лекарство. Его нельзя жрать горстями. Необходима строгая дозировка. Он спит с кем-то ещё на корабле, не может не спать. Сытый самец, и мощный, и ленивый, воплощение соблазна. Впрочем, он никогда не давал понять, что Ингвар значит для него больше, чем любой другой. Он никогда ничего не обещал. Черт бы тебя побрал, с твоей трехдневной щетиной на упрямом подбородке, с кривой усмешкой, с упругими мышцами под тонкой смуглой кожей. С твоей спокойной и уверенной нелюбовью. Черт бы тебя побрал. Месяц Светлого Оде, день двадцать второй, год 8372-й. А луны Эдды между тем выстраивались в струнку, и на корявых ветвях биккар раскрывали восковые лепестки душистые цветы. Ингвар чувствовал глубокое волнение, голос темной крови, жажду слепых корней. Люди Эдды, сохранившие связь с глубинным, животным началом, лучше своего Лорда слышали зов природы, ждали праздника весны, Ночи Невест. В этот вечер женщины племени, способные и желающие оставить потомство, собираются у костра. Только женщины поют в этот вечер, танцуют, смеются, рассказывают истории. Многие из них приносят к костру нехитрую домашнюю работу, чтобы плести корзину или циновку, перебирать ягоды или выбивать на коже рисунок цветов, лишь бы только не глядеть на мужчин, стоящих за их спиной. Старая, как жизнь, игра, лень самца и сопротивление самки, видимое безразличие, а за ним – острая весенняя нужда, бесстыжий горячий гон в крови. Никто не хочет быть первым, никто не выдаёт своего нетерпения. Но рано или поздно, после песен и танцев, под яркими весенними звёздами мужчина подходит к костру и кладёт ладонь на плечо приглянувшейся добыче. Она не может отказать. Целый год до следующей Ночи Невест она будет делить с ним ложе, жить в его пещере и, если щедрая богиня Фригг позволит, выносит его дитя. Если союз окажется удачным, через год она не выйдет к костру. В противном случае, каждый из них получает новый шанс. Этот обычай возник сам по себе, но даже Ингвар, настороженный подчинённым положением женщин в его племени, вынужден был признать его действенность. Да, мужчина может выбрать любую женщину, вышедшую в круг. Но ей решать, продлится ли их союз дольше года. В течение этого времени он должен доказать, что достоин её. Она лишь даёт ему эту возможность. Ингвар, разумеется, не выбирал. Это было бы несправедливо. Он был дорогим гостем, сидел рядом с вождем на мягких шкурах, пил травяной настой, глядел на женщин, слушал их песни. Но в этот раз не было отрешенного спокойствия в его мыслях. Будто был он одним из тех, кто стоял вокруг огня и с чувственным волнением ловил блеск милых тёмных глаз, тепло быстрой улыбки, чуть задыхающийся голос. Ни одна женщина не была ещё выбрана, когда Ингвар встал со своего места. Коснулся плеча вождя, заставив его остаться на месте. Шагнул в тень, куда свет огня не доставал, где среди стволов биккар в нежном ароматном мраке лежала ночь. Медленно зашагал прочь, непонятно куда и зачем, в болезненно-сладкой тоске, у которой нет имени, но зато есть кривая усмешка, и короткий хвостик чёрных волос, и запах сильного, жёсткого тела. Маленький огонёк – звездочкой в ночи. Ингвар понял – ему туда. Женщина, сидевшая у крохотного костерка, подняла к нему бледную мордашку. Он молча сел рядом. Она тоже не сказала ни слова. Он заговорил первым: – Как твоё имя, дочь? – Герд, Лорд, – ответила она чуть слышно. – Почему ты не у костра? У тебя есть мужчина? – спросил он, просто чтобы вежливо поддержать разговор. – Нет, Лорд... – Ты не хочешь быть матерью? – Хочу! Очень хочу! Неожиданно столько силы и страсти зазвучало в её голосе, столько обиды, что Ингвар растерялся. Он не слишком понимал женщин. Впрочем, как и мужчин. Молчание повисло над костром. Спокойное и целебное молчание людей, лишенных любопытства. – Лорд, это моя четвёртая Ночь Невест. Три года подряд меня никто не выбирал. Я все ещё не знала мужчины. Это неправильно. Если меня не выберут сегодня, то не выберут уже никогда. Это все знают. Первая Ночь – стыдливость прочь, вторая Ночь – всем невмочь, третья Ночь – старая дочь, четвёртая Ночь – тебе не помочь. Вот, Лорд, мне не помочь. Лучше уж я не выйду к костру. Пусть думают, что я не хочу. Что я – пустоцвет. Ингвар пригляделся к женщине. Бледное мелкое личико, тонкие губы, небольшие невзрачные глазки. Узкие плечи и бедра, груди не видно в складках бесформенного меха. Такую нелегко заметить. Хоть что-нибудь особенное, какие-нибудь краски на этом бледном полотне. – Иди сюда, – велел он, – и ничего не бойся. Просто верь. Ингвар надорвал едва зажившую царапину на запястье, подушечкой большого пальца подобрал красные капли. Размазал их по высоким скулам Герд, придавая бледному лицу тонкий румянец. Вытащил из костра тонкий прутик, пальцем прижал горящее острие. – Закрой глаза! Тонкая чёрная линия пролегла над её ресницами, в легком удивлении приподняла дуги бровей. Ещё одна капля крови коснулась её губ. – Не облизывай! Милая, румяная женщина с выразительными глазами на лукавом, немного удивленном лице сидела перед ним. Но она не видела себя, не видела себя такой, а значит, по-прежнему оставалась невестой, которая три года подряд выходила в круг и три года подряд оставалась одна. Выбирали молодых и старых, высоких и низких, робких и смелых. Её не хотел никто. Она знала и помнила это слишком хорошо. Помнила взгляды, скользнувшие по ней безразлично, не замечая. Помнила каждую мужскую ладонь, коснувшуюся чужого плеча, каждую улыбку, подаренную другой. И пока она это помнила, розовые щёки и красные губы не могли обмануть никого. Ингвар убрал за ухо длинную тёмную прядь. Подушечкой большого пальца прочертил линию её виска, щеки, подбородка. Коснулся губ, приоткрывшихся его жесту. Взял её лицо в ладони, запрокинул себе навстречу и поцеловал её и нежно, и властно. Вспыхнула чувственная кровь ассар, робкая женщина потянулась к нему со стоном. – Помни, – прошептал он в её прикрытые глаза, – ты самая нежная, самая желанная. Ты – Невеста трёх лун. Пальцы скользнули по длинной шее, за ворот меховой туники. Маленькая грудь легла в ладонь, упругая и нежная, тёплая, гладкая. – Ты – дарующая жизнь, ты – огонь в ночи, звезда в темноте, тайна и обещание... Развязан кожаный пояс, полы жёсткой меховой накидки разведены в стороны. Её тело белело в полутьме, светилось живым теплом. Не отводя взгляда от растерянных, пьяных глаз, он уложил её на спину. – Ты прекрасна, как Оде в полном сиянии, как несбыточная мечта, как редкий цветок, распускающийся на вершине горы. Твои щёки – весенний рассвет, твои губы – жар в сердце костра, твоё лоно – жизнь и наслаждение, дар и пристанище. Жаркий шёпот в висок, в маленькое ухо, а ладони разводят круглые колени, и пальцы открывают её ласково и осторожно, как влажную и теплую раковину. Она вскинула руки над головой жестом беспомощного подчинения и неосознанным, похотливым движением приподняла узкие бёдра с тонкими косточками, обтянутыми светлой кожей, и Ингвар, распаленный её желанием, опустился на неё, помещаясь между бёдрами, прижимаясь к влажному и узкому входу. Она тихо вскрикнула от первой малой боли, а он прижался к её губам поцелуем жадным и почти грубым. Преодолевая сопротивление девственной плоти, вошел одним плавным движением и замер, наполняя её собой, прислушиваясь к голосу её тела, к нетерпеливой дрожи, к жаркому дыханию. Она тихо простонала, раскрываясь, прижимаясь к нему в неосознанной нужде, и он поспешил ей навстречу, уже не думая ни о чем, в божественном откровении смертного, в танце старом, как сама жизнь. А когда её тело выгнулось дугой, и звезды отразились в её распахнутых глазах, он увидел, что она действительно прекрасна. Ингвар помог Герд подняться, поправил её одежду. Глаза её сияли, и новая грация появилась в её движениях, в изгибе тонкой талии, в посадке головы. На границе сада, где огонь костра бросал красные блики на черные стволы биккар, он сорвал с ветви тонкую плеть вьюнка с мелкими белыми цветами, вплёл душистую ленту в её густые чёрные пряди. Ещё раз напомнил ей: – Ты Невеста, эта ночь – твоя... Он не вышел на свет за ней следом, подождал, наблюдая, как, плавно покачивая бёдрами, она подошла к костру, как села у огня, подогнув под себя длинные ноги, красивым движением перебросила волосы через плечо. К ней обратились, она лишь молча покачала головой, с задумчивой улыбкой перебирая тёмные локоны. И тотчас же первый мужчина вошел в круг, рослый, и сильный, и молодой. Жестом странно осторожным, будто боясь спугнуть редкую птицу, он опустил ладонь на плечо Герд. Та обернулась к нему, улыбнулась чуть удивлённо, будто только сейчас вспомнив, для чего пришла она к костру, поднялась с неторопливой грацией, протянула руку своему мужчине. Он повёл её прочь и, едва выйдя из круга, крепко обнял за талию. Она обернулась к нему и рассмеялась, он ответил ей таким же радостным смехом. Следом за ним и другие мужчины входили в круг, чтобы увести в темноту своих избранниц, а Ингвар сидел рядом с вождем и пил горько-сладкий чай, и в груди его разливалось приятное и спокойное тепло. И мысли его тоже были медленными и спокойными. Он думал о женщине по имени Герд, о том, кто будет отцом её ребёнка, если повезёт ей зачать в Ночь Невест. О том, не стоит ли научить племя делать вино или хотя бы брагу, и снова приходил к выводу, что не стоит. Подумал немного о Питерсе, поскучав о нем, скорее по привычке. Трудно было представить холодного и насмешливого пилота в окружении этих простых людей с их понятными истинами, да и не нужно. Пусть он ищет среди звёзд свой придуманный рай. Пусть будет там счастлив. Место Ингвара здесь. И это так приятно – знать своё место, так важно.