Когда боги ходили по нашим тропам

Месяц Красной Энне, день одиннадцатый, год 8372-й. – Саарши! – голый ребёнок бежал, спотыкаясь, размахивая длинными костлявыми руками. – Саарши! Ужас пробежал по деревне. Женщины, подхватив детей, бросились к пещерам, мужчины, по какой-либо причине оставшиеся в деревне, принялись заваливать камнями узкие входы. Ингвар пожалел об оставленном на корабле скафандре. Приятная погода поздней весны вполне позволяла обходиться просторными штанами и туникой, которые Мимир синтезировал практически мгновенно, а из чего – Ингвар не знал и знать не хотел. Он задержал мальчишку, поднявшего тревогу, тот по инерции повернулся вокруг руки, схватившей его за предплечье. – Сколько? Сколько саарши?! И где?! – У загона! Лорд! – задыхаясь, зачастил малыш. – Там отец! Открыл загон... Велел мне бежать... Ингвар сразу понял: отец мальчишки, рискуя жизнью, выпустил на волю кротких мелеб, чтобы хоть кто-то из них спасся от зверя. Он бросился к флайеру. Прыгнул в седло, с места поворачивая машину туда, где в низине, поросшей жёсткой и редкой травой, паслись тощие мелеб. Зверя он заметил ещё издали, черно-красную тень, мощными прыжками пересекающую долину, заметил и направил флайер наперерез, доставая из ножен кабар. Немного поигрался со зверем, пугая его, подлетая совсем близко, в последний момент уворачиваясь от широкой лапы с десятидюймовыми когтями, от оскаленных, влажных от крови и слюны клыков. Мелькнула мысль - сбить зверя, но рисковать машиной не решился. На "Асгарде" другого флайера в рабочем состоянии могло и не оказаться, да и как вернуться домой?.. Собрал смелость в кулак, почувствовал холодную отрешённость где-то в подвздошье. И прыгнул на широкую спину в неровных красно-чёрных разводах, в пятнах рыжей пыли. Зверь сразу покатился по земле, многопудовая громада железных мышц и жёсткой пыльной шерсти впечатала хрупкое тело Ингвара в глину, протянула по камням, но ноги крепко сдавливали бока, одна рука вцепилась в густую алую гриву, а другая направила лезвие ножа в раковину круглого, прижатого к черепу уха... Завыл зверь, умирая, рванулся в последний раз и тяжело рухнул на землю, накрепко похоронив под собой охотника. Удар спиной о жёсткую глину выбил воздух из лёгких Ингвара, в глазах потемнело. И в гулком металлическом звоне, в полумраке меркнущего сознания увидел он второго зверя, мельче и моложе убитого, с безумием в желтых глазах, с вязкой слюной, капающей с клыков. Погибших было двое. Немолодой, но крепкий мужчина, имени которого Ингвар не знал, отец мальчика, поднявшего тревогу. И Олаф, весёлый сын вождя, который с криком бросил камень в молодого саарши. Отвлёк его на себя и умер, смятый единственным ударом огромной лапы. Умер и дал Ингвару мгновение, чтобы стряхнуть обморочное бессилие, выбраться из-под мертвой туши и встретить прыжок молодого зверя с оружием в руках. Он нырнул под вспоровшую воздух лапу и до рукояти погрузил кабар в горло саарши. Все закончилось за несколько секунд. Два мертвых зверя, два мертвых человека. Выла жена Олафа, визжали дети, с трудом оставался на ногах Ингвар, и лишь вождь отдавал команды: поймать мелеб и загнать их в пещеры. Отнести туда же убитых. Торопиться, ведь красный Эул мрачно глядел из туч над горизонтом и на западе уже наливался сиреневым светлый Оде. А ночью придут другие звери. Нужно было спешить. Скорбь может подождать, жизнь не терпит промедления. Когда у пещер разгорелся вечерний огонь, Ингвар понял, что тоже должен спешить. Противная слабость наполняла тело, каждый вдох давался с трудом, подступала к горлу тошнота. Страшно хотелось остаться с племенем до утра, позволить уложить себя в пещере на мягких шкурах, умыть и напоить, но что-то подсказывало ему, что утром он не сможет уже ни встать, ни тем более сесть в седло. Всеобщая скорбь скрыла его неровные шаги. Бесшумно дрогнула проснувшаяся машина. У него хватило сил, чтобы включить автопилот. Сам он двигался так же запрограммированно, подчиняясь привычкам, ставшим инстинктами. Держаться в седле... В посадочном ангаре включить режим изоляции... Пройти в шлюзовую камеру... Там, в вихрях ледяного ветра, программа дала сбой, и тело Ингвара, не получив следующей команды, тяжело опустилось на решетчатый пол. Тревогу поднял Мимир. Он ещё помнил, что нужно делать, когда член экипажа нуждается в помощи. Голос бортового компьютера, голос Одина, был первым, что услышал Ингвар в тошнотворном тумане вернувшейся жизни. Мимир даже потрудился окрасить речь нотками сымитированного сочувствия: – ...среднее полостное кровотечение, вызванное разрывом селезенки. Контузия, гематома в области правой латеральной затылочно-височной извилины, внутричерепное давление в пределах нормы. Неполный перелом пятого, шестого и седьмого правого ребра. Множественные поверхностные и мышечные ранения... – Что за блядство! – вмешался другой голос, и сочувствия в нем не было ни на грош. – Ты совсем охренел со своими туземцами! Жить тебе надоело, Ингви? – Фрейя... – выдохнул Ингвар. – Я убил двух саарши... Голыми руками... – Ты ненормальный, безбашенный придурок, я не знаю, почему ты до сих пор жив и ради чего я трачу время... Лишь на третий день Ингвар покинул медицинскую капсулу, по-старчески шаркая ногами и пошатываясь от противной слабости. Он успел до одури соскучиться, изучить переливы света и тени на стекле капсулы, выспаться до тошноты и продумать самые хитроумные планы развития колонии, включающие постройку электростанции и дрезинной железной дороги до побережья. Фрейя навещала его, один раз появился Один, чтобы снова прочесть лекцию о естественном отборе и культурном эмбарго, приходили также и Снотра с Хельги, её нынешним партнером и бывшим навигатором "Асгарда". Сонный лингвист Вед задерживался дольше других, чтобы почитать больному книгу, космический детектив, будто позабыв о том, что с такой задачей прекрасно справился бы и Мимир. Однажды с ним пришли Сигурд и Гримнир, двое из пяти десантников, оставшихся в живых. Им было интересно узнать про саарши, и Ингвару пришлось рассказать приукрашенную версию его сражения. Вояки вроде бы рассказу не поверили. Уютная домашняя Гудрун, системный программист, которого Мимир называл Леди, принесла Ингвару пару пестрых носков, вязанных вручную из толстых ниток, напоминавших шерсть. Питерс не проведал раненого ни разу. Ингвар решил не искать встречи с пилотом, что бы ни случилось. Скорее бы он уже улетел на свою планету. Тогда можно будет его не ждать. Можно будет научиться жить без него. Месяц тёмного Оде, день тридцать второй, год 8372-й. Как никогда корабль казался Ингвару склепом, с синтетической бурдой вместо пищи, с яркими ненастоящими картинками вместо окон, с ровными пластиковыми потолками вместо неба. Едва набравшись сил, он всунул в рюкзак два одеяла поярче, моток суровых ниток, несколько толстых иголок, тюбики с заживляющей мазью. Радость предстоящей свободы придала сил, флайер показался живым существом, разделяющим его нетерпение. Из посадочного ангара он вырвался, как птица из клетки. Племя встретило его с прежним восторгом. Жена Олафа с радостью приняла синее одеяло с бирюзовым рисунком, вдове второго погибшего досталось красно-желтое. Женщины долго разглаживали ладонями ровное синтетическое полотно, мужчины глядели на своего бога и видели в нем могучего победителя саарши. Только вождь не разделял общего восторга, смотрел на Ингвара хмуро, будто желая заговорить о чем-то, но не решаясь. Потом все же разогнал любопытных и обратился к своему богу: – Лорд, покажи мне твой Сияющий Коготь... Ингвару понадобилось мгновение, чтобы понять, другое – чтобы подумать о том, стоит ли давать вождю оружие. Достал из ножен кабар, протянул вперёд рукоятью. Предупредил: – Осторожно, острое лезвие... Предупреждение запоздало, вождь коснулся острия, закряхтел, сунул в рот окровавленный палец. Покрутил нож, поудивлялся зазубринам на темной стали. – Лорд, отдай нам Сияющий Коготь. Нам нужно много таких когтей. Убивать саарши и волков. Разделывать туши. Резать шкуры. Отрубать старые ветки биккар. – Я не могу дать вам оружие, вождь, – ответил Ингвар с сожалением. Он мог бы приказать Мимиру синтезировать хоть сотню ножей. Конечно, они не будут стальными кабарами, но люди его племени разницы не узнают. – Только лорды могут владеть оружием. Вождь принял его ответ на веру, хоть и без восторга. Слова "оружие" не было ещё в его языке. Ингвар видел, как вождь несколько раз беззвучно повторил это слово. – Вели принести ветки биккар, длиной в рост человека и прямые, – приказал Ингвар. Распоряжение выполнили лишь к полудню, найти такие колья в роще приземистых корявых деревьев оказалось непросто. Ингвар отобрал с дюжину более или менее прямых кольев, заострил их кабаром, услышав при этом уважительное "оружие", важно оброненное вождем. Положил обструганные концы в огонь, подождал, когда они обуглятся. Снова снял ножом чёрную стружку. Потом вспомнил о том, что оружие племени не положено, и подточил обожженные колья о камни, оставляя на белой поверхности чёрные полосы. Следом за ним и сын вождя, внезапно повзрослевший Хёд, вытянул из костра обожженный кол и принялся обтесывать его о камень. Ингвар кивнул ему с одобряющей улыбкой. Вскоре и другие мужчины племени взяли в руки то, что становилось оружием. Красный Эул висел над самым горизонтом, ветер с запада нес дыхание далекого океана. Ингвар сжал в ладони шершавое древко. Волнение близкой битвы разгоралось в крови, хмельное, опасное. Семеро мужчин встали перед ним, и каждый повторил его движение, и та же жажда загоралась в их глазах. – Братья, – сказал Ингвар негромко, но в полной тишине его голос прозвучал, как набат: – Сегодня мы идём на охоту. Сегодня нет хищника страшнее. Женщины привели старого плешивого мелеб, такого не жалко. Здоровяк по имени Гуннар взвалил его на плечи, так будет быстрее. В долине, где совсем недавно Ингвар убил двоих саарши, шли они по полосам света и тени. Оде не появлялся на небосводе, меньшие луны заливали долину белым и хрупким сиянием. Мир приобрёл черно-белую резкость, пугающе неживую. На круглой поляне между неглубоким оврагом и россыпью белых камней Ингвар перерезал сухожилия мелебу. Ночь наполнилась криками боли, почти человеческими. Четверо охотников спрятались в овраге, четверо нашли укрытие за камнями. Слишком темно, успел пожалеть Ингвар. Саарши видит в темноте, чего не скажешь о людях. Лучше было бы дождаться светлого Оде, отложить безумную затею... Запах крови висел в воздухе, обессилевший мелеб плакал по-детски беззащитно. И вдруг это случилось. Темная быстрая тень пересекла долину, на высокой ноте оборвался визг мелеб. Ингвар вышел из укрытия, прочнее перехватывая неловкое оружие. Матёрый зверь поднял окровавленную морду, послышалось предупреждающее рычание, похожее на раскаты далекого грома. В остром черно-белом сиянии Ингвар успел рассмотреть, как подобрался огромный зверь, готовясь к прыжку, как вспыхнул багровый уголёк в глубине безумных глаз. Но он не заметил, как крик, похожий на вой, сорвался с его собственных губ, как рука подняла копьё, как взлетела в воздух глупая деревяшка, столкнулась с темной громадой, лишь на мгновение задержав её прыжок... Но случился рядом мужчина его племени, рискнувший выйти следом за ним из укрытия, и Ингвар перехватил его копьё, и, упирая древко в землю, направил острие в грудь зверя, уже закрывшего собой небосвод. Зверь и человек покатились по земле, по черно-белым полосам света и тени, по траве и камням. Но лишь человек поднялся на ноги и раскинул руки, и, подняв лицо к ослепительному сиянию лун Эдды, разорвал ночь криком победы, голосом темной крови и бесчисленных предков, ушедших во тьму за тысячелетия до того дня, когда звездолёт под названием "Асгард" покинул задыхающуюся Землю... Поры другой земли впитывали кровь зверя и человека, как было всегда, как будет вечно, и чужие луны глядели с высоты и не знали разницы между жизнью и смертью, между зверем и человеком. Убитого саарши, матёрого самца с клыками длиной в локоть, принесли в деревню, прихватили и недоеденного хищником мелеб. До неба взметнулся костер, каждая женщина, каждый старик и ребёнок вышли им навстречу. Впервые люди Эдды убили хищника не защищаясь, а нападая, впервые почувствовали свою силу, и волю, и жестокий азарт. Тушу саарши тотчас же освежевали и шкуру, ещё теплую и липкую от крови, неожиданно тяжёлую и крепко пахнущую зверем, накинули Ингвару на плечи. Другие охотники, нет, воины его племени, пачкали ладони кровью саарши и рисовали тёмные узоры на лицах, на плечах, на груди. Новый огонь разгорался в их глазах, немного похожий на багровое безумие зверя... Ингвар глядел на своих детей, не узнавая, и гордился ими, и немного страшился. Шкуру саарши пришлось оставить. Флайер скользил в темноте над черно-белым скелетом Эдды, ветер трепал косу, яркие луны летели рядом и заглядывали в глаза. Впервые за многие годы осиное брюхо "Асгарда" показалось Ингвару домом.