Хрустальный сюрприз

- Аня, - Яков ласково дотронулся пальцами до ее щеки. – Доброе утро, счастье мое. Анна открыла глаза. Штольман, опершись на локоть, склонился над ней и медленно сцеловывал утреннюю негу с ее губ и глаз. - Доброе утро, - она поморгала ресницами и потянулась. Ощущая во всем теле, вместе с восхитительной свежестью и наполненностью, некоторое неудобство, она поерзала под теплым одеялом, и тут же натолкнулась бедром на утреннюю готовность мужа. Она улыбнулась. – Яков Платонович, вы как-то… слишком быстро соскучились. Не то, чтобы ей не хотелось сызнова почувствовать его внутри, но сегодня ее тело было мягким и каким-то … обновленным. - Яков, вот здесь... - она взяла ладонь мужа и положила себе на живот выше треугольника темных волос. - ... вот здесь ты. Муж смотрел на нее, зачарованный тающими в голубых глазах искрами. - И вот здесь - ты, - она провела его теплой ладонью до груди, скатывая задравшуюся ночную рубашку, и остановилась над сердцем. Горячее, невыносимое ощущение счастья затопило его, не давая дышать, не позволяя оторваться от любимых глаз, и Яков выдохнул: - Аня! Он перекатил ее на постели через себя, обнял и руками, и бедрами, погрузил губы в сладкую шею. Сжимал крепко нежное тело под собой, боясь потерять это счастье. Подбирал слова для своих чувств, но занемевшими губами смог вымолвить только три. - Я люблю тебя. … - Ванюша, да не переживай ты так! – Манька старалась успокоить любовника, валяющегося на диване. Она настырно обтиралась об него грудью, запускала язык в ухо. – Все в порядке с нашими бакланами, никуда они не денутся. - Отстань, Ласточка, не до тебя, - отстранил ее Баринов. – Расскажи лучше еще раз, что ты узнала от кухарки и этого твоего… хахаля с Пантелеймоновской. Манька всхлипнула. – Ванечка, нет у меня никакого хахаля! Это же для тебя все, как ты не понимаешь! А тебе цацки эти мифические дороже меня… Барин, бывший щипач, с годами перешедший в высшую лигу криминального мира, вздохнул. – Дура ты, Ласточка. Тебе лишь бы на простынях потешиться. Цацка эта, как ты говоришь, тыщи четыре стоит в базарный день. - Ты на эти деньги сможешь… - он быстро посчитал в уме: - … семь лет безбедно жить. А мы с тобой вместе – годик, но в Италии. Он хохотнул, предвкушая свободную жизнь в теплом Неаполе. Драгоценность от Фаберже страстные итальянцы у него с руками оторвут, и сертификата не спросят. А холодный и мокрый Петербург ему уже, признаться, надоел. Надо осваивать новые горизонты. - Ванечка, я хочу с тобой в Италию, - воспрянув, любовница опять распустила руки. – Ты только не забудь, мой яхонтовый, кто все эти записки подкладывал, кто с полицейскими целовался… Я ради тебя все сделаю! - Отлично, бриллиантовая моя, я это ценю, - Баринов, нехотя поцеловав любовницу, отцепил от себя ее руки и прикрикнул: - Хватит! Давай о деле, я сказал! Что там со Штольманами? Манька, хоть и надулась, решила не перечить быстрому на расправу Барину. Рассердившись, тот мог и в ухо дать, и по губам смазать – последний синяк на скуле прошел лишь неделю назад. - Лазарев, теленок из Сыскного, говорит, что все дела обычные. Про Фаберже никто не судачит, Анну Викторовну в отделении не видели. - Штольман как выглядит? Спокойным? – подтолкнул Иван любовницу. - Ваня! – Ласточка призывно изогнулась на диване всем своим молодым телом. – Вот как ты это себе представляешь, интересно? Сижу я такая фифа в парке с телком этим, терплю его слюнявые поцелуи и спрашиваю мимоходом: «Витенька, а как там начальник твой, спокойно выглядит, не нервничает?» Он же все-таки полицейский! - Тьфу ты, дьявол, - ругнулся Баринов. – Сходила бы сама посмотрела, у дверей подежурила. Ласточка возмущенно взмахнула руками. - Ты этого Штольмана видел? У него на морде можно только морщины разглядеть, а не эмоции. Снежная королева какая-то, а не мужик. Даже целоваться со мной не стал. Иван искоса взглянул на любовницу. Справедливо гордящаяся своей красотой Манька редко встречала отказы у разводимых ею бакланов, так что Штольмана можно было считать крепким орешком. - Что с кухаркой? – напомнил он. - Ой, да ничего. Сказала, что Анна Викторовна бледная по дому бегала, над сыночком охала. Сходила к тебе на встречу, съездила в город, наверное, к Фаберже. Про Фаберже Баринов уже знал. Мальчишка, которого он нанял следить за Анной Штольман, если та появится на Большой Морской, вернулся и заработал свой полтинник. По его словам, дамочка, поговорив с Карлом Фаберже, поехала в Эрмитаж и через час вышла с пустыми руками. - Вечером у них в доме тихо было? - Да, мой яхонтовый. Кухарка говорит, Штольман не нервничал, никуда из дома не выходил. Похоже, Анна Викторовна испугалась именно так, как тебе нужно, - гордая своей ловкостью, Манька выпрямилась и кокетливо повертела нарядно заплетенной косой. Барин, чтобы не обижать любовницу, грубо помял ее вываливающиеся из платья груди, и тут же отвлекся, задумавшись. - Не нравится мне это, Маня… Слишком все гладко. Он повертел в пальцах золотой соверен – память о первой удачной краже у заезжего иностранца. Соверен служил ему верой и правдой уже двадцать лет, и еще ни разу не подводил. - Ну если этот Штольман готовит мне какое-то западло, я ему устрою… Я и не таких фараонов на уде крутил... … - Яков, подожди пожалуйста, - после завтрака Анна потянула мужа в гостиную. - Что, милая? - Штольман, уже полностью одетый, сдвинул мешавший револьвер на бок, уселся в кресло и притянул жену на колени. Вздохнув, Анна напомнила: - Нужно же Фаберже допросить. Шкатулку в Эрмитаже мы не нашли, где же она? - Ты все еще хочешь найти украшение? – Яков пальцами повернул лицо жены к себе и укоризненно покачал головой. - Аня, может, ну его? С шантажистами я справлюсь, а шкатулка… - Нет, Яков. Я обещала, - съехав с коленей мужа на подлокотник кресла, Анна тихо позвала: - Дух Густава Фаберже … - Здравствуйте, Анна Викторовна, - тут же возникший у стола призрак искренне улыбнулся. - Вижу, в вашей семье все в порядке. Анна поерзала на подлокотнике и Штольман, поднявшись с кресла, усадил жену как полагается и встал за ее спиной. - Милейший Густав Петрович, к сожалению, мы не нашли вашу шкатулку в Эрмитаже… - Анна с благодарностью ощутила руки мужа на своих плечах. Фаберже не был убийцей или жертвой, но с Яковом ей всегда было спокойнее. Дух умершего своей смертью ювелира почесал в благородных сединах. - Эээ, жалко. Ну я вам говорил, память уже совсем не та… Сейчас, сейчас… О чем-то пошептавшись сам с собой, Густав вскинул голову. - А знаете, Анна Викторовна, я мог в Аничковом дворце ее оставить. Именно! Я туда ездил по вызову царского управляющего, Савельева. Часы в главной гостиной кто-то уронил, их я еще пять лет назад делал. Пришлось разбившиеся украшения восстанавливать. Помню, из мастерской меня срочно вызвали, я и шкатулку с собой взял, чтобы работники не нашли. Вроде бы… Ювелир надолго задумался. Анна шепотом пересказала слова Фаберже склонившемуся над ней Якову. Штольман так же тихо задал вопрос. - Густав Петрович! – Анна отвлекла Фаберже от задумчивости. - Расскажите пожалуйста, что за материалы вы заказывали для украшения, и как? Дух ювелира оживился и гордо вскинул голову. - Ну как же, уральский агат, голубой такой, с прожилками. Немного алмазов и рубинов… Золото, разумеется, но это я в мастерской взял. Еще что-то, я же затейливую шкатулку придумал... - Как заказывали, Густав Петрович? – повторила Анна интересующий Штольмана вопрос. - На почте, где же ещё, в отделении на Малой Морской. Дал телеграмму на Екатеринбургскую гранильную фабрику, знакомому управляющему. Через несколько дней там же получил посылку, все по списку - и драгоценные камни, и агат. Яков сжал плечо жены, и Анна улыбнулась духу: - Благодарю вас, Густав Петрович. Надеюсь, мы сможем вам помочь. Дух растаял в воздухе. Из-под стола, накрытого длинной скатертью, чихая, вылез Дюк. Подбежав к матери и вцепившись в ее юбку, он звонко спросил: - Мама, что такое «гагат»?