Душевное равновесие и ласка — лучшее средство от всяческих недугов.
Рэй Брэдбери
Можно было подумать, что Грей в прошлой жизни был тем самым метеоритом, убившим динозавров или причиной потопления какой-нибудь Атлантиды. Да неважно. Мироздание по каким-то причинам очень жестоко ему за что-то мстило. Спустя более чем десять лет спокойной жизни какая-то хворь все-таки сумела пробиться за железный занавес иммунитета. Да, он сделал нечто крайне идиотское и теперь расчихивался за это. Да, это была ужасная идея: бездумно подставиться под клыки какой-то демонюги, понадеявшись на иммунитет убийцы демонов. Нет, ну, Грей не загнулся от ядовитых клыков той твари, но пока его организм с метафорическими ругательствами раскочегаривал свои внутренние ресурсы для борьбы с ядом, какой-то вирус зашел с тыла и поимел весь иммунитет. И самого Грея тоже. И теперь Грей чихал. И кашлял. И, по его собственным ощущениям, на его лбу можно приготовить полноценный обед из трех блюд. Возвращаться домой было откровенно страшно, потому что однажды он имел неосторожность пообещать Джувии добровольно сдаться ей, если хватнет чего. Подхватил. Дверь открылась еще до того, как Грей слегка трясущимися (из-за свойственного лихорадочному состоянию штормления) руками смог вставить ключ в замочную скважину. Не говоря уже о двух поворотах против часовой стрелки. Джувия по ту сторону порога пылала энтузиазмом, светилась от радости его, Грея, здесь пребывания и излучала гостеприимство. Фуллбастер на секунду порадовался своей привычке во время заданий экономить время за счет сна, потому что по возвращению выглядел всегда слегка болезненно и, возможно, ему удастся хоть ненадолго оттянуть час осознания его состояния Джувией. И буквально через секунду после этой обнадеживающей мысли душераздирающе чихнул. В самый нужный момент. — Грей-сама-а? — в голосе Джувии прозвучала легкая паника, потому как она вообще была склонна переживать по любому мало-мальски значительному поводу. Если повод касался его, конечно. — Извини, — бурчит Грей глухо из-за ладони, которой прикрывал рот. — Все нормально. Джувия подозрительно прищурилась, внимательно-внимательно его оглядывая, Грей в свою очередь посмотрел на нее честными-пречестными глазами, чем вызвал еще больше подозрений. Грей решил пойти на крайние меры и зевнул еще более душераздирающе, чем чихнул пару минут назад. Блеф сработал, и Джувия, в принципе неспособная подозревать его дольше минуты, ненавязчиво потянула его в сторону кухни с целью накормить, а потом уложить спать. Джувия щебечет о последних новостях и меню сегодняшнего обеда. Грей борется с приступом кашля. Она внимательно смотрит, как он ест, спрашивает поминутно, не нужно ли добавки и хочется ли еще чего. Смотрит, как он глотает через силу, и не неестественную даже для крайнего уровня недосыпа бледность. — Джувии кажется, что с Греем-сама что-то не так, — заявляет она. Грей думает, что черт бы побрал эту ее способность чувствовать его состояние. Он молчит, потому что врать не хочется, вздыхает, тщательно подбирая слова, чтобы не напугать ее до смерти с первых же слов. — Ну, меня слегка пожевали, — говорит Грей медленно, наблюдая за ее реакцией. Видит бог, если бы он сказал, что не слишком хорошо себя чувствует, Джувия бы подняла всю Магнолию по тревоге. А так как будто бы ничего особенного не случилось и к тому же сразу и по существу. Волшебница ему, конечно, верит, но не до конца. Грей действительно иногда ненавидел ее способность угадывать некоторые вещи касательно него, которые он пытается скрыть. Джувия касается прохладными пальцами его аномально горячего лба. Хмурится. Фуллбастер торопится разъяснить ситуацию, пока Джувия не решила, что он тут умирает, и не развела панику. — Вообще-то, яда уже нет, — начинает он, — но… — Тогда почему у Грея-сама температура? — задает самый актуальный вопрос сегодняшнего дня Джувия. По шкале от одного до десяти Грей бы дал этому вопросу примерно сорок два. Он слегка нервничает, вычерчивает машинально пальцем по столешнице раз шесть один из рунных знаков своего родного алфавита, значащий, насколько Грей знает, нужду. Маг думает, что его не спасут ни показное увлечение данным занятием, ни собственно значение руны. В конце концов, многое ли может сделать «нужда» против гранитной заботы Джувии, помноженной на ее же упрямство и возведенной в степень ее влюбленности. А Грей действительно ощущал себя «нуждающимся». В помощи. К сожалению, среди всего разнообразия знаков алфавита его родного языка, не было ни одного, значащего или вызывающего помощь или выздоровление. — Ну, если не углубляться в метафоры, то оно убило мой иммунитет, — тянет Фуллбастер. — То есть, Грей-сама заболел? — уточняет Джувия. — То есть, Грей-сама заболел, — послушно повторяет он, не испытывая никакого желания формулировать это как-то иначе, изворачиваться и юлить. На лице у Джувии написано упрямство, показывающее, что любое сопротивление бесполезно. Но Грей и не собирается, он не протестует, когда Джувия настойчиво тянет его за рукав плаща наверх, в спальню, не протестует, когда его аккуратно из этого плаща вытряхивают и укладывают в кровать, и даже не говорит ни слова не по делу, когда Джувия выспрашивает подробнее про его состояние. Когда она уносится за градусником и чтобы сделать ревизию аптечного шкафчика, Грей переворачивается, утыкаясь лицом в подушку. Кажется, его ждут крайне веселые несколько дней. Благо хоть с полным заживлением того укуса должно стать несколько легче. Джувия возвращается с градусником. — Можешь не тратить время, я тебе и так скажу, что тридцать девять точно есть, — бурчит Грей, с трудом отрывая лицо от подушки. Джувия залепетала что-то, Грей честно пытался вникнуть, но в тот момент, когда он попытался скосить глаза на волшебницу, ему показалось, что голову снова пробили, как в тот раз, после Великих Магических. И поэтому вся речь прошла мимо него. Фуллбастер успел даже задремать, когда Локсер, в какой-то момент успевшая куда-то уйти, вернулась. Проснулся он от того, что его перевернули обратно на спину и положили на лоб что-то мокро-холодное. Грей смотрит на Джувию из-под полуприкрытых век и края влажного полотенца. Она выглядела взволнованно, и сейчас с хорошей вероятностью происходило что-то противоположное тому, что она успела нафантазировать себе тогда, когда требовала с него обещание не бегать от нее, если заболеет. Это что-то (у Грея каждый раз отказывало воображение при попытках представить то, что творится в голове у Джувии) явно не включало в себя температуру в тридцать девять с лишним и его полудохлого от усталости. Грей тихо смеется и приподнимается на подушке. По комнате разливается запах какого-то травяного отвара и мёда. На краю кровати сидела Джувия и с тревогой смотрела на него. Волновать ее Грею не нравилось, как и было просто неприятно ощущать собственную слабость и осознавать, что изменить что-нибудь самостоятельно не выйдет. Возникало иррациональное желание выставить Джувию и пережить эту болезнь как-нибудь самому. Но это желание быстро улетучивалось, стоило ему заметить, с каким выражением на лице смотрит Джувия. Она волновалась и старалась как можно сильнее облегчить его состояние, а Грей неблагодарной сволочью не был, что бы там о нем ни говорили. Да и было глупо, особенно после того, как он сам же говорил Джувии, что если уж случилось заболеть, и о тебе есть кому позаботиться, так лежи смирно и не рыпайся, люди же хотят как лучше. Это было бы чертовски непоследовательно, если бы Грей не следовал своим же словам. — Да ладно тебе, не парься, — говорит Грей хрипло, — Ничего серьезного. Отлежусь пару дней, и все нормально будет. — Джувия в любом случае будет волноваться за Грея-сама, — вздыхает она. — Кстати, можно руку? — она кивает на криво замотанное окровавленным бинтом предплечье Фуллбастера. — Бери, что хочешь, — фыркает Грей, — Я все равно не в состоянии сопротивляться. Я надеюсь, что ты меня потом на этом не подловишь… — добавляет чуть тише. Джувия слабо улыбается и начинает осторожно разматывать и без того слабую повязку. От вида вспоротой клыками кожи и мышц она прерывисто вздыхает. Откладывает насквозь пропитавшиеся кровью бинты, смотрит на все еще кровоточащую рану, видимо были задеты вены. Ее взгляд наполняется острой жалостью и презрением к себе, раз она умудрилась не заметить сразу же его состояния. Впрочем, удивляться нечему. Грей умел притворяться, что все нормально, даже когда был сильно ранен, устал и болен. И мастерски выдавал одно за другое, свою симпатию к ней за заботу о друге, болезнь за усталость, боль за безразличие, ненависть за спокойствие. Когда смоченная целительным отваром материя прикасается к ране, промывая ее, Грей старается никак не реагировать, только напрягается чуть-чуть, потому что и без его реакции Джувия нервничает и боится сделать больно. Хотя руку, конечно, прошивает болью от плеча до кончиков пальцев. Грей глубоко вдыхает и медленно выдыхает, пользуясь старым методом борьбы с болью: не шевелить и представить, что руки нет вообще. Свежая повязка плотно обхватывает руку. Грей здоровой рукой гладит Джувию по щеке, она сжимает руку и подается навстречу, как кошка, и смотрит таким взглядом, что душа выворачивается и становится совестно за собственное легкомыслие. Что ни говори, а его раны волшебница переживала тяжелее, чем собственные. Впрочем, Фуллбастер полагал, что это работает для всех, кто к кому-либо когда-нибудь был привязан. — Вот, нужно выпить, — Джувия подает ему чашку с отваром. — Спасибо, — Грей принимает ее слегка подрагивающими руками и в пару глотков осушает полностью. — И вправду мёд, — замечает Фуллбастер, значит, обоняние его не обмануло. — Да, Грей-сама, чтобы было легче пить, да и он полезен. Джувия знает, что Грей-сама уже не маленький, но давать ему что-то, что может не понравиться, Джувия не может, — кивает Джувия смущенно, встряхивая полотенце, до этого лежащее на лбу мага, складывает и, откинув с его глаз мокрую челку, кладет обратно. — Спасибо, — повторяет он. — Не за что, Грею-сама не за что благодарить Джувию. Она еще ничего не сделала. — Уже делаешь, — замечает Грей с улыбкой. Джувия, растроганно улыбаясь, обнимает его, склонившись совсем низко, почти лежа на Грее. — Ты осторожнее, ладно, а то заражу еще, будешь рядом лежать, — усмехается он, положив забинтованную руку ей на талию, а другой, убирая упавшую Джувии на лицо прядь волос за ухо, легонько скользнув по скуле. — Ну и ладно, — легкомысленно откликается Локсер, утыкаясь носом ему в ключицу. — Я бы не хотел тебя заразить, — возражает Грей, впрочем, даже не пытаясь ее отстранить, да и много ли он смог бы с одной рукой, даже если бы хотел? — Такая мелочь, как болезнь, не заставит Джувию оставить Грея-сама одного, — патетично заявляет она, пытаясь заглянуть ему в глаза, но в этом положении ей бы пришлось для этого приподняться, а тревожить его больную руку, которая так удобно и спокойно лежит на ее талии, изредка легонько поглаживая Джувию, ей не хотелось. — Ты думаешь, за столько времени я бы не смог этого понять? — интересуется Грей иронично. — Джувия никогда не оставит Грея-сама, — повторяет она. — Я знаю, я тоже, теперь даже если захочешь. — Она не захочет, — мотает головой Джувия, выражая одновременно отрицание и потираясь щекой о то место, где за ребрами ровно стучало сердце Грея. — Спасибо, — только и говорит он, — Знаешь, что меня останавливало всегда? Я плохо понимаю людей и никогда не могу быть уверен, что они испытывают ко мне то же, что и я к ним. Все эти твои слова, это было так неожиданно и слишком быстро. Я думал, ты однажды перегоришь, и я, если успею к тебе привязаться, останусь один. Это ведь страшно, когда ты один, ты ведь помнишь. — Но Джувия не перегорела… — Да, и я привязался к тебе, сам того не желая. — Это звучит, как какой-то предсмертный разговор, Джувия счастлива это слышать, но немного страшно, — она помнит, как впервые услышала что-то такое от Грея на пороге войны, а потом сразу же после того, как он пронзил себя мечом. — Ничего такого. Я просто решил, что тебе стоит знать, да и я всегда могу, когда мне станет лучше, отбрехаться, мол, бредил от температуры, ручки-то чистые, — улыбается он, скользнув пальцами под задравшуюся ткань ее блузки, поглаживая идущую от его теплых пальцев мурашками талию. Безо всякого подтекста, просто потому что хотел прикоснуться, не спускаясь ниже к поясу и не поднимаясь выше к лопаткам и застежке лифа. Джувия жмурится и прогибается, ей хорошо, и она явно бы не стала просто лежать, если бы не отсутствие подтекста и высокая температура Грея. Хотя, конечно, она где-то читала, что температуру можно скинуть и таким способом, но раз маг сказал поаккуратнее с контактами, то так оно и будет. Хотя Джувию и радовало, что он сам еле держится, пытаясь не противоречить себе самому. — Джувия очень любит Грея-сама, — вздыхает она, прикасаясь губами к его шее в том месте, где пульсировала сонная артерия. Он не отвечает, лишь треплет ее по волосам, смотря невыносимо благодарно и нежно. Джувия думает, что пару лет назад она бы продала дьяволу душу за то, чтобы услышать от него устное признание, но теперь она не нуждалась. Грей редко говорил прямо, то, что он сказал буквально только что, — самое что ни на есть точное, что от него вообще можно было получить на эту тему. Но того, что Джувия о нем знала, хватало, чтобы видеть это я тебя люблю в каждом взгляде, жесте и слове и быть уверенной, что это не принятие желаемого за действительное. Она думает, что была очень глупой, когда требовала с него то, что он и так ей давал с самого начала. Тепло. Доброе отношение. Ласку. Любовь. Он не был тем, у кого все лежало на поверхности, этим грешил Нацу, который мог сказать, что чувствует и думает в лицо. Грей не любил болтовню, не терпел постоянных рассусоливаний на одни и те же темы, прятал свои мысли, боясь быть со своими чувствами неуместным. Но он всегда был тем, на кого можно было рассчитывать в любой ситуации, тем, кто не станет смеяться над чужим несчастьем, а попытается молча разрулить ситуацию, тем, кому можно доверять, тем, кто делает то, что должен, не мешая в единый комок свои чувства и обязанности. Но Грей не был железным и, привязываясь к кому-либо, очень тяжело отпускал. Вернее, отпускал-то легко, мол, ради бога, я, что, изверг какой-то заставлять тебя со мной общаться, а потом долго и тяжело переживал это, если что-то чувствовал. Так, по словам неплохо его понимающей Каны, он мог легко встречаться с кем-нибудь по приколу, а потом из-за какой-то ерунды расстаться и напрочь забыть о том, что эти отношения были, но как только происходило что-то, касающееся важных для него людей, то все было совершенно иначе: так, например, он, как и все, очень тяжело перенес смерть Лисанны, хотя и общался с ней гораздо меньше, чем Нацу. Джувию откровенно тогда шокировало, что он мог заводить с кем-то отношения из любопытства, а с другой стороны, его можно было понять, насколько тяжело быть слабо заинтересованным в этом аспекте человеческой жизни, и он просто мог пытаться понять, то в этом находят другие и не понимал. Кана, видя, смятение на лице Джувии, добавила то, что надолго обнадежило волшебницу, что если бы ему на Джувию было плевать, то он наверняка бы не стал от нее бегать, а просто дал бы то, что она просит, и, когда Джувия в нем бы разочаровалась, хладнокровно бросил бы. В общем, Джувия повздыхала, но, вроде смирилась, хотя бы потому что она, несмотря на все свои слова о толпах соперниц вокруг него, ни разу не замечала, чтобы он вообще хоть на кого-нибудь кроме нее смотрел. Да и если бы Кана не сообщила, а потом еще и не подтвердили остальные девочки, то Джувия бы вообще не смогла бы сказать, что нечто такое хоть когда-нибудь имело место быть. К тому же они не были тогда знакомы, и Джувии, которая тоже безуспешно пыталась с кем-нибудь наладить отношения, было бы глупо обвинять его в том, что он тогда делал, потому что в его жизни не было ее, и, следовательно, о том, что она лучше всех, Грей и не подозревал. Да и с трудом верилось, что он хоть к кому-нибудь мог прикасаться вот так, чтобы внутри вообще все оборвалось и стало одновременно тепло, нежно и даже немного больно. Ну, а потом они немного поговорили на эту тему. Грей подтвердил слова Каны и сказал, что забил на это дело примерно за год до их знакомства, потому что конкретно так надоело. Джувия в ответ поделилась своей историей, и тем, что редко когда в ее жизни происходило третье свидание с одним и тем же человеком, потому что всем надоедал ее дождь. Грей тогда в шутку сказал, что у них не случилось ни одного свидания, зато был гражданский брак длиной в полгода в самом дождевом месте Фиора — Рейнфелле. Джувия, конечно, посмеялась, но потом ее ударило по голове осознанием, что Грей назвал этот период, сам, даже в шутку, но сам, гражданским браком. Значило ли это, что он, хоть на ничтожный процент вероятности, мог считать эти полгода тем, чем назвал? Джувия не знала, но была рада. К словам Грея, несомненно, стоило прислушиваться, потому что его порой пробивало на откровенность или он говорил нечто двусмысленное, по чему можно было понять, что он думает. Но Джувия уже не придавала им главного значения, она умела смотреть и ощущать. И Грей чувствовал это. И ему было легче от осознания, что его понимают правильно, и ему не нужно для этого выворачиваться наизнанку или наступать себе самому на горло или гордость. Джувия была рядом и замечала, как из глубины глаз Грея исчезает волчья тоска и одиночество. И это было главным. То, что он, наконец, смог позволить себе быть счастливым. Иногда Джувии говорили, мол, как она с такой глыбой льда живет, он же слова доброго не скажет. А она смеялась про себя, потому что они ничерта не знали о Грее, и судили лишь поверхностно. Можно ли говорить об отсутствии чувств в том, кто сейчас послушно лежал в кровати, пил все, что ему давали, хотя он бы с радостью, Джувия знала, проигнорировал свое плохое самочувствие, залил в себя пол-литра нечеловечески крепкого кофе и унесся на новое задание, с которого бы вернулся довольным и еще более раненным. Грей был склонен к превозмоганию, а вот к вынужденному отсутствию деятельности — уже не очень. Как и Джувия, которая не может не думать о том, что могла бы сделать за то время, что вынуждена проводить в праздности. Она не могла не сочувствовать магу. И это он лежал смирно, потому что Джувия его попросила, потому что он видел, что Джувия хочет о нем заботиться, потому что он хотел ощущать ее заботу. И это про него говорили, как о бесчувственной глыбе. Джувия никогда никому ничего не доказывала, она знает, те, кто должен, тоже, а остальные значения не имели. Джувия приносит ему чай, в который добавляет пару ложек мёда, он прохладный, потому что в горячей воде мёд теряет свои лечебные свойства. Грей послушно пьет, пребывая в странной задумчивости. — Это довольно ностальгично, — замечает он, наконец. Джувия понимает, что сейчас мыслями Грей вовсе не здесь, а в далеком прошлом, когда его жизнь еще была безоблачна и легка. Ей всегда было страшно смотреть на него в такие моменты. Волшебница боялась задеть его за живое, боялась ранить в самое больное место. Джувия видела его отца, она разговаривала с ним, и по тому, как сильно он переживал за Грея, так на несколько тонов мягче он произносил имя сына, и его просьба позаботиться о нем — это все причиняло ей боль, потому что она забила последний гвоздь в гроб семьи Грея, потому что нужно было быть совсем недалекой, чтобы не понять, каким замечательным отцом был Сильвер Фуллбастер, и как он любил жену и сына. Насколько, должно быть, желанным и дорогим ребенком для своих родителей был Грей. Когда она пришла на могилу его родителей, по одному только выражению его глаз, воспаленному, болезненному, невыносимо невыносимому, было ясно, какого ему было потерять в одночасье свою семью, какого было отцу потерять их, и даже умерев, не иметь шанса воссоединиться с ними за гранью. Джувия, когда не могла заснуть уже в их доме в Рейнфелле, пыталась представить, какой могла бы быть мама Грея. Представлялась отчего-то красивая, молодая, совсем девочка, синеглазая женщина, хрупкая, ради которой отец Грея мог бы свернуть горы, а в итоге не смог даже спасти. Джувия думала, похожа ли она хоть чуть-чуть на нее, ведь, по слухам, все мужчины подсознательно ищут тех, кто хоть отдаленно, но напоминает мать. А еще Джувии было невероятно интересно, каково это, когда есть семья. Свою она не помнила. У нее был дядя, который о ее матери, своей сестре, говорить не желал, а отца и вовсе презирал, но он сделал все в свое время, чтобы дать Джувии возможность прожить достойную жизнь, устроил в закрытый интернат, где получали образование дети из обеспеченных семей, но видеть свою племянницу не желал даже на каникулах. Среди детей не было ни одного мага, что заставляло их ненавидеть Джувию еще больше, чем если бы она просто не имела возможности контролировать волшебство. — Грей-сама, а какого это? — интересуется она, впрочем, надеясь, что Грей просто решит проигнорировать этот вопрос или сведет все к шутке, потому что ковыряться раскаленной кочергой в чужой ране Джувия не желала, а вопрос вырвался сам собой. — Иметь настоящую семью? — уточняет он. — Я даже не знаю, как это объяснить, наверное, я и сам уже позабыл. Но, думаю, очень близко к тому, что происходит сейчас. Джувия совсем потерялась от этих слов. Неужели он считает Джувию своей семьей. Не частью гильдии, потому что он переспросил, о настоящей ли Джувия, а чем-то большим, чем могла бы она когда-либо ожидать. А Грей молча допивал чай, как будто даже не понимая, что именно он сказал. Джувия обнимает его и, совсем забыв о том, что он болен, целует. Грей, который о таких вещах не забывает никогда, мягко ее отстраняет и прижимает к себе. На губах у Джувии остается привкус мёда.