Волны и Скалы

Потому что сейчас девять вечера… Твои глаза размером с луну. Panic! At the disco — Nine in the afternoon

      Чисто технически, это свиданием не было. Грей просто одним декабрьским вечером приперся под окна Джувии (и еще десятка девчонок, проживающих в общежитии) наколдовал ледяную руку и деликатно постучал в окно второго этажа.       Вечер был хорошим, как раз шел первый снег, медленный, большими хлопьями. Так тихо.       И в этот день Грей решил позвать с собой Джувию.       Он чувствовал, как она медленно, опасливо подходит к окну, и запоздало думает, что вообще-то никто, живя на втором этаже, стука в окно не ожидает.       Но едва ее темный силуэт мелькает у окна, оно распахивается, и Джувия выглядывает наружу едва ли не больше чем наполовину.       Грей хочет сказать: «Не высовывайся так резко, выпадешь». Но думает, что раз он здесь, Джувии точно ничего не грозит. Успеет поймать. Но без него под окнами ей не стоит так делать.       — Грей-сама? — Джувия удивленно, но так солнечно улыбается. Будто Грей под ее окнами — событие в высшей степени восхитительное.       Грей хмыкает.       — Погуляем?       В общем-то, так все и случилось. Джувия, ни на секунду не задумавшись, лепечет «дадададада», будто Грей ей луну и звезды предложил, а не погулять.       И, серьезно, кто бы ни придумал тот миф про то, что женщины собираются часами, он не учитывал в своей статистике спешащую к Грею Джувию.       Потому что не нужно было засекать время, чтобы понять, что она очень, очень, быстрая. И при этом Грей мог бы сказать, что, несмотря на то, что она явно к нему бежала, и то, что на все про все она потратила рекордно ничтожное время, она выглядела, ну, хорошо. Даже очень. Сообщать ей это Грей, разумеется, не собирался.       Это был тихий вечер, жители Магнолии привыкшие к солнцу и теплу, как всегда, стоило температуре воздуха опуститься, залезали в свои теплые норы и говорили, какой чудесный вечер и красивый снег, не высовывая носов за дверь. Они любили, когда на рождество шел снег, вот такой же, медленный, редкий, но крупный. Но стоило северному ветру задержаться в этих краях, а снегу превратиться в небольшую метель, как город вставал. В гильдии собирался народ, все грелись у огня, собравшись в кучки, хлестали пряный глинтвейн, который на всех соображали Грей, Кана и Мира. Грей, потому что он был одним из немногих, кто был способен отойти от источника тепла и даже смотаться в какую-нибудь бакалейную лавку, пополнить запасы пряностей. Кана в целом была за любой алкогольный движ и радостно все дегустировала, кутаясь в немного побитый молью плед, вытащенный из закромов гильдии. А Мира была тем человеком, который вообще-то работал, даже в такую непогоду.       Грей любил такие дни. Холод делал его крепче и сильнее, дышать становилось легко-легко. И это чувство превосходства над слабыми южанами, которые тряслись и сбивались в кучки, пытаясь избежать холода…       И, тем не менее… это всегда были тихие дни, когда Грея выносило на обочину жизни, и он наслаждался человеческим теплом, наблюдая со стороны по большей части, слушая байки, которые неустанно травили ребята за неимением иных дел.       Магия оставляла свой отпечаток на том, кто ее использовал, и Грей был не самым теплыми человеком во многих смыслах. Это были дни когда сиял Нацу, со своей обычной энергией носившийся по гильдии и предлагающий всем и каждому согреться путем священного мордобоя. Грей с ним не дрался. Морозная тишина захватывала его, и ничего в нем не было, кроме желания сесть и вслушаться в вой ветра, терзающего голые ветви и лица редких горожан, которые не побоялись выйти из тепла. Хотя Грей бы ни за что не назвал эту погоду морозной, так, немного прохладной.       Он сидел в стороне, лениво курил, если в зале не было Эрзы, если она была, он просто сидел, смотрел на пустынную улицу за окном или рисовал на стекле морозными узорами.       Цветы и птиц в основном. Иногда что-то случайное, ни на что не похожее, набор фигур. Но цветы и птицы получались лучше всего. Это напоминало ему о далеком детстве, когда его первые проявления магии, совсем крошечные, заключались именно в этом. Морозные узоры не таяли от его прикосновений, а стоило богатому воображению разглядеть что-то в сплетении линий, как те тут же точно складывались в то, что Грей в них видел.       Разрушение города Делиорой почти стерло все счастливые воспоминания из детства до Ур, но со временем Грей сумел увидеть их свет сквозь мрак горя и потерь. И почти мог вспомнить что-то такое без того, чтобы ощутить, как в сердце вонзается нож «никогда».       И иногда даже рассказать другим, например Венди, которая отчего-то беспокоилась за него, когда он отделялся от компании. Она с поистине детским (да, она была ребенком, но редкий ребенок в гильдии был ребенком в том смысле, в котором им была она) восторгом смотрела на узоры, и носила ему горячий кофе, в который Мира щедро бахала корицу. Или вроде Джувии, которая жутко смущалась и всеми силами удерживала себя от тринадцати тысяч вопросов. Единственное, о чем Грей так и не мог сказать, это о том, как он любил своих родителей. Было легко вспоминать забавные случаи, но все еще слишком больно думать о своих чувствах в те времена.       Так или иначе, он позвал Джувию погулять.       Это не было из какого-то большого чувства. Грей знал, что она согласится, знал, что эта прогулка останется для нее настоящим свиданием, что бы он там себе не думал и не говорил ей. Чистая логика.       Джувия была единственным человеком в гильдии, кто упорно к нему тянулся, особенно в холода. Нацу Грей в расчет никогда не брал, потому что этот придурок докапывался до всех. Джувии хватило однажды ума связать ему шарф, несмотря на то, что он маг льда, которому хлипкий фиорский мороз был побоку.       Грей украдкой улыбнулся. Шарф до сих пор лежал где-то в доме. Пользоваться им он всегда забывал, да и не хотелось, чтобы Джувия знала, что он все-таки подарок принял. Однако даже если он не мог использовать предмет гардероба по назначению, он понимал, что это забота, и ценил ее.       Джувия может и не была особой фанаткой холода, но за Греем она могла сунуться куда угодно, и Грей это ценил. И то, как она шла, оглядываясь по сторонам, как ребенок, цепляясь за руку Грея, было довольно забавно.       Они вышли к городу. Может быть, если бы дело обстояло днем, они бы встретили гурьбу ребятни, которой побоку на холод, если можно развлечь себя снегом, строить снеговиков или просто кидаться друг в друга снежками. Наверное, для них вечерний снег был тем еще разочарованием. Ведь так поздно родители не выпустят играть, а к утру, когда они проснутся, снег может растаять.       Снег здесь держался не дольше нескольких часов. Это вам не север, где он мог выпасть в октябре и все еще лежать в мае. Детям Магнолии приходилось быть быстрыми, чтобы успеть нарезвиться.       — Грей-сама? — зовет его Джувия.       — Да?       — А… Джувии часто грустно зимой.       — Вся гильдия зимой тоскует, я тут уже больше десяти лет, и еще не было ни одной зимы, чтобы я не слушал жалобы на холод, темноту и ветер.       — Грей-сама… не воспринимает это на свой счет?       — Да нет, пусть думают, что хотят. Мне зимой лучше всего. Им — хуже.       — С приходом зимы еще меньше солнечных дней, и все они становились жестокими. Они винили Джувию. Даже сейчас Джувия помнит все их слова, и не понимает, как Грей-сама так легко справляется с тем, что все вокруг ненавидят то, что является его магией.       — Ну, летом их мнение меняется. И знаешь, я тоже люблю хорошую погоду. Холод — это то, что позволяет мне собраться сконцентрироваться, то, что наполняет меня силой. Но я с удовольствием свернусь у камина с одеялом. Я не мерзну в том смысле, в котором это делаете вы все, но тепло все еще отличная штука.       — Вот почему Грей-сама носит зимнюю одежду.       — Отчасти. Еще, знаешь ли, люди, одетые по погоде, меньше привлекают внимания. Хотя со мной это все равно работает через раз.       Джувия понятливо кивает.       — Зима долгое время была для Джувии самым тоскливым временем. Но Джувия не может не любить то, что радует…       — Ты не обязана заставлять себя любить то, что нравится мне. Не пытайся угодить людям во всем, иначе перестанешь быть Джувией… которую мы все любим.       Грей знал, что не должен говорить, знал, что, черт возьми, это не закончится ничем хорошим. Но он должен был сказать ей это. В прошлом он вполне баловался всеми этими крутыми фразочками, грешно было не делать этого, когда половину времени в гильдии слышишь их от Локи. Иногда Грей скучал по его присутствию в гильдии, но, конечно же, понимал, что с этой разницей во времени, он, скорее всего, просто не успевает даже соскучиться по ним, как случается какая-то опасная хрень, хотя у них проходят дни, недели и месяцы.       Но частое общение со старым другом, как и легкомысленное отношение к словам остались в прошлом. Где-то с тем Греем, что активно пытался не помереть со скуки, держался особняком, общаясь только с парой ребят, и то их общение сводилось к легкой грызне и совместным попойкам, в результате которых все про всех все знали, но без особых подробностей. Это было чем-то вроде негласного правила: не лезь раскаленной кочергой в чужие раны, дебил, и даже если тебе что-то рассказали, не спрашивай больше.       Наверное, это называют взрослением. Если мелкий Грей мог крайне нецензурно послать в далекие дали кого угодно, сейчас он трижды подумает, а выгодно ли это. Так и с девушками, если раньше Грей мог ляпнуть что угодно, не заботясь о том, что дал кому-то шанс, то сейчас и особенно после знакомства с Джувией он следил за всем, что говорил, потому что Джувия имела обыкновение использовать все сказанное против него.       И вот сейчас он вполне осознанно и добровольно шагнул в медвежий капкан.       Потому что он действительно не хотел, чтобы она выжимала из себя любовь к холоду и зиме. Пусть не обманывает себя.       Джувия посмотрела на него сияющими глазами. И любая попытка добавить что-то про дружескую связь погибла так и не предпринятой. Грей не мог притворяться под этим взглядом. Не хотел.       «Не открывай рта, не усугубляй», — говорит себе Грей. И молчит. Начать оправдываться — рыть себе могилу.       Джувия никаких слов от него и не ждала, дернулась вперед, обхватила руками, устроив ладошки у него на лопатках.       Грей бы мог отстраниться, но он не лукавил, когда говорил, что тепло — отличная штука. И сейчас он это тепло чувствовал. И ему это нравилось.       Грей мог бы отреагировать неадекватно, бешено, но зачем, если можно тихо стоять посреди пустынной улицы, слушая тихий шорох снега.       Он стоял так, позволяя себя обнимать, пока объятий не стало слишком много. И тогда Грей слабо зашевелился, осторожно дернул одним плечом, другим, и Джувия его отпустила. Она тоже уже не была той Джувией, что пиявкой впивалась в любого, кто проявит к ней терпение. У них были полгода жизни наедине друг с другом, чтобы узнать привычки и какие-то особенности. Особенно — лимиты. И Джувия знала, когда стоит помолчать, когда нужно отступить и когда наоборот: нести любую чепуху, лишь бы не было тишины.       А Грей понимал, когда нужно сказать ей что-нибудь ободряющее или просто оказаться в нужный момент рядом. Джувия в отличие от него не уходила в себя, а скорее, наоборот — в тяжелое время тянулась к людям, ища поддержки.       Они двинулись дальше по улице, рассекая тишину звуком шагов, оставляя на тонком слое снега на земле две пары следов. Шаг Грея был шире, а Джувии приходилось слегка семенить, чтобы поспевать за ним. Грей иногда вспоминал об этом, чуть замедляясь, позволяя Джувии перевести дух, но после все равно непроизвольно переходил на привычный ритм. Ему часто приходилось идти позади группы, чтобы не угонять вперед слишком далеко.       Внезапно, скорее просто почувствовав это, чем на самом деле услышав, Грей остановился у одного из домов. Сквозь притворенные ставни на присыпанную снегом брусчатку падала полоска света, и совсем тихо-тихо доносились отзвуки лакримного радио.       Джувия тоже вслушалась.       — О, Джувии нравится эта песня.       — Ты как-то говорила, — кивает Грей.       — И Грей-сама запомнил, — почти лукаво улыбается Джувия.       — Запомнил.       Джувия смотрела на него с явным намерением, и взгляд ее ощущался довольно интенсивно, так что Грей протянул ей руку, приглашая.       Танцевал он довольно посредственно. Ну, как посредственно, в ногах не путался, партнерш не травмировал и даже в ритм попадал, но любви к танцам в нем не было, так что ни о каком артистизме речи и не шло, его максимум — техническое выполнение заданных движений. И каждый раз, когда жизнь приводила его к шевелению конечностями под музыку, у Грея возникало ощущение, что он занимается чем-то глупым и постыдным. Но зрителей сейчас не было, а Джувии, он уверен, плевать.       И поэтому они спокойно кружили вокруг фонаря, посреди пустынной улицы, под музыку, которую едва ли слышали, скорее помнили. И возможно, композиция уже давно закончилась, но они продолжали двигаться в знакомом ритме, точно так же, как вокруг них кружились пушистые снежинки.       Запала в них было совсем не много, так что довольно скоро они начали замедляться, расстояние между ними становилось все короче, а вполне себе четкие шаги и повороты превратились в простое покачивание на месте.       И в какой-то момент танец сошел на нет, как и снегопад.       Тучи на небе разошлись, и улицу залил серебристый свет луны.       Джувия, устроившая голову у него на груди, удивленная внезапным светом, вскинулась, и ее большие глаза поймали отражение луны. Было оно настолько четким, что Грей, глядя ей в глаза, мог бы сказать, что до полнолуния осталось денька два.       Мог бы, если бы в этот момент у него в голове была хоть одна мысль.       А мыслей в его голове было ноль, возможно, даже чуть меньше, чем ноль.       Джувия обвела взглядом улицу и ахнула.       — Снег, Грей-сама! Он светится!       — Это то, что он делает, — подтверждает Грей с усмешкой. — Там, откуда я родом, зимой ночь длиннее, чем день, и кажется, что всегда темно. Но ясные ночи иногда светлее, чем летом. Белое хорошо отражает свет.       — Там, наверное, очень красиво.       — Только сразу после снегопада. Стоит снегу полежать хотя бы неделю, он будет уже не тот. А иногда бывают резкие заморозки, и все как бы покрывается тонким слоем снега. На деревьях это выглядит круто.       — Все белое?       — Все. Даже смотреть больно.       — Грей-сама скучает по родине?       — Есть причины, по которым мне не хочется туда возвращаться. Но я все равно… да, скучаю. Ладно, пойдем, провожу тебя до общежития.       — Джувии понравилось гулять, — сообщает она.       Грей не отвечает. Но, вообще-то, ему тоже.       Стоя под темными окнами «Фейри Хиллз», Джувия обняла его на прощание. И было это как-то по-особенному хорошо.       Грей не говорит ей «до завтра», «спокойной ночи» и всего того, что могло бы сойти за ответное прощание. Просто молча растворяется в ночи, быстро удаляясь от здания общежития.       Мысли его плавают, пока взгляд цепляется за снег, покрывший зеленые холмы. Он думает о снежинках, выхваченных светом фонарей, и об отражении луны в глазах Джувии. Было в этом что-то.