Green-eyed monster

— Знаешь, — тянет Чимин, безучастно глядя на белый потолок чонгуковой конуры — ему отчего-то нравится валяться здесь, на втором этаже, так создается иллюзия, что он один, а все проблемы далеко-далеко внизу, — он не выглядит счастливым. Чонгук, увлеченно залипающий в монитор, на миг перестает щелкать мышкой. — Мне плевать. — Да ты что? Хочешь сказать, что не рыдаешь по ночам в подушку? — Чимин с усмешкой проводит тыльной стороной ладони по мягкой ткани наволочки. Здесь все пропитано запахом Чонгука — Чимин не в восторге от него, но… привык, что ли? За пару-то месяцев. А еще он уверен, что у мелкого припрятана где-то пара футболок Тэ, потому что знакомый шлейф все еще едва уловимо ощущается в воздухе. — Рыдания — твоя прерогатива, — отзывается Чонгук и принимается щелкать мышкой с удвоенной силой. Клац-клац-клац. — Почему он не выглядит счастливым? — спрашивает Чимин у потолка. — Он должен. — Может, у его нового хахаля маленький член, вот и ходит неудовлетворенный. — Кому, как не тебе, знать, каким выглядит ТэТэ, когда не удовлетворен, — Чимин даже не пытается скрыть яд в голосе. — В данном вопросе доверюсь мнению эксперта. — Доверься. У тебя-то шанса проверить не было. — Ты слишком язвителен для того, кому плевать, не думаешь? — А ты слишком раздражаешь для того, кто не хочет упасть с верхней койки. Чимин вздыхает и скашивает на него взгляд. — Если ты вел себя с ним так же, то я понимаю, почему он тебя кинул. Наверняка нашел того, кто по-настоящему его лю- Стул на колесиках врезается в противоположную стену. Чонгук в мгновение ока оказывается рядом, тянет Чимина за футболку, заставляя перегнуться через перила кровати, и смотрит прямо в глаза непроглядной чернотой своих. — Не смей, — выстреливает он, и Чимин почти ощущает боль от выпущенной в него невидимой пули. — Не смей говорить о наших с Тэ отношениях. Никогда. Никогда, блядь, не смей, ты понял меня?! Ты нихрена не знаешь о нас. Ворот футболки давит на горло, Чимину трудно становится дышать, но он все равно давит ухмылку. — Да неужели? — он сужает глаза. — Думаешь, к кому он приходил каждый раз, когда вы ссорились? Кто выслушивал его, когда ему было плохо? С кем он советовался, когда не знал, что делать? С кем делился своими невзгодами? — Чимин перехватывает чужое запястье, пытаясь отцепить Чонгука от себя. — Кому, блядь, приходилось по полночи слушать, какой же прекрасный его дорогой Гуки? О том, как сильно он его любит? Лицо Чонгука кривится в гримасе боли. — Замолчи. — Черт тебя дери, да меня трясло, блядь, каждый раз, когда я видел его таким разбитым. Единственное, что меня останавливало от того, чтобы пойти и набить тебе морду — это то, что Тэхен бы расстроился от вида твоего разукрашенного личика. — Прекрати, — в голосе Чонгука предупреждение, но поздно — Чимина несет. — Умный такой, Чонгуки. Бедный, несчастненький, брошенный. Страдалец наш. Думаешь, ты один, блядь, страдаешь? Одному тебе плохо? Так давай я напомню тебе, что не только ты здесь питаешь чувства. Ты отобрал его у меня, похерил к хуям все, что у вас было, а теперь строишь из себя королеву драмы? Да ебал я! Чонгук замирает на мгновенье, а после щеку Чимина обжигает резкой вспышкой боли. Простая пощечина — не столько больно, сколько унизительно. — Прекрати истерику, — говорит он, и Чимин сжимает от злости кулаки. — Кто здесь и строит королеву драмы, так это ты. Всегда ею был, и, черт подери, как же это бесит в тебе. Я отобрал у тебя Тэхена? Серьезно? — он усмехается. — Господи, какая же я мразь. Пришел и отобрал у малыша Минни его любимого плюшевого зайку. Давай-ка разберемся, Чимин-а, — Чонгук приближается вплотную к его лицу и смотрит прямо в глаза, — во-первых, Тэ — не вещь, чтобы его отбирать. Во-вторых, именно я был с ним с самого начала, а не ты. И, в-третьих, — он усмехается, — у тебя были все шансы, но ты их благополучно проебал. — Что? Да я… — Тэхен не любил меня, когда мы начали встречаться. Да, испытывал симпатию, влечение, но не любил. И на тот момент у тебя было преимущество — я знаю о ваших с ним развлечениях, кое-что даже видел лично. Мы были в равном положении — ты мог хотя бы попробовать отбить его у меня, сделать хоть что-нибудь, но ты и пальцем не пошевелил. Уверен, тебе это даже в голову не приходило, я прав? — Да что ты знаешь обо мне? — Я наблюдательный, Чимин-а. И я давно раскусил тебя. Тебе нравится играть роль покорного узника френдзоны и вздыхать со стороны. Ты боишься ответственности, не знаешь, чего хочешь, и обвиняешь меня в своем бездействии. Что, морду мне набить хотел? Так что ж не набил? Даже на разговор меня не вызвал ни разу. Вот почему Тэхен даже не смотрит в твою сторону — да он просто не видит в тебе мужика! Чимин чувствует, что еще немного, и ногти вспорют мягкую кожу ладоней. Слова Чонгука попадают прямиком в мягкую сердцевину, застревая внутри ржавыми наконечниками и уродуя и без того покореженное нутро. — Сейчас набью, — почти шепчет он и без замаха бьет того по лицу.

***

Из комнаты Чонгука он выходит встрепанным, помятым и высосанным морально. Они пытались быть аккуратными, памятуя о том, что их тела — товар на продажу, который они не имеют права портить, и били туда, где никто не увидит следов, но, кажется, Чонгук все же оставил пару синяков на шее — слишком сильно сжал, пока пытался придушить. Чертова мелкая стероидная сопля. Чимин потирает губу — вроде не разбита, но все равно болит — и думает о том, что им с Чонгуком не суждено стать друзьями. Они цепляются друг за друга, как утопающие, но не желая выбраться на поверхность — совсем наоборот. Причиняя боль, утопая в ней сами и топя другого. Желая сделать еще больнее — убедиться, что страдают не одни, и что главный соперник так же разбит и уничтожен, как и ты сам. Мнимое чувство облегчения. Друзья — как бы не так. Они с Чонгуком, словно две не пересекающиеся прямые, лежащие в разных плоскостях, и единственное связующее звено между ними — Тэхен. Был, есть и будет, и неважно, связывает он их любовью или общей болью. Честно говоря, Чимин давно потерял эту грань. Он на автомате дергает дверь ванной и даже не замечает, как врезается в Тэхена. Тот по инерции ловит его, тыкается лицом в макушку, втягивает носом воздух и тут же отшатывается, как от огня. Чимин ловит его взгляд, и внутри все скручивается от промелькнувшей боли в любимых карих глазах. Он дергается вперед — обнять, защитить, уберечь от всех невзгод, но Тэхен делает шаг назад и квадратно улыбается. — Будь осторожнее, Чимин-а, — говорит он ломким отчего-то голосом и уходит в сторону кухни. Чимин смотрит, как его неестественно прямая спина скрывается за поворотом, и чувствует, как сильно сосет под ложечкой. «Кого ты обманываешь? — молча спрашивает Чимин, все еще глядя ему вслед. — Ты же совершенно не счастлив». Но Тэхен, конечно, не ответит — ни ему, ни кому-либо другому. Он что-то упускает, настойчивым пульсом бьется в висках. Какой-то подвох, подводное течение, которого в упор не видит мелкая заноза. Счастливо влюбленные люди не могут выглядеть… так. Просто не могут. Если Тэхен и влюблен в кого, то эта любовь приносит ему боль. Его чувство разрушает его, Чимин это видит. И сейчас он действительно готов растерзать того, кто в нем виноват. И не приведи Господь, если это окажется Чон Чонгук.