Green-eyed monster

Это самая скучная, банальная и никакущая концовка в истории. Я предупредил.

***

— Слушай, Тэ, меня начинает напрягать, что вы с мелким считаете мою студию приютом для безмозглых сопляков, — Юнги с силой берет аккорд на синтезаторе. Тэхен вздрагивает от неожиданности — больше от информации, чем от звука. — Чонгук тоже приходит к тебе? — роняет он, стараясь звучать как можно более безразлично. — Повадился недавно. Прячется тут, как и ты, будто я какой-то добрый дядюшка, готовый исцелять разбитые сердца. — Я не прячусь, — слабое возражение. — Прячешься. Тэхен поджимает губы и ничего не отвечает. Юнги прав: он прячется. Как страус, который пихает голову в песок, так и Тэхен сбегает от мира, чтобы не иметь с ним никаких дел. С миром, конечно, не с Чонгуком. С Чонгуком у Тэхена и так дел нет, уже четыре месяца как. Ложьложьложьложь. «Забыл, как он тебя поцеловал на прошлой неделе?» Тэхен непроизвольно касается губ кончиками пальцев. Глупый вопрос. Прикосновения Чонгука будто отпечатались на нем невидимым клеймом — все в точности, как и всегда. Тэхен горит от любого касания, умышленного или нет. — Так вот, — продолжает Юнги, разворачиваясь на круглом табурете и глядя прямо на Тэхена, — ты никогда не думал, что все может быть немного не так, как ты предполагаешь? Я имею в виду всю эту кутерьму между вами. — Это философский вопрос? — Исключительно прикладного характера. — Не уверен, что хочу говорить. — А придется. Юнги выглядит серьезным, и врать ему внезапно не представляется возможным. Тэхен и не хочет. — Думал, — честно отвечает он. — Всю последнюю неделю я только об этом и думаю. Тот поцелуй… не сходится. Ничего не сходится, понимаешь? Юнги растерянно моргает. — Какой поцелуй? Тэхен вздыхает. — Он поцеловал меня неделю назад перед выступлением, — медленно говорит он, тщательно проговаривая слова, будто бы так ему станет проще осознать и принять произошедшее. — Затащил в темный угол, спросил, счастлив ли я, сказал, что скучает и хочет снова дружить, а потом… потом поцеловал. — Вот так взял и поцеловал? Тэхен слабо кивает. — У меня голова с него пухнет, — делится он. — Сперва он игнорирует меня черт знает сколько времени, потом говорит, что хочет дружить, а потом целует. Это вообще нормально, нет?! Вот ты часто засасываешь своих друзей, хен? — Не имею такой привычки, знаешь ли, — хмыкает Юнги. — И что было после поцелуя? Вы поговорили, наконец? — Нет, я… я растерялся, — Тэхен трет глаза ладонью. — И теперь прячешься тут. — Мне просто нужно немного времени, чтобы все обдумать. — Знаешь, Тэ, — Юнги поднимается с табурета, — я слушал историю с твоей стороны, но недавно услышал и с другой, чонгуковой, и вот что я тебе скажу — вам реально нужно поговорить. Честно и по душам. Тэхен вскидывает на него резкий взгляд. — Ты что-то знаешь? Хен, если знаешь, скажи мне. Пожалуйста. Юнги качает головой. — Вы должны решить все сами, Тэ. Просто будь с ним откровенен и расскажи все то, что рассказывал мне. — Я не… ты куда? — Отойду пополнить запас пивчанского и сигарет. Дождись меня. — Да куда я денусь, — Тэхен откидывается спиной на гладкое кожаное сидение и пялится в белый потолок. Он слышит, как щелкает замок на двери, и негромкие шаги в коридоре. Ушел. Ну и хрен с ним — вернется, Тэхен все у него выпытает. Смешно — даже его разговоры с Юнги и те сводятся к Чонгуку. Чонгук, Чонгук, Чонгук — всюду один Чонгук. Тэхен так старался выбросить его из головы, смириться с сосуществованием в одном пространстве, но как только он начал думать, что почти справился, Чонгук снова умудрился перевернуть все с ног на голову. Тэхен в растерянности. Мысли путаются, превращаясь в большой клубок из чувств, страхов и желаний, сердце стучит при одном воспоминании об их недавнем поцелуе и явно хочет вырваться из груди куда-то в чужие руки. Тот поцелуй был… слишком. Слишком во всем — слишком сладким, слишком жарким, слишком желанным. Для них обоих. Как далеко они могли бы зайти, если бы Тэхен не сбежал? Чонгук целовал с таким пылом и страстью и выглядел жаждущим не меньше его самого, и это выбивалось изо всех логических цепей, что выстроил для себя Тэхен. Так не должно было быть, просто не должно. Тэхен ни к чему не принуждал его, ни словом, ни делом не давал понять, что хотел бы близости; инициатива целиком и полностью исходила от Чонгука, и разве так относятся к братьям или друзьям, особенно, при наличии устроенной личной жизни с по-настоящему любимым человеком? Тогда Тэхен выпалил болезненное для него «благотворительность», но лишь для того, чтобы опустить себя с небес на землю и задушить едва не воспрявшую надежду на корню. Сам он в эту «благотворительность» не верит. Чонгук не такой человек, да и о какой «благотворительности» может идти речь после четырех месяцев молчания и обид? Просто смешно. Но иных причин Тэхен не находит тоже. Логика дает сбой, картинка не складывается. Поведение Чонгука выбивается из рамок, и никуда его не втиснуть, не приткнуть, как ни старайся. Тэхен прикусывает ребро ладони. Мысль о том, что все действительно может быть не тем, чем казалось, уже прочно укореняется в его голове, и он не может не думать: что, если он и правда ошибался все это время? Что, если самый очевидный вариант, тот, который он отталкивает от себя всеми силами, и есть истина? Что, если Чонгук поцеловал его именно потому, что хотел? Что, если Тэхен ошибся, думая, что тот влюблен в Чимина? Нет, бред. Он все прекрасно видел своими глазами. Их взгляды, напряжение, та сцена в танц-классе, которой он стал невольным свидетелем, а последние месяцы они и вовсе не отлипают друг от друга — нет, Тэхен не мог ошибиться. Не мог. Или все-таки мог? За дверью слышатся шаги. Дверной замок пищит, открываясь, и Тэхен смотрит в его сторону, готовый выбивать из Юнги-хена все, что тому известно. — Хен, ну наконе… — он осекается, во все глаза глядя на стоящего на пороге Чонгука. — Ты что здесь делаешь? Паника. Он не готов. Нет-нет, он не готов. Точно не сейчас, он еще не все обдумал, не все еще решил для себя, чтобы вот так вот встречаться с Чонгуком лицом к… — Я люблю тебя, Тэ. Чонгук произносит это с пугающей серьезностью, так, словно готовится взойти на эшафот, где Тэхен в роли персонального палача. Почему? Почему? — Ты как всегда внезапен, — голос удается держать с трудом. Тэхен принимает сидячее положение и притягивает к себе декоративную подушку в виде кумамона в бессознательной попытке защититься. Чонгук нервно улыбается и, пройдя внутрь, садится рядом на диван и разворачивается корпусом к Тэхену. — Решил, что лучше сразу, чем потом, — и добавляет, внимательно глядя на Тэхена. — Я хотел бы поговорить с тобой, хен. Без колкостей и ужимок, откровенно. — Не поздновато собрался? — Тэхен фыркает, не сдержавшись, но Чонгук остается серьезен. — Поздновато, — кивает согласно, — надо было еще четыре месяца назад поговорить, но я был слишком разбит для этого. Тэхен цепляется за неожиданное для него слово. — Разбит? — он разворачивается к Чонгуку и напряженно вглядывается в его лицо.— Почему? — Ну да, действительно, почему же это. — Вот я и спрашиваю. Почему ты был разбит, Чонгук? Видимо, тот улавливает отсутствие насмешки в тэхеновом голосе, потому что отвечает уже серьезно: — Потому что я чертовски любил тебя, а ты сказал, что не любишь меня, что ты влюблен в другого мужчину, и бросил меня. Поэтому я был разбит, Тэ. Тобой. Тобой. — Я никогда не говорил, что не люблю тебя, — возражает Тэхен. — Потому что это неправда. — Ну, любишь как брата — какая разница, хен, ты сказал, что не любишь меня так, как люблю тебя я. Сердце ускоряет ритм. Не может же быть… нет, точно не может, тупая надежда, уймись сейчас же! — А как? — Тэхен прочищает горло, потому что говорить становится внезапно сложно. — Как ты любишь меня, Чонгук? — Мне обязательно произносить это вслух? — Да. Да, пожалуйста, это важно. Тэхен комкает в руках подушку, разглядывая чужое лицо и боясь пропустить хоть мельчайшую эмоцию. Он с силой кусает губы, сдирая нежную кожицу до крови; руки мелко дрожат, напряжение внутри звенит туго натянутой струной. Ты сейчас на грани, Тэхен, и от ответа Чонгука зависит, упадешь ты по одну сторону или спрыгнешь по другую. Закопаешь ли поднявшую голову надежду раз и навсегда или… или. — Я не знаю, как описать это одним словом, — Чонгук, кажется, тщательно подбирает слова. — Я даже любовью это назвать не могу. Ты — моя болезнь, Тэ. Моя одержимость, безумие. Я чувствую себя смертельно больным от всей этой мешанины чувств, что сидит во мне. Он несмело накрывает тэхенову ладонь своей и смотрит прямо в глаза; взгляд его смущенный и вместе с тем нежный до ужаса. Воздуха перестает хватать так резко, словно ему дали под дых. Тэхен задыхается. — Это… не очень тянет на платонический броманс, — выдавливает он еле-еле. Чонгук вздыхает. — Будь это броманс, все было бы куда проще. Я честно старался не любить тебя, но… не получается. Это сильнее меня. Вот как-то так. — То есть ты любишь меня, как мужчину? — переспрашивает Тэхен. — Как своего партнера? Ты точно уверен в этом, Гуки? — Мне сколько раз повторить «да», чтоб до тебя дошло? Сто, триста, тысячу раз?! Тэхен хмурится, пытаясь удержать встрепенувшихся внутри бабочек, а после решается. — Хорошо. Раз уж мы говорим откровенно, то… Кажется, я идиот, Гуки. — Я начинаю догадываться, — Чонгук громко фыркает, но смотрит без тени насмешки, с искренним волнением, притаившимся на дне темных глаз, и поглаживает тыльную сторону ладони большим пальцем. — Что ты втемяшил себе в голову, Тэ? Что у меня к тебе исключительно братские чувства? — Я давно заметил это. Ты всегда был таким мягким со мной, таким плюшевым, даже в сексе все было слишком мило. Никакой страсти, словно бы я не особо интересую тебя в этом плане, — Чонгук возмущенно вскидывается, но Тэхен взмахом ладони просит его помолчать; он слишком долго копил в себе снедающие сомнения, и раз уж они решили раскрыть все карты, он выскажет все до конца. — Я думал, может быть ты просто такой сам по себе, может, у тебя нет настроения или еще что-нибудь, но потом… Потом я увидел, как ты смотришь на него. Какое напряжение между вами. Увидел, что с ним ты совершенно другой — настоящий ты, Чонгук. И это меня взволновало. Я пытался вызвать в тебе хоть что-то похожее, но ничего не получалось, и в постели, и за ее пределами ты был милым и отстраненным, как всегда. Я чувствовал твое расположение ко мне, искреннюю привязанность, но не чувствовал того, что делает любовь любовью, понимаешь? — Кажется, да… — Чонгук задумчиво постукивает себя по губам. — И ты решил, что я не люблю тебя? — Мы начали встречаться, когда ты был совсем пацаном. У тебя опыта-то не было, откуда тебе знать, как выглядит любовь, ты вполне мог и ошибиться. Я постоянно лез к тебе, а у тебя гормоны, желание секса, отсутствие кого-то более подходящего, вот и получилось все. Ты вполне мог понять потом, что ошибался, но не захотеть расстраивать меня. — Воу. Звучит, как одна из тех историй, которые фанатки сочиняют про нас, — хмыкает Чонгук, совершенно не помогая; Тэхен несильно бьет его кулаком в плечо, но второй руки не отнимает. — То есть ты думаешь, что мне не хватило бы духу признаться тебе, и я продолжал бы встречаться с нелюбимым человеком, вместо того, чтобы быть с любимым? Очень круто. Кто он, кстати? Не Намджун-хен, надеюсь? — Я не на пустом месте это выдумал, — Тэхен поджимает губы и дергается, порываясь встать, но Чонгук крепко удерживает его за запястье. — Я долгое время наблюдал за вами, за тобой, пытался вызвать тебя на разговор, а в ответ получал лишь молчание и тупые отмазки. Что мне оставалось думать? Факты были налицо. — И ты решил найти себе какого-то ушлепка и расстаться со мной? — рука на запястье сжимается сильнее. — Из мнимой благотворительности? В груди колет. В голосе Чонгука — злость и боль, и от мысли, что он, возможно, заставил его страдать, к горлу подступает тошнота. Тэхен разрывает зрительный контакт и переводит взгляд Чонгуку за спину, на компьютерный стол Юнги-хена. — Или… ох, блядь. Только не говори мне, что у тебя никого не было? Хен, посмотри на меня, — Чонгук перемещается так, чтобы попадать в поле зрения Тэхена. — Посмотри на меня и скажи: с кем ты встречался, когда решил бросить меня? Ты сказал тогда, что влюблен. Соврал? — Я не врал — я и был влюблен. Да и сейчас, собственно. Чонгук кусает губы. — В… меня? — нерешительно спрашивает он; Тэхен кивает. — Блядь, да ты просто… какого хрена?! — Я решил, что так будет лучше для всех. Вы сможете быть счастливы, а я… ну, тоже. — Ну, охуеть. Просто охуеть. Мой парень бросил меня, потому что решил все за нас обоих, даже не спросив меня. Охуенно! — Чонгук вскакивает с дивана и отходит на другой конец комнаты. — А знаешь, в этом и проблема, хен, — говорит он, засунув руки в карманы огромной худи. — Ты всегда считал меня ребенком. С самого начала я был для тебя маленьким милашкой-Гуки, которого можно потискать, как игрушку, с которым круто проводить время, но который слишком глупенький, чтобы хоть что-то решать и понимать. Зачем спрашивать его мнения, Гуки же настолько тупой, что не может разобраться, любит он тебя как старшего брата или как парня, которого хочет трахнуть! — он резко разворачивается на пятках и смотрит в упор. — А может быть, причина была не в моей нелюбви, Тэхен, а в твоей? Может, это ты понял, что я для тебя всего лишь младший братик, а? — Что ты несешь? — Хочешь сказать, я неправ? Тэхен подрывается следом, моментом оказываясь с Чонгуком лицом к лицу. Первое желание — наорать в ответ, сказать, что все не так, но в голову вдруг бьет осознание, что Чонгук сейчас тоже высказывает наболевшее, то, что терзало его, возможно, долгое время. Тэхен внезапно думает о том, сколько на самом деле недомолвок было между ними — скрытых, потаенных, сотканных из самых главных и любимых страхов, тех, которые они даже не подозревали друг в друге. Сколько их еще осталось? И не пора ли избавиться, наконец, ото всех? — Причина не в этом. — А в чем же, блядь? Чонгук смотрит с вызовом, напряженный и уже готовый нападать, явно уверенный, что его не устроит любой ответ, но Тэхен роняет: — В ревности. И Чонгук теряется. Сжимает и разжимает кулаки в карманах; взгляд растерянно бегает по тэхенову лицу. Тэхен растерян не меньше: не ожидал от себя такого ответа. Неприятного, обнажающего его темную натуру, но предельно честного. В кои-то веки он честен и с самим собой, и с Чонгуком. Самопожертвование во благо других? Все ради любимых людей? Красивая сказка, в которую приятно верить; идеальное прикрытие для совести. Тэхен убедил себя поверить в нее и, как настоящий актер, отдался роли полностью, без остатка. Прикрыв ангельскими порывами гнилую суть. Он снова кусает губу, дорывая начавшую кровить нежную плоть, как надрывает сейчас собственную душу, позволяя застарелому гною выливаться из раны. Чонгук сказал, что болен им? Кажется, это у них тоже на двоих, потому что Тэхен болен им не меньше. Именно болен — к чистой и непорочной любви его чувства имеют мало отношения. Это порочная зависимость, жажда — темная, ненасытная, подкармливаемая сидящим на плече монстром, крепко держащим за горло когтистой лапой. Но несмотря на одинаковую болезнь, они с Чонгуком совершенно разные. Тот, как бы парадоксально ни звучало, при всей своей интровертности вспыльчив и куда более открыт, чем Тэхен. А сам он, несмотря на внешнюю открытость, скрытен и любит копить обиды. Обдумывает их, перемалывает в себе, перебирая по крупицам, смакуя, как изысканный яд, и варясь в ядовитом соку, а после принимает решение, не считаясь ни с кем. Так вышло и здесь. Его ревность разрослась до таких вселенских масштабов, что вместо того, чтобы выплеснуть ее на Чонгука и высказать все, что думает, Тэхен решил просто оборвать все разом, примерив на себя роль благодетеля и «милостиво дав дорогу двум влюбленным сердцам». Думал — будет легче. Думал — это ненормально, любить так сильно. Думал — своей любовью он задушил Чонгука, в то время как ревность душила его самого. Мерзкое чувство. Пиздецки мерзкое и гадкое, липкое чувство, от которого было никак не избавиться, поймало его в свои сети, а он запутался в них, как муха в паутине, с каждым движением пеленая себя сильнее и сильнее. Тэхен думал, что сможет избавиться от своей болезни, просто разрубив этот гордиев узел, но просчитался. Чонгук — не та отрава, от которой существует противоядие, и он продолжал гореть в пламени собственной ревности, боли и отчаяния, утешаясь лишь тем, что двое его близких людей, кажется, по-настоящему счастливы (без него, нашептывало зеленоглазое чудовище), и даже не предполагая, что мог ошибиться. — У нас с Чимином был секс, — внезапно говорит Чонгук, и Тэхен чувствует, как длинные когти скребут по коже шеи. — Но не тогда, когда ты думаешь. Один-единственный раз, в ту ночь, когда мы с тобой расстались, — он не отводит взгляд, будто бы показывая, что предельно откровенен. — Пытались еще во второй, но ничего не вышло. Думали, что сможем забыться, но знаешь, я почти ничего не почувствовал тогда, кроме разочарования и отчаяния. Это было бессмысленно с самого начала, потому что не ты, и больше я не пытался. Это все, что нас с Чимином когда-либо связывало в этом плане. Тут нечем гордиться, но ты должен знать, как все обстоит на самом деле. Тэхен сглатывает. — То напряжение между вами… — Мы терпеть друг друга не можем еще с самого его появления в компании, — Чонгук жмет плечами. — С тобой мы хотели казаться лучше, чем мы есть на самом деле, но я знаю, кто он, а он знает, кто я. Не было резона сдерживаться и строить из себя пай-мальчика, — он вздыхает и, помедлив, продолжает. — Я думал, что ты видишь во мне прежнего Чонгуки, каким я был еще до дебюта. Я так хотел быть хорошим для тебя, самым лучшим и внимательным, так сильно пытался возродить ту невинную часть меня и сдерживать свою натуру, что даже не задумывался, что тебе могу быть нужен просто я — такой, какой есть. — Я никогда не считал тебя ребенком, Чонгук, — негромко произносит Тэхен. — Я не педофил, чтобы встречаться с детьми, знаешь ли. Я в курсе, что ты вырос, и мне нравится именно тот Чон Чонгук, которым ты стал. И я хотел, чтобы именно он любил меня, а не маленький невинный Гуки — если выражаться твоими категориями. Они оба замолкают. Тэхен чувствует опустошение, как будто сбросил с плеч огромный груз, но одновременно с этим получил огромный пакет с новой информацией, которую нужно переварить и разложить по полкам. Кажется, им обоим нужно время, чтобы все обдумать, взвесить и прийти к решению — на этот раз желательно вместе. Чонгук приходит в себя первым. — Тебе было больно все то время, что мы не вместе? — Было. — Насколько сильно? — Очень сильно. — Хорошо, — Чонгук кивает сам себе, — это хорошо. Потому что ты даже не представляешь, как сильно было больно мне. Я думал, что сдохну без тебя, придурок. Я, блядь, почти сдох, понимаешь? Он в два шага оказывается вплотную, обхватывает тэхенову голову ладонями: — Ты понимаешь, что мы наделали, хен? Понимаешь, что сделали с нами? — он прислоняется лбом ко лбу Тэхена. — Четыре месяца ада для нас обоих, тогда как мы просто два ебаных придурка. Боже… я думал, что это я чудовище, что тебе следовало опасаться меня и моих желаний, но ты… тебе удалось меня переплюнуть. Настоящий монстр — это ты, Тэ. Тэхен вздрагивает, но не отстраняется. Крыть нечем, Чонгук прав. Тэхен — эгоистичное чудовище, и любовь у него такая же. На самом деле, он поймет, если Чонгук не захочет продолжать их отношения — как бы ни были сильны чувства, рядом с подобным человеком находиться весьма непросто, а Тэхен и без того причинил им обоим немало боли. Он моргает от удивления, когда Чонгук почти невесомо касается его губ своими, а после слизывает выступившую на губе кровь. — И я такой же, раз меня это заводит? — шепчет он, глядя ему в глаза. — В каком смысле заводит? — Ну… — Чонгук нежно ведет по тэхеновой щеке костяшками пальцев и смущенно алеет щеками. — Ты знаешь, что я ревнивый, пусть и пытаюсь это скрывать. И я всегда считал себя ебнутым на голову, боялся, что если ты узнаешь, насколько все плохо, то тут же сбежишь от меня. И хотя я все еще дико бешусь на тебя за то, что ты решил все за нас обоих и заставил пройти через это дерьмо, одна мысль о том, что ты так сильно приревновал меня, что твоя зависимость так же сильна, как и моя, делает меня счастливым. — Ты реально ебнутый на голову, Чон Чонгук, — выносит вердикт Тэхен, но против воли приподнимает уголки губ. — Но погоди-ка, разве ты хоть когда-то ревновал меня? Я имею в виду, не в шутку. Чонгук смотрит недоуменно. — Ты прикалываешься, что ли? — Тэхен отвечает ему серьезным взглядом. — Я синим пламенем горю всякий раз, как вижу тебя с кем-то, кто не я. Все, что попадает в поле твоего интереса, я просто ненавижу. И под «всем» я имею в виду действительно «все». Иногда мне кажется, что еще чуть-чуть, и я кого-нибудь убью. Надеюсь, однажды это пройдет, иначе и с катушек съехать недолго. Но ты реально не замечал? Совсем ничего? Тэхен в ответ только хлопает глазами, не в силах вымолвить ответ. — Кажется, ты слишком хороший актер, Чонгуки. — Не хочу больше актерствовать, Тэ, — бормочет тот, тычась в губы новым поцелуем. — Пиздец надоело. Давай просто будем самими собой, а? Безо всего этого мозгоебства. Тэхен недоверчиво хмыкает: — Ты правда думаешь, что у нас получится? — Нет, мы же чудовища, забыл? Но я твое личное чудовище, а ты — мое, так что думаю, мы могли бы попробовать. Тэхен чуть отстраняется, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я хочу этого, — искренне говорит он. — Хочу, чтобы мы узнали друг друга по-настоящему, без надумываний и прочего хлама. Мы сильно отдалились за эти месяцы, поэтому потребуется некоторое время, но мы можем начать, ведь так? Я имею в виду, хотя бы просто присматриваться — кто знает, вдруг ревнивый Ким Тэхен тебе не понравится? Чонгук фыркает: — На всякого Ким Тэхена найдется один великолепный Чон Чонгук. У него нет шансов против такого обаяния, хен. — Вот засранец! — Тэхен тычет его пальцем под ребра, заставляя едва ли не взвизгнуть от неожиданности. Чонгук в качестве мести толкает его к стене и долго щекочет, покуда Тэхен не начинает слезно просить пощады. Когда тот успокаивается, он без сил повисает на Чонгуке, прикрывает глаза и слышит над ухом несмелый голос: — Поцелуй меня, Тэ? Чонгук смотрит несмело, в чем-то даже робко, будто все еще не уверен в том, что они вроде как во всем разобрались и признались во взаимных чувствах. Будто бы Тэхен может ему отказать. Он тянет Чонгука к себе за ткань безразмерной худи и аккуратно касается его мягких губ своими. Почти невесомо и очень трепетно, словно впервые. Тэхен ощущает порхание тех самых бабочек в животе и разливающуюся по венам нежность. Чонгук углубляет поцелуй, который из детского перетекает в медленный и чувственный. Еще остались черные мазки, и потребуется время, чтобы те окончательно испарились, оставив после себя девственно-чистый холст, на котором Тэхен с Чонгуком смогут вместе написать свою красочную историю, но прямо сейчас им обоим чертовски хорошо. — Давай начнем все сначала, — шепчет Чонгук, когда они отстраняются друг от друга. — Прямо сейчас. Не хочу ждать. Называй меня жадным, но я слишком скучал и хочу тебя себе, — он отводит с лица Тэхена падающую на лоб челку. — Ты будешь встречаться со мной? Им во многом нужно разобраться, многое переварить, напоминает себе Тэхен, и это дело далеко не одного дня. Но не пошло бы оно все к черту? Он любит Чонгука, он хочет Чонгука и не желает больше ждать. А разбираться можно и параллельно. Тэхен кладет ладонь на его шею, а второй зарывается в волосах. — Да. Да, я буду.