***
POV Кроули Юсфорд, тринадцатый основатель
Прекрасное начало дня. С самого утра всё шло как по маслу: никаких сопротивлений со стороны людей, никакой утечки продовольствия и запасов крови, идеальный завтрак, идеальное настроение и никаких забот. Я был почти счастлив и стал бы счастливее, если бы увидел мою птичку. Всякий раз, когда я вспоминал те часы, что мне довелось провести рядом с ней, я не мог сдержать улыбку. Как только мне выпадала свободная минутка, я на всех парах бежал к двери комнаты, за которыми я увидел бы её. Я с небывалой жадностью пил её кровь, но к этому примешалось что-то ещё. Длительное время я не мог объяснить, что это такое, но всё же нашёл для себя единственно верный ответ: я хотел её увидеть. Всё ли с ней хорошо? Не скучно ли ей? Может быть, она что-то хочет сказать мне? Или, может, мы можем поспорить о чём-то? Все эти и другие вопросы приятно волновали меня, когда я о них задумывался. Закончив пораньше свои дела, я в самом что ни на есть отличном расположении духа подходил к дверям в комнату птички, когда услышал громкие голоса. Насторожившись, я подошёл вплотную к дверям, прислушиваясь. — …Что?! Ничего подобного! — вскрикнул знакомый возмущённый голосок. — Ох, ты ещё скажи, что он тебе вовсе не нравится. О чём они это говорят? Впрочем, думаю, не важно. Хотя я никогда ещё не слышал столько насмешки в голосе Иды, и мне хотелось бы услышать продолжение диалога… — Слушай, он мне безразличен. Так же безразличен, как и я ему. И не надо тут мелодрамы разыгрывать, — голос красноволосой слегка дрогнул, но, казалось, она держит себя в руках. — Думаю, что ты ошибаешься, — назидательно произнесла Ида. Чёрт, о ком они говорят?! Мне хотелось открыть дверь и прервать этот бессмысленный диалог, но любопытство и здравый рассудок сдерживали меня. Не хватает ещё сорваться на пустом месте, как маленький ребёнок, из-за какого-то глупого бабского разговора. — Да неужели? В чём же? — в голосе птички слышалась издёвка, на что Ида довольно остро отреагировала. — Во всём, миледи, абсолютно во всём! Стал бы тогда господин Юсфорд так волноваться о тебе, если ты ему безразлична? Я невольно вздрогнул. Так это они говорят обо мне?.. Странное тепло расползалось по моему телу от сердца и до кончиков пальцев, но мои руки казались мне холодными, как лёд. Что это такое?.. Положив свою ладонь чуть выше сердца, я услышал слабый стук. Сердцебиение? Но сердце вампира биться не может! Невозможно! Глубоко вдохнув и выдохнув, я вновь прислушался к своему сердцу, но оно было безмолвным. Показалось?.. Нет, мне не могло показаться. Отчего же это случилось? Это из-за слов Иды, из-за слов птички или моя выдумка?.. Я прикоснулся ладонью к двери, даже сквозь неё ощущая тепло от того самого единственного человека, которого хотел бы увидеть прямо сейчас, и желание прикоснуться к ней так же, как и к этой двери, было настолько острым, что я еле сдерживал себя, чтобы рукой не пробить насквозь эту дверь. — Я для него просто увлекательная, тупая зверушка! Слова птички, словно удар хлыста, мгновенно отрезвили меня. Я не мог оставаться здесь… Я не мог стоять на месте… Да как она может говорить такой бред?! Не сдерживая ни свои чувства, ни эмоции, ни мысли, я с грохотом открыл эту чёртову дверь, наверняка повредив стену, но мне было всё равно. — Я желаю поговорить с ней. Всем освободить покои! — потребовал я довольно громко, предупреждающе сверкнув глазами на Иду. — Господин, но… — Немедленно, — жёстко промолвил я, перебивая запинавшуюся служанку. — Конечно, господин Юсфорд, — поклонившись, служанки гуськом вышли за дверь, аккуратно закрыв ту. Повисла тишина. Неприятная, гнетущая тишина. Куда же делся весь мой счастливый вид?.. — Вы хотели поговорить со мной? — как-то подавленно спросила девушка. Я пристально посмотрел в её глаза. Боль, сомнения, горечь… Что я ещё не увидел в этих глазах? В области сердца больно кольнуло. Непривычная боль. Давно забытая мною человеческая боль. — Ты чем-то расстроена? — нарушил я тишину. — Нет-нет, — как-то слишком быстро ответила она, — всё нормально. — Ты лжёшь, — сощурился я, полностью уверенный в правдивости того, что я увидел. — Нет, — подняв голову, она внимательно посмотрела на меня, избегая со мной зрительного контакта. Я знал, что она что-то скрывает, я знал, что она мне лжёт, и от этого мне было неприятно как никогда. После всего, что уже произошло… Нет, после всего, что произошло между нами, она говорит такое?.. — Скажи мне, — я обошёл её, приближаясь к мраморному подоконнику, на котором стояли золотые часы, — ты действительно считаешь, что ты мне безразлична? Я покорно ждал её ответа, а в груди сжимался, пульсировал и рвался наружу тугой комок. Хотелось рычать, хотелось выть, хотелось пить её кровь целую вечность, хотелось приковать её к кровати, а потом силой переубедить её в обратном. Переубедить её в том, что я на самом деле чувствую и что ей понять не дано. Да, признаю, я что-то ощущаю к ней, и мне было важно, чтобы она поняла это, даже если я и сам толком не понимаю, что со мной происходит. — Юсфорд, — я вновь вздрогнул, как и тогда, в тёмном переулке, когда услышал свою фамилию с её уст, обернулся и приготовился услышать её ответ, пытаясь сохранить спокойное выражение лица, — Вы вампир, и… — она сделала шаг назад, пряча руки за спиной — она сильно волновалась. — Вампир не может волноваться о человеке… — делая ещё один шаг назад, она судорожно вдохнула и выдохнула. — Это невозможно, ну никак… — кашлянув, согнувшись пополам и упершись рукой в прикроватную колонну, она предупредительным жестом другой руки остановила меня, а я, как бы мне ни хотелось к ней подойти, помочь ей, быть рядом с ней, вынужден был стоять на месте, ведь это я попросил её ответить. — Я не верю… Я не могу поверить в то, что я Вам важна, и… — пошатнувшись, она всё-таки подняла голову и впервые за всё время разговора встретилась со мной взглядом. — Я никому не нужна же на самом-то деле. Я просто игрушка… Игрушка… Но Вы мне… Ты мне… — её глаза потеряли осмысленность, ноги ослабли, но губы прошептали последние слова: — Мне нужен… Она бы обязательно упала, возможно, что даже повредила бы себе что-нибудь, но я не дал этому случиться. Я держал её на своих руках, стоя на коленях у колонны, прижимал к себе, прислушиваясь к её сердцу, к её дыханию. Где-то в груди снова неприятно кольнуло, и я готов был под страхом смерти поклясться, что моё сердце ударило несколько раз. Я волновался и впервые за столько столетий почувствовал зарождающийся во мне страх, многократно усиленный моей собственной беспомощностью и всепоглощающим желанием защитить. Сбежались слуги на громкий удар коленей об деревянный пол, сбежались служанки, и краем глаза я даже заметил Ферида у входа в покои, но мне до них всех не было никакого дела. Все они — однородная масса лиц, а единственное сокровище сейчас лежало на моих руках. Сокровище?.. Когда я стал мыслить именно так? Кто-то предложил взять её на руки, кто-то говорил мне отдать её в чьи-то объятия, но я только сильнее прижал её к себе. Не отдам. Ни за что. Никогда. Я решительно поднялся с пола, бережно держа на руках свою птичку. — Ей должны помочь. Немедленно!Спустя три часа…
Закрыв за собой тихо дверь, я пристально посмотрел в глаза Фериду. — Что за прелесть, что за прелесть! — щебетал Батори, широко улыбаясь. — Поднял на ручки, вызвал врача, отнёс куколку к доктору, не отходил от кровати ни на шаг, пока заботливого господина не выпроводили из комнаты. — И? — озадаченно приподнимаю бровь. — Когда ты стал так волноваться о людишках, Кроулюшка? — прищурился вампир. — Меня не волнуют человечишки. — Неужели? Хотя я тебя понимаю. Наша конфетка — довольно редкий фрукт, если не уникальный, — приложил к губам палец Батори, устремив свой задумчивый взгляд вверх. — Она не «конфетка» и не «наша», — чётко произнёс я, чувствуя, что могу выйти из себя. — Зачем ты пришёл? — Да так, хотел открыть небольшой секретик «не нашей» куколки, но если тебе не интересно, то… — Ферид хотел было уйти, но я его остановил, удерживая рукой плечо. — Если ты знаешь, в чём причина, то говори, Ферид, — сощурился я. — Стой-стой-стой, — вывернувшись из моей хватки, прародитель лучезарно улыбнулся, — куда ты так спешишь? У нас полно времени, полно! Как бы там ни было, а во сне она нуждается как никто в этом доме. — Сон — это и есть причина её недомогания? Сейчас не время для твоих шуток. — Но так и есть! — подойдя ближе, он покосился на дверь в комнату птички. — Жаль, что ты ничего не заметил раньше. Прикрыв лицо рукой, я сдержанно покачал головой. Порой я его действительно не понимаю. — Кроулюшка, ты только послушай, — хлопнув рукой меня по плечу, Ферид обратил на себя моё внимание. — Ловко, скажи, она тебя обманула? У куколки был недосып. Понятия не имею, из-за чего — это неинтересно, а любопытно вот что: используя тональный крем и пудру, чтоб подчеркнуть несуществующий румянец, естественно, ненаглядная наша скрывала мешки под глазами. Как бы ты ни старался, весь этот грим не смывается, устойчив к трению, температуре, а так как его наносил другой вампир, я имею в виду прислугу, то он, к тому же, почти незаметен для глаз, — глаза Ферида источали самый что ни есть настоящий азарт и неподдельный интерес. — Конечно, какое бы живое существо такое выдержало, хм? Без сна каждую ночь, а утром вести себя как ни в чём не бывало… Да, — сладко протянув последнее слово, он снова похлопал меня по плечу, — меня она интересует всё больше и больше. Я остался один. Чувствуя себя единственным ничего не понимающим существом, я посмотрел на закрытую дверь. Как долго ты скрывала это от меня? Как ты заставила мою прислугу молчать об этом? Как тебе удавалось обводить меня вокруг пальца и почему об этом знал только Ферид?.. Я отвернулся от двери, спокойно положив свою руку на рукоятку меча. Ты же могла мне всё рассказать, ты могла попросить меня обо всём, что твоей душе угодно, ты могла потребовать всё, что только могло прийти в твою голову, но ты решила, что лучше промолчать, прикидываться и лгать мне? Это то, чего ты хотела?.. Если это так, то что я здесь делаю?.. Крепко схватив рукоять меча, я высвободил его из ножен. Лезвие меча блеснуло на свету от настенной лампы, отражаясь всего на мгновение на стене коридора. Я хотел было ей сказать, что выхожу через месяц наружу. Я чуть было не сказал ей, что хочу отказаться от этого, но теперь… Положив меч назад в ножны, я решительно двинулся по коридору в сторону своего кабинета. Всё верно. Я тоже могу промолчать, прикидываться и солгать. Я не хотел начинать этой игры, не хотел возводить стен между нами после всего, что случилось, но ты меня заставила сделать это, людишка. Наглые, бессовестные и низкие человечишки… Подумать только, ведь она даже не удосужилась мне объяснить своё поведение! Поправив прядь волос, что лезла в глаза, я глубоко вдохнул и выдохнул ненужный мне кислород. Я знал, что со мной творится что-то неясное, знал, что я делаю что-то не так. Этому есть только единственное объяснение: я знал, что она мне лжёт. Каждое слово, каждое движение, каждый вздох — всё это ложь. И…«Я никому не нужна же на самом-то деле. Я просто игрушка… Игрушка… Но Вы мне… Ты мне… Мне нужен…»
Остановившись, я вновь прикоснулся ладонью к тому месту, где должно биться сердце. Я что-то почувствовал вот здесь, где-то там, в груди, когда она сказала мне это. Неужели она мне лгала? Возможно ли то, что она мне лгала? Какой смысл ей лгать в такой ситуации?.. Развернувшись, я ускоренным шагом направился назад к той самой двери, у которой я подслушал разговор Иды и птички, у которой впервые почувствовал собственное сердцебиение, у которой чуть было не потерял веру в её слова, у которой чуть было от неё не отвернулся. Не нужна? Кому угодно не нужна, но не мне! Ты мне нужна. Нужна больше, чем я предполагал. И не думай, что ты для меня игрушка! Ты не игрушка, а что-то больше. Я не берусь говорить, что ты для меня значишь: мне этого сейчас не понять, и нужно ли вообще? Мне важно лишь одно: тебя я не брошу, не отпущу от себя. Никогда и ни за что. Я подходил к двери, и в моём сознании уже успели всплыть разнообразные воспоминания, связанные со мной и этой комнатой. Странно, что какое-то однотипное помещение стало для меня значить больше, чем весь дворец в целом. Оказавшись в комнате, я тихо прикрыл за собой дверь. Она мирно спала в кровати. Спокойное сердцебиение, мерное дыхание, на лице не было ноток беспокойства, даже наоборот. На белоснежном умиротворённом лице лежала небольшая алая прядка, прикрывающая закрытый левый глаз. Убрав её, я действительно заметил небольшие синие круги под глазами. Я легонько провёл пальцем по этому странному посинению, еле-еле касаясь длинных чёрных ресниц. — Должна же быть причина тому, что ты обманула меня. Людишки лгут, но ты — нет. Ты не лжёшь мне. Да, может быть, ты многое недоговариваешь, но так дурачить без причины — не похоже на тебя, согласись, — я провёл тем же пальцем дорожку ниже по щеке, остановившись на аккуратном носике. — Или можешь?.. Понимаешь, я этого не узнаю, пока ты сама мне этого не скажешь. Так почему бы тебе не выздороветь? Тогда я снова смог бы увидеть твои блестящие, чёрные, как ночь, глаза, лёгкий неподдельный румянец на твоих щеках, твою загадочную, но всегда сдержанную улыбку… Что скажешь? — продолжая свой путь от носика к губам, я всё же задержался на её губах. Алые от природы губы никогда не меняли своего цвета. Её губы всегда плотно сжаты, иногда она прикусывает нижнюю, если с чем-то не согласна. Наверное, таким образом она пытается сдерживать свои эмоции, но это у неё плохо выходит. Забавно, но мне это нравится. И сейчас тоже её слегка приоткрытые губы мне нравились. Ухмыльнувшись, я присел на краешек кровати. Прекратив исследовать пальцем личико птички, я прикоснулся к её руке. Нежная и белая, как бумага, кожа казалась мне необыкновенно чувствительной, из-за чего я слегка дрогнул, представив, что мог бы навредить девушке своими беспечными действиями. Однако это были всего лишь мимолётные сомнения. Я медленно перевернул её ладонь тыльной стороной вниз, взял её в свою руку. — Твоя рука холодная, тебе действительно нехорошо. И как только я мог подумать о том, чтобы бросить тебя одну? Наверное, мы, вампиры, действительно не так умны, какими мы хотим казаться вам, людям, не так ли? Помнится, ты уже говорила это когда-то, а я доказывал обратное, а потом… Я умолк, почувствовав, что её ладонь в моей руке дрогнула. Неуверенно наши пальцы переплелись. Я перевёл свой взгляд от наших сцепленных пальцев на её лицо, и то, что я там увидел, заставило меня наконец-то оттаять, прийти в движение. Присев поближе, я прижал к груди наши переплетённые пальцы, хотел было что-то сказать, когда я услышал: — Ммм… Нет, не надо… Не позволю… — судорожная хватка девушки не могла сравниться со страдальческим выражением её лица. — Не трогайте… Не смейте! — вскрикнув, она одним резким движением перевернулась набок, свободную руку прижав к груди. — Не трогай её! Не трогай… — согнувшись пополам, она ещё сильнее сжала мою руку в своей, говоря с придыханием. — Не трогайте их! — вскрикнув, она легла снова на спину, замахнувшись свободной рукой на пространство. — НЕТ! — она выкрикнула последнее, и из её глаз потекли слёзы. Я не мог смотреть на её страдания. Высвободив свою ладонь из её цепкой хватки, я наклонился к ней и бережно взял в свои объятия, наблюдая за её лицом. Глаза резко и широко распахнулись. Первое время в них не было осмысленности — только отчаяние и боль, а слёзы тоненькими ручейками стекали по щекам. — Тише, тише… Это сон, не более, ничего страшного… — бормотал я, бережно одной рукой придерживая за спину девушку, а другой вытирая слезинки, убирая за ухо непослушные пряди. — Не плачь, пожалуйста. Это просто плохой сон… Блеклый взгляд обрёл прежнюю ясность, но она выглядела потерянной, посмотрев в мои глаза. Она хотела было что-то сказать, но тут же обессиленно прислонилась ко мне. Я видел только её красные волосы, ниспадающие на хрупкие девичьи плечи, на оголённые участки кожи, незащищённые одеждой, но мне и этого было достаточно. Я аккуратно обнял её обеими руками, вдыхая её запах, гладя по голове, пытаясь её утешить. Сейчас я мог ощущать ту же боль, что и она, только в стократном размере, но почему только сейчас? Мы такие разные, но и такие одинаковые — не в этом ли причина всех этих изменений, непонятных мне эмоций, сумасшедших порывов? — Я не хотела, чтобы кто-то увидел, как я плачу… — всхлипнув, промолвила она, всё ещё пряча своё лицо. — Почему? — поинтересовался я. — Ты же человек, это естественно для вас. — Плачут только слабые. Глаза же сильных всегда остаются ясными, — шептала она. — Я обещала себе больше не поддаваться этим слабостям. Я же должна быть… сильной, — с придыханием закончила она. — Ты ничего не должна. Никогда и никому, — с уверенностью отвечаю ей я. — Разве ты брала у кого-то что-то взаймы? Разве на тебе весит огромный непосильный долг? Или несмываемый грех истязает тебя? Нет? Тогда что и кому ты должна? — свободной рукой, что не поддерживала её за спину, я убрал волосы, пытаясь разглядеть её лицо, которое мне удалось увидеть только тогда, когда птичка слегка приподняла голову. — Я не считаю тебя слабой. Ты сильна в меру своих человеческих возможностей, но не более. Ты уступаешь мне по силе, мастерству и умениям, но выигрываешь в человечности, понимании и, частично, интеллекте, — улыбнувшись, признаю я. — Поэтому твои слёзы — не доказательство твоей слабости, а результат всех страданий, что тебе довелось пережить. Посмотри на меня, — я приподнял её подбородок повыше, чтобы разглядеть её лицо, и, увидев, что девушка почти успокоилась и готова меня слушать, я улыбнулся уголком рта, — я вампир, так? Фактически, я мёртв и не могу лить слёзы, но, веришь ли ты мне, я хотел бы обрести такую способность. Это всё-таки легче, чем быть во власти столетнего неприятного потока мыслей вокруг одной и той же темы: для чего существуешь, за что борешься, почему твой вампирский создатель выбрал тебя, а не другого, в качестве вечного, не убиенного и кровожадного существа. Другое дело — человеческая грусть, такая мимолётная, быстро проходящая, которую можно утолить слезами, — отпустив девушку и положив её обратно на кровать, я всё же не отпустил её ладони, умудряясь кое-как её укрыть одеялом своей свободной рукой. — Помнишь, я рассказывал тебе об орнитоптере Леонардо да Винчи? — О том, как он мечтал о полётах под небесами? — неуверенно, слабо улыбнулась она. — Да, — я наклонил голову набок, вспоминая тот самый солнечный день, когда я говорил с тем человечишкой, но и не забывая о том, что я хотел поведать. — Тогда я говорил о людишках в целом, но сейчас я хочу рассказать о вампирах и людях, — переводя свой взгляд с неё на потолок, я вспоминал когда-то услышанную легенду. — Это было в Греции, во времена борьбы за независимость от Османской империи. Тогда у людишек-греков сильно воспылал дух собственной важности и обособленности, что дало повод некоторым из них начать копать вглубь истории своего народа. Вот тогда я случайно и наткнулся на эту историю, — я снова перевёл свой взгляд на девушку и, ненадолго задержавшись на её приоткрытых губах, ухмыльнулся. — Случилось как-то богине любви, Венере, — может, ты слышала о такой, — прогуливаться по миру смертных в образе прекрасной девушки. Никогда особо не понимал причины таких похождений — всё это религиозные заморочки, поэтому даже не спрашивай, почему она блуждала среди людей. — Договоримся на том, что ей просто приспичило? — улыбнулась она. — Пусть так, — улыбнулся уголком рта я в ответ, наклонив голову набок и продолжая свой рассказ. — Чтобы людишки не помнили, что видели саму богиню, Венера сделала свою красоту настолько яркой, что она ослепляла людей, а когда те приходили в себя, то помнили только светлый образ: что-то вроде подобия человека, но более непорочное и непогрешимое. — Непогрешимое? — саркастично спросила красноволосая, приподняв бровь. — Согласен, повесть про орнитоптер более реальна, — улыбаюсь я. — Но, как я уже говорил, всё это непонятные религиозные штучки, так что не придирайся, — напустив на себя серьёзный вид, я продолжил. — В общем говоря, в одном из садов богиня встретила юношу. Он был от природы слеп, поэтому увидел истинный лик Венеры, ведь ослепнуть дважды он не мог, — я невольно нахмурился, представив такого парня. — Её красота сразила его. Он последовал за ней до того места, где она пожелала уйти в мир богов. А юноша остался ждать, надеясь, что снова сможет увидеть сей прекрасный цветок, его девственно чистую птичку. Он ждал долго, дни сменялись днями, а Венера всё не появлялась. Странно, не так ли? Очаровала парня и исчезла, словно её и не было… — вздохнув, я продолжил: — Конечно же, через много лет Венера узнала, что смертный юноша вот уже много лет не может забыть, как выглядит настоящая любовь. Он не ест, не пьет, а только сидит на земле и смотрит на последний оставленный прекрасной девой след. Тогда Венера стала наблюдать за ним, всякими путями заманивая туда самых красивых земных девушек. Но слепой юноша не видел их красоты, и это не только потому, что он слеп физически: для него не существовало другой красоты, кроме её. — Этот парень был необычайно предан своей любви, не то что другие, — констатировала девушка, нахмурившись. — Думаю, что ты права. Его верность отнюдь не человеческих масштабов, не находишь?.. А впрочем, — я щелкнул птичку по носу, ухмыльнувшись, — ты не умеешь слушать. Я ещё не договорил. Так вот, — она хотела было открыть рот, но я приложил к её губам указательный палец, — за долгими часами наблюдения богиня не заметила, как сама влюбилась в этого несчастного. Теперь она не могла думать ни о чём и ни о ком, кроме как о слепом юноше. Шли годы. Венера не решалась спуститься на землю и предаться такой же любви, как и смертные. Может быть, во всём виновата её гордость и неукротимый нрав? — я убрал палец от её губ, дав ей полную свободу слова и действий. — Как ты считаешь? — Может, они были слишком разными? Она же богиня, а он — слепец… — запнувшись, она посмотрела мне в глаза, наконец-то открыв настоящий смысл слов, что не могло не вызвать моей улыбки. — Но жизнь обычного человека не вечна, — я не смог сдержать смешок. — Влюблённый слепец умер. Богиня долго умоляла и всячески упрашивала Плутона о встрече с любимым, но тщетно. Слишком долго она тянула время, слишком долго испытывала свою судьбу, ведь она лгала сама себе, и это, как ты понимаешь, непростительно, — наши сцепленные пальцы придвинулись ближе к девушке — она потянула их на себя, чтобы лечь немного повыше, а после, неодобрительно хмыкнув, красноволосая нахмурилась, слушая меня дальше. — Тогда Венера снова спустилась на землю в том месте, где столько времени просидел её возлюбленный, прошлась по своим старым следам, оплакивая эту несчастную любовь чистыми и непорочными слезами богини. Как видишь, боги тоже рыдают. — Пф, — фыркнула девушка, сощурившись. — Прибереги скепсис на потом — это ещё не вся история, — уведомил её я не без улыбки. — Там, где падали её слезы, вырастали цветы, скромные на вид, но способные вызвать очень сильную любовь у человека и отогнать зло от любящего сердца. Забавно, но для вампиров их считали смертоносными. Догадываешься, о каких цветочках идёт речь? — наклонив голову набок, я с неподдельным интересом ждал её ответа. — Честно, я не сильна в ботанике, — почесав свободной рукой затылок, девушка перевела на меня свой вопросительный взгляд. — Так легко признаёшь поражение? — увидев знакомую складку между бровей, я уже предчувствовал приближающуюся горячую дискуссию, поэтому решил, что на сегодня достаточно. — Ладно, так и быть, скажу. Эти цветы назвали Вербеной. Как ты понимаешь, вербену неспроста окрестили смертельным для вампира ядом. В этом манящем цветке было что-то такое неподражаемое, что-то такое нечеловеческое, что его сразу приписали богам, — я погладил тыльную сторону её ладони своим большим пальцем. Мне было приятно вот так просто держать её руку. — Вербена якобы отравляет кровь таким, как я. Не знаешь случайно, почему? С минуту она неотрывно наблюдала за мной. Взгляд её чёрных глаз был слишком притягателен, поэтому я был не в силах оторваться от них. — Это не просто древнеримская легенда, случайно попавшая в архивы греков, не так ли? — сощурилась она. — Верно, — согласился я без колебаний. О чём она думает, когда вот так вот смотрит на меня? Я бы мог спокойно отдать половину дворца за одну её мысль в такие минуты. — Забавно, что после всех своих доводов богами ты называешь людей, а несчастными слепцами — вампиров, — усмехнулась красноволосая. — Хм, я не говорил про всех людей и про всех вампиров. Заметь, я упоминал только одну богиню и одного слепца, — приподняв бровь, я усмехнулся в ответ. — Пусть и так, но почему человек — бог? — заправив за ухо прядь волос, девушка вдруг охнула, осознав весь смысл до конца. — Почему я богиня, Юсфорд? — Потому, что я — слепец, которому нужна только одна птичка, которому не нужна «игрушка» и который слепо поверит ей во что бы то ни стало. Всегда поверит только ей…