«Устала от всех этих противоречивых мыслей, от всех терзающих меня переживаний, от всех этих непонятных мне, неизведанных доселе мною чувств. Я просто устала, просто очень сильно устала…»
Этих мыслей я никогда не озвучу. Они мои и ничьи больше. И мне плевать, есть где-то кто-то, что думает так же — моё волнение и мой дрожащий голос неподдельные. Скрывать эти мысли вошло у меня в привычку за последнюю неделю, поэтому врать, на удивление, я могла всё лучше, всё искуснее, всё правдоподобнее… Знал ли об этом Юсфорд? Я не знаю, но мне кажется, что он ничего обо мне не знает, а если и догадывается, то очень хорошо подаёт вид, будто всё нормально, будто всё так и должно быть. И я бы была счастлива, была бы спокойна, что мой маленький секрет так и остаётся секретом, но мою душу всё больше и больше терзали сомнения. Правильно ли поступаю? Стоит ли дальше лгать, притворяться? Надо ли мне это на самом деле, или я просто… боюсь? — Тогда ляг. Нечего из себя титана строить, — лёгкая улыбка тронула его губы, но в глубине его глаз я увидела недоверие. — Да, да… Вот и ответ на мой вопрос. Он знал, всё прекрасно знал… Так что же ты тут делаешь, раз ты обо всём догадываешься? Что ты тут делаешь?! Ты тоже лжёшь мне… Мы оба лжём. Ложь за ложью, скрываем свои мысли, прячем что-то за спиной, утаиваем самое элементарное, а в итоге что? Что мы получим в результате? Опять — ложь?.. — Юсфорд… — нерешительно позвала я его, увидев, что тот спокойно ставит оба стакана на тумбочку, собираясь уходить. — Мм? — он обернулся в трёх шагах от двери. — Я… — слова застряли в горле, когда я посмотрела ему в глаза. Нельзя больше лгать. Я не могу больше ему лгать. Это слишком, это перебор! То, как он смотрит на меня сейчас… Не хочу, чтобы он смотрел на меня так же, как сейчас, ещё когда-либо! Мне приятно быть рядом с ним, мне хочется быть рядом с ним, а, если я желаю быть рядом, это разве не преступление — так откровенно лгать? — Я солгала, — твёрдо произнесла я. — Кажется, трижды. Он нахмурился, покачал головой и молча присел на край кровати. И тишина. Господи Боже, да скажи ты что-нибудь! Удивись, засмейся, разозлись, щёлкни меня по носу, как обычно ты это делаешь — хоть что-нибудь, но не молчи! — Я не устала, я просто слишком… — шумно сглотнув, я решила не останавливаться на этом — будь что будет, я не хочу ему больше лгать. — Взволнована… Мне приятно, когда ты прикасаешься ко мне. Сердце стучит слишком сильно, дышать становится слишком тяжело… Знаю-знаю, я, наверное, полнейшая идиотка, раз говорю такое, — уже затараторила я, — но я хотела бы, чтобы ты знал об этом… Вероятно, это прозвучит глупо со стороны человека по отношению к вампиру, но… — я прикрыла лицо руками, больше не могла смотреть в спину Юсфорду, на замершего понравившегося мне мужчину. — Мне хотелось бы быть с тобой рядом. Как можно чаще, как можно дольше, как можно ближе… Так странно, очень странно… Я такого не ощущала ещё никогда, никогда! — мой голос сорвался на последнем слове, но я продолжала. — Я лгала тебе, потому что боялась. Очень боялась, что ты узнаешь о мне слишком много… Слишком много жуткого… — я не могла сдержать слёз, но и не могла прекратить беспорядочный поток слов, что вырывался из меня. — Каждую ночь мне снится один и тот же сон. Он причиняет мне очень много боли, пробуждает по мне слишком много отвратительных воспоминаний, о которых мне стоило бы забыть, но… — вытирая нахлынувшие слёзы рукавом халата, я уже не сдерживала тех одиноких в тишине всхлипов. — Каждую ночь я снова превращаюсь в маленькую девочку, отчаянно убегавшую от вампиров, снова с громким стуком открываю дверь в свою квартиру, снова бегу на кухню и снова вижу окровавленные, изувеченные, с застывшей на их лицах гримасами боли тела близких мне людей… Единственных близких мне людей! — я вскрикнула будто от сильного удара в живот, но на самом деле меня рвало на куски изнутри, слёзы не останавливаясь текли по щекам, а в груди сердце больно кольнуло. — На это невыносимо смотреть… Это преследует меня всю мою жизнь!.. В конце сна меня всегда догоняют, меня оттаскивают от трупов, а один из этих ублюдков пинает руку моей дорогой матери… Моей дорогой мамочки, моей нежной мамы, моей красившей на свете мамочки… — прижав руки к своей груди, я согнулась вдвое, снова переживая ту боль, снова чувствуя тот подавляющий и всепоглощающий вакуум в груди, который ничем и никогда не заполнить. — Я, как и сейчас, слышу тот мерзкий смех, я, как сейчас, вижу холодные и безразличные глаза, следящие за каждым моим движением, вздохом, пристально смотрящие на то, как я рыдаю… Поэтому я не хочу засыпать… Боюсь засыпать, потому что снова увижу тот ужас, тот кошмар, снова на своих руках я увижу кровь и снова цепкие, крепкие когти вампиров утащат меня под землю… Снова, понимаешь, снова?.. — всхлипнув громче, чем прежде, я прикрыла рот руками, закрываясь от всего мира водопадом своих кровавых волос. — Я не закрываю глаз ночью, потому что знаю: утром я увижу тебя и мне станет легче на душе, я смогу забыться рядом с тобой, мои страхи отпустят меня на полдня, а потом… Снова ночь, снова кошмары, — убрав руки от лица, я крепко уцепилась за одеяло, не поднимая головы, не замолкая ни на минуту, но наблюдая за тем, как слёзы капают на мягкие шелка, оставляя мокрые слёзы и разводы. — Ты мне очень нужен… Больше я не могла сказать ни слова. Я слышала только, что кто-то встал с кровати. Он уходит, уходит… Конечно же уходит! А ты думала, что он сможет понять тебя, идиотку? Кому ты нужна со своими кошмарами, со своими проблемами, со своими слезами, криками, мольбами о помощи? Это ты нуждаешься в нём, не он — в тебе! Ты никому не нужна, никому и никогда, сопливый малолетний ребёнок, возомнивший себя хрен знает чем! Кричи, кричи громче, и, может быть, тебя услышат, да и то только чтобы заткнуть тебя раз и навсегда! Ты останешься одной, сгниёшь в тишине, растворишься во мраке, и никто никогда, абсолютно никогда не вспомнит о тебе, потому что… Мужские сильные руки крепко обняли меня, прижимая к себе. Всё крепче и крепче кольцо сжимало меня в своих объятиях, будто не давая мне распасться на кусочки, будто оберегая меня от самой себя… — Элис, какая же ты дурочка! Настоящая дурочка, честное слово, как можно быть такой глупой? — шептал он мне на ухо, зарываясь в мои алые волосы. — Элис, ты ничего никогда не понимаешь и ничего, на самом-то деле, не видишь, а иначе стала бы ты мне говорить такие глупости? — мы вместе рухнули на кровать — буйные красные волосы не давали мне рассмотреть его лица, его самого, нависшего надо мной. — Ты мне тоже безумно нужна. Если бы ты только знала, что я ощущаю, когда ты находишься рядом, если бы ты только знала, какие взгляды я кидаю тебе вслед, — он убрал волосы с моего лица, приближаясь ближе, а я могла беспрепятственно смотреть на красивейшего, обаятельнейшего, самого нежного мужчину в своей скудной человеческой жизни, на его взволнованное лицо, на его сильные руки по обе стороны моего тела, на мягкие блестящие волосы, хаотично растрепанные, свисающие вниз, щекочущие мои щеки. — Я тебе уже говорил, помнишь? Если не помнишь, то я напомню тебе: мне нужна только ты, мне не нужна никакая «игрушка», и я слепо поверю тебе во что бы то ни стало. Что бы ты ни захотела, чего бы ни возжелала — всё будет твоим. Даже если этого достать невозможно, я отыщу его в самых тёмных глубинах ада, но достану это для тебя. Если тебя что-то тревожит, ты всегда можешь мне об этом поведать. Никогда не бойся, никогда, а если кто-то осмелится напугать тебя, посягнуть на тебя, навредить тебе… — он, как самый настоящий хищник, утробно зарычал, припадая к моей шее, опускаясь ниже, проводя носом по всей длине ключиц. — Ему определённо не жить. Он точно умрёт!.. Я хочу, чтобы ты была моей. Только моей раз и навсегда. Чтоб твоя улыбка была только моя, чтоб все твои взгляды были направлены только на меня, чтоб твои вздохи и вскрики, твои вдохи и стоны — чтоб совершенно всё было моим. Я жутко жаден, жутко и ужасно жаден тогда, когда это касается тебя, — я чувствовала, как его губы невесомо коснулись моего надплечья, опускаясь ниже, после он нарочито медленно поцеловал моё плечо, отчего у меня мгновенно перехватило дыхание. — Не скрывай от меня ничего и никогда, иначе как я смогу тебе помочь, понять, что тебе нужно, чего ты желаешь?.. — Я не хочу тебе лгать… Больше не хочу… — несмело протянув руку, я осторожно коснулась его волос, однако, когда я хотела была привстать, мои руки оказались мгновенно и надёжно прижаты к кровати. — Нет-нет-нет, — крепко держа в тисках мои руки, он приблизился к моему лицу, губами почти касаясь мочки уха, — моя очередь говорить, не так ли? И я хочу тебе многое рассказать… — Юсфорд… — шепчу я, чувствуя, как мурашки гордым маршем пробегают по спине, но оказываюсь снова перебитой. — И снова нет, — он укусил меня за мочку уха, а я, не удержавшись, тихо вскрикнула, — назови меня по имени, — дав свободу моим рукам, он нежно прижимал меня к себе, его ладонь легла на мою талию. — Стой, но я не знаю… — он поднял голову и посмотрел пристально мне в глаза, наши губы были в жалких пяти сантиметрах друг от друга, — Ты мне никогда не говорил. — Выходит, не только ты дурочка, но и я дурак, — ухмыльнулся он на последнем слове, легонько коснувшись носом моего носа. — Кроули Юсфорд, или просто Кроули. — Кроули… — прошептала я, будто пробуя это имя на вкус, — Красивое имя, — улыбнулась ему я. — Здравствуйте, господин Кроули Юсфорд, меня зовут Элисон Даркрайт. — Ах вот как! — он широко улыбался, сокращая расстояние между нашими губами. — Невероятно изумительное сочетание, миледи. — Вы так думаете? — приятное тепло тронуло мои щеки. — Я так знаю, — наши губы еле-еле касались, будто бы дразня друг друга. — Я могу к тебе обращаться по имени? Счастливая улыбка озарила его лицо. — Конечно, конечно, дорогая Элисон… Расстояние сократилось до критического минимума, и наши губы встретились в страстном сладком поцелуе…***
POV Ферид Батори, седьмой основатель
Я стоял за дверью и прислушивался к тому, что происходит внутри. Я слышал громкие вздохи, плач и смешки, но больше всего меня удивила развязка. Спустя довольно длительное время… Точнее, после поцелуя, который я так долго ждал, я услышал следующее: -… Я могу оставить тебя ненадолго? — Если тебе срочно куда-то надо идти, то, конечно же, иди, — даже сквозь дверь я почувствовал милейшую улыбку конфетки. — Тогда я буду через час, — ответная улыбка моего обаятельного друга. И всё? То есть, продолжения не будет? А страсть, а пламя одурманивающих чувств, а похоть?.. Нет-нет-нет, так определённо неинтересно. Юсфорд только собирался выходить из комнаты, а я уже быстрым шагом направлялся по коридору, скрываясь за очередным поворотом. Так любопытно наблюдать за ними. Человек и вампир — кто бы мог подумать? Столько прелести, столько нежности, столько… опасности в таких отношениях! Последнее меня интересовало больше всего, если честно. Только подумайте! В достойном вампирском обществе, на политической арене, во всех низах всех подземных городов их будут ждать косые взгляды, неодобрение и раздор. Кто же им поможет в такое время? Ох, конечно же я! Я только «за» умиляться ими издалека, наблюдать за их бурной историей любви, а потом… А тут как карта ляжет. Кроулюшка проблемы не составляет — я знаю, отчего он приходит в ярость, чего желает, каково его мнение о разнообразных публичных и светских личностях, и только по одному его взгляду я мог определить с девяносто девяти процентной точностью, что он задумал. Нет-нет, он не был предсказуемым. Просто я знал его слишком много столетий, поэтому я не мог сомневаться в тех или иных тайных знаках его движений и поступков. Совсем другая ситуация состояла в нашей прекрасной птичке. Я зашёл в полутёмную библиотеку, кое-как нащупав изящный позолоченный выключатель и закрывая второй рукой за собой дверь. У меня было ещё много времени до прихода Юсфорда. Действительно, куда более большую загадку для меня составляла красноволосая девушка с чёрными глазами и алыми губами, чья бледная кожа так напоминала прочную вампирскую. Она не была той самой «роковой» женщиной и уж точно — интриганткой, но ей были присущи понимание и решительность, что встретишь не так часто, согласитесь. С самого начала меня поставили в ступор не только её поступок за столом, но и сама реакция на свои действия, на всё то, что я так старательно подстроил. Никакого пафоса, никакой дешёвой человеческой потребности геройствовать и совершать подвиги — ничего, что я привык видеть в людишках. Просто она была необычной, поэтому и моё отношение к ней было необычным. Ритмичный и уверенный шаг — я знал, кто именно приближается к дверям. — Ида, золотце, входи! — как можно веселее произнёс я. — Господин Батори, как Ваше настроение, как прошёл Ваш день, простите за дерзость? — она, как всегда, проигнорировала мой жизнерадостный тон, что не удивительно для такого типажа, как она. — О, неплохо, весьма неплохо. Конечно, были свои разочарования, — я вспомнил, чем всё завершилось в комнате у птички, — но как же без них, верно? Тем более, что всё это легко поправимо, и всё, что нужно мне, это терпение, — я приветливо улыбнулся ей, наблюдая за её реакцией. — Господин Батори, Вам ещё что-нибудь принести? Может, я могу что-то ещё подготовить? — при всей своей нелюбви ко мне она отлично держится, за что её, видимо, и уважают остальные служанки — за профессионализм. — Что ты, отдыхай! Думаю, если нам что-то понадобится, то твой любимый господин обязательно уведомит тебя об этом, — закинув ногу на ногу, я продолжал сохранять на лице добродушное выражение. Что-то пробормотав, она вышла, аккуратно закрывая за собой дверь. Эта её привычка была просто бесценной — порой даже громкий стук дверей может вывести из раздумий, прерывая цепочку фактов. Так вот, птичка… Я сразу же отбросил термины «людишка» и «человечишка» в отношении к ней. Они просто потеряли свой смысл, учитывая, каковой на самом деле являлась наша прекрасная куколка. А про неё мне было известно немало. Здесь, в этом старом городе, пропахшем сыростью и плесенью, кровью и слезами, в Равендоре я мог найти только отрывочные сведения о красноволосой девушке, особняком живущей у самой окраины самой большой части города — «Beasts». Однако про Элисон Даркрайт было куда больше. Я усмехнулся, вспоминая, как просто мне достались архивы на имя этой девчушки. Если коротко, то Элисон Темпест Даркрайт родилась и выросла в японском городе Сэндай префектуры Мияги, в семье известного журналиста и учительницы английского языка. Её родители — Томас и Аделина, длительное время до рождения ребёнка проживали на территории Великобритании, где и познакомились в Гарварде, заметив друг друга только на последнем курсе, а потом, справив неплохую бюджетную свадьбу, молодому Томасу предложили место в центре Би Би Си Японии. Ох, стоит отметить, что Томас был довольно сообразительным, подающим большие надежды молодым человечишкой. Эх, люди так жаждут достигать всё больших и больших высот, так жаждут приумножать свои богатства… Это желание не обошло стороной и Томаса. Забрав свою молодую жену с собой, он снял на последние деньги, отложенные когда-то на, так называемый, «чёрный день», небольшую однушку, ожидая служебную трёхкомнатную квартиру в самом центре Сэндая. К слову, они её дождались. Что правда, только после рождения малютки Элис. Родители, как и любые другие нормальные человеческие родители, души не чаяли в своей единственной детишке. Всё самое лучшее и всё самое замечательное от жизни Элисон получала от своих родителей, однако это только одна сторона монеты, которую видели все окружающие, — молодая пара имела и свои скелеты в шкафу. У Томаса начались проблемы на работе. Ну, как проблемы… Его собирались уволить. Спросите, почему? Обычное сокращение штаба сотрудников и целая цепочка мелких подстав на уровне жалоб и обыкновенной зависти. Мило, правда? Томас был не глупым человечишкой, поэтому предложил своему работодателю контракт с весьма щекотливыми условиями — сенсация в обмен на место. Кто же откажется от такого? Тем более, толстяк-начальник не особо-то верил в успех Томаса, учитывая, в каком скучном и сером городке они живут. Но, кажется, Томас знал, куда копать. Посоветовавшись со своей женой, что правда, солгав ей про свои истинные исследования, он принялся за работу. Поиски в, так называемом, «интернете» ничего не принесли — пришлось самостоятельно ввязываться во всю эту историю, пришлось ему ради малолетней дочки и прекрасной жены ввязываться в самую огромную тайну человечества. Томас стал первым журналистом, первым обычным смертным, который узнал о существовании проекта «Серафим конца Времён». Удивительно, не правда ли? Будучи человечишкой весьма любопытным, он не остановился на этих сведениях, захотев как можно больше знаний об организации, о средствах, о целях всей этой заварушки, а что же ребёнок? Что делала малютка Элисон? Она всё больше и больше становилась изгоем. Да-да, её в школе недолюбливали, если не ненавидели, обходили десятой дорогой, и оно понятно почему: девочка была не такая, как все. Записи школьного психолога, который наблюдал за ней, отрывочны и не систематичны, но даже так можно было понять, что девочка в своём развитии во многом опережала других, её голову посещали исключительно взрослые мысли, а её тяга к знаниям, к истине и правде была настолько сильной, что девочка не брезговала всеми доступными ей методами достать желаемое. Такое поведение и правда не характерное для человечего ребёнка в возрасте семи лет. Элисон не особо волновалась о том, какого мнения о ней другие и школьный психолог в том числе, поэтому поступала так, как считала нужным. В погоне за сенсацией Томас не замечал изменений в девочке, и единственная людишка, которая действительно беспокоилась о будущем красноволосой, была Аделина. Она была отличным учителем, любящим всех отпрысков на планете, однако свою дочь она считала самым лучшим ребёнком во всей Вселенной. Постоянно находясь с Элисон рядом, она поняла ту самую очевидную вещь, которую видели в ней все, кроме её самой до этого момента, — полнейшая замкнутость, недетская беспринципность и потребность быть другой. И это порядком напугало Аделину. Если честно, я не понимаю этих опасений, люди как всегда нелогичны, также я не понимаю последующих действий беспокойной матери. Точнее, полное бездействие. Она боялась, но ничего не делала, ибо боялась травмировать психику малютки. Не правда ли, дурацкие людишки? А Томас этим временем уже раскопал достаточно сведений насчёт проекта «Серафим конца Времён» и ужаснулся от того, что за всеми жуткими опытами над людьми, что за всеми исследованиями стояло правительство. Хм, я бы так не удивлялся на месте этого человечишки. Согласитесь, всё-таки примерно что-то такое и следовало ожидать от самой жадной и безрассудной расы на свете, но сейчас не об этом. В общем, пора бы и со своей «сенсацией» явиться на пороге босса, не так ли? Но нет, Томас боялся тех знаний, что ему удалось добыть. Он медлил, он тянул время. Участились ссоры в доме: Аделина попрекала Томасу, называя его безхарактерным неудачником, Томас же, в свою очередь, не упускал возможности указать на Элисон, утверждая, что ненормальность девочки — всецело её вина. А что же делало в это время наше красноволосое чудо? Элис читала книги. Когда заканчивались книги, она переходила к другой литературе. Так восьмилетняя девочка и добралась до отцовского стола, на котором заманчиво блистела алая папка, так восьмилетняя девочка стала вторым обычным человеком, кто узнал о тайном проекте правительства. Кто знает, каковой была реакция на кровавые снимки и изувеченые тела, кто знает, о чём думал восьмилетний ребёнок, но в тот же вечер красная папка пропала со стола Томаса вместе со всем её содержимым. Когда он обнаружил пропажу, страху и отчаяния его не была предела. Куда обращаться? Куда бежать? Секретные материалы исчезли прямо перед его носом, а сделать он ничего не может. Элисон тем временем благополучно спрятала папку на крыше — в её самом любимом месте на всём свете. Забавное дитя, не так ли? Кто ж знал, что необдуманный детский поступок спас жизнь Аделине и Томасу? Спецслужбы одним прекрасным утром ворвались в дом, опустошая ящики и шкафы, выворачивая карманы, простукивая стены и полы. На молодую пару донёс анонимный надёжный источник, а, значит, им так просто не уйти. Опытные псы правительства искали везде, где только можно было что-либо найти, но никому и в голову не пришло искать на крыше, никто и не додумался засунуть руку сквозь решётку, где между деталями трансформатора и хранилось сокровище восьмилетнего ребёнка. Знала ли Элисон об обыске, или просто природа наделила её безошибочной интуицей, но в этот день Даркрайтеры одержали маленькую победу над спецслужбами. Элисон через какое-то время преспокойно положила злополучную папку прямо перед своим отцом и удалилась в свою комнату. Видимо, ей надоело хранить нечто непонятное и настолько проблематичное. После этого случая Аделина твёрдо решила перевоспитать девочку, отдав Элис в престижную школу для одарённых детей. Ясное дело дети, что посещали ту школу, были далеко не из бедных семей, а где водятся деньги, там и возрастает высокомерие, вседозволенность и эгоизм. Элисон определённо не влилась в коллектив, ибо вышеупомянутыми качествами не обладала и всячески в себе подавляла, из-за чего её заприметила местная банда мальчишек, во главе которой стоял наглый сынок нефтяника — Судзуки Кента. Вот тогда и начался настоящий школьный ад для Элисон. Множество сведений о школьной жизни красноволосой вырезано и потеряно в потоке времени, но одна деталь всё же всплыла спустя годы, попав в полуразрушенный архив. Я говорю про несчастный случай на парковке у корпуса средней школы. Откровенно говоря, до сих пор неизвестно, был ли то несчастный случай, или всё-таки преднамеренное покушение на жизнь, но факт остаётся фактом — Элисон сбила машина, на водительском сидении которой восседал тот самый Судзуки Кента, возненавидевший красноволосую всем своим самодовольным нутром. Впрочем, такой развязки и стоило ожидать. Самой забавной для меня в этой истории оказалась реакция Аделины и Томаса. Сначала гнев, потом угрозы, а потом, под самый конец, полное безразличие. Во всех бедах Элис они обвиняли саму Элис. Не такая, странная, не от мира сего, ненормальная, аномальная… Всё это и многое другое они слышали в адрес своей дочери, поэтому, спустя годы, Томас питал невыразимое презрение к Элисон, уже считая её не только главной обузой общества, но корнем зла всех его неудач и проигрышей. Так ли это было на самом деле? Этого мы уже не узнаем, однако что произошло дальше, после такого умозаключения Томаса, легко нашлось в чудом уцелевшем во время пожара ящике с документами и личными делами сотрудников Би Би Си Японии. Томас снова погрузился в исследования «Последнего Серафима», на этот раз набравшись терпения и мужества, чтобы отнести всё необходимое прямо в руки своего шефа. И, конечно же, его работа была по достоинству оценена… С фатальным для Томаса и Аделины концом. В это самое время, когда спецслужбы снова ворвались в квартиру семьи Даркрайт, но на это раз уже точно не для обыска, прогремел где-то очень далеко взрыв, а ударная волна настигла Сэндай, сметая на своём пути деревья и животных, дома и людей. Выжившие уже мёртвыми падали на тротуар, пораженные неизвестной пошестью, машины, никем не контролируемые, сталкивались между собой, врезались в дома, переезжали человеческие трупы, уже искажённые гримасой боли. Ох, что за зрелище, что за зрелище! И Томас, и Аделина, разорванные в мясо и кровь, давно были мертвы, а над ними свалились замертво псы правительства. А Элисон… Ну, наша юная конфетка убегала от преследующих её по пятам вампиров. Удивительно, но ей удалось порядком оторваться от своих преследователей, однако вскоре она допустила ошибку: Элисон побежала домой. Как и любой другой человечишка, она искала убежище в своём доме, и в квартире её как раз и схватили рядовые солдаты вампирской армии. Вот так и попала Элисон Темпест Даркрайт в подземный город Равендор, не изменив своих привычек одиночки, оставаясь такой же чудной, сохранив только самое интересное в своём характере и мышлении. За дверью снова послышались шаги: уверенные, размеренные. Этот твёрдый шаг, внушающий неосознанное чувство приближающейся опасности, мог принадлежать только одному… — Кроулюшка! — поприветствовал я входящего, поднявшись с кресла. — Как хорошо, что ты пришёл. — Что-то срочное? — усмехнулся он. — Конечно-конечно, иначе стал бы я отрывать тебя от более интересных дел! — я широко улыбнулся. — Так что ты хотел мне сказать? — в его глазах появились нотки подозрения, он всё же присел в кресло напротив меня. — Не волнуйся, сегодня мы не будем говорить о твоей небольшой вылазке наружу, — я наклонился вперёд, приближаясь с милейшей улыбкой к Юсфорду. — Будет «кровавый» бал.