Говорящий с травами

      Старший брат вернулся тогда, когда на это уже никто не надеялся. Изуна плакал, не стыдясь, обнимая его, уставшего и измотанного, отец улыбался, а Мадара просто смотрел, чувствуя, как огромный камень звания первого сына и наследника, успевший уже на него навалиться, падает с души. Акио, солнечный луч семьи, теплый и удивительно добрый… и представлять его мертвым было невыносимо.       Он спал почти четверо суток, просыпаясь лишь для того, чтоб поесть, и вновь засыпая. Он спал, пока Хару-сан, клановый лекарь, обрабатывал его раны, вполголоса дивясь тому, что брат сумел не только выжить, но и дойти до клана, не попавшись ни Сенджу, ни кому-нибудь еще. И Мадара с Изуной сидели рядом, прижавшись друг к другу, глядя на измученное лицо, словно враз повзрослевшее на несколько лет.       Акио…       Каким он проснется?       Останется ли воином? Не станет ли калекой? Не попросит ли гендзюцу забвения — насилие и пытки, говорил Хару-сан. Они знали, как это страшно.       На пятый день он проснулся окончательно. Вышел, слегка хромая и улыбаясь неловко, развел руками — да, попался.       Да, справился.       Сам.       Говорить ему было трудно — горло повреждено и обожжено катоном. Не петь ему больше веселых песен… тихо, шепотом, часто прерываясь, чтоб выпить мясного отвара, старший брат рассказывал о прошедшей миссии. И улыбался — все вышло удачно, ведь он доставил послание и добыл нужные сведения, а Хьюга, которым он попался, ничего не заподозрили, посчитали обычным разведчиком.       «Нет, отец, благодарю за заботу, но я в порядке, и забвение мне не нужно. Самое лучшее лекарство для души — это видеть, как твои палачи корчатся у твоих ног со вспоротыми животами».       Странно и страшно было слышать такие слова от доброго брата, но Мадара мог его понять. Он не знал, попади он в плен — вел ли бы себя достойней? Справился бы? И старался об этом не думать — просто радовался возвращению брата… и тому, что за этим забылась история его короткой дружбы.       Старший брат всегда понимал его. Поймет ли сейчас, когда… когда Мадара фактически предал клан?       Случай поговорить об этом выдался совсем скоро. Они вместе пошли за водой, и там, стоя над колодцем, Акио перестал мягко улыбаться, и спросил:       — Что у вас случилось?       — Э? Ты о чем?       — Я же вижу, — брат сбросил ведро вниз, и посмотрел Мадаре в глаза вспыхнувшим шаринганом. — Между вами тремя словно воздух дрожит. Поссорились?       Акио пробудил шаринган в возрасте около пяти лет, и это давало ему большое преимущество перед братом. Ему легко было читать Мадару, особенно, хорошо зная — не удивительно, что не удалось скрыть душевный разлад…       — Мы… — начал Мадара. — Я…       Акио продолжал смотреть, спокойно и внимательно. Мадара вспомнил, что старший брат всегда старался вникать в суть любого спора, никого не винить, прежде, чем не разберется в деле до донышка — Таджима весьма гордился этим качеством своего наследника. Ладно… не утопит же его в колодце старший брат.       — Я подружился с Сенджу, — выпалил он. Акио высоко поднял брови и уточнил:       — Со всеми, что ли?       — Нет, только с одним. Он… — Мадара нервно закусил губу. — Он мой ровесник. Мы встретились недавно на берегу реки…       Слова лились потоком. Взгляд брата, словно нож хирурга, вскрывший гнойник, рассек его душу, и Мадара говорил — тихо, путанно, невнятно, понимая, что выходит не так, как он хотел, не рассудительная повесть со взвешенными мыслями и осознанными решениями, а какая-то бессвязная жалоба на весь мир. На клан. На отца и брата. На судьбу.       На всю эту бесконечную, непонятно, откуда начавшуюся, войну.       Акио смотрел — спокойно, без осуждения, без гнева. Мадара, выговорившись, умолк, ожидая суда.       Старший брат вздохнул… и обнял его. Пахнуло теплом и запахом лекарственных мазей — и еще каким-то странным, незнакомым ароматом, похожим на запах яблоневых цветов.       — Мадара, — тихо прошептали ему в макушку. — Глупый младший брат. Ты понимаешь, что ты мог погибнуть?       — Я… да, я понимаю.       — Как ты думаешь, если бы Изуна и отец не пошли следом за тобой, что бы случилось? Думаешь, папаша твоего приятеля посмотрел бы из кустов, как вы играете, умилился на вас и благословил на дружбу и союз?       — Нет.       — А что бы он сделал?       — Убил бы меня… наверное.       — Наверное, — повторил Акио, грустно улыбнувшись. — Или взял бы в плен. А потом… как думаешь, что было бы потом?       Мадара промолчал. Этот вопрос не требовал ответа — все в клане знали, какими возвращаются Учиха из плена в клане Сенджу. Если возвращаются… он мог бы вернуться. Его бы бросили искалеченным к ногам отца.       — Или еще — возможно, что из тебя бы сделали наглядный урок для твоего друга. Тебя бы сломали пытками, а после ты подтвердил бы ему, что собирался втереться в доверие, добывать информацию, проводить диверсии и всячески вредить… не отрицай. Сломать можно любого — мне просто очень сильно повезло. Да, очень сильно… знаешь, что меня спасло?       — Что?       — Любовь к своей семье. Лишь только она — мысль о боли, которую вам и отцу причинит моя смерть, дала мне силы выжить и победить.       — Брат…       — Мадара. Ты хоть раз смотрел в глаза отцу с тех пор, как вы трое вернулись с реки? Там свет и счастье — ты жив, и я вернулся домой, а в глубине — там бездна и кромешный ужас. Он мог потерять нас обоих. Ты говоришь — тебе больно, обидно, плохо от того, что тебя разделили с другом. Что ж, не буду спорить — тебе действительно плохо и тяжело. Но перестань ты думать о себе! Подумай о тех, кому ты мог причинить боль своим желанием поиграть в дружбу с врагом.       Мадара опустил голову. Упрек был справедлив, но…       — Он не играл.       — Возможно. Но тогда все еще хуже, — Акио вздохнул. — Послушай. Мы — твоя семья. Твои союзники, опора и поддержка. Поверь и прими совет — ничего не делай, не подумав. Просчитывай последствия — нас ведь всех этому учили. Прикинь, что станет делать твой… Хаширама, если он таков, каким ты мне его описал?       — Он… — Мадара дрогнул, представив и вероятные действия друга, и возможные последствия. — Он может попробовать продолжить… станет уверять в дружбе. Возможно, прямо на поле боя. Скажет, что не забудет нашей мечты о мире… и…       — Подставит тебя. Да, возможно, он будет искренним и честным — но подставит от души и из самых благих побуждений. Думаешь, на место главы клана мало желающих? Думаешь, не найдется таких, которые радостно затяфкают: Таджима-доно вырастил предателя, вдруг Таджима-доно сам предатель? Откопают гору неудачных миссий и несчастливых случайностей за последние полвека, вплоть до неурожая риса и осенней лихорадки — и обвинят отца. И единственным способом отмыться для него и для тебя будет — подтвердить, что твоя дружба и впрямь была хитрым планом. Неудавшимся, но что поделать… мало ли проваленных миссий? Спасибо и на том, что эта обошлась без трупов.       — Но тогда Хаширама…       — О да, твой друг очень обидится. И тогда — как бы тебе ни было плохо, забудь о дружбе, потому, что идиот в друзьях — это камень на шее во время переправы через горную реку.       — Он не идиот, он…       — Человек благородных устремлений? Возможно, но это не лучше. Вдобавок, кем бы он ни был, в любом случае со стороны это будет смотреться так: коварные Учиха попробовали обмануть благородного юного Сенджу, но злобные планы потерпели поражение благодаря тому, что любящие и заботливые братик и папочка Сенджу проявили заботу и любовь, не дав мальчику запутаться в сетях обмана. Согласись, для клана Сенджу это выглядит гораздо красивее, чем: два молодых дурака наделали глупостей, привели на встречу за собой хвосты, чуть не довели дело до взаимного убийства, а теперь дурак-Сенджу продолжает упорствовать в идиотизме, а дурак-Учиха лихорадочно разгребает последствия его длинного языка.       — А если он не станет болтать? То есть, при всех не станет? — спросил Мадара. — Просто знак подаст… записку или еще что…       — Значит, он умнее, чем я думаю, — Акио пожал плечами, улыбнулся, и снова обнял его, пригладив волосы. — И вот еще что. Если твой Сенджу захочет продолжить общаться… никаких тайных встреч. Никаких тайн от нас. Я найду слова для отца — и буду сопровождать тебя в твоих прогулках.       — Но ты еще не здоров!       — Мое выздоровление не за горами — скоро я вернусь в строй. Вдвоем мы справимся — не рискуй один. Мы же семья.       Мадара уткнулся носом в мягкую ткань на груди брата. Ему было удивительно спокойно и хорошо — впервые с того злосчастного дня. Он мимолетно подумал о том, как брат изменился после плена, о том, что теперь его словно окутывает облако силы, покоя и тепла…       И правда — почему он обижался на отца и Изуну? Они же спасли его.       Они семья.