Говорящий с травами

      Если начертить палочкой символы «призываю бога-защитника», то это должно сработать, как заклятие Патронуса… по крайней мере, так предполагал Акио. Но, к сожалению, пока ни он, ни Итама не смогли исполнить это заклятие — то ли силы не хватало, то ли в новом мире и новой жизни для этого требовался какой-то другой настрой.       Счастье ведь — штука крайне эфемерная и многогранная. Для кого-то оно в кругу семьи, в объятиях любимых. Для кого-то — в угаре бешеных вечеринок, в свободе и полной отвязности. Для кого-то — в любимом деле, в хорошей работе, в создании нового. А для кого-то — да, и такие бывают — в смертельном бою, когда прошел по грани смерти и вырвал победу.       Таковы люди. А Патронус — заклинание сложное как раз потому, что спектр эмоций для его создания должен быть разнообразен, несмотря на, казалось бы, простое определение — счастье. Он редко получается у подростков и почти никогда не получается у детей в силу ограниченности опыта.       Бывает и так, что взрослые теряют способность его создавать — потеряв источники своего счастья. Если горе и боль потери слишком велики… и порой проходит немало времени, прежде, чем горе переплавится в грусть, боль в печаль, а память станет светлой.       Возможно, здесь, с новым способом управления, с немного другими характеристиками энергии, используемой для заклинаний, нужны были и другие ключи — другие эмоции, которые Акио и Итама пока не могли нащупать. Так-то, старым и привычным методом, заклятием, Патронусы призывались — и барсук Невилла, и тигрица Джинни. Правда, долго их держать не получалось — развеивались максимум за пять минут, впрочем, для того, чтобы передать краткую весть или отогнать потустороннюю тварь, этого хватало. А по-новому, символами, пока выходило только легкое серебристое мерцание на кончике палочки — не тянущее даже на хилый люмос.       К исходу лета жизнь Итамы Сенджу — не то пленника, не то гостя клана Учиха — вошла в некую размеренную колею. Он сам привык к новому дому, и Учиха к нему привыкли; он продолжал работать над созданием новых концентраторов, добиваясь большей стабильности и срока службы, он ходил тренироваться с Изуной, в свободное время играл с ним и другими детьми клана. Мыл посуду и прибирался в доме наравне с прочими его обитателями.       И переписывался с Хаширамой.       Насколько можно было судить по письмам — брат основательно поумнел, научившись молчать о том, о чем не надо болтать. Конечно, его споры с отцом и Тобирамой не прекратились — в конце концов, это было бы подозрительно. Но вот о старой стратегии клана «ребенок считается воином с той поры, как может удержать меч» он продолжал спорить, яростно отстаивая свое мнение. Во многом — логичное и справедливое.       Ну, в самом деле, много ли навоюет ребенок, неопытный и слабый? Из детей противники разве что таким же детям, а взрослому шиноби порой достаточно оплеухи, чтоб прикончить такого врага. А каждый умерший ребенок — это пропавшие ресурсы, которые пошли на его прокорм и обучение… ресурсы, которые он уже не восполнит, разве что, удобрив землю.       Цинично? Да, но пробить череп Скалы Буцумы оказалось возможно только такими аргументами.       Как ни странно, Учиха в этом плане оказались прогрессивнее — по крайней мере, Таджима не уперся на том, что «издавна так было и работало — нефиг менять». Он, как оказалось, еще с самого начала своего правления постановил: на местах больших сражений детям делать нечего, пользы от них там меньше, чем вреда — взрослым врагам они не противники, а свои будут отвлекаться на защиту. Это немного помогло, но ведь помимо прямых стычек бывают и встречи на миссиях. И миссии порой бывают такие, что только ребенка и послать…       Но все же, это был большой шаг вперед — для нынешнего дикого времени.              Нынешним утром он решил прогуляться: Акио работал с отцом, Мадара ушел на миссию, а Изуна, недавно плотно занявшийся изучением допросных гендзюцу, ворчал и ругался, заперевшись в своей комнате — что-то у него не получалось, и младший Учиха в доме намеревался медитировать до обеда.       Выйдя за ворота, он постоял, осматриваясь и раздумывая, куда пойти, и решил двинуться по привычному маршруту — к детскому тренировочному полю в центре деревни. Он засиделся в последние дни — разминкой не пренебрегал, но телу явно было мало. Тело хотело движения.       А уши слышали знакомый голос.       — …И вот, значит, смотрю я — сидят прямо на дороге, а вокруг все печатями увешано. Сунулся туда-сюда, перекрыто наглухо, никак не пролезть, а у них мало того, что сенсор, так еще командир, который меня в рожу знает.       Учиха Кира сидел на бревне на краю поля, повествуя о прошедшей миссии кучке детей, собравшихся вокруг него. Итама подошел ближе — старый знакомый заметил его, и широко улыбнувшись, махнул рукой, не прерывая рассказ.       — Так я и подумал: прием этот новый, который наследник Акио-сан сочинил на пару с этим вот, — молодой Учиха ткнул пальцем в приблизившегося Сенджу. — Конечно, в бою еще не испытан, но, когда на полигоне проверяли — действовал, и действовал хорошо. — Кира вытащил из наручных ножен свою палочку — «клен и шерсть нин-кошки», машинально отметил Итама. — Нарисовал знаки, навел на себя, держу в голове: я — посыльный, видели меня уже тут, проверен и надежен. Иду… прямо на них. Чакру скрутил так, что сам ее не чувствую. И прохожу спокойно — даже не задержали меня!       Мелкие Учиха восхищенно зашептались.       Итама присел рядом с ними безо всякой неловкости — к нему уже привыкли и даже не косились. Старший Учиха уже спокойно продолжал рассказ.       — Трясло меня после этого фокуса — как будто биджу из-за угла выскочил. Но оно того стоило. Пять тысяч ре у меня в кармане — и всего-то за картинку с голыми… кхм… женщинами. Бывают же такие люди: за пять тысяч можно целый бордель себе на полгода снять в личное пользование. Не понимаю я все-таки этих богатеев…       — А покажите, как у вас получилось гендзюцу? — попросила какая-то мелкая девочка. Кира хмыкнул и, стремительно выписав палочкой вязь каких-то как будто не связанных между собой символов, кончиком палочки стукнул себя по лбу.       Ничего не изменилось.       На первый взгляд. Трое — с уже активными шаринганами — подались вперед и явно что-то видели, судя по озадаченному интересу на лицах.       Должно быть, это была какая-то модификация дезилюминационных чар, действующая на тех, кто не знал, как должен выглядеть их автор. Итама знал несколько разновидностей таких, но для местных не перерабатывал — опасался давать в руки боевикам действительно боевые вещи. Наверное, Акио постарался — все же, старая подруга становится все больше Учихой, все больше вживается в новую жизнь…       Сумеют ли они сохранить свои изначальные цели в этом жестоком мире?       — А ты, мелкий, не забудь наследника поблагодарить! — внезапно Кира вытянул руку и щелкнул его по лбу. — Если б не это дзюцу, пришлось бы мне прорываться и мог бы я твоего белобрысого братца покалечить и даже убить. Цени!       Итама почесал лоб, растерянно улыбаясь. Мелкие Учиха хихикали, но не зло — по-доброму. Надо же… как так получилось…       Может быть, Акио поступает правильно? Сильное и почти боевое — но дает возможность избежать боя… а Учиха, что бы там про них не говорили — не маньяки, упивающиеся боем. Упивающиеся смертью, ха…       Акио был прав, когда научил этим чарам. Акио… наверное, просто верил. Доверился. Знал, что делает.       Итама теперь тоже знал.       — А я новое дзюцу придумал, — сообщил он, доставая свою палочку. — Испытать шел. Не знаю, как получится, так что, сейчас отойду подальше… и покажу.       На детском полигоне обычно новые дзюцу не испытывали — но детки Учиха частенько сочиняли что-нибудь новенькое, а то и просто ошибались с интересными последствиями — например, самонаводящиеся огненные шарики были творением пятилетнего Мадары, который тогда из любопытства совместил свежеизученный катон с каким-то свежеизученным гендзюцу.       Итама стоял на краю поля, а в двадцати шагах за его спиной в небольшом окопчике расположились заинтригованные зрители. Он вздохнул, сосредотачиваясь, воскрешая в памяти — радость встречи с той, кого любил когда-то и любит сейчас (правда пока не очень по-взрослому). Радость работы. Радость узнавания нового. Радость разговора с детьми — врагами-не-врагами, уже друзьями, уже близкими. Недавнее новое письмо брата. Те, кому он помог — живые и здоровые.       Слова Киры — того, кто его убил, того, кого он спас. Тобирама, живой.       Все это было очень хорошо.       Он знал, что поступает правильно — и он хотел защитить этот маленький мир. Эту жизнь.       «Призываю бога-защитника».       Серебряное сияние вспыхнуло. Разгорелось. Накрыло полигон и покатилось к границам деревни.