Говорящий с травами

      Для начала им понадобилось выбраться за границы селения, наложив на себя все возможные скрывающие дзюцу. Паранойя дозорных Сенджу с исчезновением вечных врагов нисколько не уменьшилась, а наоборот — увеличилась, и теперь отважные шиноби ожидали атаки из-под каждого куста и лупили кунаями в каждую ворону.       Конечно, им стоило быть осторожнее — например, сперва потребовать от Хаширамы больше подробностей, больше сведений об обороне селения, о поведении Главы… но Таджима сам не знал, какое предчувствие его подталкивало, говоря: поторопись! Почему в разведку надо идти именно ему (прихватив с собой мелкого Сенджу), он сам себе объяснить не мог, но — по крайней мере, «улучшенный шуншин» он хорошо освоил, удрать сумеет. А если все повернется плохо — так защита работает, а Акио вполне справится с главенством.       Разведка… прогулка. Прошли, как по пустой дороге, мимо нервно дергающихся на каждый шорох дозорных (странно, кстати, что опустевшую деревню, оставшуюся за барьером, не решились ни разрушить, ни заселить). Легко добежали до реки. Дальше пошли медленней — сам Таджима на вражеской территории бывал редко, но сейчас с какой-то смутной тоской узнавал знакомые места. Вот этот холм, вот грибной овраг (как раз в походе за грибами он впервые встретился с будущим главой клана Сенджу), вот каменный зуб, к которому они пристроили шалаш — теперь от него, конечно, ни следа, но… он подошел к камню, провел рукой, смахивая опавшую листву. Кажется, это было здесь… да.       Две цепочки иероглифов — одни выбитые в камне, другие будто выжженные. Все же сохранились… «Настоящая дружба крепче скалы» и «доверие победит смерть».       Ни то не сбылось, ни другое…       Итама тихо подошел сзади. Но ничего не сказал, даже не попытался притронуться к камню. Просто молча смотрел, и что-то там про себя думал. Может, представлял отца — их обоих — молодыми, как он сам, как Мадара и его старший брат. Глупыми, полными надежд и веры в то, что дружба и доверие все преодолеют?       А теперь чужой мальчишка, сын старого друга, ставшего врагом, зовет на помощь — может и не так конкретно, но просит, чтоб что-то сделали. Что у них там случилось? Таджима знал — дети чутки, сам за свою жизнь сталкивался с тремя случаями помешательства, не вызванными ментальной закладкой — и в двух из трех случаев были дети, которые почувствовали, что с мамой — или с дядей — «что-то не так» сильно до того, как безумие стало явным.       Неужели и Буцума…       «Куда ты ломишься, старый дурень?» — спросил он сам у себя. — «У тебя клан на шее. У тебя свои дети и свои дела. Конечно, настоящий Учиха должен равно слушать и разум, и сердце, но ведь слушать — не значит совершать очевидные глупости…»       Но честно признайся себе — ты все еще надеешься, что вот вы встретитесь, поговорите, пусть даже для этого его придется связать… и все вернется. Дружба. Надежда. Молодость и любовь.       Таджима отвернулся от камня и посмотрел на Итаму — дальше проводником служить ему.              Проникнуть в родное селение оказалось до странности легко. Барьеры пропустили кровь Сенджу, даже не поколебавшись, и пользуясь этим, он провел за собой Учиху — а там уже можно было идти спокойно, главное, в ловушки не вляпаться. Итама шел, внимательно осматриваясь, узнавая места, бывшие когда-то родными — но странно, для него теперь гораздо более близким оказалось чужое селение…       Впрочем, он ведь провел там большую часть действительно своей жизни.       Учиха шел за ним беззвучно, как темная тень. Итама мимолетно подивился тому, какие же все-таки странные шиноби этого клана — по всем правилам, усвоенным им в этом мире, беспокоиться о проблемах врага, пусть даже бывшего друга — безумие. Это у магов иначе было — непонятное состояние главы чужого рода легко может стать бедой другого. Все связаны слишком тесным родством: новая болезнь, новое проклятие, истощение Источника, разрывы реальности — любое происшествие отражается на всех, даже на тех, кто вроде бы далеко и к делу не причастен.       А здесь? Он ставил себя на место Таджимы и понимал — он сам бы не смог вот так плюнуть на все и кинуться в омут. Если бы, скажем, Джинни стала Невиллу таким же смертельным врагом, да если бы еще на нем лежала бы ответственность за Род…       Он не пошел бы.       Хорошо ли это, или плохо? Кто скажет. Если они действительно смогут что-то сделать, помочь… и если вся эта история когда-нибудь выплывает наружу… то конечно, о них сочинят красивую романтическую сказку. Если же они погибнут в процессе, да еще за собой кого-нибудь утянут, то сочинят о них поучительную басню о вреде бурных чувств…       А вот и ограда селения впереди.       В отличие от Учиха, поставивших вокруг деревни простой забор, скорее от зверей, чем от нападения (если уж враг добрался сюда, то забор не поможет), Сенджу огородились основательно. Они подняли мощный каменный вал, поросший неимоверно колючим кустарником (никакого мокутона, вручную высадили), а сразу за ним в огромном количестве находились замаскированные ловушки. Благо, что меняли их расположение нечасто — внимательно присматриваясь, можно было пройти…       Но зачем? Когда есть такое полезное заклинание, заставляющее всех встречных думать, что идущие по селению мужчина и мальчик — это кто-то знакомый, кто-то свой. И правда — откуда тут взяться Учихе? Селение ведь не штурмуют, ни одна печать не дрогнула тревогой. Да и пропавший почти год назад младший сын главы скорее всего давно умер — иначе давно бы уже либо вернулся, либо за него бы выкуп потребовали…       Определенно, это кто-то свой, но не близко знакомый и явно идущий по делам — нет никакого повода останавливать и допытываться, задерживая человека. Вон, к дому Главы направляются — наверное, с миссии важный отчет несут, или послание какое…       Итама спокойно открыл калитку (печать, замаскированная под мон клана, почти незаметно мигнула зеленым), взял за руку Учиху и провел во двор. И ничего не случилось. Защита дома пропустила чужака, как и барьеры вокруг селения. Да, пусть он, сын главы клана, лично привел гостя, но это было… странно…       Двор был пуст — впрочем, неудивительно, уже почти ночь, братья готовятся ко сну, а отец наверняка сидит над бумагами. Если он услышал, что кто-то вошел, он сейчас отложит кисть, выберется из-за стола и выйдет на энгаву, их встретить…