Говорящий с травами

      — Я идиот.       — Да брось. Матери обычно приходится очень постараться, чтобы дети перестали ей верить уже в семь лет. А твоя мать как раз очень старалась, чтоб ты ей верил.       Сидеть в руинах собственного разума и понимать, что спасен тем, кого ты сам, пусть невольно, но предал, и долгие годы старательно делал врагом… эту ситуацию простыми словами не опишешь. Да и причина — глупее не придумаешь…       Это у князей в обычае — когда воюют два рода и один победил, то победитель просто берет, что хочет — землю, добро, женщин… и делает своими. У шиноби сложнее. Чужая земля захватчикам пятки жжет часто в самом прямом буквальном смысле. Чужое добро всегда грозит скрытой ловушкой. А уж чужие женщины…       Таджима раньше думал, что таких идиотов не бывает — наглым захватом оттяпать у клана кусок земли, демонстративно казнить — даже не убить в бою! — несколько отрядов, посланных отбивать завоеванное, а потом еще потребовать вассальной клятвы и дочку главы в жены своему главе — экзотика, мол…       Пусть даже они наглели и задирали цены. Пусть даже там росла какая-то уникальная трава — больше не растет, кстати, Сенджу при всех своих талантах сохранить редкость не сумели. Но так же просто нельзя! Даже не в жестокости дело, а в полнейшей глупости — на что вообще папаша Буцумы рассчитывал? Что задавит и приручит молодую девчонку из униженного клана? Пусть даже она красива, как богиня, а как шиноби — слаба.       Хочешь убить — убивай. Но унизить и оставить в живых…       — Фамилия их была Каэру. Отец еще шутил — мол, лягушка не карп, не стать ей драконом. Мама улыбалась…       — Знаю. Бывал в деревеньке этого клана, там даже барьеров нет. Бедно живут, взять с них нечего, опасности от них никакой — вот их и не трогают.       Они смирились. Такой себе клан низшего разряда — скорее, просто крестьяне, владеющие чакрой, чем что-либо еще. Ни славы, ни богатства — с этим можно было бы смириться, утешить себя тем, что они хоть и мелкая рыба, зато и живут спокойно, без войн и потерь. Да, можно было бы смириться…       Но слишком свежа была память о том, как они немножко приподнялись над болотом. Как почти вышли на новый уровень. Как стало немножко больше — достатка, силы, гордости…       И как их за эту попытку втоптали в грязь.       В принципе, исход логичный — пока ты слаб, не высовывайся, не то сожрут. Кому нужны конкуренты там, где уже все поделено? Другое дело, что, взявшись кого-то бить всерьез — добивай, не то сам себе врага вырастишь. Если можешь, конечно…       Жила себе девочка Аки Каэру. Стала женой Ичиро Сенджу. Следили за ней конечно поначалу — но заговоров она не плела, на мужа не нападала, яду ему подсыпать не пыталась… жила себе, дом вела, детей рожала, в дела клана не лезла. Поначалу грустила конечно, дичилась, но потом обжилась, привыкла. Ну а что? Пришла она из полунищего лягушачьего клана в Великий Клан Сенджу — ясное дело, поняла, что здесь лучше. Как же ей быть недовольной?       А она улыбалась — и ненавидела.       И когда младший сын прибежал к маме поделиться подробностями встречи с девочкой, которая владеет — огнем и иллюзиями, наверное, Учиха, но мы подружились и она такая красивая! — мама сразу поняла, что делать. Она не отомстит сама — ее сын отомстит. Причем, совершенно естественным образом, защищая клан — втянет его в почти утихшую войну с равным по могуществу соседом. И кто бы не вышел победителем — Сенджу ослабеют, влияние потеряют, а конкуренты не дремлют…       Ребенок перед матерью открыт — подправить ему разум дело несложное и нетрудное. Так маленький Буцума и остался в уверенности, что подруга его — Курама, что о встрече этой он никому не рассказывал… чтобы в будущем обнаружить «предательство» и возненавидеть Учих так же, как Аки Каэру ненавидела Сенджу. И гендзюцу это не нашли — просто потому, что боевые иллюзии Учих вызывают сопротивление разума, подавляют или искажают восприятие, да и чакру их легко заметить в проверяющих печатях… а здесь, опять же, сопротивления не было. Было доверие ребенка к матери. Были следы ее чакры — что же тут подозрительного? Были чувства — искренние, не наведенные.       Вот и все. И никаких наложенных установок на вредительство или передачу сведений, никаких далеко идущих планов. Просто защищай клан — а то, что без чувства меры любая защита может вывернуться так, что своим же хуже — кто подумает? В защите ведь полумер не бывает, над этим даже не задумается никто. А ей только того и надо…       Ее ненависть была бессильной — но у ее сына, пусть и младшего, возможностей будет побольше… даже если бы он не стал главой клана.       — И главное — ведь знал я эту историю. И считал, что отец поступил не очень хорошо — как раз в том смысле, что так поступать неразумно. Но мама никогда не казалась… злой. И отец ее не обижал. Не бил, в смысле.       — Для того, чтобы унизить, бить не обязательно…       — Верно.       Образ внутреннего мира медленно восстанавливался: из пепла прорастал новый лес, а могучее дерево, прежде почти выпитое омелой, вновь зазеленело.       — И даже разозлиться я на нее не могу. Потому, что понимаю, — глава клана Сенджу медленно, словно не видя, провел рукой по траве, по мощному корню. Ему не раз доводилось попадать под гендзюцу, свои ощущения в те моменты и после он помнил — всегда это было неприятно — самое меньшее. Неприятно, больно, тяжело… и уж точно не было тогда чувства покоя и облегчения. Враг спас врага… кому расскажи — не поверят.       И вот, сидят они, два старых дурака, и радуются, что все закончилось пусть не без крови, но и без взаимного уничтожения. И что в конечном счете никто из них другого не предавал.       — Надо еще придумать, что разведчикам сказать. Мы больше не гоняемся за Учиха…       — Да не надо ничего говорить. Пускай гоняются, все равно ничего не найдут, а потом постепенно вопрос уйдет в прошлое и переведешь людей на другие дела.       — Угу… надеюсь, вас действительно не найдут. Слушай, а куда вы все-таки делись?       — Это неприличный вопрос, — сухо проговорил Учиха, но глаза из-под прикрытых ресниц блеснули знакомым весельем.       — О… да. А скажите, Учиха-сан, прилично ли будет спросить… — Сенджу склонился к самому уху Учихи и что-то прошептал. Тот засмеялся и ткнул его кулаком: несильно, в шутку.       — Давай выбираться. Сидение во внутреннем мире — не отдых, а ты, похоже, с зимы спишь по часу в неделю…       — Да я сегодня вообще не засну… никак…       — Заснешь, и еще как! Твой сын придумал такую полезную штуку, не гендзюцу, но от нее действительно просто засыпаешь, и никаких, как там он говорил… побочных эффектов.