***
Зверь знал, что его преследуют. Его крупные черные глаза, почти такие же осознанные, как человеческие, беспокойно метались из стороны в сторону, а изящные ноги находились в полусогнутом положении, чтобы в любой момент можно было броситься вперед, к спасению. Воздух вокруг загнанной жертвы наполнялся огненно-красной тревогой; казалось, люди были повсюду, в каждой шелестящей от ветра ветви дерева. Их запах перебивал родной лесной аромат, но зверь не двигался. Этот олень был неуловимым. Первый день охоты прошел превосходно – солнце не слепило глаза, ветер не бил в лицо, так что не было никаких помех тому, чтобы как следует прицелиться, и каждая стрела султанской охотничьей когорты попадала точно в цель. Отправляясь в лесное царство на следующее утро, воодушевленные охотники рассчитывали на не меньшее везение, однако с самого начала все пошло не так. Венценосный зверь стал первым, кто предстал пред взором Сулеймана в этот день. Мощные рога, способные проткнуть насквозь, мелькнули среди деревьев, а уже через мгновение олень оказался на поляне. Все преимущество было в руках охотников – ничто на открытом пространстве не защищало животное, олень излучал спокойствие, мирно поедая ветви кустарников. Достаточно было одного выстрела, чтобы этот трофей оказался в руках Султана. Едва рука мужчины потянулась к колчану, до тонкого слуха оленя донесся шум, недоступным ушам людей, и зверь, резко встрепенувшись, побежал прочь. С того момента началась погоня. Казалось невозможным уговорить повелителя оставить на время государственные заботы и отправиться в охотничий домик, но сложности, стоящие на пути к согласию Сулеймана, не пугали Паргалы. Ужас в него вселяло лишь то, что государь может навсегда закрыться в состоянии тягучей безысходности. Теперь Султан присутствовал на каждом заседании, уделял, как до смерти Хюррем, огромное внимание внешнеполитическим отношениям Империи, но прежней Сулейман, которого Ибрагим знал, казалось, всю жизнь, так и не вернулся. Стоило взглянуть на его рабочий стол, чтобы понять это – мужчина больше не превращал драгоценные камни в прекраснейшие украшения, а ведь на это занятие у него всегда находились силы. После долгих просьб и объяснений, что так будет лучше, Сулейман принял предложение Паргалы. Понадеявшись, что за первой удачей последует вторая, Ибрагим робко поинтересовался, не угодно ли повелителю покинуть стены дворца как можно скорее. Слава Аллаху, ему было угодно! В тот же день Султан отправился навстречу отдыху, подальше от докладов, народных прошений и переговоров с послами, в сопровождении своего преданного Визиря и охраны. Ибрагим не сомневался, что охота в любом случае пойдет повелителю на пользу, но и мечтать не мог о результате, который видел сейчас. Сулейман оказался полностью погружен в преследование, и Паргалы, казалось, ощущал исходящие от него одновременно и напряжение, и расслабленность. Султан был абсолютно сосредоточен на своей цели, не позволяя себе отвлечься и упустить оленя – это и помогало ему вновь чувствовать себя живым, избавиться от боли, переживаний, забот и хотя бы на день вернуться в пору теперь такой далекой юности. Паргалы был безмерно счастлив видеть и чувствовать подтверждение своим добрым мыслям в каждом движении Султана, за которым украдкой наблюдал все время охоты, и впервые за долгое время ощутил некое спокойствие за него, не желая думать о том, что, скорее всего, это лишь временное явление. Сейчас грек хотел наслаждаться видом того Сулеймана, которого уже боялся не увидеть вовсе, упиваясь мыслями о том, что они вместе в этом лесу, подарившем необходимый обоим отдых. Если, конечно, так можно назвать многочасовое преследование неутомимого оленя. Теперь, когда зверь совсем рядом, нужно действовать с максимальной осторожностью. Напряжение чувствовал каждый участник погони. Одно лишнее движение – и цель вновь скроется из виду. Вся сосредоточенность Ибрагима направилась на выстрел, что должен был положить конец затянувшейся охоте. Он даже задержал дыхание, туго натягивая тетиву, а потому то, что произошло в следующее мгновение, стало для него настоящим потрясением. Стрела уже готова была стать убийцей зверя, но внезапный порыв заставил Визиря бросить быстрый взгляд в сторону повелителя – просто чтобы убедиться, что он все еще рядом, это уже стало привычкой… В этот же миг Ибрагим напрочь позабыл о цели этой резвой «конной прогулки». Главным и единственным объектом его внимания стал Сулейман, который, замерев, целился из лука. Лучи закатного солнца падали на него так, что он, казалось, сам излучал свет; ясный, зоркий взгляд бездонных глаз был устремлен вперед; сильные руки необычайно ловко справлялись с оружием, несмотря на исходящее от Султана напряжение, что удавалось рассмотреть за уверенностью действий. Падишах был поистине великолепен в эти потрясающие сознание мгновения, и Ибрагим не видел ничего, кроме него на белом коне и с луком в руках, слыша при этом только бешеный стук собственного сердца. Возможно, это оцепенение продолжалось около пары мгновений, а может, несколько минут – Ибрагим не чувствовал времени, не осознавал ничего, кроме того, насколько повелитель прекрасен. – Ты не иначе как образ самого Аллаха за этими деревьями увидел, а, Паргалы? – голос Сулеймана раздался внезапно, так, что Ибрагим даже вздрогнул, и в нем ясно слышалась добрая, веселая усмешка. – Повелитель, я... – от смущения и необходимости держать свои чувства под строгим контролем, голос Ибрагима дрожал, и он чуть было не кивнул, но вовремя заменил это действие неуверенной улыбкой, до сих пор не в силах оторваться от смеющегося взора обожаемых глаз. – Иначе что могло связать тебе руки и не дать выстрелить вместе со мной? Только после этих слов, на мгновение посмотрев в сторону, Ибрагим увидел, как Повелителю уже несут его трофей – того самого оленя, победа над скоростью которого оказалась наконец одержана. – Мой государь, Вы это сделали! – восторженно воскликнув, мужчина перевел счастливый взгляд на объект своей гордости, испытывая невообразимую радость. Его Султан справился без всякой помощи, собственной стрелой поразив зверя, достиг поставленной цели. Сулейман не оставил этого оленя, не выбрал более легкую мишень, а шел за ним до последнего, как сделал бы юный шехзаде, сын Султана Селима, не привыкший сдаваться ни перед чем. Это восхищало Ибрагима, и он чувствовал, что новый трофей значит для повелителя куда больше, чем просто удачно пойманная дичь. – Ты видел, Ибрагим, как сильна была у этого оленя жажда продолжать жить? Кажется, он готов был бежать, пока силы совсем бы его не оставили. В один момент я даже подумал, что этот зверь слишком хорош для того, чтобы быть убитым, но он бросил мне настоящий вызов! И сам был близок к победе... – Султан говорил с тем самым воодушевлением, что всегда нравилось Великому Визирю. Его глаза горели азартным огнем, безумно завораживающим, и Паргалы даже позволил себе подумать, что эта охота изменит состояние государя в лучшую сторону вовсе не на один день. – А теперь пора возвращаться в охотничий домик, что-то мне подсказывает, что еще более достойную цель мы сегодня не найдем. Обратная дорога предоставила Визирю много времени для размышлений. Его сердце все еще предательски быстро отбивало нервный ритм, отдаваясь неприятной пульсацией в висках. Присутствие повелителя доводило Ибрагима до состояния, близкого к специфической болезни. Его близость выпускала на волю дикие, непокорные и неизученные чувства, повинуясь которым Визирь то впадал в эйфорию от одного лишь благосклонного слова своего государя, то был готов провалиться сквозь землю от дружеского прикосновения к плечу, чтобы спрятать сильнейшее смущение. Скрывать его было трудно – Паргалы самому себе напоминал юнца, впервые оказавшегося во власти величайшей силы, которую он пока не осмеливался даже в мыслях назвать любовью. Да, разум оказывал сопротивление, слабое, почти беспомощное, на самом деле желая сдаться на милость любви, но душа кричала о ней, давно уже позволив разрушить все барьеры, добровольно отказавшись от борьбы. Разноголосый птичий хор постепенно стихал. Некоторое время с разных сторон еще доносилось одиночное чириканье, будто пернатые певцы прощались с очередным днем, навсегда упавшим в пропасть, скрытую линией горизонта, но к тому времени, как утомленные лошади мужчин вступили на территорию охотничьего домика, лес окончательно погрузился в тишину. Едва всадники спешились, слуги схватились за поводья, дабы отвести жеребцов в конюшню. Белоснежный конь повелителя выделялся среди остальных не только по цвету. Провожая его взглядом, Паргалы подумал, что он более выносливый и своенравный – животное следовало за слугами с явной неохотой, будто стремясь показать, что только один человек может указывать, куда ему идти. Да, как только Султан оказывался поблизости, конь отбрасывал свой буйный норов... – Ибрагим, – голос падишаха, прозвучавший совсем близко, тут же прервал ход мыслей Визиря. Мужчина поспешно отвернулся от уходящих вдаль лошадей, и, встретившись взглядом с Сулейманом, чуть поклонился, выражая готовность выслушать. – Я благодарен тебе, Паргалы. Твои слова оказались верны, охота была мне необходима. Сближение с природой помогает многое понять и переосмыслить. Ты помнишь, что сказал о себе Сократ? Он спросил, не являлась ли вся его жизнь подготовкой к защите. Мне неведомо, к какому заключению он пришел в итоге. Но для себя я ответил на этот вопрос, – выдержав паузу, Сулейман поднял руку и опустил ладонь на плечо мужчины в том самом заветном жесте, от которого тело Ибрагима сотрясла дрожь. Ему вдруг захотелось вцепиться в благословенную руку повелителя, сжать покрепче, прочувствовать стук пульса в районе запястья, покрыть поцелуями малейший участок... Цель так близка, но достигнуть ее не представляется возможным. – Меня защищает твоя дружба. Скорее реки обернутся вспять, чем ты позволишь ударам судьбы одолеть меня. – Повелитель, позвольте и мне ответить словами великого философа. Заботясь о счастье другого человека, мы обретаем свое собственное. – Найти дорогу к счастью непросто, но, если ты выбрал свой путь, я могу быть спокоен. Что ж, Ибрагим, день выдался насыщенным, я очень устал. Уверен, что и ты тоже. Кто знает, какие испытания Аллах преподнесет нам завтра? У нас должно быть много сил, чтобы достойно встретить их, а значит, пришло время отдыха. Доброй тебе ночи. Надеюсь, твои сны ничто не потревожит. Тьма за окном сгущалась, уже невозможно было разглядеть очертания близстоящего дерева, а Визирь никак не мог уснуть, хотя и тело, и разум нуждались в передышке. В постели Ибрагим провел совсем немного времени – не было ничего приятного в тяжести одеяла, приковывающего к горячим простыням. А ночь ведь никак нельзя было назвать жаркой... Воздух казался удушающим по вине тяжких размышлений о произошедшем на охоте. И о том, что трудно находиться в охотничьем домике с Султаном, не имея возможности прямо сейчас возобновить разговор с ним. Возможно, падишаху тоже не спится в эту ночь. Если так, он не будет против появления друга в своих покоях. По крайней мере, Ибрагим старался убедить себя в этом, направляясь к опочивальне Сулеймана. Однако все пошло совсем не так, как он планировал. Подойдя к дверям, ведущим в комнату Султана, мужчина уже хотел приказать доложить о своем приходе, но стражники опередили его. – Повелителя нет, Паша. Он уже давно ушел. Паргалы не помнил, когда в последний раз его охватывала такая ярость. Конечно, вина за то, что Сулейман покинул домик среди ночи, не лежала на слугах, но гнев затмевал разум, и Визирь был готов собственными руками порвать их на части. – Как вы посмели не сообщить мне об этом сразу?! – Ибрагим почти кричал, каким-то чудесным образом все еще не вцепившись в горло или хотя бы в одежду одного из мужчин. – Простите, Паша, но мы... – в глазах Великого Визиря помещалась вся злость вселенной, и бедный стражник не смог закончить фразу, растерявшись из опустив взгляд в пол. Злость... Так ему казалось, но истина заключалась в другом. Иное чувство управляло Ибрагимом – страх за государя. – Неизвестно, куда повелитель ушел? – Нет, мы ничего не знаем... Паша, простите, что же теперь... Паргалы уже не слушал растерянного стража. Прервав его резким взмахом руки, Визирь бросился к выходу из домика. Воображение услужливо подбрасывало ему ужасные картины, показывающие, что могло произойти с падишахом за этот срок. Как он мог уйти в такое время?! Вокруг лес, где обитают не только олени и зайцы! Сулейман отлично владеет луком и другими видами оружия, но в темноте, не ожидая нападения, сможет ли он оказать сопротивление? Не только лесные хищники составляют опасность. Повелитель величайшей Империи всегда должен быть настороже, ведь любой человек может оказаться предателем. Возможно, кто-то снабжает врагов Султана информацией о его местопребывании, и теперь, когда он уязвим, может произойти что угодно. Ибрагим метался из стороны в сторону, не замечая прелесть здешней ночи, игнорируя перекликающиеся запахи жасмина и роз, не глядя на усыпанный звездами небесный свод. Важно быть только одно – отыскать повелителя, увидеть, что с ним все в порядке... А если нет?.. Ноги сами принесли Визиря к реке. Шум воды в другой ситуации мог бы успокоить, а сейчас только раздражал, ведь из-за него мужчина мог не услышать звуки борьбы, крик о помощи.. Впрочем, государь не стал бы звать на помощь, он слишком гордый, мужественный... И безрассудный! Паника стремительно приближалась к пику, но достигнуть максимума ей не удалось. Не так давно на Сулеймана падал свет солнца. Теперь его силуэт слабо освещала бледная луна. Он стоял спиной к Ибрагиму, у самого берега, а неподалеку от него расположились трое вооруженных стражников. От страха Паргалы не подумал, что Султан, разумеется, никуда не пойдет один... Быстрым шагом Ибрагим преодолел расстояние, отделяющее его от падишаха. Тревога не отпускала, и эту прогулку, пусть и в присутствии охраны, мужчина продолжал считать неправильной. Но эти мысли куда-то пропали... Как же счастлив он был видеть Сулеймана невредимым! – Повелитель... Вы напугали меня, – эмоции не оставляли места для самоконтроля. У Ибрагима не было сил изображать спокойствие. Его переживания стремились найти выражение в словах. – Я не застал Вас в покоях и бросился на поиски. – Не можешь положиться на мою охрану, Паргалы? – улыбка Султана была заметна, но на мужчину он не посмотрел. Видимо, красота ночной природы слишком его заинтересовала. – Неужели после охоты ты снова видишь во мне шехзаде? – Смею предположить, что никогда не избавлюсь от желания оберегать Вас, государь. К тех пор, как Вы были шехзаде, это не изменилось, и я уверен, что изменения невозможны. – Жизнь склонна к переменам, Ибрагим, но судьба преподнесла мне дар на срок длиною в вечность. Только в тебе я могу не сомневаться, – произнося это, государь оторвался от созерцания простирающегося за рекой леса, чтобы наградить Визиря улыбкой. – В этом месте я обрел новое дыхание. Я принял решение остаться здесь на несколько дней, продолжить охоту. – Прекрасное решение, повелитель... – Но ты завтра должен вернуться в столицу. Я могу доверить управление государством только тебе. Еще несколько лет назад Ибрагим бы испытал только гордость, что Султан поручает ему самые ответственные дела, и с удовольствием приступил к исполнению обязанность, но сейчас для такой новости был далеко не лучший момент. Отправляясь с утра на охоту, Визирь радовался тому, что удастся столько времени провести рядом с Сулейманом, и не подозревал, что это время так быстро подойдет к концу. К тому же, как можно оставить падишаха после того всепоглощающего страха, пережитого Ибрагимом только что?.. Но спорить, разумеется, бессмысленно. – Как прикажете, мой повелитель. Для меня всегда будет честью представлять Вашу власть. Для Визиря рассвет следующего дня наступил слишком быстро. Солнце будто нарочно приближало время его отъезда. Поднявшись с кровати и наспех позавтракав, Ибрагим направился к выходу, зная, что слуги уже подготовили его коня. Найти стражников, обязанных сопровождать Султана на охоте, было несложно. Они уже поджидали его, заканчивая подготовку оружия. Визирь подошел к ним вплотную, глядя на каждого так, чтобы они всем телом почувствовали исходящую угрозу. — Вы отвечаете за безопасность повелителя. Не смейте даже думать о чем-то, кроме выполнения своих обязанностей. Чтобы ни взгляда в сторону не было. Если повелитель окажется в опасности, если хоть одна царапина на нем появится, вы все лишитесь жизни. Я лично это устрою. Синхронное «Да, Паша, мы все поняли» еще долго звучало в голове Ибрагима, когда он стремительно мчался навстречу управлению Империей, оставляя позади охотничий домик.***
— Именем всемогущего и милосердного Аллаха объявляю заседание дивана открытым! — разрушив тишину привычной фразой, однако не имея никакого желания здесь находиться, Великий Визирь занял свое место вместе с остальными здесь присутствующими. Никогда еще выполнение данной обязанности не было столь тягостным для Ибрагима, но сейчас, когда повелитель находился слишком далеко от дворца, в лесу, добраться до которого при необходимости достаточно быстро никак невозможно, ему только хотелось уйти отсюда поскорее и вернуться к Султану. Конечно, сделать это было нельзя, да и объект переживаний должен был вернуться домой уже завтра, Паргалы это никак не успокаивало. Пусть рядом с Сулейманом и осталась целая толпа прекрасно обученной, надежной охраны, где каждый непременно отдаст жизнь за Государя, Ибрагим мог быть спокоен за него только когда лично находился как можно ближе. Выслушивая доклады о проблемах разной степени важности, ровным тоном диктуя решения и по всем правилам принимая послов, Паргалы ощущал, будто находится очень далеко отсюда — в событиях последней ночи в лесу. Перед глазами то и дело возникала пустая султанская постель, ночная темнота, наталкивающая на страшные мысли и прекрасный образ самого Сулеймана, освещенный лунным светом. Однако как бы ни были дороги сердцу последние воспоминания, от них неожиданно пришлось отвлечься, когда в зал, позабыв, похоже, о всяких правилах, ворвались сразу несколько янычар. — Мустафа-ага, ты понимаешь, какой должна быть причина, чтобы простить вам такую дерзость?! — пылающими от злости глазами Ибрагим смотрел на пришедших, уже собираясь выставить их вон, но ага среагировал быстро. — Паша, клянусь Аллахом, именно такая причина привела меня сюда! Это дело никак не могло быть отложено, поэтому мне пришлось проявить такое невежество, но, Ибрагим Паша, Вы все поймете, если позволите мне объяснить! — Что же, говори и молись, чтобы самому не пришлось получить наказание! — все еще испытывая злость, раздражение и желание выгнать из зала всех, Ибрагим говорил спокойнее, сразу отметив про себя, что двоих янычар держат с двух сторон и на достаточном расстоянии друг от друга. — Чем провинились эти двое? — Вы правы, Паша, дело как раз в них! Их застали за страшным грехом, они опозорили весь корпус, каждого воина, всю Империю, Паша!.. — Немедленно переходи к делу, Мустафа-ага, или уходите прочь! — Ибрагим не мог и не собирался сейчас проявлять терпение, кроме того желание выслушивать все это так и не появилось, хотя проявление несправедливости он бы не допустил в любом случае. — Да, Паша, простите, я… Я даже не могу пойти к кадию, не могу смотреть ему в глаза и говорить о таком! А если и жителям станет известно, о Аллах… — снова заговорившись, ага случайно поймал взгляд Великого Визиря, после чего, на мгновение испуганно замолчав, наконец начал излагать проблему: — Паша… Их поймали, когда они были вместе! Серхат и Энгин — настоящая гордость корпуса, они… — Остановись! — резким жестом руки приказав замолчать, Паргалы снова посмотрел на виновных, в потухших глазах которых читались все дальнейшие объяснения. — Ты понимаешь, насколько серьезное это обвинение? Кто их видел, кто может подтвердить твои слова? — Все те, кто пришли со мной! Они и увели их, этих бессовестных, да покарает их Аллах! — мужчина махнул в сторону нескольких янычар, что держали несчастных, и все они хором произнесли: «Да, все так, Паша!». Ибрагим никак не ожидал ничего подобного, поэтому на несколько мгновений погрузился в нелегкие раздумья, обратив свой взор на Серхата и Энгина и не обращая внимания на Мустафу-агу, который, ожидая ответа, не решался поторопить Великого Визиря. Глядя на влюбленных, которых силой держали подальше друг от друга, Паргалы на секунду испытал чувство, напоминающее облегчение, ведь он впервые видел тех, кто являли собой «греховную» любовь и признали ее друг перед другом. Однако тут же на место облегчения пришла жалость к этим несчастным, а следом за ней — мысль о том, что на их месте мог быть он сам, а может, даже не один… — Ты прав, Мустафа-ага, об этом должно знать как можно меньше людей, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы даже слухи об этом происшествии появились в столице, — говоря все это, Паргалы уже принял решение, в правильности которого был уверен. — Совершившие этот грех, посмев нарушить указ Всевышнего, будут немедленно наказаны как можно скорее, но не привычным образом. Я назначаю закрытую казнь, которая будет исполнена исключительно в моем присутствии. — Но, Паша, разве правила позволяют… — начал было один из Пашей, за которым наперебой стали высказываться все остальные присутствующие, вынудив Ибрагима снова повысить голос, чтобы добиться тишины. — Надеюсь, никто из вас не забыл, что мое решение — это решение самого Повелителя? Если хоть кто-то здесь посмеет действовать иначе, поставив под угрозу хоть одно из моих решений, вам известно, что за этим последует. А этих двоих в темницу. Немедленно. Как ни странно, осуществлять свой достаточно рискованный план Ибрагиму удавалось гораздо легче, чем изначально казалось. Благо, деньги в этом деле решали если не все, то очень многое, а с ними проблем не возникало. Достаточно было найти подходящего человека в порту, для которого на первом месте стоит хорошая оплата, а не суть дела; а затем подкупить охранников ворот дворца и темницы и палача, что не против заработать, да и к тому же слишком дорожат собственными жизнями, чтобы выдать самого Великого Визиря. — Вы свободны, и вам нужно уходить. Быстро, без лишних вопросов, — с этими словами Ибрагим открыл дверь темницы, куда ранее велел поместить виновных. — Паша, мы ведь… Но куда… — до этого сидя на холодном полу, прижавшись друг к другу, теперь Серхат и Энгин вскочили на ноги, совершенно растерянные, но с блеском надежды в глазах, которые совсем недавно отражали лишь боль и страх. — Я же сказал, без лишних вопросов. У ворот дворца и в порту вас ждут люди, которые отвезут в безопасное место — в Паргу. Первое время вы будете находиться в старом доме моего отца, потом найдем более подходящее место, — еще не успев договорить, мужчина вручил Энгину деньги, нетерпеливо махнув в сторону выхода. — О, Паша, мы… Мы так благодарны Вам за эту милость… Чем мы сможем хоть частично отплатить Вам?.. — Энгин говорил тихо, неуверенно, но его глаза светились так же, как у Серхата, который, похоже, никак не мог отойти от шока, лишь повторяя слова благодарности. — Просто будьте счастливы и очень осторожны. А сейчас поторопитесь наконец! — Паша, скажите только, почему Вы так поступаете? — Потому что… — Паргалы на мгновение замолчал, подбирая слова, и все же сказал правду, пусть и не всю: — Настоящий грех — это погубить любовь.