Роза темного моря

За долгое время, проведенное на службе во дворце Великого Визиря, слуги относительно неплохо выучили ряд основных привычек своего господина, а повара запомнили, какую пищу необходимо готовить к его утреннему и вечернему столу. Правила, пусть и негласные, соблюдались неукоснительно, и к трапезе у Паргалы еще никогда не возникало никаких претензий, однако нынешним утром он не мог даже взглянуть на блюда, наполненные его любимыми яствами, хотя чувство голода давало о себе знать. Вины дворцового повара в этом явлении не было — попробовав пару ложек чечевичного супа, Ибрагим не заметил ни единого отличия от еды, которую привык вкушать почти ежедневно, но к горлу моментально подступила тошнота, а надоедливое мерцание черных кругов перед глазами лишило мужчину возможности видеть, что находится в его тарелке. Состояла причина в очередной ночи, проведенной, можно сказать, без сна, если не считать сном моменты, когда разум Визиря притуплялся на мизерный срок, и измученное тело растворялось в прохладе простыней, чтобы затем быть грубо выдернутым обратно, во внезапно липкую духоту покоев, словно и не было никакого успокаивающего холодка. Паргалы мог понять свою бессонницу, когда ворох мыслей не давал ему передохнуть, но вчера, вернувшись из дворца Топкапы, он нашел себя настолько обессиленным, что мечтал лишь об одном — добраться до кровати и оставить решение проблемы до утра. Сделать этого не получилось, несмотря на попытки Визиря, коим не было конца. Что-то постоянно выдергивало его из сна, и это вовсе не было страхом или тревогой. Бессонница не имела ничего общего со страдающей душой; мучилось нечто иное, и слабые волны болезненного покалывания по телу или даже под кожей ясно на это указывали. С наступлением рассвета, когда у Ибрагима закончились силы терпеть пытку в собственной постели, и он, яростно сбросив с себя одеяло, поднялся на ноги, странное ощущение отступило, но мгновенно вернулся постоянный спутник — зудящая боль в голове. Взглянув этим утром в зеркало, Паргалы увидел мужчину, будто постаревшего на пару лет. Отпечатки ужасных ночей остались под глазами в виде темных синяков, на усталом лице немногочисленные морщинки выделялись несколько сильнее, а щеки немного впали, но, тщательно умывшись ледяной водой, Ибрагиму удалось относительно избавиться от первых двух признаков хронического изнеможения. И теперь, сидя за столом и чувствуя, что как следует позавтракать сегодня не получится, Паргалы понял — еще немного, и без помощи лекаря будет не обойтись. Кроме того, день предстоял до безумия тяжелый. Вчера вечером Искандер Челеби перевернул песочные часы, чей песок отделял их с Ибрагимом от завершения смертоносной игры, и, коль Визирь не знает, с какой скоростью пустеет одна половина часов и наполняется вторая, действовать ему придется очень быстро. Однако на то, чтобы отыскать Эрдема ефенди, может потребоваться не один день. В том, что главный казначей похитил многострадального лекаря, Великий Визирь не сомневался. Ефенди может сейчас находиться где угодно — то, что в распоряжении Искандера множество домов и поместий, тоже совершенно понятно. На поиски нужно бросить как можно больше людей, приказав им не ограничиваться территорией Стамбула. Тогда, возможно, это и принесет единственный верный результат… Все же придется заставить себя поесть, в противном случае поиски точно не увенчаются успехом — полностью лишенный сил человек не сможет в полной мере воспринимать информацию. Мысли и без того превращались в один большой пульсирующий ком, а слабость так и пророчила Ибрагиму падение в обморок. Сделав большой глоток воды, Паргалы рукой подозвал к себе одну из служанок, что безмолвно стояла поодаль. — Слушаю, Паша… — мелодичный девичий голос не заставил Визиря повернуться к его источнику. — Принеси мне фрукты. Любые, — сухо проронив приказ, Ибрагим выпил еще, так и не взглянув на поспешно удаляющуюся Хатун. Если остальная еда не вызывала ничего, кроме желания отодвинуть подальше, то при мысли о фруктах Паргалы, по крайней мере, ничего похожего не ощутил, а хоть какой-то пищей насытиться необходимо. Служанка явно старалась скорее выполнить приказ. Вскоре раздался звук ее приближающихся шагов, но затем стены дворца огласил звонкий удар чего-то увесистого о пол и приглушенный вскрик девушки. Резко повернув голову в сторону, Визирь увидел поднос, ставший причиной противного дребезжания, рассыпанные в хаотичном беспорядке абрикосы и Хатун, прижимающую ладонь ко рту и с испугом глядящую Ибрагиму в глаза. — Паша, простите, я… Это получилось так неловко, я сейчас же все уберу! — от растерянности присев в поклоне, девушка скорее склонилась к полу, подрагивающей рукой притянула к себе поднос и принялась собирать фрукты, что из-за спешки снова падали на пол. — Ничего страшного. Успокойся, — безучастие сквозило из голоса Ибрагима. Провинившиеся в такой незначительной мелочи слуги никогда не становились объектом его ярости, и сейчас желания отчитывать Хатун за неосторожность не появилось, однако громкий звук упавшего подноса весьма сильно подействовал на нервы. Наблюдая за девушкой, Визирь не мог различить ее лица из-за того, как сильно она наклонила голову, но, когда все фрукты оказались на месте, и служанка, встав во весь рост, бросила на мужчину боязливый взгляд, Паргалы вспомнил, что именно ее он выгнал из покоев после предложения о массаже. Видимо, тогда бедняжка отлично усвоила урок, ибо на глаза Ибрагиму больше не попадалась. — Как тебя зовут? — Тангюль, Паша… Я служила еще Хатидже Султан, и, когда госпожа покинула дворец, я… — Я спросил лишь о твоем имени, остальное меня не интересует, — впрочем, даже имя этой Хатун не имело значения. Вопрос вырвался непроизвольно и только потому, что Визирю показалось странным не знать имена своих слуг. Точнее, служанок, ибо каждого конюха и стражника Ибрагим знал в лицо. — Паша, если позволите, я принесу еще фруктов… — Тангюль, не ожидавшая грубости после спокойного вопроса о имени, растерянно переводила взгляд от абрикосов на Визиря и уже сделала несколько шагов к выходу из зала, дабы сейчас же исправить свою оплошность, но Паргалы отрицательно качнул головой. Время в песочных часах сыпалось все быстрее. Преодолевая сопротивление организма, Ибрагим в скором темпе поднес к губам еще пару ложек супа и встал из-за стола. Слабость наступила резким приступом, и на секунду Великому Визирю показалось, что остаться на ногах сейчас не удастся, но он все же сделал решительный шаг в направлении главных дверей дворца. — Паша! — стоило Паргалы переступить порог, как перед ним возник один из конюхов и низко поклонился. — Ваши конюшни пополнились восхитительными жеребцами. Их привели очень рано, с рассветом. Я лично осмотрел каждого из них — крепкие, здоровые! Именно такие нужны Вам и Вашим воинам, Паша, — улыбка не покидала лицо этого мужчины, когда он говорил о своих подопечных, и, несмотря на ужасное расположение духа, Ибрагим не мог не улыбнуться в ответ. — Не желаете удостовериться в этом? Паргалы почти успел произнести слова отказа, но перед глазами возник облик белоснежного султанского коня, чья смерть вызвала у государя неподдельную печаль. Падишах зол на Визиря, скорее всего, он не хочет видеть его, но, быть может, смягчить его сердце получится подарком?.. Подарком, который будет многое значить для повелителя… Или стоит отбросить лирические суждения и начать завоевывать расположение Султана только после того, как основная проблема будет решена? В голове мелькнула горькая мысль — если решение обернется не в пользу Ибрагима, преподнести Сулейману в дар роскошного скакуна больше не предоставится возможным никогда. Еще вчера государь был открыт перед другом, проявляя свою скорбь… Был готов, как раньше, делить с ним свою печаль. — Что ж, пойдем. Покажешь мне новых обитателей дворца, — на этот раз оставив конюха без улыбки, Визирь быстро пошел вперед, тогда как слуга, подстроившись под его темп, шествовал поодаль. На конюшне Ибрагима и правда поджидало впечатляющее зрелище. Будучи хорошим наездником, в лошадях он разбирался, пусть и не настолько, как те, кто отдавал заботе об этих животных огромную долю времени и получал за это деньги. Шелковистая шерсть скакунов имела разнообразный, очень приятный глазу окрас. Подойдя к одному из коней, Визирь бережно дотронулся до его ноздрей, тут же с удовольствием отметив их умеренную влажность. Как минимум нескольким опасным заболеваниям этот жеребец не подвержен. — Арабские? — спросил Паргалы, отходя от коня, желая повнимательнее рассмотреть остальных. — Да, Паша. Нет лошадей лучше, чем арабские… Вам, должно быть, известно, что выносливее этой породы не найти. Их ноги, конечно, выглядят не такими крепкими, как у ахалтекинских, но за счет тонкости они помогают преодолевать куда большие расстояния, а к тому же, Вы только взгляните на их шеи… Но восторженный голос конюха уже не интересовал Ибрагима. Его взгляд упал на коня, которому, судя по размеру, еще предстояло подрасти. Он привлек внимание Визиря своим окрасом, кардинально отличающимся от остальных. Лошади вороной масти, черные, словно ночь, лишенная света звезд, и буланые скакуны, притягивающие взгляд необычайно нежным цветом шерсти, были, разумеется, прекрасны, но именно этот конь предназначался для повелителя мира. Этого жеребца, как и Алмаза, можно было обозначить словом «белый», однако язык не повернулся бы назвать его белоснежным. Отчетливо проступающие светло-серые яблоки придавали внешнему виду коня истинно волшебные переливы, отчего он казался серебристым, а черная грива идеально контрастировала с основным оттенком. — Такой окрас редко встречается у арабской породы, — задумчиво проговорил Ибрагима, оказавшись рядом с выбранным конем. — Вы правы, Паша. В основном, конечно, гнедые или рыжие… Но этот чистокровный, определенно. Лоб у него такой же вогнутый, как и у остальных, а такие могут быть только у арабов. К тому же… — Я не сомневаюсь, — усмехнувшись, Паргалы плавно провел рукой по шее коня и отступил на пару шагов под прицелом внимательного взгляда животного. Умные глаза, почти человеческие. — Сегодня он расстанется с этим дворцом. — Как же так, Паша?.. Почему? Поверьте, у этого коня Вы не найдете изъянов, он осмотрен и совершенно здоров… — Тем более. Я хочу преподнести его в дар Султану. К сегодняшнему вечеру подготовьте для коня самую лучшую сбрую. А сейчас приведи мою лошадь, — краем глаза заметив согласный поклон конюха, Ибрагим отошел чуть в сторону, отрешенным взглядом уставившись в никуда. Окружающая обстановка слилась в единое разноцветное пятно с преобладанием зеленого оттенка. Теперь в планы внесены существенные коррективы. Вместо того, чтобы сразу отправиться в город и заняться поисками, в первую очередь нужно посетить Топкапы и с целью пригласить государя на ужин. С трудом верилось, что Султан ответит на приглашение согласием, но ради шанса увидеть его, пусть и разгневанного, Паргалы готов придумывать тысячи причин и преподносить такое же количество подарков. — Паша… Вы велели прибыть к Вам утром и доложить обо всем, что удалось узнать, — от неожиданно прозвучавшего за спиной голоса Ибрагим ощутил внутреннюю дрожь. Из-за ржания лошадей и разговора конюхов, снующих туда и обратно, он упустил звуки приближения другого человека, но, еще не обернувшись, знал, кого увидит перед собой. — Я тебя слушаю, Хаял-ага, — надежда, что мужчина сообщит нечто существенное, полностью отсутствовала. Неуверенная интонация слуги выдавала его с потрохами — не таким тоном говорят люди, желающие рассказать о чем-то сверхважном. И Искандер Челеби не глуп, чтобы после ответственного вечера, превратившегося в точку отсчета, попасть в руки стражников Великого Визиря. — К сожалению, Паша, мне нечем Вас порадовать. Мы всю ночь провели около того дома, но никто так и не появился. Я лично проверил второй этаж. Там не было тела. Получается, его забрали до того, как мы пришли туда. — Ни на что иное не рассчитывал, — окинув Хаяла-агу хмурым взглядом, Ибрагим поставил ногу в стремя лошади, которую подвели как раз к моменту окончания бессодержательного и неутешительного доклада слуги. — Сейчас же с отрядом отправляйся в город. Ищите повсюду, заглядывайте в каждый угол. Сделайте так, чтобы в Стамбуле не осталось ни единого места, куда бы Вы не заглянули. Эрдем ефенди должен быть найден! Позже я лично присоединюсь к Вам, — не дожидаясь привычного «Слушаюсь, Паша», Ибрагим пустил коня галопом. Предстоящая встреча с падишахом волновала, но немного успокаивало одно — если бы Искандер уже успел привести к повелителю Эрдема ефенди, то Визирь сейчас не самостоятельно ехал бы во Топкапы, а под конвоем султанской стражи. К тому моменту, как Ибрагим добрался до дворца, а следом до покоев государя, его напряжение возросло до такой степени, что он, не сумев побороть ком в горле, даже ничего не сказал стражникам у дверей, а только выразительно посмотрел на них. Уловив безмолвное повеление, страж сообщил Сулейману о приходе Визиря, и каково же было удивление Ибрагима, когда он получил разрешение войти. Не обнаружив падишаха ни за столом, ни на диване, Паргалы прошествовал на балкон. — Повелитель, доброго Вам дня, — произнес Визирь, надеясь, что робость в его голосе осталась незамеченной, а если замеченной, то не в той мере, в какой она бушевала в душе. — Здравствуй, Ибрагим, — повторяя события вчерашнего вечера, Султан не поднял на друга взгляд, только теперь свое внимание он посвящал не работе над украшением, а книге. Усталость тенью лежала на лице Сулеймана, и Паргалы был почти уверен, что всю ночь он провел на этом балконе. — Я вновь обратился к легендам твоей родной страны, а именно к истории об Аполлоне, Адмете и Алкестиде. Несомненно, ты ее помнишь. Однажды ты спросил, длилась ли бы скорбь Адмета по Алкестиде вечно. Тебе удалось найти ответ на этот вопрос? — Нет, повелитель, — Ибрагим понимал, к чему ведет Султан, и, казалось бы, его волнение должно было возрасти, но вместо этого в сердце резким ударом вонзилась горькая обида. Слова государя произвели невообразимо болезненный эффект, но ни один мускул на лице Визиря не дрогнул. — Уповаю на то, что ответ удалось отыскать Вам. В тот же миг Паргалы пожалел о произнесенном. Пусть он не вкладывал в фразу ровно никакой дерзости, и с уст она сорвалась только по причине не сдержанных вовремя эмоций, государь мог воспринять ее именно как проявление непочтительности. Однако опасения Ибрагима оказались напрасны — вместо того, чтобы посмотреть на Визиря испепеляющим взглядом, Султан лишь захлопнул книгу, вложив в это чуть больше силы, чем требовалось, и произнес, напрочь проигнорировав финальные слова друга: — Сегодня ты пришел рано, Паргалы. В чем причина? — Повелитель… Я понимаю, что велика вероятность получить отказ, но прошу Вас оказать мне честь, приехав сегодня на ужин в мой дворец. Этим Вы невероятно осчастливите меня, — упорно глядя на падишаха, Паша надеялся уловить в его глазах хоть что-то, будь то одобрение или недовольство, но в них ледяной стеной застыло безразличие. — В свете последних событий отказ был бы логичен, Ибрагим, но у меня нет на него серьезных оснований. Пока нет, — промолвив это, Султан вновь открыл книгу и, наткнувшись, видимо, на то, чего видеть не хотел, перевернул несколько страниц. — Сегодня я посещу твой дворец. Возможно, нам будет о чем поговорить. Теперь я желаю остаться один. — Как Вам будет угодно, государь, — повторять дважды не было нужды, и Визирь, поклонившись, чего Сулейман не увидел, вновь лишив мужчину своего внимания, покинул балкон и саму опочивальню. Конечно, даже видя состояние падишаха, которое тот не пытался скрывать, Ибрагим хотел находиться рядом с ним, но понимал, что сейчас это верх неразумности, ведь, во-первых, Султан не расположен к беседе, и любое неверное слово спровоцирует вспышку раздражения, что может значительно ухудшить шаткое положение Визиря, а во-вторых, время и не думало останавливать свой ход ради прихоти грека — поиски лекаря все еще были второстепенны. Удивительно, что Челеби все еще его не привел. Ибрагим, в неизменном сопровождении стражников, быстро преодолел расстояние до города. Люди, во главе которых стоял Хаял-ага, должны были уже давно приступить к исполнению своих обязанностей, но теперь вступить в игру предстояло и Паргалы. Вряд ли результат получит существенные отличия, однако для него всегда было проще находиться в центре схватки, а не глядеть на нее со стороны. Первой идеей Ибрагима стало посещение дома Эрдема ефенди, но эту мысль он тут же отмел — стены ничего не расскажут, в отличие от людей. Наверняка кто-то что-то видел, как всегда бывает: соседи, проходящие мимо горожане… Утвердившись в этом, Паша направился прямиком к дому одного из самых известных лекарей в Стамбуле, а вернее, к тем зданиям, что располагались по соседству. Решив начать с одного ничем не примечательного дома, Паргалы громко постучал в дверь. Предпринимать вторую попытку привлечь внимание хозяев не пришлось — на пороге возник немолодой мужчина и оценивающе оглянул незваного гостя. — Приветствую, ефенди… Если ты по поводу карточного долга, то я ничего не помню! Я вчера сильно перебрал, да и если бы помнил, ничего не смог тебе отдать. Денег-то нет… — проговорив неразборчивой скороговоркой, мужчина уже хотел закрыть дверь, однако Ибрагим удержал ее в том же положении, вызвав недоуменно-испуганный взгляд своего собеседника. — У тебя есть шанс получить деньги, но только если ты правдиво расскажешь мне кое-что, — Визирь выдержал небольшую паузу и продолжил сразу после того, как глаза ефенди заинтересованно загорелись. — Эрдем ефенди ведь твой сосед. Много дней назад он пропал. Что ты можешь сказать об этом? Ты ничего не видел? — Эрдем ефенди… Прекрасный целитель, я много раз к нему ходил, когда утром с головой проблемы были… А теперь и ходить не к кому… Приходится терпеть, самому справляться, — ударившись в воспоминания, бормотал хозяин дома, но, заметив, как нетерпеливо и недовольно смотрит на него Ибрагим, быстро перешел к заданной теме. — Странно, что он исчез, и не только он. У него было двое детей. По их отсутствую я и понял, что что-то не так. Дети вечно бегали здесь, смеялись, в общем — шума было много, но вдруг стало как-то тихо. Когда я решил навестить Эрдема, дверь мне никто не открыл, хотя стучал я долго, и на следующий день повторилось то же самое. Это все, что я могу рассказать. — Благодарю, ефенди, — напряженно поморщившись, Ибрагим на шаг отступил от дома и повернул голову в сторону стражника. — Заплати ему. — Храни Вас Аллах! — кричал мужчина, принимая из рук внушительно тяжелый мешочек с деньгами, в то время как Паргалы уже шел к другому дому. Некоторые двери перед ним так и распахнулись, а те, кто открыл, не рассказали ничего нового. В ночь, ознаменованную исчезновением Эрдема, все спали и не слышали никаких подозрительных звуков. Значит ли это, что лекарь без сопротивления пошел за вторгнувшимися в его дом людьми? Вероятно. Запугали ли его? Несомненно. Разговоры с торговцами и покупателями на рынке тоже не привели ни к чему хорошему. Люди жаловались, что такой замечательный лекарь «видимо, куда-то уехал», и никакой иной информации вытянуть из них не удалось. У Паргалы почти не осталось сил, когда он решил прекратить это занятие. С утра головная боль ничуть не изменилась, и чувство голода, соединившись с тошнотой, давало о себе знать, однако не только усталость заставила Ибрагима поспешить к своему дворцу — оставалось не так долго до ужина с Султаном. Прибыв ко дворцу, Визирь с удовольствием отметил, что подготовка к вечеру шла должным образом. Служанки занимались украшением зала и зажигали свечи, а на пока что почти пустом столу постепенно появлялись любимые блюда Сулеймана. Подозвав к себе Хатун, Ибрагим приказал принести в его покои темно-синий кафтан, один из любимых. Разумеется, меньше всего повелителя будет волновать, во что одет попавший во временную немилость Паша, но ему хотелось встретить падишаха как можно лучше. Переступив порог покоев, Ибрагим сразу направился к стоящему на столе кувшину с водой, чтобы избавиться от не дающей покоя несколько часов жажды, но тут его взгляд упал на аккуратно сложенный лист бумаги. Паргалы наполнил кубок до краев, осушил его до дна в два глотка и, настороженно рассматривая письмо, развернул его. «Мой грех перед Вами столь велик, что слезы льются каждую ночь. Я должна молчать об этом, но мои чувства к Вам не позволяют более держать рот на замке. Тайна должна была уйти со мной в могилу, но я расскажу Вам обо всем. Молю Вас лишь об одном разговоре, Паша». Личность автора записки не стала для Ибрагима загадкой. Видимо, под влиянием утреннего происшествия Тангюль Хатун расчувствовалась и решилась на такой шаг. Любовные терзания служанки были Визирю безразличны, однако взыграла раздражительность — проблем и так полно, а теперь еще и это. — Паша, Ваш кафтан… — вошедшая в покои девушка поклонилась и робко протянула Паргалы одежду. Сжав письмо в кулаке, Ибрагим быстро продел руки в рукава, одернул на себе кафтан и вышел из покоев, направляясь в зал. Государь скоро прибудет, а еще нужно проверить, все ли обстоит так, как он хотел… Как оказалось, все было практически так, за исключением Тангюль Хатун, стоящей прямо около накрытого стола. Остальные служанки, как и полагалось, покинули помещение. — Паша! Я знала, что Вы сейчас придете, ждала Вас, — девушка нервно переминалась с ноги на ногу и смотрела на Паргалы с некоторой затравленностью. — Твое письмо я, разумеется, прочел, — демонстративно приподняв руку с запиской, Визирь медленно подошел к Тангюль, остановившись подле нее на расстоянии двух шагов. — Надеюсь, ты достаточно умна, чтобы выбросить это из головы, — вопросительно заглянув ей в глаза, Ибрагим плавно вложил лист в ее ладонь. — Паша, позвольте мне сказать, это очень важно!.. — Ты все уже сказала, Хатун, — с нажимом произнес Визирь и отступил, но Тангюль, надрывисто выдохнув, схватила его за рукав. — Паша, речь идет об Искандере Челеби! Послушайте меня, прошу! Я не знаю, что со мной будет, если он узнает об этом, но, как я указала в письме, молчать от чувств к Вам больше нет сил! — сказав это слишком громко, девушка спохватилась и перешла на шепот. — Он приказал мне… Запугал… Я виновата, что сразу не рассказала обо всем Вам… — так и не отпустив руку Паргалы, который, потрясенный ее словами, и сам не пытался освободить, Хатун достала из-за пояса на платье небольшой флакон. — Я должна была подсыпать Вам это в еду. Не каждый день и совсем немного, иначе Вы бы погибли… Но Искандеру Челеби нужна не Ваша смерть. Ему необходимо довести Вас до такого состояния, чтобы Вы потеряли разум, не отдавали себе отчета в своих действиях из-за боли. С каждым новым словом Тангюль, Ибрагимом завладевало все большее количество новых эмоций, и каждая из них оказывалась хуже предыдущей. Стремительно нарастающее изумление столь же быстро сменилось невероятной силы гневом, что бил через край, смешиваясь с откровенной ненавистью к проклятому предателю, по вине которого Паргалы испытал и продолжает испытывать столько мучений почти во всех возможных смыслах. Однако пусть ему и удалось выполнить часть своего плана, Великий Визирь твердо знал, что не позволит довести дело до конца, чего бы это ему ни стоило. Более того, Ибрагим готов был поклясться, что Искандера впереди ожидает жестокая и, несомненно, справедливая расплата за все, что он сделал и еще собирается совершить — это Паргалы собирался обеспечить своему врагу должным образом и в самое ближайшее время. Постепенно отходя от шока и думая о предстоящей мести, мужчина уже почти не обращал внимания на Хатун, которая, закончив говорить, едва сдерживала слезы, вероятно, ожидая теперь самую ужасную для себя участь. Конечно, слугам, допускающим хотя бы мысль о том, чтобы пойти на подобное, нет места во дворце, даже несмотря на раскаяние. Однако в данный момент сама Тангюль волновала Пашу в последнюю очередь, хотя он едва сдерживался, дабы не выместить на ней часть своего гнева, чего она определенно заслуживала. — Ибрагим Паша! — неожиданно услышанный голос падишаха словно заставил Паргалы очнуться, и он с облегчением подумал о том, что, благо, не успел ничего ответить Тангюль, ибо слишком велика вероятность, что Сулейман услышал бы его слова. Наконец освободив свою руку и резко отстранившись от служанки, Ибрагим склонил голову в приветственном поклоне, краем глаза заметив, что и девушка, разумеется, сделала то же. — Оставь нас, — спокойным, но строгим тоном отдал приказ Повелитель, обращаясь к служанке, после чего та мгновенно повиновалась, покинув обеденный зал. Теперь осмелившись посмотреть на своего государя, Паргалы с невольным содроганием увидел, что в его глазах не было и доли того спокойствия, что демонстрировал пару секунд назад бархатный голос. Всего мгновение глядя на Султана, прежде чем подойти ближе, Ибрагим успел распознать ясное ощущение того, что он видит перед собой вовсе не Сулеймана, будто бы даже и не человека — во взгляде падишаха читалось нечто звериное. Должно быть, именно так свирепый лев смотрит на того, кто ему неугоден. Неужели этот взгляд был вызван гневом на своего Визиря, и если так, то в чем причина?.. Единственное, что приходило в голову — это последующие действия со стороны казначея, но разве тогда Сулейман пришел бы вот так, вместо того, чтобы приказать, по крайней мере, бросить Пашу в темницу?.. Стараясь собраться и не поддаваться панике, Ибрагим оказался подле повелителя, который уже безмолвно протянул ему руку для поцелуя, даже не представляя, сколько значит этот привычный жест для его покорного раба. Паргалы в то же мгновение с благоговением и великой осторожностью взял ладонь в свои, бесконечно трепетно коснувшись ее губами и мечтая хотя бы еще на секунду задержаться в этом положении. Но, как только это произошло, Султан довольно грубо отнял руку, по-прежнему продолжая молчать, тем самым только подтверждая далеко не лучшие предположения Визиря. — Мой повелитель… — осторожно начал Ибрагим, надеясь изменить обстановку к лучшему. — Я безмерно счастлив и благодарен, что Вы решили принять мое приглашение. Здесь все приготовлено специально для Вас, и… — Что сейчас произошло, Ибрагим? — резко прервавший его речь вопрос застал Паргалы врасплох, и он не сразу понял, о чем идет речь, растерянно взглянув на государя. — С ушедшей служанкой, Ибрагим, что это было? — на этот раз голос мужчины звучал по-особенному холодно, и, хотя взгляд его чуть изменился, в глазах оставалось что-то, чего, кажется, следовало остерегаться. — Это… — интерес падишаха к происшествию оказался слишком некстати. Необходимо было быстро найти подходящий ответ, ибо правду сказать никак нельзя. — Мне пришлось застать эту Хатун за тем, как она обсуждала с другими девушками причину нашего с Хатидже Султан развода, и… — снова лгать возлюбленному стало невыносимо больно, однако даже часть правды могла повлечь за собой другие опасные вопросы, так что Ибрагим не мог позволить себе поступить иначе. — Я посчитал это оскорбительным для госпожи, поэтому счел нужным предотвратить подобное в будущем. — Разумеется… — губы Сулеймана изогнулись в странной, непонятной улыбке, которой удавалось пугать, сочетаясь все с тем же холодным, более не имеющим эмоций взглядом. — Конечно, все так и было, Ибрагим, я верю тебе. — произнесено это было таким тоном, что, казалось, с уст падишаха вот-вот сорвется усмешка, однако произошло обратное — непривычная улыбка неожиданно покинула лицо, и мужчина лишь повел бровью, делая это словно под впечатлением от какой-то собственной мысли. — Пойдем за стол. Как того и следовало ожидать, ужин не помог исправить положение — напряжение, возникшее с первой секунды появления Султана, продолжало висеть в воздухе, отражаясь на всем. Ибрагим, все еще не теряя крошечной надежды хоть что-то исправить, пытался разговорить падишаха, но беседа получилась сухой и немногословной, только укрепив напряженность, и у Ибрагима остался лишь один шанс как-то это изменить. — Повелитель… На самом деле, я пригласил Вас еще и для того, чтобы, с Вашего позволения, вручить Вам один подарок, который, надеюсь, Вы сочтете достойным… — уже начав сомневаться в том, что он правильно поступает, решив подарить коня после всего произошедшего, Ибрагим все равно не отступил, всем сердцем желая хоть немного порадовать Султана. — Что же, я хочу на него взглянуть, — с, как показалось Паргалы, некой долей оживленности ответил Сулейман, и Визирь поспешно сообщил, что для этого им придется покинуть стены дворца, тихо радуясь уже тому, что Султан не отверг его дар сразу. Едва оказавшись вместе с повелителем на улице, Ибрагим заметил Хаяла-агу, который шествовал прямо к нему, судя по всему, желая доложить о том, что ему таки удалось сегодня выяснить. Несомненно, каждая минута была крайне важна, но и сейчас у Ибрагима было не менее значимое дело, пусть и о новой информации он хотел узнать как можно скорее. Однако, как бы то ни было, Сулейман не должен был ничего заподозрить, посему Визирь подал слуге едва заметный знак, указывающий на то, что ему необходимо подождать и не говорить ничего сейчас, а сам продолжил сопровождать государя на конюшню. Как и требовалось, стоило мужчинам подойти к ранее назначенному Паргалы месту, конюх вывел им навстречу выбранного коня, подготовленного, как успел отметить Великий Визирь, наилучшим образом. Молодой скакун, казалось, выглядел еще прекраснее, чем утром, и уже одним своим видом был достоин падишаха, однако Ибрагим до сих пор искренне боялся того, что государь, в лучшем случае, сочтет это неудачной затеей. С плохо скрытым опасением взглянув на повелителя, Визирь едва сумел сдержать вздох облегчения — Сулейман с теплотой, которая мгновенно согрела душу грека, улыбался, подходя к лошади и рассматривая ее. — Этот конь действительно великолепен, Паргалы! — веселые нотки в голосе Султана окончательно прогнали тревожные мысли, и теперь Ибрагим сам со счастливой улыбкой наблюдал за тем, как повелитель ласково гладит своего нового коня по холке. — Вам и правда нравится, государь?.. Я надеялся, что он сможет унять Вашу тоску по Алмазу… Уверен, эта лошадь сможет служить Вам не хуже. — Я очень благодарен тебе за него, Паргалы, — оторвавшись от животного, Сулейман приблизился к другу и, к великому удивлению и еще большему счастью второго, обнял его, пару раз легко похлопав по спине. Пусть длилось это всего ничего, но для Ибрагима это было самой большой благодарностью, о которой он и не мечтал. — Повелитель… Я ведь ради Вас все сделаю, — радость, что окутала Ибрагим непередаваемым теплом после объятий, заставила его сказать лишнего, и, дабы окончательно не выдать себя, он запнулся, обратив смущенный взгляд на лошадь. — Знаешь, Паргалы… — к счастью, Сулейман, не уловил истинного смысла слов друга, и, положив руку на его плечо, все с той же довольной улыбкой смотрел на нового коня. — Я уже сейчас могу сказать, что его будут звать Грек, — с этими словами, государь снова обратил свой ясный взор на Визиря, желая увидеть его реакцию. — Хочу, чтобы это имя всегда напоминало мне о тебе. — Мой государь… — даже это Паша вымолвил с трудом, ибо слова повелителя почти что лишили его дара речи, а то, что он ощущал при этом, нельзя было назвать счастьем — чувство, что мужчина испытывал, было во много раз сильнее и прекраснее всех тех слов, что можно было подобрать. — Я не могу поверить, что Вы сочли меня достойным такой чести… Благодарю Вас, повелитель, — наконец произнеся правду, Ибрагим уже осмелился предложить падишаху остаться в его дворце до завтра, но слова об этом так и остались лишь звучать в его голове, так как Сулейман заговорил первым. — Но теперь мне уже пора, Паргалы, дела не ждут, — эта фраза мгновенно заставила Ибрагима поникнуть, проклиная все то, что снова мешает провести больше времени с Султаном, однако сейчас он ничего не мог сделать, кроме как попрощаться. — Да, повелитель, разумеется. Наблюдать, как падишах верхом на новом скакуне скрывается в ночном мраке было невыносимо, а во дворце ждал Хаял-ага, так что Паргалы устремился туда еще до того, как топот лошадей султанской стражи смолк в ушах. В зале Хаяла не оказалось, и Ибрагим, решив, что тот мог проследовать к его покоям, быстрым шагом направился туда же. Если в его руках сейчас окажется ценная информация о главном казначее, расплата наступит уже этой ночью. Но до покоев Великий Визирь не дошел. Раздался пронзительный громкий крик, к которому присоединилась череда других таких же испуганных голосов, и Паргалы, сориентировавшись, с какой стороны исходит шум, бросился туда. На полу, в окружении трех служанок, не знающих, остаться ли им здесь или побежать за помощью, в неестественной позе лежала девушка. Ее тело не выглядело так, словно она просто упала — обе руки вывернулись под под немыслимым углом, растрепанные волосы прилипли к окровавленному лицу, а платье в некоторых местах порвалось. Видимо, Хатун обладала достаточной силой, раз сумела оказать продолжительное сопротивление… Еще не подойдя вплотную и не убрав волосы с побледневшего женского лица, Ибрагим понял, кто эта жертва. Тангюль. И причина ее смерти тоже лежала на поверхности. Но кто… — Где стража?! Стража! — закричал Паргалы, своим криком заставив девушек содрогнуться. Стражники не патрулировали этот коридор — здесь располагались комнаты прислуги, но как они позволили постороннему войти во дворец? На призыв Визиря мужчины прибежали быстро, и на их лицах отразилось такое изумление, какое они при всем желании не смогли бы изобразить. — Кто входил во дворец этим вечером? Отвечайте! — Ибрагим рявкнул, отходя от тела мертвой девушки. — Только Хаял-ага, Паша, больше никто, — поспешно отозвался стражник, опустив взгляд в пол. — Хаял-ага, значит… Он еще здесь? — Нет, Паша, он покинул дворец во время Вашего с повелителем отсутствия. Ибрагим сжал челюсть так сильно, что его зубы чуть не издали скрип. Хаял-ага, кто бы мог подумать… Не подавал никаких признаков, вызывающих сомнения в его преданности! Вот только его не было во дворце, когда Тангюль выдала свой секрет. Здесь есть кто-то еще, тот, кто услышал и сообщил об этом предателю. — Обыщите окрестности. Возможно, он не успел далеко уйти отсюда. Затем приведите ко мне Матракчи Насуха ефенди, — вернувшись к Тангюль, Ибрагим взглянул на нее с мимолетной жалостью, наклонился и осторожно достал из-за пояса тот самый флакон, каким-то чудом сумевший уцелеть во время схватки. — Эту Хатун необходимо похоронить со всеми почестями. Позовите сюда лекаря, он займется ею, — дав стражникам отмашку рукой в знак того, что пока приказы закончились, Визирь повернулся к служанкам. — Теперь вы. Вы пойдете со мной. Девушки, напуганные и ошеломленные, даже не думали задавать вопросов и тем более возражать. Переглянувшись друг с другом, они пошли за Пашой, что вел их в свои покои. Ибрагим не знал, о чем думать в первую очередь, за какую мысль ухватиться — слишком много событий произошло за короткий срок, и каждое из них имело огромное значение. Раз предателем оказался Хаял-ага, никому больше Паргалы доверить дело с поиском Эрдема ефендм не сможет. Никому, кроме человека, в чьей верности можно быть уверенным до самого конца… Поэтому он и велел привести Матракчи. А сейчас главное понять, кто подслушал разговор Визиря с Тангюль. Сев за стол в своих покоях, Ибрагим смерил девушек строгим взглядом и произнес: — Вполне возможно, это дело Вас не касается. Но возможно и то, что одна из вас имеет прямое отношение к смерти Тангюль Хатун. Я узнаю, кто виновен, и наказание будет таким, какого вы не видели в самом страшном сне. Но сейчас у вас есть шанс заслужить прощение. Добровольное признание спасет вас. — Паша, клянусь, я ничего не делала! Прошу, поверьте, моей вины в этом точно нет… Я никогда не желала зла Тангюль Хатун, она была тихой и доброй… Ее смерть так меня потрясла… — мгновенно запричитала одна из служанок, умоляюще взирая на Визиря. Вторая девушка не промолвила ни слова, старательно борясь с приступом тошноты, вызванном лицезрением окровавленного тела, а третья, хоть и выглядящая ничуть не лучше остальных, подала дрожащий голос: — Она говорит правду, Паша, и я хочу сказать то же самое… Я полностью уверена в них, понимаете, мы почти всегда ходим вместе, мы крепко дружим с того дня, как оказались в Вашем дворце, и никто из них не мог… Но, возможно, мы видели что-то. Если Вы подробнее расскажете мне, в чем дело, то… — не закончив, служанка опустила голову, прижимая ладонь к разгоряченному лицу, силясь успокоиться. — Хатун, причастная к гибели Тангюль, имела некую связь с Хаялом-агой, — не отводя взгляда от этой девушки, в задумчивости сказал Паргалы, пару раз нервно постучав пальцами по столу. Лицо служанки мгновенно прояснилось после этих слов, а затем снова напряглось, словно она усиленно что-то вспоминала. — Нергиз Хатун нередко встречалась с ним, — наконец пробормотала она, вопросительно взглянув на своих подруг, которые решительно закивали. — Первое время она старалась скрыть это, но потом мы все поняли, что между ними происходит что-то… Несколько раз она уходила к нему ночью, а я лично видела их в коридоре. — Стража! — крикнул Визирь, как только служанка закончила говорить, и в комнате моментально оказались двое мужчин. — Проверьте, во дворце ли Нергиз Хатун. Оповестите меня, когда станет ясно. Лекарю скажите, чтобы явился ко мне, как закончит с покойной, — на несколько секунд прикрыв глаза, Ибрагим ощутил, что ему стоит посидеть вот так всего считанные минуты, дабы погрузиться в сон. Стук двери, оповестившей об уходе стражи, привел его в чувство. А девушки все еще были здесь. — Идите. В одиночестве Визирь пробыл совсем недолго. Сонливость еще не успела вцепиться в него с новой силой, как дверь снова распахнулась, и в покои ввалился Матракчи, вслед за которым взору Ибрагима предстали понурого вида стражники. Раскрасневшееся лицо Насуха ефенди выражало крайнее возмущение, что подтверждалось неразборчивым недовольным бормотанием, но, взглянув на Паргалы, мужчина прищурился и расплылся в пьяной улыбке. — Паша! Ваша стража совсем распустилась, — резко повернувшись к стражникам и чуть не упав при этом, Матракчи гневно покачал головой. — Схватили меня и потащили сюда, будто я бы не пришел к Вам по собственной воле! Не следует так поступать, друзья мои… — Оскорбили моего бравого воина, вот как, — понимающе взглянув на стражей, проговорил Ибрагим, затем вновь устремляя взгляд на с трудом стоящего на ногах Матракчи. Да, он не в лучшем состоянии для важной беседы и поручений, придется подождать. — Дома мы его не обнаружили, Паша. Направились в бордель, там и нашли. — Я как раз собирался уходить оттуда, Паша! — Насух ефенди воскликнул, убедительно взмахнув рукой, и, кажется, хотел сказать что-то еще, но вместо этого только громко икнул. — Завтра мы с тобой поговорим, Матракчи, — в другой ситуации Ибрагим бы мог высказать художнику, что он думает о его пьяных выходках, но сейчас тратить время на это не было смысла. — Останешься здесь на ночь. Отведите его в любые свободные покои. — Благодарю, Паша, я давно хотел переночевать здесь… Эй-эй, осторожнее, я сам дойду! — ефенди отпрянул, когда стражники попытались взять его под руки, но это вновь чуть не закончилось падением, поэтому, выходя из комнаты, Матракчи уже не сопротивлялся. Почти сразу после его ухода явились слуги, которым был поручен обыск ближайшей территории — Хаяла-агу они не нашли; а потом и те, кто проверял, во дворце ли Нергиз Хатун — ее здесь не оказалось. В этих фактах не было ничего утешительного, за исключением того, что было точно ясно, кто предоставил Хаялу-аге информацию, а значит, по поводу наличия предателей можно не беспокоиться. Ночь неумолимо достигла середины, на отдых оставалось все меньше времени, но Ибрагиму предстояло еще дождаться лекаря. Благо, он не заставил ждать себя слишком долго. — Паша, мне сказали, что Вы желали меня видеть, — поклонившись, Бурхан ефенди сосредоточенно уставился на Великого Визиря, будто пытаясь по его внешнему виду определить, что придется лечить. Лекарь был достаточно молод, и другие могли бы посчитать, что в таком возрасте он не обладает необходимым опытом для службы во дворце, но Ибрагима подкупило то, что несколько лет мужчина провел в Индии, обучаясь там искусству врачевания. — Мне нужно, чтобы ты определил, что это, — Паргалы протянул лекарю флакон с ядом. — Погибшая Хатун на протяжении долгого времени подсыпала мне его в еду. По ее словам, ей было приказано делать это не каждый день, иначе исход был бы смертельным. Подойдя к столу Ибрагима совсем близко, Бурхан ефенди принял из его рук флакон. Откупорив его, он принюхался, закрыв глаза и сосредоточенно хмурясь, затем кивнул, соглашаясь с какими-то собственными мыслями, и отсыпал немного порошка на ладонь. Прикоснувшись к веществу самым кончиком языка, лекарь замер на пару секунд, растер яд между пальцами, еще раз втянув запах, сохранившийся на подушечках, и закрыл флакон, бережно поставив его на стол перед Визирем. — Я часто встречался с подобным, Паша, и с полной уверенностью могу сказать, что это. Боюсь, девушке неправильно описали действие этого… С позволения сказать, яда. Но тот, кто приказал ей подсыпать Вам его, прекрасно знал, что из себя представляет данное вещество. Опийный мак. В Индии его почти всегда применяют для лечения, но он вызывает сильнейшую зависимость. Полагаю, в определенный момент Хатун получила бы указ прекратить давать Вам опиум. Иными словами, Вам было плохо как раз в те дни, когда она не подсыпала его. Паша… Мне следует осмотреть Вас… Понимаете, столь долгое употребление опиума может повлечь серьезные последствия для здоровья. — Только не сейчас, Бурхан ефенди, — ненависть к Искандеру кипела в крови. Враг смог подобраться со всех сторон и ударить даже таким образом. Слова лекаря, конечно, вызвали потрясение, но отнюдь не такое сильное, как все остальное, произошедшее в эту ночь. — Паша, Вы не догадываетесь, насколько опасно это может быть! Скажите, как долго Вы принимали опиум? — Ты можешь идти. Осмотришь меня завтра, — последовал твердый ответ, и лекарь, опустив взгляд, повиновался. Ибрагим же, окончательно потерявший силы и изнемогающий от дичайшей головной боли, поднялся из-за стола, слегка пошатнувшись, сбросил с себя кафтан и упал в постель. Желанное сонное забытье забрало его к себе почти моментально, но, к сожалению, продержало в своих объятиях недолго. Рассвет еще только занимался, когда Паргалы, чья боль отступила разве что совсем чуть-чуть, открыл глаза. Ночью он сильно вспотел — одежда прилипла к телу, и Ибрагим, встав с кровати, позвал служанку и приказал ей подготовить хамам. Тщательно вымывшись, тем самым приведя себя в порядок, Визирь вернулся в покои, где его ждала новая одежда. Облачившись в нее, он сделал пару шагов к двери, чтобы пойти в зал и позавтракать, но, вдруг замешкавшись и поджав губы, подошел к рабочему столу, на котором находится флакон с опиумом. По словам лекаря, ему станет легче, если он примет немного… Уже протянув руку, Ибрагим резко одернул себя и быстро покинул комнату. Нет, он не должен поддаваться уловкам Искандера Челеби. Ни за что. Обеденный зал встретил Великого Визиря уже накрытым столом. Видимо, то, что Матракчи ночевал во дворце, не ускользнуло от внимания служанок, ибо столовые приборы они разложили на двоих. Заняв свое место, Паргалы сразу приступил к трапезе, преодолевая неизменное чувство тошноты. Играть по правилам Искандера? О нет. Ибрагим доедал баранину с сухофруктами, когда в зал, низко опустив голову, вошел Насух ефенди. — Доброго тебе утра, Матракчи, — нарочито громко поприветствовал Визирь, наблюдая, как друг морщится от головной боли. — Присоединяйся. — Здравствуйте, Паша… О Аллах. Только Ему и известно, как мне стыдно перед Вами, — бормоча виноватым тоном и прижимая руку к груди, ефенди с тяжким вздохом подошел ко столу и сел по левую руку от Паргалы. — Благодарю Вас… — Я не собираюсь тебя отчитывать, Матракчи, не бойся, — с улыбкой, что в миг отозвался болью в виске, сказал грек, наблюдая, как художник залпом выпил воду. — И за это благодарю, — упорно не глядя Ибрагиму в глаза, Насух взял бурекас и нерешительно откусил. — Паша, я… Надеюсь, я не сказал Вам ничего плохого ночью? Я совсем не помню, что происходило, кроме того, как Вы отправили меня спать. — Нет, Матракчи, ничего. Но теперь тебе придется напрячь память и запомнить все, что я скажу. Ты единственный человек, которому я могу доверять, и только ты справишься с этим делом. — Конечно, я Вас внимательно слушаю, — тут же отозвался ефенди и наконец соприкоснулся с Визирем взглядом. По мере того, как Ибрагим рассказывал художнику обо всем, что произошло с Искандером Челеби, Матракчи приходил в себя. Кубки с водой, что он непрестанно осушал, и вкусная еда ликвидировали последствия бурной ночи в борделе, и в глазах Насуха вместо усталости появилось осмысление еще до того, как Визирь дошел до середины рассказа. — Эрдем ефенди был хорошим человеком, — проронил художник, когда Паша закончил. — Я к нему ходил по утрам, когда… — Да, я знаю, когда с головой проблемы были, — отмахнулся Ибрагим, вызвав у Насуха удивленный взгляд. — Верно, Паша… Я сделаю все, чтобы его найти. Благо, среди Ваших стражников есть отличные люди, с которыми мы иногда собираемся в… — поймав на этот раз удивленный взгляд Паргалы, Матракчи прервался. — Ну, в общем, я хорошо знаю некоторых!.. С Вашего позволения, они бы отправились на поиски со мной. Им точно можно доверять. — Мое позволение ты получаешь, разумеется. — Как я понял, времени очень мало. Мы приступим сегодня же. Только чего же Челеби ждал, почему не привел Эрдема ефенди к повелителю раньше? — Я думаю, он надеется, что я добровольно отдам государю печать, — при мысли об этом Ибрагим невольно сжал кулак. — Но этого он не добьется. — Вы уже столько раз одерживали победу даже над самой смертью, Паша. Все получится и на этот раз, — Насух ефенди почему-то понизил голос и снова опустил взгляд. Рука, до этого сжимавшая кубок, безвольно опустилась. Взирая на Матракчи, Ибрагим едва не поддался желанию поблагодарить его за эти слова, сказанные действительно искренне — интонация не оставляла в этом сомнений, но что-то остановило Визиря, и он только опустил руку ему на плечо, ободряюще встряхнув. — Паша, простите, если моя просьба прозвучит неуместно, но… Нет, что же это я, нужно отправляться в город!  — Говори, что за просьба, — Визирь ухмыльнулся, видя столь сильную растерянность на лице Матракчи. Даже если просьба правда окажется неуместной, Паргалы заранее знал, что исполнит ее. — Ну же. — Я бы очень хотел прокатиться на лошади… Соскучился по ощущению ветра в ушах, скорости. Я ведь только в походах оказываюсь в седле. Признаться, этого мне не хватает, — напряженное выражение лица Матракчи подсказывало, что он уже приготовился услышать отказ, и в его глазах отразилось недоумение, когда Ибрагим встал из-за стола и зашагал к выходу из дворца. — Пойдем за мной, Насух ефенди, — пусть проблема с недостатком времени оставалась актуальной, Визирь не мог отказать в таком простом желании человеку, который в очередной раз подтвердил, что он и только он заслуживает доверия. — Выбирай, — сложив руки за спиной, достигнув конюшни, Ибрагим с удовольствием наблюдал новый приступ изумления художника. — Вот этот дружок мне как-то сразу приглянулся, — Матракчи указал на черного скакуна, и конюх, уловивший этот жест и последовавший за ним кивок Визиря, вывел коня из стойла. — Мою лошадь тоже подготовьте, — отдав приказ, Паша со стороны смотрел, как конюхи несут для животных сбрую, но мысли его были отсюда очень далеки. Они обращались то воспоминаниями о теплых моментах, проведенных с повелителем, то в ужасные картины того, что произойдет, если Матракчи не сможет отыскать лекаря. Погруженный в размышления, Ибрагим толком не помнил, как оседлал лошадь и вместе с художником помчался вперед. Верховая езда ничуть не отвлекала от накопившейся в сердце тяжести, но, изредка поглядывая на Насуха, Паргалы подмечал его радость. Прогулка не могла продолжаться долго, и через некоторое время мужчины пустили коней в направлении дворца. Визирь, ехавший впереди, подумал о предстоящем осмотре у Бурхана ефенди, как вдруг сзади прозвучал короткий крик, и черный жеребец, принадлежащий Матракчи, устремился вперед. Без всадника в седле. Остановив свою лошадь и спешившись, Ибрагим скорее подошел к пребывающему в полнейшем недоумении художнику и протянул ему руку, дабы помочь встать. — Как это получилось, Матракчи? Ты в порядке? — Паргалы бегло оглядел друга на предмет повреждений. Кажется, пострадала только запыленная одежда. — Я и сам не понял, Паша. Видимо, лучше мне отказаться от конных прогулок после… Ну, таких ночей. Оставшуюся часть пути до дворца пришлось преодолевать пешком и довольно неспешным шагом, благо, идти оставалось недолго. Одной рукой ведя свою лошадь, другую Ибрагим держал наготове, дабы, в случае повторного ухудшения состояния Матракчи, шедшего совсем рядом, вновь помочь ему. Конечно, будь последствия падения с коня серьезными, это стало бы видно сразу, однако вероятность очередного происшествия была совершенно ни к чему. Достигнув места, которое мужчины ранее покинули верхом, Паргалы, вручив конюху свою лошадь, обернулся к Насуху ефенди, желая отпустить добродушную шутку о произошедшем, но неожиданно для себя осекся. Остановил его взгляд друга, что, видимо, тот просто не успел спрятать… Визирь заметил его лишь на секунду, прежде чем Матракчи поспешно опустил глаза, уставившись себе под ноги, но даже одного мгновения хватило для того, чтобы понять — Ибрагиму не показалось, будто он увидел нечто странное! Художник сейчас взирал на него именно так, как он сам смотрел на Сулеймана… Не знай Паргалы, что творится в душе, когда глаза выдают подобное, он бы и не обратил никакого внимания, но ему прекрасно было это известно. Подтверждал невольно эту внезапную догадку и сам ефенди, теперь старательно не встречаясь взглядом с Пашой, да и просто не отрывая его от земли. Но как такое может быть?.. Неужели художник страдал от тех же чувств, что и Паргалы, но по отношению к Султану?.. — Паша… — первым прервал не слишком долгую, но напряженную паузу Насух ефенди, опустив голову. — Еще раз простите меня за все эти неудобства, и теперь, думаю, мне пора идти… И не беспокойтесь, я в полном порядке!.. — последнюю фразу мужчина выпалил поспешно, вероятно, намереваясь уйти отсюда поскорее. — Что же, иди, Матракчи, да хранит тебя Аллах… — не сумев скрыть задумчивости в голосе, протянул Ибрагим, наблюдая за тем, как художник, поклонившись, направился в сторону ворот. Еще некоторое время стоя на том же месте, Визирь все вспоминал взгляд друга, обращенный на него. Возможно, несмотря на прежние мысли, ему действительно только показалось?.. В это верилось крайне слабо, но думать так оказалось куда проще. В ином же случае он никак не мог помочь Матракчи, ведь для тех, кто смотрит так, есть лишь одно спасение — ответные чувства, но сердце Паргалы было занято другим. Навсегда.