Красавица и Волан-де-Морт

      Тем временем не только у Гермионы были неприятности. Ее отец, Морис, не в самом трезвом уме и не в самом добром здравии, вернулся в город, где собирался немедленно устроить переполох. Он надеялся поднять на ноги всех жителей, одолеть несносное чудовище и забрать любимую дочь домой. Но улицы были пусты. Метель с неистовством любящей бабушки укутывала улицы снегом, и люди прятались от бушующей стихии в тепле и уюте. Но Морис не отчаивался. Он знал, где сейчас собрались главные вояки в городе. Все свободное время они проводили в таверне, а в такой холод наверняка сидели там и пили грог, обсуждая лихие подвиги и хорошеньких девушек. Морис закутался в обрывки накидки и мужественно двинулся наперерез метели.       Когда он добрался до таверны, городом полностью завладела зима, а сам Морис не чувствовал ни рук, ни ног и уже даже не мог понять, холодно ли ему или он, быть может, давно умер. И все же приветливые огни таверны пробудили в нем задремавшие было страхи. Он в мгновение ока взлетел по ступенькам и, распахнув дверь, ввалился внутрь — в спасительное тепло. Туда, где были люди, способные защитить его дочь.       Как раз в это время небезызвестный Гастон, закинув ноги на приземистый стул с мягкой обивкой, неспешно потягивал вино и глядел на камин. В принципе, он неплохо проводил время, но сам так, конечно, не считал. Его счастье было омрачено резким и решительным отказом Гермионы. Это был самый настоящий позор! Он твердо знал, что способен шутя завладеть сердцем любой юной девы. Стоит только немного поиграть мускулами, улыбнуться, продемонстрировать силу и удаль — и она уже у твоих ног… Но только не Гермиона. Она была невообразимой чертовкой. Она столько раз унижала его своим бесконечным «нет», и его терпение решительно подходило к концу! Гастон твердо решил, что теперь не спустит ей это с рук. Она еще поплатится за ошибки и непременно станет его женой, хочет она того или нет. Гастон удовлетворенно улыбнулся. Ему нравилось тешить самолюбие ощущением собственного могущества. Он так увяз в мыслях о собственных силе и хитрости, что невольно подпрыгнул, когда в таверну влетел до смерти бледный и растрепанный Морис, не способный ни слова внятно сказать.       — Гермиона, — выдохнул он, кода наконец обрел дар речи. — Помогите мне!       Все взгляды, до того в восхищении направленные на Гастона (он в этом не сомневался), обратились на Мориса, стоявшего в дверном проеме. Хозяйка таверны ойкнула и уронила кружку с пивом, но никто даже не взглянул в ее сторону.       — Морис? — изумленно спросил ее муж, протиравший за стойкой стакан.       И Морис ожил. Он подбегал к каждому посетителю таверны, тряс людей за плечи и с безумным отчаянием заглядывал им в глаза, надеясь разглядеть хотя бы крошечную искорку понимания. Но все смотрели с недоумением и ничего не могли понять.       — Он схватил ее! — в отчаянии кричал Морис. — Он схватил ее и заточил в башне! Гермиона в беде! Помогите мне спасти ее! Он убьет ее, или она просто навечно останется его пленницей… Скорее, нам нельзя терять ни минуты!       — Да о ком ты говоришь, безумец? — гневно вопросила хозяйка таверны, раздраженно сметая с пола осколки кружки.       — Как это — о ком? — взвился Морис. — О нем! О чудовище!       В таверне воцарилось молчание. В наступившей тишине было слышно, как скользит по стакану тряпка.       — О чудовище? — наконец переспросил Гастон. — Вот уж и впрямь, безумец! Скажи на милость, мой дорогой Морис, какие чудовища могут возиться рядом с нашим городом, когда я своими руками нашел и уничтожил каждое?       Люди одобрительно загудели, выражая полное согласие с Гастоном. Его доводы выглядели убедительнее, чем панические крики обезумевшего старика. Морис в отчаянии схватился за голову, но не оставил попыток докричаться до горожан.       — Это отвратительное чудовище с ликом змеи! — выпалил он, воздев к потолку руки.       Лицо монстра до сих пор стояло перед его глазами. Он хотел, чтобы люди поняли, с каким ужасом пришлось столкнуться его беззащитной дочери. Он ждал, что они немедля возьмутся за ружья и мечи и все вместе двинутся к замку Чудовища. Но люди только смеялись, весело переглядывались и крутили пальцем у виска.       — Оно, конечно, большое? — вкрадчиво спросил один.       — Не большой, — выдохнул Морис. — Но ужасно высокий!       Вообще говоря, для него почти все люди считались ужасно высокими, ведь сам он особенно ростом не вышел. Люди засмеялись пуще прежнего.       — Говоришь, с ликом змеи!       — С ликом змеи, — подтвердил Морис. — Глаза красные, хищные, а губы тонкие и бледные… С лысой головой, весь бледный, как смерть! И еще у него нет носа.       Гастон смеялся громче всех.       — У него вместо носа прорези, как у змеи, — добавил Морис с тоской, но никто его не услышал.       Отсмеявшись вволю и подождав, когда это сделают остальные, Гастон властно положил ногу на ногу и снисходительно взглянул на Мориса сверху вниз. Старик едва ли не ползал у него в ногах, и это поднимало Гастону настроение, изрядно подпорченное отказом Гермионы.       — Ладно, Морис, — небрежно сказал Гастон, с преувеличенным интересом рассматривая свои пальцы. — Мы поможем тебе.       — Правда? — обрадовался Морис. — О, спасибо, спасибо!       Он благодарил все время, пока посетители таверны волокли его к двери, и даже тогда, когда его беспощадно бросили за порог. Морис совсем потерял рассудок от страха за дочь и даже не понимал, насколько жестоко с ним обошлись эти люди и что они не собираются ему помогать. Он просто стоял у двери и повторил: «Спасибо, спасибо», содрогаясь от холода и ветра…       Шум в таверне постепенно стих, и Гастон остался наедине со своими мыслями. Рядом крутился верный Лефу, беззаботно насвистывая глупую навязчивую песенку, а вот Гастону было совсем не до веселья. Он погрузился в раздумья: ровно настолько, насколько позволял это сделать его не приспособленный под размышления мозг. Наконец лицо его исказила хитрая усмешка, и он негромко позвал Лефу. Когда слуга приблизился, Гастон понизил голос до заговорщицкого шепота.       — Кажется, у меня появилась идея, как я могу заставить Гермиону выйти за меня замуж! Ты сам видел, ее папаша — сущий безумец. Так вот, родился у меня один замечательный план…

* * *

      Не только у Мориса не складывалась жизнь. Волан-де-Морт вернулся в свои мрачные владения в самом скверном расположении духа. Настежь распахнув двери, он стремительно прошел в комнату и остановился у окна, со свистом вдыхая и выдыхая воздух. В его жилах все еще бурлил гнев. Как смела эта девица разговаривать с ним в таком тоне?! Он ходил взад-вперед, заложив руки за спину, и громко говорил сам с собой.       — Что я делаю не так? — шипел Волан-де-Морт, то и дело обращая взор на яростную метель за окном. — Я сделал все, как мне говорили! Я был вежлив? Был. Обходителен? Вне всяких сомнений. Я проявил себя, как истинный джентльмен, я даже улыбался, а что получил взамен? «Ах, не хочу, не буду, я такая вся из себя, а вы меня недостойны». Тьфу!       Он остановился и сердито взглянул на прекрасный цветок, парящий в воздухе над столом. Это была алая роза с нежными и тонкими лепестками. Казалось, лишь одно легкое дуновение ветра — и они облетят в мгновение ока. Наверное, именно поэтому сверху роза была накрыта прозрачным колпаком. Никто не мог прикоснуться к ней, но и она не могла лишиться своей первозданной красоты. Роза светилась мягким и теплым светом, но он не успокаивал, а напротив, заставлял сердце биться только чаще. И все же лорд Волан-де-Морт не мог оторваться от созерцания этого необыкновенного чуда, причины всех его страданий! Он с трудом отвел взгляд и взял со стола серебряное зеркало.       — Покажи мне ее, — велел он.       Поверхность зеркала вспыхнула зеленым светом, и вместо отражения уродливого лица появилась картинка. Гермиона сидела на кровати, скрестив руки на груди, и недовольно слушала мадам де ля Гранд-Буш. Непритягательный облик шкафа никак не сказался на темпераменте этой дамы. По-свойски присев на край кровати, мадам убеждала Гермиону, что хозяин — то есть, лорд Волан-де-Морт — не такой уж и плохой человек. «Ты просто плохо знаешь его! Вот увидишь, стоит тебе познакомиться с ним поближе…» Но Гермиона решительно отвернулась и проговорила: «Я не хочу знать его! Я вообще не хочу иметь с ним дело! Он заточил здесь моего отца, которому просто нужен был приют на одну ночь, он не дал мне попрощаться с ним, он был груб и жесток, и он такой со всеми, кого встречает на своем пути. Я не желаю иметь ничего общего с этим… чудовищем».       Картинка угасла.       Волан-де-Морт готов был взвыть от боли, но стиснул зубы и промолчал. Слова Гермионы ударили его по самому сердцу, а ведь он подозревал, что оно давным-давно зачерствело настолько, что попросту не способно ощущать боль. Что же, он ошибался. Он уже не чувствовал себя разгневанным. Зато ощущал себя виноватым.       — Бесполезно, — сказал он не то самому себе, не то поникшей алой розе. — Все бесполезно! Она видит во мне только Чудовище, и она права. Права от начала и до конца. Я — Чудовище и есть.       Он положил зеркало обратно на стол и закрыл лицо руками.       — Безнадежно, — выдохнул он.       А тем временем нежный розовый лепесток сорвался вниз и мягко, как снежная пушинка, опустился на стол.

* * *

      Это был день всеобщего страдания. Гермиона, между прочим, тоже проводила время не слишком весело. Она была упряма и своенравна, а потому своего решения менять не собиралась, но одиночество вгоняло ее в тоску. Конечно, с ней разговаривала мадам де ля Гранд-Буш, оказавшаяся бывшей оперной певицей. Одинаковые песни на высоких нотах порядком приелись за последние часы и больше не радовали слух, хотя пела мадам Шкаф действительно прекрасно. Поначалу Гермиона думала, что сумеет вынести заточение. Но потом поняла, что отчаянно хочет есть и не может больше ни минуты усидеть на месте. Поэтому, как только мадам задремала, она тихонько отперла дверь и на цыпочках вышла в коридор.       Похоже, стояла глубокая ночь. В замке было тихо, словно он и не был населен ожившими предметами самых разных форм и размеров. Никто не окликнул Гермиону, так что она украдкой спустилась по лестнице в холл. На секунду она, не сдержавшись, замерла у дверей, но в ту сторону лучше пока было даже не смотреть. Слишком велик был соблазн сбежать из замка и тем самым нарушить слово, данное Чудовищем. Гермиона ненавидела его всеми фибрами души, но не могла себе позволить оказаться бесчестной. Поэтому она решительно тряхнула волосами и свернула на кухню, где под покровом ночи миссис Поттс укладывала непоседливого Чипа спать.       — Ну-ка, полезай в буфет! — приговаривала она, подталкивая его носиком. — Пора баиньки!       — Я вовсе не хочу спать, мам… — сонно бормотал Чип, хотя и бессовестно клевал носом.       — Очень даже хочешь, — ласково сказала миссис Поттс, бережно прикрывая дверцу буфета. — Спокойной ночи, Чип.       — Спокойной ночи, мам…       Глаза малютки Чипа закрылись, и он мирно уснул. Гермиона улыбалась, наблюдая это невероятное зрелище. Она не решалась зайти, боясь испугать маленьких обитателей замка, а они не замечали ее и потому принялись обсуждать происшествие перед ужином. Больше всех ворчала плита. Кроме глаз, бровей, носа и рта у плиты были даже усы, и потому Гермиона не удивилась, когда она заговорила глубоким басом:       — Мой шедевр кулинарии пропал зря! — в сердцах воскликнул он с легким итальянским акцентом. — Я столько времени потратил на его приготовление, а толку? Все, все напрасно!       — Старый ворчун, — выдала миссис Поттс, сердито перепрыгивая на стол. — Этот день для всех нас был очень тяжелым! Уж можешь мне поверить.       Повар-плита только пробормотал нечто невразумительное в ответ.       — А по-моему, девчонка просто заупрямилась, — выдали старинные настольные часы — это был, конечно, наш знакомец Когсворт. Он любовно сложил двадцатое полотенце и уложил его в шкаф. — Он ведь даже сказал «пожалуйста»!       — Когсворт, милый, — мягко возразила миссис Поттс, — одного «пожалуйста» недостаточно. Главное — это та доля искренности, которую ты вложил в это слово. Хозяину нужно научиться держать себя в руках и обуздывать свой нрав. Иначе он…       В этот момент Когсворт обернулся и тихонько икнул, заметив Гермиону.       — Как же я рад видеть вас здесь, мадемуазель! — нарочито громко произнес он.       Миссис Поттс тут же замолчала, и Гермионе почудилось, будто от нее скрывают важную тайну. Но она решила, что ссор с обитателями замка на сегодня достаточно, и расспросы можно отложить в долгий ящик.       — Меня зовут Когсворт, я местный мажордом, — официально представились часы, любезно кланяясь гостье.       Гермиона присела в реверансе и хотела ответить, но перед Когсвортом тут же нарисовался элегантный канделябр с очаровательной улыбкой бывалого ловеласа. Он нежно взял ладонь Гермионы двумя крайними рожками. Средний, самый высокий служил ему и телом, и головой. Канделябр бережно коснулся руки Гермионы восковыми губами и представился:       — Люмьер к вашим услугам. Вы очаровательны, chéri!       — Хватит, — шепнул Когсворт, намекая Люмьеру, что тот держит руку гостьи слишком долго. — Мадемуазель, мы можем сделать ваше пребывание в этом замке более… приятным. Чего изволите?       — Я немного голодна, — смущенно призналась польщенная Гермиона.       — Голодна? — воскликнула миссис Поттс. В ней сразу же проснулся материнский инстинкт. — Бедная девочка! Ну-ка, господа чашки, дружно просыпаемся. Чип, тебя это не касается.       Маленький Чип успел уснуть глубоко, а потому пробормотал что-то неразборчивое и отвернулся к стенке.       — Миссис Поттс, — вкрадчиво заговорил Когсворт, — может, нам не стоит… Вы что, не помните, что сказал хозяин?       — Вздор и глупости! Ерунда чистой воды! Пока я живу в этом замке, здесь никто не будет голодать, — решительно заявила миссис Поттс.       — Ладно, — неохотно согласился Когсворт. — Эй, дайте стакан воды и кусок хлеба этой достопочтенной мадемуазель.       Люмьер вздернул брови и приобнял друга там, где у него могли бы находиться плечи.       — Когсворт, что с тобой? Гермиона ведь не наша пленница! Она гостья. И относится мы к ней должны, как к гостье.       — Но хозяин… — неуверенно забормотал Когсворт.       — А он ничего и не узнает, — хитро отозвался Люмьер.       Когсворт с сомнением поморщился, но под многозначительными взглядами миссис Поттс и Люмьера быстро сдался. Непонятно, что подействовало сильнее: сопереживание или легион чашек, выстроившихся за миссис Поттс.       — Ладно, — вздохнул он. — Но если что, я к этому не имею никакого отношения!       Пожалуй, Гермионе никогда не доставалось столько внимания, особенно от галантных волшебных предметов. Когсворт и Люмьер тут же засуетились, призвав на помощь все кухонное братство. А насчитывало оно бессчетное количество ложек, вилок, ножей, тарелок… Глаз не успевал уследить за их молниеносными перемещениями по кухне. Миссис Поттс позаботилась о горячем чае, а кухонная утварь под чутким руководством Когсворта и Люмьера выстроила на столе целую пирамиду удивительных блюд, таких ароматных и вкусных на вид. Этого было много, слишком много, и Гермиона была так благодарна им, что не уставала благодарить на протяжении всего ужина. А троица благодушно улыбалась, даже вечно настороженный Когсворт, который так боялся разозлить хозяина.       — Теперь вам пора спать, мадемуазель, — тем не менее, заявил он, как только Гермиона наелась.       — Ох, — Гермиона улыбнулась, — я теперь даже так сразу и не усну! Ведь я впервые в заколдованном замке.       Когсворт и Люмьер встревоженно переглянулись и нервно захихикали, явно пытаясь сделать вид, что замок вовсе не заколдован, а разумные вещи, способные вести себя, как люди — в порядке вещей.       — Дорогая, кто вам сказал, что он заколдован? — криво улыбнулся Когсворт.       — Никто не говорил. Я сама догадалась. Это дело нехитрое. Многие вещи в этом замке заколдованы. Они говорят и ведут себя, как люди, из чего я делаю вывод, что они люди и есть, только ставшие предметами: чайником, канделябром, часами, тарелками, чашками… Полагаю, заклятие застигло вас всех врасплох. Вы не знаете, как снять его, и теперь надеетесь только на чудо. Хотела бы я знать, на какое?       Люмьер и Когсворт потрясенно молчали. Только миссис Поттс сказала:       — Вот это да! — на что Гермиона скромно развела руками.       — Я хочу осмотреться здесь, — осмелела она, поднимаясь с кресла.       — О, мадемуазель, желаете небольшую экскурсию? — воодушевился Люмьер.       — Нет! — резко вскинулся Когсворт. — Я против! Ты ведь знаешь, Люмьер, есть места, в которые ей заходить не следует. Я против того, чтобы она слонялась по замку в одиночестве. Хозяин будет зол.       — А кто сказал, что я буду в одиночестве? — притворно удивилась Гермиона. — Я ведь хотела попросить вас показать мне замок! Ведь вы наверняка знаете о нем так много всего!       — Это правда, — на миг призадумавшись, расцвел Когсворт. — Хорошо. Я проведу вам экскурсию.       — Вот спасибо! — обрадовалась Гермиона.       Ее уже тянула вперед жажда знаний. Ей хотелось выведать историю каждого камня этого замка, всех его коридоров и залов, удивительных вещей, спрятанных в его глубинах. Миссис Поттс осталась руководить процессом намывания посуды, а Когсворт и Люмьер отправились вместе с Гермионой. А она впервые за время пребывания в замке смогла даже почувствовать себя счастливой: ее вкусно накормили до отвала, ей обещали показать замок и рассказать о нем, а еще она, кажется, завела новых друзей.       Конечно, это было совсем не похоже на прежнюю жизнь, но если так разобраться, у Гермионы никогда прежде не было настоящих друзей. Или… или все-таки были? Гермиона никак не могла понять. Она решительно не могла вспомнить, с кем, кроме отца, ее связывали теплые отношения. Она неплохо ладила со многими жителями города, но настоящих друзей среди них не было. И все же ее не покидало ощущения, что давным-давно, за границей снов, ее окружали люди, которым она беспрекословно могла доверить жизнь. Этих людей она очень любила и называла своими лучшими друзьями. Ей казалось, она может даже вспомнить их имена: совсем несложные, но такие родные…       «Что за глупости? — рассердилась на саму себя Гермиона. — Я выдумала их, начитавшись книг. Люмьер, Когсворт и миссис Поттс — вот мои новые друзья. А старых никогда не было».       Решив так, она с чистым сердцем последовала за своими провожатыми в мир историй и тайн.