Красавица и Волан-де-Морт

      Сколько же тайн хранил этот древний замок! Гермиона без устали крутила головой, чтобы подробнее рассмотреть то рыцарские латы, то старинную живопись, то изумительную резную мебель. От такой неописуемой красоты захватывало дух. Занудное бормотание Когсворта о стиле рококо и псевдофасадах она слушала вполуха, с удивлением и восторгом вглядываясь в портреты знатных господ и королей всех династий. Она сама не успела заметить, как любопытство увлекло ее к старой крутой лестнице, той, что вела в запретное крыло… Не замечая окликов, она поднималась по ступенькам, точно околдованная, и ей казалось, будто она не впервые нарушает правила и проникает туда, где ей находиться не положено.       А, Муфалда! Вас Трэверс послал, так?       Гермиона вздрогнула и обернулась, пристально взглянув на попутчиков: галантного Люмьера, нервного Когсворта и всецело довольного жизнью пса, ставшего по воле заклятия лохматой скамеечкой для ног. Шепоток в самом темном уголке сознания пропал.       — Это вы сказали? — требовательно спросила она, и голос ее слегка дрожал.       — Что именно? Последние несколько минут мы только и делаем, что зовем вас, мадемуазель!       — Вы сказали что-то про Муфалду? И про Трэверса?..       Люмьер и Когсворт обменялись озадаченными взглядами и замотали головами, а скамеечка для ног вопросительно тявкнула и заскулила. Когсворт сердито на нее шикнул.       — Мы ничего такого не говорили, мадемуазель, — обеспокоенно ответил Люмьер. — Вы слышали чей-то голос?       — Может, это хозяин? — испуганно прошептал Когсворт. — Тогда нам следует немедленно отсюда уйти!       — Нет, — решительно закачала головой Гермиона. — Это был женский голос, и принадлежал он скорее какой-то жабе.       Гермиона повернулась обратно к лестнице, и шепотки в ее голове возобновились. Теперь она не различала отчетливых фраз, но ощущала, что таинственные голоса зовут ее наверх. Заглянуть за запретную дверь, посмотреть, какие тайны скрываются за ней, что таит в глубинах замка лорд Волан-де-Морт. Люмьер и Когсворт обеспокоенно заерзали, и пока Гермиона сомневалась, перегородили ей проход наверх.       — В западном крыле нет ничего интересного, — поспешно затараторил Когсворт. — Совсем ничего! Там темно, мрачно, сыро… И вообще это крайне несимпатичное место! Может, мадемуазель хочет взглянуть на… э-э… что-нибудь изысканное и утонченное? У нас есть превосходные гобелены, относящиеся к…       — Конечно, — не слушая его, отозвалась Гермиона и, легко перешагнув их с Люмьером, оказалась на ступеньку выше. — Потом посмотрю.       — А… а… — от ужаса Люмьер даже стал заикаться. — Может, мадемуазель хочет взглянуть на наши сады? Или нашу… нашу… библиотеку? — уже в отчаянии предложил он, заламывая руки-свечки.       Глаза Гермионы вспыхнули, она наклонилась поближе к Люмьеру и с интересом спросила:       — Здесь есть библиотека?       — О, да! — Люмьер, обрадовавшись, заговорил несколько громче, чем следовало. — В нашем замке просто прекрасная библиотека! Великолепная библиотека! Там десятки книг…       — Сотни книг! — подхватил Когсворт.       — Тысячи превосходных книг! — воскликнул Люмьер, лихо спускаясь по крутым ступеням лестницы.       Приобняв Когсворта за плечи, он радостно поскакал по коридору, продолжая петь дифирамбы местной библиотеке. За ними, возбужденно гавкая, неслась скамеечка для ног. Гермиона проводила их взглядом и снова посмотрела наверх, в мрачную темноту второго этажа. Оттуда по-прежнему доносились шепчущие голоса, которые так и звали коснуться секретов, спрятанных в западном крыле. У нее больше не осталось никаких сил, чтобы сопротивляться их зову. Выдохнув, она медленно зашагала вверх, с каждой новой ступенькой все глубже погружаясь в тайну замка, где жил лорд Волан-де-Морт.       Западное крыло действительно было темным, мрачным и сырым. Воздух был затхлым, спертым, словно коридоры и залы здесь сроду не проветривались. Ни один факел не горел, а если через щель между гардинами все же проникали робкие лунные лучи, они непременно выхватывали из темноты ужасные статуи чудовищ и жуткие портреты. Гермиона скользила по ним взглядом, содрогаясь, и не останавливалась. Ей казалось, стоит замереть хотя бы на секунду, и ее сзади схватят сильные лапы со смертоносными когтями. Она прошла мимо осколков вазы и разбитого зеркала, взглянув на него лишь на мгновение: а вдруг за спиной покажется чья-нибудь тень?       И вот она наконец очутилась у дверей. Их ручки были сделаны в виде змеиных голов. Было страшно даже прикасаться к ним, и все же Гермиона поборола страх и потянула одну из створок на себя. Пахнуло пылью, старостью и отчаянием. Взору Гермионы предстала необитаемая комната — настоящие руины прежней жизни Волан-де-Морта. Некогда, похоже, эта комната была его покоями: поднырнув под порванный балдахин, Гермиона прошла мимо жалких остатков кровати. Все вокруг находилось в разрушенном состоянии: разбитые вазы, зеркала и барельефы на стенах, опрокинутые канделябры, изорванные подушки и кресла, сломанное трюмо и стул с вырванной спинкой. Гермиона остановилась у порванного портрета и пригляделась пристальней. С картины на нее смотрели печальные зеленые глаза. Оторванная часть полотнища сохранилась, и Гермиона приподняла ее, соединив две части портрета. На нее глядел незнакомый молодой человек с курчавыми темными волосами и решительным изгибом тонких неулыбчивых губ. Юноша выглядел серьезным, собранным, даже злым, только глаза оставались грустными, как два омута жизни на этом бледном, похожем на маску лице.       Гермиона подошла к трюмо и выдвинула наугад один из ящиков. В нем лежали пожелтевшие от времени бумаги. Они были такими старыми, что написанное в них невозможно было прочитать, Гермиона поняла только, что это, скорее всего, письма. Рядом с письмами она обнаружила странный предмет. Гермиона была начитанной девушкой и знала, что похожими предметами пользуются феи-крестные в знакомых ей с детства сказках. Кажется, это была самая настоящая волшебная палочка. Цвета слоновой кости, она была изумительно выполнена и заканчивалась навершием, похожим на когтистую лапу. Гермиона покрутила палочку в руках и отложила в сторону: ей показалось, она держит враждебный предмет, который при неосторожном обращении может даже нанести ей вред. Она решила не искушать судьбу. К тому же она все равно не знала, как правильно нужно пользоваться волшебными палочками и может ли помочь неожиданная находка выбраться из замка Чудовища.       Внимание Гермионы привлек загадочный розоватый свет. Она обернулась и прошла к высокому столику — единственному целому предмету во всей комнате. Как удивительно: на столике под стеклянным колпаком в воздухе держалась прекрасная роза. Именно ее нежные лепестки испускали волшебный свет. Очарованная сиянием, Гермиона подняла колпак и вдохнула прелестный аромат. К ее огорчению, с розы уже опало несколько лепестков. «Ничего удивительного! — фыркнула Гермиона. — Такую красоту надо держать в вазе с водой, а не на столе в заброшенной комнате. Кто вообще додумался ее сюда поставить?» Она протянула руку, чтобы взять розу и отнести ее к миссис Поттс, но тут занавеска колыхнулась, и из-за нее вышел Волан-де-Морт.       Он явно не следил за Гермионой и только что вышел с балкона в комнату: удивление на его лице было неподдельным. Но изумление быстро сменилось гримасой гнева. Волан-де-Морт метнулся вперед, схватил с пола колпак и накрыл розу: Гермиона ойкнула и едва успела отдернуть руки. Глаза Волан-де-Морта вспыхнули красным огнем. Он в два шага оказался рядом с Гермионой и угрожающе двинулся на нее, все теснее и теснее прижимая к стене. Гермиона затрепетала под его обжигающим взором.       — Зачем ты пришла сюда? — зашипел Волан-де-Морт, едва сдерживая ярость.       — И-извините, — забормотала Гермиона. — Я просто… Мне показалось, я слышала голоса, и я решила посмотреть…       — Какие еще голоса? — взъярился Волан-де-Морт. — Я предупреждал, чтобы ты никогда не ходила сюда, и ты дала обещание!       Его глаза метали молнии, а голос то и дело срывался на змеиное шипение. Проходя мимо трюмо, он выхватил из распахнутого ящика волшебную палочку и нацелил Гермионе в грудь. Гермиона, испуганно бормоча извинения, отступала к двери. Она то и дело натыкалась на поломанные шкафы и стулья, а Волан-де-Морт безжалостно наступал на нее, шипя от ярости.       — Ты знаешь, что ты могла сделать?! — цедил он сквозь плотно сжатые зубы. — Ты вообще понимаешь, что именно ты могла натворить? Мерзкая грязнокровка!       Гермиона не поняла, что значит слово «грязнокровка», но оно показалось ей не менее отвратительным, чем само Чудовище. Ей захотелось плакать от обиды и унижения: она проникла сюда, как воровка, под покровом ночи, нарушив данное обещание, и теперь пыталась оправдаться. И в то же время она не понимала, за что вообще Волан-де-Морт заточил в замке сначала отца, а после и ее, зачем он мучает ее и что хочет от нее получить. Щеки ее горели, а в горле стоял тяжелый ком, предвещавший горькие слезы.       — Убирайся вон! — крикнул Волан-де-Морт. — Круцио!       Красная вспышка сорвалась с кончика волшебной палочки. Гермиона, вскрикнув, инстинктивно пригнулась. Заклятие просвистело над ее головой и ударилось в зеркало, разбив его остатки вдребезги. Гермиона развернулась и бросилась бежать, а Волан-де-Морт, шипя, как разъяренная змея, метал ей в след все новые и новые проклятия.       Гермиона не оборачивалась, пока сбегала по ступенькам лестницы вниз, пока мчалась через неприветливые коридоры замка в холл, откуда открывался путь к желанной свободе. Она боялась увидеть позади пылающие от ярости красные глаза и вспышки страшных заклятий, смысла которых она не понимала, но чувствовала, что даже произносить их — грех.       — Куда ты? — окликнули ее на лестнице Когсворт и Люмьер.       — Я не могу здесь больше оставаться, — с трудом распахивая двери прочь из замка, проговорила Гермиона. — Прощайте!       — Нет, постой! — отчаянно выкрикнул Люмьер.       — Пожалуйста! — воскликнул Когсворт.       Но Гермиона выбежала в метель и решительно захлопнула двери: оставаться в плену у ужасного монстра она больше не могла. К ее радости, ей навстречу по заснеженной аллее несся Филипп. Он испуганно ржал и тряс гривой, но уверенно мчался к хозяйке, намереваясь вытащить ее из беды. Сердце Гермионы преисполнилось благодарности. Она ловко вскочила в седло и ласково потрепала коня по шее.       — Умница, славный мальчик. Домой, Филипп! Домой!       Филипп победоносно заржал, словно побег хозяйки был его личным достижением, и легкой рысью двинулся к воротам. Гермиона боялась, что они по волшебству захлопнуться перед беглецами, но этого не случилось, а обернувшись, не заметила она и фигуры Волан-де-Морта на пороге замка. Похоже, он все же решил отпустить ее, подумав, что в замке той, что нарушает клятвы, не место.       Вокруг бесновалась метель, но Филипп не сбавлял темпа. Ветер яростно завывал в ушах, ломал сухие ветви деревьев, безжалостно бросал в лицо колючий снег. Гермиона прикрывалась одной рукой и из-под нее пыталась рассмотреть дорогу, но вскоре поняла, что это бессмысленно. Она доверилась Филиппу и только крепко сжимала поводья, чтобы не вылететь из седла от такой скачки и бешеного ветра. Гермиона не знала, как далеко они отъехали от замка, когда Филипп резко затормозил: она лишь чудом удержалась в седле. Натянув поводья, она обернулась, опасаясь увидеть позади Волан-де-Морта, но это было кое-что похуже чудовища из замка. Со всех сторон их с Филиппом окружали тощие волки. Из их оскаленных пастей капала слюна, а голодные хищные глаза сверкали в темноте азартом охотника, загнавшего жертву в угол. Филипп развернулся и бросился бежать, но волки не отставали, следуя за ними по пятам. Один из них бросился из кустов коню наперерез: избегая столкновения, Филипп встал на дыбы, и Гермиона, не успев крепче стиснуть колени, вывалилась из седла. Удар лишил ее сил, дыхание перехватило, а из глаз брызнули жгучие слезы. Она с трудом приподнялась на ноги и тут же бросилась в сторону, пока волки не кинулись на нее разом и не разорвали в клочья. Но они не спешили расправляться с добычей. Они явно игрались, небрежно, неторопливо обступая ее со всех сторон, словно предоставляя возможность осознать: вот он, твой бесславный конец, девочка, наслаждайся последними секундами своего существования.       — Помогите мне, — отчаянно зашептала Гермиона. — Помогите…       Но никто не услышал ее. Вернее, почти никто. Она вдруг ощутила в кармане накидки, которую успела схватить в холле, легкую тяжесть и с удивлением нащупала там волшебную палочку. На миг ей показалось, что окружающий мир замер. Она извлекла палочку на свет и с изумлением осмотрела ее со всех сторон. Она совсем не была похожа на палочку Волан-де-Морта, явно была попроще и победнее, и все-таки легко лежала в руке — так, словно была специально для нее создана. Гермиона уверенно направила палочку на волка и выкрикнула:       — Инфлэтус!       На ее глазах волк раздулся, как большой воздушный шар. Он озадаченно щелкнул пастью и хотел было отомстить обидчице, но новое тело не слушалось его: лапы расползались, а глаза косили в разные стороны, не способные сфокусироваться на цели. Гермиона вздернула подбородок. Она разом почувствовала себя лучше. Конечно, все это было удивительно и почти наверняка ей снилось, но она благоразумно решила, что у нее будет позже время разобраться со всеми чудесами сегодняшнего дня. Она вскинула палочку и направила ее на другого волка. Ее волосы разметались на ветру и теперь пышными кудряшками обрамляли похорошевшее от уверенности лицо, глаза горели неудержимым огнем, а голос не дрожал, когда она воскликнула:       — Таранталлегра!       Мгновение ничего не происходило, но затем лапы волка вдруг сами собой пустились в пляс, к вящему удивлению собственного хозяина. Волк скулил и озадаченно гавкал на непослушные конечности, но это не помогало, и потешное зрелище продолжалось. Гермиона самодовольно усмехнулась.       — Будет тебе обижать слабых! — изрекла она тоном бесспорного победителя.       Правда, о том, что ее по-прежнему окружает целая свора озлобленных волков, она успела забыть. Один из них схватил ее сзади за накидку и повалил на землю, а второй кинулся вперед, мечтая перегрызть непоседливой жертве глотку. Но тут случилось еще кое-что. Над поляной стрелой пронеслась зеленая вспышка. Она настигла цель в полете над Гермионой, и стоило ей коснуться волчьего сердца, как зверь упал замертво. Его туша лишь чудом не придавила Гермиону. Второго волка постигла та же участь. Гермиона подняла голову и с изумлением обнаружила, как из-за деревьев на свору волков надвигается сам лорд Волан-де-Морт. Его бледные руки в синих прожилках стискивали палочку, глаза горели яростным пламенем, а плащ зловеще хлопал на ветру. Он шагал по снегу, игнорируя холод и метель, и ужас отразился в волчьих глазах. Свора бросилась бежать. Теперь уже волки были жертвами, а Волан-де-Морт и Гермиона — хищниками, осыпавшими их разноцветными вспышками сложных проклятий. Гермиона чувствовала необычайный, почти охотничий азарт, и с удовольствием произносила слова заклятий, хоть и не знала, откуда они берутся в ее сознании. Она знала, что есть вещи, которые нужно принимать на веру, и магия волшебной палочки была из их числа.       Когда последний волк скрылся в темноте леса, Гермиона с облегчением опустила палочку. Ее рука дрожала, а колени били друг о друга барабанную дробь, но она все-таки нашла в себе силы твердо посмотреть на Волан-де-Морта. А он стоял, склонив голову набок, в нескольких шагах, и смотрел на нее в ответ. Грудь его вздымалась, рука с зажатой в ней волшебной палочкой была напряжена, но в глазах не было злости. Гнев отступил перед лицом опасности, и старые обиды были позабыты. Он подошел к ней, убрал упавший на лоб непослушный локон и тихо спросил:       — Почему ты ушла?       — А почему ты пришел?       Он посмотрел на нее еще с долю секунды и, прикрыв глаза, отвернулся.       — Ты оказалась не так беззащитна, как я предполагал.       — Благодаря этому, — рассматривая волшебную палочку, ответила Гермиона. Волан-де-Морт не смотрел, но она знала: он понимает, о чем речь. — Ты знаешь, что это?       — Волшебная палочка. С ее помощью мы творим магию.       — Мы?       — Мы с тобой, вероятно, волшебники. Я не знаю. Был бы я волшебником, я мог бы… — он оборвал себя на полуслове. — Впрочем, неважно. Эта палочка лежит в моем замке столько, сколько я себя помню. Я изредка пользуюсь ей, когда она зовет меня. Мне кажется, касаясь ее, я начинаю вспоминать что-то важное. Но как только образы в голове проясняются, наваждение исчезает.       Это было первое откровение Волан-де-Морта за все время пребывания Гермионы в заточении. И она впервые испытала к Чудовищу не жалость, но искреннее сопереживание. Ей казалось, она может его понять.       — Мне тоже в последние несколько дней лезут в голову самые разные образы. Я слышу голоса, они зовут меня… Но я не понимаю, куда. Я иду в темноте с закрытыми глазами, пробираюсь на ощупь к цели, о которой ничего не знаю, и надеюсь не оступиться.       — Вот и я, — вздохнул Волан-де-Морт.       Он тяжело утер пот со лба и повернулся к Гермионе: его лицо стало бледнее обычного. Он покачнулся, но устоял на ногах, и Гермиона подошла ближе, чтобы он мог опереться на ее плечо. Волан-де-Морт таким предложением не воспользовался, но в его полуприкрытых глазах мелькнула благодарность.       — Нужно отвести тебя в замок, — решила Гермиона.       — Послушай… — слабо начал Волан-де-Морт, но силы окончательно оставили его, и он упал лицом в снег.       Гермиона еще подумала: здорово, что у него нет носа, а то он непременно его бы сломал. Она присела на колени рядом с Волан-де-Мортом и робко коснулась его, неожиданно почувствовав тепло живого человеческого тела. А ведь она всегда думала, что он холоден, как лед, как бродящий в подлунном мире мертвец. Гермиона подозвала Филиппа и с помощью простенького заклинания уложила Волан-де-Морта на спину коню. Укрыла его сверху своей накидкой, взялась за поводья и медленно двинулась в сторону замка, боясь нечаянно уронить драгоценную ношу.       Она ни на шаг не стала ближе к свободе. И все же в этот день, в этот миг в лесу в ней что-то переломилось. И в Волан-де-Морте оно переломилось тоже: она видела, как изменился его взгляд, став мягким и печальным. Как глаза того юноши на портрете в западном крыле. Благодаря загадке волшебных палочек они смогли выслушать и понять друг друга, и Гермиона надеялась, что это шаг к чему-то большему: к переменам, к крепкой дружбе, за которой последует долгожданная свобода.