Поезд тронулся ровно в десять тридцать. Толчок вагона был сродни удару в спину, когда понимаешь, что это было предательством.
Он просто не мог поверить, что им приходилось ехать час на поезде до Линца, чтобы потом пересесть на другой и доехать до Вены, а уже там долететь обратно до штатов. Не то, чтобы это было достаточным основанием для очередной порции нытья, но дело в том, что ему вообще ехать никуда не хотелось. Предпочтительнее было бы остаться на вилле, продолжать строить из себя невидимку и смотреть сквозь пальцы на обезумевшую оргию вампиров. Однако выбора ему не предоставляли.
Вообще-то, европейские поезда были не так уж и плохи, еда была вкусной, а люди вполне милыми. Архитектура здесь завораживала, места буквально дышали историей и памятью, и самое главное — никто не замечал его. Поэтому это место спасения было одним из лучших. До недавних пор.
Он теребил пальцами помятую обложку «Книжного вора», которую купил еще в Лондоне, и продолжал перечитывать, думая, что чужие страдания помогут забыть собственные. Однако каждый раз он только сильнее начинал вспоминать и думать, пока Йен не отвлекал его болтовней или чем-то еще, и тогда ему просто хотелось дотянуться до запястья и попытаться расчесать шрам.
Ему говорили «почему ты не попросишь Йена залечить рану?». Грубая работа вампирских зубов на его руке выглядела так, будто на него напал дикий зверь. В секунду эту проблему можно было бы решить незначительным количеством крови, но дело в том, что рану душевную ни один вампир залечить не сможет. Да и какой смысл уже что-то менять? Поэтому он оставил себе эту метку, как напоминание о том, что когда-то он был слишком глупым, доверяя своему сердцу.
Теперь он позволял себе изредка потирать зарубцевавшееся запястье, особенно, когда жизнь его доходила до момента, когда груз собственных терзаний становился слишком сильным. Тогда он вспоминал блестящие темные глаза и то, как немели его конечности, и он заставлял себя быть благодарным за то, что остался жив.
— Придется остаться на ночь в Нью-Йорке, ближайший рейс будет через сутки, — голос Йена пробился через толстую пелену мыслей. Брендон рассеяно кивнул.
— Я знаю пару мест, можем немного погулять. Хочешь сходить в музей естествознания? — улыбнулся вампир. Его рука коснулась человеческой ладони — холод и тепло — смерть и жизнь, но только в тот момент Брендон впервые ощущал это странным.
— Мне без разницы, если честно. Я сейчас все еще немного в шоке от происходящего, извини.
— Из-за отъезда? — нахмурился Кроуфорд. — Что тебе сказал Кинан?
Брендон выдохнул, прислоняясь головой к стеклу поезда.
— Ничего такого. Я тебе уже рассказывал.
— Я знаю, что ты рассказал не всё. Я не настолько тупой. Может быть, ты и в шоке или боишься или что-то еще, но я знаю, что он сказал тебе больше, чем-то, что я услышал от тебя. Иначе ты бы не был таким…
— Каким?
— Я не знаю… высохшим? Опустошенным? Растерянным?
Брендон лишь пожал плечами, продолжая оставлять след от дыхания на стекле.
— Я просто думаю, вот и всё. Вероятнее всего, наша жизнь превратится в кошмар, как только мы сойдем с самолета, это веская причина, чтобы быть опустошенным, разве нет?
— Единственный, кто сможет превратить нашу жизнь в кошмар это Райан Росс.
Это имя прогремело как удар дефибриллятора, останавливая и запуская его сердце снова. Йен снова коснулся его руки, поглаживая большим пальцем костяшки.
— Расслабься, сомневаюсь, что он теперь хоть на что-то способен.
— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Брендон. — Ты что-то знаешь?
Йен скривился. Вопросы о Райане Россе всегда выводили его из себя, хотя он отчаянно пытался скрыть этот факт.
— Ничего такого.
— Расскажи, — настаивал Брендон.
— Я же сказал — ничего такого. Просто я знаю, что он больше никому не причинит вреда.
Странное чувство поселилось в его душе. Несмотря на всю ненависть к этому человеку, несмотря на совершенные поступки, Брендон чувствовал, что ему стало труднее дышать.
— Он мертв?
Йен рассмеялся.
— Если бы. Сомневаюсь, что он смогли бы позволить себе умертвить вампира вроде Райана. А сам он никогда не осмелится покончить с собой.
Его голос был самоуверенным, и лишь эта самоуверенность в какой-то степени выводила из себя, и лишь после нее выводил из себя сам посыл этой фразы.
— Перестань, — бросил Брендон.
— Что? — раздраженно спросил Йен. — Я понимаю, что он являлся кем-то вроде объекта твоего поклонения и обожания, но будем честными, Райан Росс — трус. Он может только бежать к создателю, когда наступают плохие времена. Ты слышал о его семье? Даллон убил их всех до одного, и что сделал Росс? Ничего. Боже! Я предупреждал тебя, он никогда не встанет у них на пути, он слишком пуглив для этого.
Брендон кинул книгу на соседнее сидение, а после бросил самый сдержанный из своих взглядов на Йена, это была его новая особенность — смотреть так, будто у тебя нет никаких чувств внутри, так холодно и устрашающе, что даже Кроуфорду приходилось иногда отступать, лишь бы не терпеть на себе этот взгляд.
— Я же просил, больше не обсуждать это.
Йен отпустил его руку.
— Ты говоришь так, только потому, что тебя бесит, когда о нем говорят плохие вещи, да? Даже, несмотря на то, что они являются правдой. Смирись Брендон, иногда люди бывают дерьмовыми.
— Я же сказал — хватит, — устало выдохнул он. — Мы все это выяснили три года назад, чего ты хочешь сейчас? Я просто не могу больше говорить об этом.
— Нет. Ты просто… господи, ты все еще защищаешь его. Изо дня в день, ты думаешь, я не вижу? Ты ищешь оправдания его поступкам, и даже если ты признаешь, какой он мудак, ты просто… ты не теряешь эту тупую веру в него.
Голос Йена дрожал. Голос Брендона дрожал тоже, хотя он не произнес ни слова, скорее это дрожало его сердце, заставляя трястись и все его тело. Что-то переворачивалось всякий раз, когда Йен поднимал на поверхность все его чувства, вскрывал его внутренности, добирался до сердца и встряхивал, пока не получал ответ на свой вопрос. Брендон в какой-то степени и любил и ненавидел в нем это.
— Я просто не понимаю, как ты все еще можешь любить человека, которому ты был отвратителен настолько, что он почти тебя убил.
— Он пытался убить меня не из-за этого.
— Пусть так. Но твоя смерть доставила бы ему радости, уж поверь.
Он хотел сказать, что ему бы тоже доставила радость смерть Райана, но он решил промолчать, не потому, что не был в этом уверен, а потому, что в этом сейчас не было никакого смысла. Брендон поднялся, двигаясь мимо сидений поезда, проходя между рядами, и оставляя на своем месте потрепанную книгу. Он не откликнулся, даже когда Йен позвал его и добавил «Брендон, ну прости». Ему было не важно, что эти извинения были искренними, потому что искренность все равно не может заглушить боль.
Он заперся в маленьком туалете поезда, покачиваясь на твердой поверхности пола вместе с составом, пока глаза блуждали по его новому обличию. Ничего такого — другая стрижка, посланные к черту очки, замененные на линзы, и бесстрастное выражение лица, от которого всякий раз сводит зубы. При взгляде на самого себя ему кажется, что шрам остался не на его руке, а на всем его теле — на лице, шее, бедрах. Везде отпечатки, которые не смоются.
Брендон включил воду и мокрыми руками коснулся лица. Холод пробирал изнутри, дотягиваясь до самых глубоких ран. Слова Йен не задевали — они резали. От этого он снова начинал злиться, чаще всего на себя. Ему стоило остаться, умолять Кинана и других вампиров, но казалось, что шансов все равно не было. За то время, что он знал основателя «культа», он понял — вампир ненавидел незавершенностей. И теперь ему просто стало страшно — возвращаться туда, откуда все началось, снова оказаться на полу темной комнаты с кровоточащими ранами.
Он дотянулся до телефона в кармане и достал наушники, самая громкая музыка в его плейлисте — это то, что не позволяет слышать мир вокруг. Ему просто было нужно, чтобы все замолчали — Йен, Кинан, Райан Росс.
Весь мир должен заглохнуть. Сегодня у него минута молчания по минувшему спокойствию.
***
В Нью-Йорке было громко. И так мало место для него по сравнению с Питтсбургом. Там чувствовалась свобода. Здесь были словно тиски.
Слишком много голосов, чтобы можно было думать. Иногда он скучал по тишине и спокойствию дома Райана, это, пожалуй, была одна из немногих вещей, по которой он позволял себе скучать.
Они с Йеном остановились в отеле недалеко от Кони Айленда и провели целый день шатаясь по Нью-Йоркским улицам, но оглядываясь назад, Брендон понимал, что не запомнил почти ничего из того дня. Ни рассказов Йена, ни мест, в которых они побывали. Он даже не мог вспомнить, какой на вкус была еда.
Всем телом он ощущал, как близко было возвращение, и с неким ужасом ждал, когда оно случится, хотя никто не имел представления, что может произойти, стоит им вернуться в Питтсбург.
Когда Йена снова спросил его о Кинане, Брендон не знал, что еще можно ответить. Он исчерпал все возможные отговорки, так что он просто промолчал, потому что тайна, которую он разделил с основателем «культа» была почти такой же смертельно важной, как и сам «культ». Только сейчас Брендон стал понимать, что это значит. Почему все это так сильно связывает и держит Райана и всех остальных вампиров. Это необъяснимое чувство на грани мистического, связь реального и нереального, нечто, что заставляет тебя думать, будто на твоих плечах целый другой мир, и только ты можешь его удержать. С тех самых пор, как Брендон сел на австрийский поезд он не мог перестать думать об этом. Он разделил нечто, что понимал только Райан, и это приносило боль (потому что делало его снова на шаг ближе к Россу) и облегчение одновременно.
Он не мог утверждать, что проникся к «культу» теми чувствам, которые питали к нему все эти вампиры, потому что он лишь прошелся по поверхности волны, когда под рукой лежал еще целый океан с неизведанной глубиной. Но он мог утверждать, что изучать эти глубины он очень не хотел. Все, что ему было нужно, это вернуться в Питтсбург и вернуть хотя бы остатки своей прежней жизни, потому что даже его родители не в курсе, где он был почти три года.
Если вспомнить все, что произошло после его отъезда, то можно с уверенностью сказать, что каждый проведенный день имел совершенно иные краски, чем если бы это были дни до того как он покинул Америку. Что-то, что принадлежало его сердцу навсегда осталось лежать на ковре в старом доме среди лужи крови и разрывающей боли. И это что-то однозначно больше не вернется, и прежнего Брендона вместе с этой частью уже давно не осталось. И это было хорошо, потому что иначе он никогда не был бы готов посмотреть своим страхам в лицо и встретиться с ужасами из своих снов. Он никогда не смог бы больше вернуться в Питтсбург.
Однако он был здесь.
Они сошли с последней ступени поезда, и ноги его коснулись этой земли. Вокруг были люди, встречающие, провожающие, прибывшие. Все они смешались в абстрактную фоновую картину, и голоса их переливались музыкой. Брендон оглядел знакомый вокзал, где три года назад он, с трудом перебирая ноги, держался за руку Йена и убегал куда-то, куда и сам понятия не имел. Теперь он возвращался, потому что никто не может убегать вечно.
Старая квартира Йена находилась почти на окраине, где из окон открывался вид на дорогу и лес. Брендон потянулся, отодвинул задвижку на окне и открыл его, впуская свежий воздух в застоялый запах квартиры, в которой никого не было уже три года.
Когда он встретил Йена, он думал, что он будет кем-то вроде Райана, непреклонно преданным вампиром «культа», который не просто подчиняется, а обожает все эту систему, с ее извращенными понятиями реальности и жестокостью. Но Йен был тем нередким случаем, молодым вампиром, который попал в систему только потому, что так получилось. Он не был приверженцем всего, что там происходило, и он нисколько не любил саму основу «культа». Ему было тяжело устроиться в новом мире, у него не было денег, у него была лишь жажда, съедающая его день за днем. Именно для таких как он и создан «культ». Ему дали работу, жилье, поддержку. Создатель, что обратил его, заботился о нем лучше, чем собственные родители. Брендон часто слышал рассказы о вампире, что так любезно спас умирающего от ВИЧ парня из Нью-Джерси. Сложно представить, что когда-то Йен был совершенно не таким, как сейчас, что в его жизни были и наркотики и смерть и грязные иглы, которые он пускал под свою кожу. Однако история его обращения была словно о другой реальности, где вампиры вовсе не такие, какими их видел Брендон — у них есть чувства, они не безразличны к боли и страданиям другим, они великодушны и добры. Эта была, конечно же, глупость. Каждый знал, что из себя представляют вампиры, но это была сущность Йена-вампира — он был таким идеалистом, что даже жестокие убийцы в его глазах были лучше, чем на самом деле. Конечно, кроме Райана Росса. Райана Росса и его поступки оценивал исключительно Йен-человек.
— Они уже знают, что мы здесь.
Брендон раскладывал свои вещи на полке, где была лишь парочка старых рубашек Йена. Он пожал плечами на выскользнувшую фразу, потому что это было очевидно. Конечно, они знают. Они всегда знают. Наверняка, из «культа», которым управляет Кинан, рассказали о Райане и Брендоне, что прибыли посреди ночи искать убежища.
— С чего они должны помочь нам? — спросил тогда Брендон. — Они хотят убить нас.
— Если где-то нас и спасут, то только тут.
Йен был в этом уверен. Тогда Брендон еще не знал, что создатель Йена один из старейших вампиров в мире. Какая чертова ирония.
— Мне придется встретиться с ними, — тихо проговаривает Кроуфорд. Брендон затылком ощущал, что тот смотрел на него, но не обернулся. — Обещай, что не будешь выходить из дома. Я не знаю, какими будут последствия этой встречи.
— Они простили нас, — раздраженно пробурчал Брендон. — Со мной ничего не случится, ты же знаешь.
— Ты умеешь находить проблемы на пустом месте, — закатил глаза вампир.
— Просто будь осторожен пока меня нет.
— Я всегда осторожен.
Он вздохнул, отправляя на новое место последнюю футболку.
***
Это была первая ночь после возвращения, и логичным было бы остаться в квартире Йена, как его и просили, но зов города и воспоминаний был куда сильнее. Брендону хотелось вернуться, вернуться в том смысле, в каком он это понимал — пройтись по знакомым улицам, завернуть в парки, вспомнить, как выглядит Аллегейни ночью. Ему трудно признаться, но он слишком скучал по всему этому. Каждое путешествие должно где-то закончится, и его заканчивается всегда здесь.
Он натянул на себя чистую толстовку и куртку и вышел в прохладный вечер. Воздух прошлого заполонил его, наполнил и Брендон вздохнул с такой душой, почти умиротворенно. Это было так прекрасно.
Он сел на один из автобусов, идущих до центра, и без конца пялился на улицы, вспоминая, как мало они значили для него когда-то. Всего три года назад ему не было никакого дела до того, где он живет — лишь бы не с родителями. Теперь ему нужен был только Питтсбург.
Он выскользнул на центральной станции, там, где пройтись совсем чуть-чуть и будет «культ», но его путь лежал вовсе не туда. Он даже не думал о том, что сейчас происходит с Йеном, находится ли он в опасности? Что скажут ему вампиры, когда узнают, что отныне они под защитой основателя «культа», даже при том, что никаких спасительных доказательств против вампиров у них нет… С тех пор как он уничтожил их для Райана, у него нет ничего, кроме страха и Йена, обещающего, что они будут в безопасности.
Брендон пешком дошел до Питтсбургского университета, сливаясь там с волной студентов, иногда снующих туда-сюда. Один из них толкнул его плечом, но тут же извинился — Брендон подарил ему усталую улыбку и последовал дальше. Он искал что-то, но что, он понять не мог. Он хотел отыскать в этом городе то, что его преследовало.
Глупо было отрицать очевидное, он давно уже знал ответ на этот вопрос.
Он повернул на Дарраг стрит и двинулся на север, где находился дом, в котором хранились все призраки, которых ему предстояло выпустить.
