Wrist of the Sun. Part II

И мы очнемся ото сна когда-нибудь под колокольный звон. Но только не сегодня. Сегодня мы устроены на ложе из костей. Я закрываю глаза пальцами, снова окунаясь в прошлое. Мне двадцать три, и я сижу на покрытом плесенью полу воняющего прицепного циркового вагончика. Мне двадцать три, и я еще ничего не смыслю в жизни, хотя думаю себе, что познал её лучше других. Моя голова пока еще не забита ничем, пуста, как и мой желудок, сердце одиноко и еще не знает, что такое любовь. В тот момент я несчастен как никогда, я думаю, что моя жизнь не стоит ничего, и сам ищу ей окончание. Я прогибаюсь под натиском жизненных проблем: голодом, нищетой, тоской. Я обещаю себе, что если когда-нибудь встречу человека, который будет несчастен, как и я, я помогу ему избавиться от бремени жизни. Людям всегда тяжело заставить себя самим покончить с этим, им хочется передать душевную тяжесть убийцы на кого-то другого. Тогда был иной мир. Люди верили в ад. Им не хотелось в ад. Им просто хотелось умереть и встретиться с Богом. У моего Бога были белые перчатки на руках, ледяные глаза и идеально выглаженная рубашка. И он не предлагал мне рай после смерти, он предлагал только другой мир. На рай он, конечно, похож не был. — Как много времени прошло? — холодно спросил он. Резиновые перчатки окрасились в красные пятна из-за крови, что всё еще выходила из носа, рта и глаз Брендона. Бог повернул голову мальчика вбок, и я увидел карминовую струйку, вытекающую из его уха. — Я не помню, — трусясь, произнес я. Наркотики давали неприятный отходняк, и на моих губах все еще остался кислый вкус крови. Мне казалось, что он никогда уже не исчезнет. Даллон поставил Брендона на колени на полу, привязал его руки к железным прутьям кровати и сунул рядом старое ведро — чтобы тот не захлебнулся от крови и рвоты. — Когда это пройдет? — спросил я, наблюдая за тем, как мальчика трясет, и если бы не веревки, то он бы не удержался. — Сложно сказать. Брендона начало рвать сильнее. Он ухватился руками за веревки и отчаянно замахал головой. Среди этих звуков пробивался его тихий отчаянный всхлип. Даллон бесстрастно взглянул на меня. — К чему это было? — махнул он в сторону мальчишки. — С каких пор ты не умеешь нормально обращать? — Я был под наркотиками, — пожал я плечами в ответ. — С каких пор наркотики делают тебя идиотом? — Так вышло, ладно? Я вообще не рассчитывал, что он выживет. «Зачем тогда ты дал ему свою кровь?» — должен был спросить он на это, но не спросил. Мы оба обернулись на сгорбленную фигуру нашего новообращенного сына, и запах его мучений разнесся по всей комнате. — Они узнают об этом, — кивнул Даллон. — Скорее всего, — многозначительно взглянул на него я. — Тебе придется позаботиться о нём. Он будет опасен. — В этом доме есть подвал. Он запирается на решётку. — К счастью для тебя, — парировал он. Предугадывать его реакцию в следующую секунду было страшнее всего, потому что выражение его лица показывало абсолютную пустоту. Я потянулся к карману куртки, вытаскивая почти новую зажигалку из круглосуточного магазина через дорогу от дома. У нее были потертые пластмассовые края, и она была ярко-красной, как цвет рвоты Брендона. — У тебя есть закурить? Даллон будто не слышал моего вопроса, хотя глаза его выдавали вопрос о том, являлся ли я идиотом. — Ты только что обратил человека в вампира и спрашиваешь, есть ли закурить? — Ну… да? Я криво ухмыльнулся и сунул зажигалку обратно в карман. Ясное дело у этого придурка ничего не было: ни сигарет, ни чувства юмора. Его молчание прервал звук мобильного. — Это не мой, — кивнул я. Уикс обернулся к изможденному телу, скорчившемуся на полу. Сердце Брендона билось медленно и неуверенно, почти заглушая противное пиликание. Даллон сунул руку в карман его джинс и вытащил телефон, тут же кидая его в мою сторону. Я взглянул на имя звонящего. «Йен». Сраный Кроуфорд. Теперь проблем не оберешься. Вздохнув, я ждал, когда мобильник перестанет звонить, но после одного набора настойчивый ублюдок позвонил снова. Мы раздраженно закатили глаза, и я сбросил вызов. Потом вообще выключил трубку. В ближайшие пару недель она Брендону не понадобится. Единственное, что ему будет нужно это… — Кровь, — встрепенулся я. — Достанешь? Теперь я точно мог уловить то, о чем думал Даллон — я его раздражал. На сглаженном лице его проступили морщинки. — Только давай без лишних нотаций, я знаю, это моя проблема, но кому-то придется остаться с ним, — кивнул я на Брендона. — Иногда я жалею, что создал тебя, Райан. — А я-то как жалею.

***

В подвале пахло сыростью и смесью кислых запахов, похожих на уксус. Над головой одинокая лампочка издавала жалобный треск. Здесь валялась куча вещей, переживших свою эпоху вместе со мной: виниловые пластинки, книги, коробка, полная антикварного барахла. Шкаф Эдвардианский эпохи, наполненный разной дребеденью вроде чернильных приборов и футляров для спичек. Кое-что из одежды и фотографий, спасенных из пожара. Мы были из разряда вампиров, что никогда не могли отпустить своё прошлое, не могли свыкнуться с мыслью, что жизнь, к которой мы привыкли, ушла в историю, что время, в котором мы умеем жить, это не время настоящее. Я достал подсвечник времен королевы Анны, поржавевший, но всё еще со свечами, которые я зажег. На полу, посреди всего этого хлама он был таким до пошлости изящным. Даллона всё еще не было. Брендона я запер в подвале, вместе со всеми остатками прошлого и позолоченными подсвечниками. Он всё еще чувствовал себя отвратительно — его стало лихорадить, как при болезни. Старые клетки отмирали, заменялись новыми. Жизнь менялась на смерть. Его глаза покраснели, кончики пальцев посинели, кожа стала бледной и липкой. Он пах как рвота и пот. Я надеялся, что он не фантазировал себе, что жизнь после смерти представляет собой нечто приятное — второй шанс, дорогу сквозь темный коридор к свету, путь к звездам и вечности. Если так, то он уже должен быть постичь своё разочарование. Казалось, я не мог придумать для него наказания хуже. В ближайшее время всё, о чем он будет думать — это о боли в каждой клетке тела. Когда прикосновения будут ощущаться, словно ножевые порезы или удары по уязвимым местам. Он будет грезить о крови и отвлечении, ему нужно будет что-то, что утолило бы взявшийся неизвестно откуда голод. Я смогу давать ему кровь каждый час, но желать её он будет каждую секунду. Потом он захочет меня убить — когда ему станет чуть легче, боль останется, но не будет уже такой сильной. Ровно настолько, чтобы дать ему подумать о произошедшем и начать злиться за свои страдания. Он будет пытаться выместить всю агрессию, порожденную болью, и это будет последнее время, когда он испытает столь сильные чувства. Дальше будет отмирание. Я включил воду в ванной, привел в порядок лицо и вытер последние засохшие остатки крови. После наркотиков всё еще мутило, слабость была как от таблеток снотворного, но спать не хотелось. В небольшое ведро я налил холодной воды и оторвал кусок старой ткани, которой было накрыто кресло в моей спальне. Брендон даже не заметил, что я снова спустился в подвал; он был еще где-то не здесь: не воспринимал ни свет, ни звуки, ни прикосновения. Я поставил ведро рядом с ним и провёл мокрой тряпкой по его лицу. Он был таким же холодным, как и вода, прозрачным и мягким. Я снял всю его грязную одежду и накрыл одеялом, рядом положил кое-что из своих вещей, которые достал из того самого шкафа. Они пахли сыростью, гарью и плесенью, но ничего другого во всём доме больше не было. Почему мы оказались здесь? Говорят, всё, что с нами происходит, это наш выбор, сделанный в прошлом. Неужели мы оба настолько сильно ненавидели себя, что обрекали на страдания снова и снова? Мы не умели любить, уважать и заботиться друг о друге. Каждый наш шаг навстречу делал только хуже, и, тем не менее, мы шли дальше, до самого предела. И даже до самого plus ultra. Я хотел сказать вот что — русалочка шла к своей светлой мечте, пока её ноги кровоточили от боли, и она знала, что в конце концов превратится в пену, а мы знали, что в конце концов всё закончится на полу моей гостиной, и кому-нибудь придется оттирать кровь, которую мы оставим после нашей встречи. Ковёр можно было выбросить, но дерево впитывало в себя красные разводы. Я тёр, но пятно только расползалось сильнее, и розовая вода просачивалась между щелями. В итоге я оставил как есть, дожидаясь, пока пятно высохнет, и тогда я прикрою эту маленькую улику каким-нибудь другим старым ковром из подвала. Дом был похож на склеп, а я, может и был вампиром, но не тяготел ко всей этой пафосной обстановке в стиле гробов и кромешной тьмы — мои вещи были памятью, а не предметами мифического вампирского стиля. Я подумал, что, может, стоило самому отправиться за кровью — это не так уж и долго, к тому же Брендон мог прийти в себя в любой момент и если тогда его голод не утолиться хоть немного, будет тяжело его усмирить. Было бы проще, если бы он просто умер. Было бы проще, если бы просто умер я. Входная дверь нерешительно хлопнула, и я услышал осторожные шаги. Мне показалось, что это вернулся Даллон, но было что-то чужое в этих звуках, и я должен был догадаться до того, как встретился в гостиной взглядом с глазами моего нового ненавистного цвета — янтарно-желтого. Йен словно охотник проследил сначала за мной, а после заметил высыхающее пятно, и, очевидно, какие-то кусочки у него в голове сложились в своеобразный пазл. — Что ты сделал? — сдержанно спросил он, хотя я уже начинал чувствовать в его голове закипающее беспокойство. — Убирайся, Йен, это мой дом, ты не можешь вламываться в него каждый раз. — Что ты сделал, ублюдок, — теперь в его глазах плескалось подозрение. Он сорвался с места, проносясь мимо меня по коридору, заглядывая как перепуганное животное в каждую комнату. — Брендон! — кричал он. — Брендон! Какого черта, Росс, если ты… Он остановился у входа в подвал, только вампир-идиот без малейшего обоняния не учуял бы оттуда странный гниющий запах, намешанный с тонким ароматом сладкой крови и древней затхлости. Это что-то, что пахнет как слова «здесь точно твориться какое-то дерьмо». Йен без промедления сорвал замок на двери и устремился вниз по лестнице, исчезая в полумраке. Я последовал за ним. С одной стороны, я мог бы выставить его отсюда силой — этот дом, как и я, часть культа, а Йен — предатель культа, эта территория запретна для него. С другой стороны — какое мне уже было дело — Брендон корчился в своих конвульсиях и рано или поздно этот кудрявый недоумок догадался бы, что пути исчезновения Ури ведут ко мне. Так что если он хотел всё увидеть своими глазами — пусть, он мог насладиться каждой секундой шоу. Он застыл на предпоследней ступеньке прямо в пяти шагах от бледного и обливающегося потом тела. Я закатил глаза, но в следующую секунду уже был прижат к стене, а тонкие холодные пальцы, словно проволоки, обвили мою шею и сжимали так, что внутри запершило. — Что ты сделал с ним? — отчаянно прошептал Кроуфорд. Ответ на вопрос уже был в его глазах, но он боялся, что это окажется правдой. — Хотел его убить, — хватка на моей шее стала сильнее, и я поморщился от удушающей боли. — А вместо этого что? Твоя кровь случайно оказалась в нём? Нельзя нечаянно обратить вампира, Росс! — запричитал он. — Блять! Он отцепился от меня и вместо этого принялся тянуть свои волосы на голове. Его испуганный взгляд метался по истощенному Брендону. — С ним что-то не так. Почему его лихорадит так сильно? Это случилось только что? — Часов восемь назад, — пожал плечами я, успокаивающе поглаживая свою шею. — Плюс минус, я на самом деле плохо помню, когда именно это случилось. — Что? — воскликнул Йен. — Ты не помнишь? Ах, ну да! Как я мог забыть о том, что ты стал сраным наркоманом и двинутым на всю голову! Какие еще будут сюрпризы? Брендон дернулся на звук его голоса, и его взгляд стал почти похож на что-то, отдаленно напоминающее вменяемость. На долю секунды он остановился на мне, а потом мальчишку снова скрутило в конвульсии. — Я немного не рассчитал, — неуверенно и тихо добавил я. — Насколько немного? — Примерно настолько, что теперь он будет сверхчувствительным. — Сверхчу… — он запнулся и вздохнул так натужно, что мне снова захотелось умереть на месте от всей этой театральности. — Поверить не могу. Йен обернулся в сторону Брендона, но его шаги навстречу так и остались лишь мысленными. — И что теперь? Ты запрешь его здесь? Будешь ждать, когда ему станет лучше? А потом придет Даллон или Элиот и положит ему конец? Так ведь? Это месть, да? — Это не месть. Я бы назвал это больше помешательством, чем местью. Для мести нужны были более серьезные основания, например, я бы должен был испытывать к мальчишке какие-то чувства, может, любовь? А я не испытывал. Это была ненастоящая любовь. Грошовая. Дешевле, чем пятипенсовик, найденный на улице. Вот сколько стоит моя любовь. Так что помешательство было словом подходящим. — Я заберу его. Я заберу и… мы уедем, — Йен сорвался, всё-таки преодолевая расстояние между ним и Брендоном. Последний вцепился в его руку, как только холодная ладонь коснулась его лба. Ну, зря это он. Позади хлопнула дверь, и температура в комнате сразу стала ниже. — Оставь его, — прорезал своим острым голосом Даллон. — Брось его, Кроуфорд. Идиот, слышишь? Отцепись от него, он может на тебя напасть. Йен сморщился от крепкой хватки рук Брендона, не замечая, как пронырливый мальчишка уже тянулся к его плоти губами. Может, стоило оставить их один на один ещё раньше, по крайне мере меня бы это позабавило, да и назойливая рожа Кроуфорда перестала бы всё время маячить. Даллон оттащил вампира от голодного обращёныша и настойчиво подтолкнул к выходу из подвала. — Никогда не лезь к дохлякам, пока они не обратятся до конца. Тебя что, этому не учили? — прошипел он Кроуфорду в лицо. Тот всё еще смотрел на нас взглядом недоумка, соображая, реальна ли эта ситуация или это всё какой-то дикий наркотический сон. — Как ты… Как ты позволил это?! — закричал он. — Вы же убьёте его, верно? Его нельзя было обращать, Элиот не давал такого приказа и… Кинан! Вы… вы все… — Не задохнись от возмущения, — я закатил глаза, проверяя прочность решётки. На столике позади лежали добытые Даллоном несколько медицинских пакетов с донорской кровью. Где он доставал их в такие короткие сроки было неизвестно даже дьяволу. — Ты должен уйти, Йен, — в бесцветных глазах вампира залегла странная задумчивость. Он опустил руки, до этого крепко державшие Кроуфорда за воротник куртки, и посмотрел на меня. — Я не могу уйти. Если я оставлю его здесь… с вами, то просто подпишу для него смертный приговор. — Мы не будем убивать его. По крайне мере не сейчас, — парировал я. — Элиот ничего не узнает, пока Брендону не станет лучше. Но сейчас ты не можешь быть с ним. Райан сделал это. Он и будет заботиться о мальчишке. — Я справлюсь вместо него. — Да? — я откровенно усмехнулся. — С каких пор ты умеешь обращать? Ты был создателем? Умеешь заботиться об обращенных? А что случиться, если вдруг он тебя укусит? У тебя ведь ВИЧ. Ты же, надеюсь, не давал ему свою кровь, пока трахал в отелях с видом на Эйфелеву башню? — Пошёл ты, Росс, — выплюнул Йен. — Пошёл ты. Выход кстати там. На мой выпад он только со всей яростью взглянул на Даллона. — Ты несешь за него ответственность, — кивнул он в мою сторону, — так что это будет на твоей совести, если с Брендоном что-то случиться. — Иди домой, Йен, — успокоил Уикс его последние порывы. Хотя и без того видно было, что Кроуфорду слишком тошно находится в этом доме, да еще и в нашей компании. Какой там Брендон? Как бы сильно он не переживал за него, сейчас они были самыми отторгающимися существами — вампир и почти вампир. Возможно, это заложено в нас на подсознательном уровне — держаться подальше от перерождающихся, только если их создали не мы сами. Хотя даже я ощущал это повисшее в воздухе разложение и смрад, от которого все внутренности вибрировали и заставляли сжиматься. А Брендон еще и выйдет, судя по всему, вампирским уродцем со всякими отклонениями, вроде усиленного голода, не в меру растущих зубов, которые скорее всего будут каждый раз разрывать ему рот и резать язык. Я видел такого однажды в Нью-Йорке, он был привязан к своему создателю, потому что вампира, существа, подобно животному, в нем было больше, чем человека. Эта сущность навсегда убила в нём живущую личность, и только лишь создатель мог усмирять в нём эту растущую бездну. Вот что бывает, когда ошибаешься. После закона таких ошибок стало навалом — неопытные вампиры обращать толком не умели, поэтому мы делали большое одолжение миру, убивая таких выродков. — Я убью тебя, — тихо-тихо прошипел мне Кроуфорд. После этого дверь за ним захлопнулась, но я был уверен, что это ненадолго. — Интересно, а он знает, что совесть умерла в тебе еще лет триста назад? — усмехнувшись, я подобрал один из пакетов с кровью. Внезапно внутри меня проснулся какой-то первородный голод.