***
Пробка на перекрестке Либерти авеню затягивалась в новый узел. Двадцать минут кто-то впереди отчаянно сигналил, призывая прекратить, наконец, эти мучения, да ещё и в такой душный жаркий вечер. Из магазинчиков вдоль дороги повылезали случайные зрители происшествия. Скучающим взглядом они обвели столпившуюся груду машин, одну за другой, и порадовались про себя, что не сидят в одном из салонов. Фрэнк измученно вздохнул, крепче сжимая руль в своих руках. — Эта сраная пробка сегодня будет по всем местным новостям, — закатил глаза он. Голос его был готов сорваться от нетерпеливости, как у маленького ребенка в магазине игрушек. Молодость внутри него не любила ждать, не умела усмиряться, и пробка на дороге превращала его жизнь в звук царапанья острого ножа по стеклу. — Мы не спешим, — беспечно бросил я. На пассажирском сидении было комфортнее — солнце, не желающее закатываться за горизонт, не попадало на эту сторону своими лучами, в отличие от водительского места, на котором был Фрэнк. Фрэнк едва заметно потел, но не так сильно, как потеют обычные люди, однако кожа его нагрелась на мягком золотистом солнце, впитывая с теплом нежный запах, напоминающий мне о чем-то далеком, о чем-то болезненном. Я откинулся на сидении, прикрывая глаза. — Что-то не так, — вновь начал он. — Ну, я имею в виду, мы вампиры, — и усмехнулся, — это стирает грани обыденного, но что-то не так. — Что не так? — Хотя бы эта пробка! — Это просто пробка, Фрэнк, — нетерпетиво потер я пальцами переносицу. Но была и истина в словах Фрэнка, истина, написанная красным на белом фоне. Что-то было не так. Хотя бы потому, что Питтсбург не настолько огромный город, чтобы пробки перекрывали движение более чем на час, а сейчас уже многие теряли терпение. — Класс, полиция! Может теперь, наконец, что-нибудь сдвинется! Молодой офицер двинулся через зрителей в начало цепочки автомобилей, махая рукой и призывая прекратить сигналить, создавая шум. Когда же он вернулся, а состояние пробки не изменилось ни на миллиметр, Фрэнк был готов расплакаться. — В чем дело, сэр?! — крикнул он, поспешно опуская до упора стекло, и высовываясь из него как скулящий щенок. — Кто-то бросил свой автомобиль посреди дороги! — Что? — вспылил он. — Что за идиот это сделал? — Расслабься, сейчас они его эвакуируют, — пожал плечами я. Водитель мог быть пьян или же у него что-то случилось, верно? Это не повод для беспокойства. Повод нужен только параноикам. — Почему ты так спокоен? Мы опоздаем, — его взгляд упал на наручные часы на его запястье. Новенькие, блестящие, от Фредерика Константа, которые ему бы явно были не по карману — единственной официальной работой Фрэнка было место бармена в «культе», которое досталось ему после ухода Йена. Зато такие часы могли быть по карману кому-нибудь из старших вампиров. — Пусть подождут, — ответил я, пытаясь скрыть в голосе волнение. Угрозы Джо не пустота, не слова на ветер, она всегда исполняет их, если считает необходимым, поэтому я чувствовал, как неопределенность охватывает меня, распространяется по легким внутрь и душит. Люди вокруг успокоились с приходом полицейского, что передавал указания через рацию. Фрэнк, казалось, тоже успокоился, рассматривая мимо идущих людей, уставших от затянувшегося шоу, однако, пальцы его принялись выстукивать тихий устойчивый ритм по поверхности руля. — Йен спрашивает о Брендоне, — вдруг произнес он. — Ну, конечно, — закатил глаза я. — Ты собираешься выпустить его из подвала? — Чтобы он кого-нибудь убил? — Он не убьет, — заверил Фрэнк. — Прошло достаточно времени. — Поверь мне, Фрэнки, ты никогда не можешь говорить с уверенностью о таких вещах. Когда дело касается вампиров, всё идёт по своему собственному сценарию. — Хотя бы взгляни на него. Ты не подходишь к нему уже больше недели. — И тебе не советую. Уверен, он сейчас очень зол. — Может, и нет, — пожал плечами Фрэнк. — Ты подарил ему вечную жизнь, он мог бы и простить тебя за прошлое. — Это вечная жизнь страданий. Это был не подарок. И с каких пор ты говоришь с Йеном? — с упреком в голосе спросил я. — Знаю, тебе трудно в это поверить, но мы с Йеном действительно были чем-то вроде друзей. Что? — усмехнулся Айеро на мой насмешливый взгляд. — Он был единственным в «культе» кому было до меня дело. Он помогал мне. — Как скажешь. Рука Фрэнка потянулась к радиостанции, но замерла на месте, стоило нам услышать обрывки разговора за окном. «Да-да, офицер, мне так жаль, я сейчас же её отгоню». — Какого…? — прошептал Фрэнк. Мой взгляд вцепился в сутулую фигуру парня в поношенных шмотках от Сен-Лорана и с длинными русыми волосами, собранными на затылке. Блеск его глаз отразился от солнца и долетел до нас, как сигнал до Луны и обратно, и он тоже нас заметил. В руках его болтался пакет из Tesco с тремя или больше бутылками чего-то алкогольного, и он отсалютовал офицеру, будто не причинил огромный ущерб спокойствию этого города. Он улыбнулся нам и двинулся вперед, к началу великого затора. Спустя несколько минут машины двинулись с места. — Он вампир, — наконец, выдал Фрэнк. — Вампир. Ты видел? — Ага. — Это шутка такая? — прищурился он, нажимая на газ. — Мы простояли всё это время, потому что ему прижало сбегать в магазин?! — Подумаем над этим позже, Фрэнк. Поезжай. К Фрэнку вернулась его былая детская ярость и обида. Движения превратились в резкие и грубые, и пока мы ехали до «культа» он не произнес больше ни слова. И я и он думали об одном и том же, но оба по-разному. Мы всегда думаем по-разному. Ты никогда не можешь думать с кем-то одинаково. Иногда ты думаешь, что это так, но просто потому, что ты никогда не знаешь кого-то по-настоящему. Ты всегда будешь другим, ты другой даже перед собственным отражением. Потому что ты одинок, мы все одиноки. Возьмите это, вы же хотели индивидуальности, и вот она здесь, держится за руку вместе с одиночеством. Одинокий вампир ехал где-то впереди нас, но в какой машине мы, к счастью, не знали, и, когда мы остановились перед знакомым зданием, его поблизости не было. — Сегодня твоя смена? — задал я вопрос. Фрэнк ответил что-то вроде «нет, только через два дня», но голос его потерялся, стоило зайти внутрь, как мне казалось, пустого бара. Но бар был не пустым, да и не полным изнемогающими телами как обычно. Он был оживленным, но не живым. Вампиры, лица, которых я не знал, и люди, лица которых я не запомнил. Они сидели в угнетающе спокойной обстановке, медленно потягивая свои напитки, пока кто-то из новеньких обслуживал их. Нас проводили взглядом, полным секундного интереса, но ко мне внимания было больше. Фрэнк возле меня прошёл, не цепляясь на этом моменте. — Это длится уже третий день, — тише добавил он. — Новые вампиры в городе. — Почему? — Не знаю, у них какой-то слёт вампиров или что? Мне откуда знать? Они мне ничего не объявляют. Сказали только обслуживать их и помочь устроить в комнаты наверху. Многие остановились здесь. — Ясно, — заключил я. Не так уж много причин для того, чтобы вампиры из разных мест слетелись куда-то как мухи, но исходя из всего моего опыта, дело было в чем-то политическом. Мы — особая социальная общность, мы — обособленная система, и может мы мертвы, но «культ» жив. И когда в нём что-то происходит, то нас можно изучать со стороны под огромным микроскопом наравне с изменениями популяций насекомых или животных. Фрэнк пропустил меня вперед, но мы пошли не туда, куда обычно. Фрэнк сказал, что ему надо сменить рубашку на что-то чистое, потому что Элиот просил прийти в чем-то приличном. У меня с собой тоже была новая одежда: белая рубашка и прямые полосатые серые брюки. В своей комнате, Фрэнк стянул грязную и пропитанную неприятностью на шоссе одежду, и надел чистую. Я поменял свою одежду в ванной. Вся эта претенциозность шла тонкой линией к гостям внизу, это было очевидно, поэтому я не задавал вопросов, тем более что Фрэнк ответов на них всё равно не знал. Мы ушли и двинулись опять в новом направлении. Фрэнк сказал, что встреча будет в старом банкетном зале, которым уже давно никто не пользовался. Внутри были только Джорджиана, Элиот и Даллон. За исключением ещё четырёх неизвестных вампиров, конечно же. Они все осматривали меня, но не уделяли внимания Фрэнку. Ему сказали «спасибо, Фрэнк» и отпустили за ненадобностью. Все четверо новых вампиров — мужчины. У них в руках невидимые державы, которые они неспешно перекатывали. У них в глазах власть и сила, присущая только старым вампирам, которые привыкли править. Отсутствие женщин в этой комнате — результат многовекового неравенства, и присутствие Джорджианы — огромное историческое исключение, так что она гордо стояла как скульптура и не позволяла себе слишком много внимания в сторону остальных. Мужчины пожали мне руки. — Это вампиры из Нью-Йорка и Вашингтона, Райан. Ты, возможно, их помнишь. Одного из них звали Фредрик, и помимо статуса старшего вампира столицы и всего штата я о нем ничего больше не помнил. Рядом с ним были Нью-йоркский вампир и его приближенный, который держался ровно и непринужденно, но была в нем невысказанная нетерпеливость, возможно, из-за молодости. Молодости, относительно молодости вампиров, это я понимал прекрасно по многим особенностям, например, его одежде подобранной по последним веяниям моды. Вампиры без молодости уже не думают о моде, а вокруг него кружилось облако современности, оседая на черном зауженном пиджаке. — Мистер Росс, приятно встретиться вновь, — произнес неизвестный вампир из Нью-Йорка. Его я не помнил, но лицо было таким знакомым, что можно было любому подумать, что он его знает. — Я вас знаю, — прищурился я. — Как будто где-то встречал. — Только если вы фанат музыкальных каналов и покупаете модные журналы про звёзд, — засмеялся он. На его гладком лице были следы макияжа, а на руках бросались в глаза громоздкие кольца, под стать всему изящному образу. — Вы ведь певец, — я удивленно перевёл взгляд на вампиров своего «культа». — Разве это разрешено? А как же запрет на общественную известность? — Всё уже давно намного проще. Нам, как бы это сказать… ослабили поводок. — Неужели? И вы не беспокоитесь за свою безопасность? Или что о вас узнают? — вспылил я, заходясь от подобной глупости. Быть знаменитостью-вампиром в мире, где любой твой шаг могут увидеть миллионы человек по всему миру лишь за секунду, даже не близко к слову безрассудно. — Никто не узнает, — отчеканил его приближенный. — Мы куда более осторожны, чем многие вампиры-отшельники. Рука Даллона тяжелым камнем упала на моё плечо, чуть заметно сжимая. Расслабленность его движений и его высеченный профиль отгоняли от меня агрессию, поселившуюся в мыслях. — Наши гости желают проверить атмосферу в Питтсбурге. Для вампиров, — мягко и чисто произнес Даллон мне на ухо. — Тяжелые времена, — пожал плечами Нью-Йоркский старший. — В такое время обычно мы сплачиваемся. — Значит вы здесь не из-за Элиота? Не потому, что он уходит с поста? И тут рука Даллона сжалась, причиняя мне чуть заметную боль. — Пусть будет так, — отвечают мне. — Но в первую очередь мы здесь из-за всех нас. Смена власти всегда влечет за собой много… проблем. Я не ответил. Я достал из кармана невидимый микроскоп и стал наблюдать. Джорджиана с Элиотом преподнесли всем заранее приготовленные и аккуратно расставленные на столе бокалы с шампанским. Молодой пиджак из Нью-Йорка неаккуратно заглядывал мне в глаза, задавая вопросы о происходящем в городе, о проблемах, говоря мол «да, да, я понимаю, так сложно теперь нам всем жить», скудно прикрывая этим свои истинные намерения просканировать меня как на приёме у врача. Его спутники были куда умнее, они рассуждали о музыке, поэзии, кинематографе. Обо всех тех вещах, которые, по сути, им уже давно не интересны, потому что настолько знакомы, что почти царапают до самых костей. Когда я вышел оттуда, ощущения были такие, будто они забрали у меня всё, что только было, хотя я ничего им не отдал, и ничего, по сути, не сказал. И в моём подвале всё ещё был заперт Брендон, и мне почему-то казалось, что он теперь был тем в моей жизни, что им не принадлежало.***
«Одинокий человек — или животное, или божество». Карин Юханнисон «История меланхолии»
Преодолев расстояние в три шага можно без труда добраться до двери в подвал. Достав ключ из кармана, и всунув его в замок, а потом, провернув его два раза в правую сторону, можно без труда его открыть. Но я не делал ни первого, ни второго. Я думал, и мысли мои пугали меня. Я старался не думать о Брендоне, которого я запер там, о том, что медленно его боль притупляется, его организм принимает новую форму и мозг начинает работать по-другому. О том, что теперь в нём изменилось всё, кроме воспоминаний обо мне и соответствующей им ненависти (опять же ко мне). Мне было нисколько не обидно за эту ненависть, он имел на неё право. Мне было страшно. В доме, казалось, было тихо и одиноко, — а тихо и одиноко, означало, что время пришло. Нужно было открыть дверь, потому что если страдания Брендона заставляли его сохранять молчание, значит, к этим страданиям он привык. По стенам, украшенным дешевыми обоями и наспех выбеленному потолку, забегали тени. Брендон безжизненно лежал в углу, куда Даллон по доброте (если можно так сказать) собрал старую кровать. Ведь так бесчеловечно оставлять беднягу спать на полу, как собаку! Боже мой! Вот это жестокость! Плохая вентиляция не справлялась с душными тяжелыми запахами, залежавшимися в подвале, и мальчишка тяжело и медленно дышал, пока веки его трепетали в свете лампы. — Вставай, — спускаясь вниз, громко объявил я. — И поживее. Брендон устало открыл глаза и отвернулся к стене. В его незаинтересованном взгляде была пустота. — Серьёзно, Брендон. — Серьёзно, Райан? — фыркнул он. — Спасибо, что зашёл. Я кстати жив, не стоило беспокоиться. — Я знал, что ты жив. — Не твоими стараниями. — Ты что, обиделся? — усмехнулся я. — Проваливай! — Нет, это ты проваливай из этого подвала. Здесь уже дышать нечем, и ты похож на бездомного. — И что мне делать? — Брендон выпрямился на кровати, выглядя куда оживленнее. — Принять душ. И подготовиться к поездке. Прогуляемся немного. Я развернулся и поспешил к лестнице, ожидая, что Брендон последует за мной. И он тут же подскочил со своего места, чуть пошатываясь, но поспевая как может. — Что это значит? Куда прогуляться? — облокачиваясь на перила, он делал поспешные, но неровные шаги. И как только он добрался до открытой двери из подвала, сощурился от резкого света из гостиной. — Не уверен, что смогу выйти, — прижавшись к стене, промямлил он. — Придётся. Ты не сможешь жить с этим, если не начнёшь привыкать уже сейчас. Ты — вампир, Брендон, но это не идёт в комплекте со всякими полезными навыками, вроде отличной силы и выносливости. В тебе лишь семечко, которое можно взрастить. — Ты говоришь, как Даллон, — скривился он. — Отвратительно. — Знаю, — вздохнул я. — Поднимайся. Прими душ. Ты не потеряешь сознание и не упадешь от усталости, если не дашь себе это сделать. — Вообще-то, я просто рассчитывал на каплю помощи. — Нет уж, — хмыкнул я. Нельзя воспитывать питомцев, поощряя слабости, нельзя воспитывать детей, пренебрегая строгостью. Когда-нибудь ему придется столкнуться с другими вампирами, или с людьми, которые будут умнее его, которые не будут мягкосердечными, которые увидят его доверчивость, и ему придется спасать себя самому. — Прошу, Райан, — устало вздохнул он. — Я чувствую, будто падаю. Голова всё время кружится. — Ладно, — прикрывая глаза от раздражения, ответил я. — Только перестань ныть.***
Мы мчали через Аллентаун. Дорога сменилась с ровной и гладкой на узкие проулки с выбоинами. Здесь нельзя сильно гнать, потому что это возмущает жителей дерьмовеньких домов с тонкими плитными фундаментами. Их детки могут выбежать на дорогу, потому что здесь тихий домашний район! Здесь нет детских площадок и нет места на заднем дворе, поэтому дорога и для детей! Не нужно так гнать! Мы мчали через Аллентаун, и машину потряхивало от очередной ямы, но Брендон всё равно будто засыпал. Его голова соскальзывала с руки, которую он подставлял под щеку, чтобы немного поспать. Время от времени, уличные фонари светили ему в лицо, заставляя скорчиться от боли, и звук проезжающих машин раздражал не меньше. Всё его нутро противилось новой жизни. — Почему ты такой уставший? — внезапно начал я. Радио не смягчало длительной поездки, просчитывание в голове секунд — один, два, три, четыре, — тоже. Нужно было заполнить пространство этой машины какими-то живыми звуками. Брендон моргнул. — Не могу спать. С тех пор как пришёл в сознание, постоянно снятся странные сны. Всё… такое размытое, но мне так страшно в них, и ещё больно… Не знаю. Дикость. — Думаю, это последствия обращения. — С тобой такое было? Я обернулся на секунду в сторону бокового окна, представляя, что мне интересны виды за ним. — Нет, — но тут же поспешил добавить, — это еще ничего не значит. У всех… происходит по-разному. — Ты не помогаешь, — скривился он. — Если хочешь кого-то успокоить, просто солги. — Зачем мне лгать сейчас? Я просто хочу, чтобы ты понимал, что теперь с тобой происходит. — Я не знаю, — тихо ответил он. — Было проще, когда ты лгал. Когда ты был другим из-за этой лжи. Ты был понятным и… это успокаивало. Сейчас нет, потому что я не знаю даже, кто ты такой. — Ты и тогда не знал, — парировал я. — Теперь ты знаешь больше, разве это не лучше? Брендон промолчал, уставившись в окно, за которым всё реже встречались жилые дома, сменяясь на одинокую трассу с лесным пейзажем. Когда вялое солнце село за горизонт окончательно, и последние желто-оранжевые переливы скрылись из виду, пришёл темно-синий мрак. Чёрные деревья сливались в одно сплошное пятно, и только редкие фонари давали ещё возможность видеть дорогу. — Ладно, теперь ты скажешь, зачем мы здесь? — спросил Брендон, когда я затормозил на обочине. За секунду его усталость и апатия сменились на возбужденный интерес, как будто мы подъехали к городской ярмарке. — Выходи. Я же обещал прогулку. Длинная вытоптанная дорожка вела нас в кромешную темноту, призывая пользоваться лишь своими нечеловеческими инстинктами. — Я ничего не вижу, — скулил Брендон позади. — Подай хоть руку! — У тебя есть глаза, уши и руки. Ориентируйся в пространстве. — Очень смешно! Это не игра в прятки, Райан, хватить уже ёрничать. — Замолчи и иди за мной. — Пытаюсь, но тут повсюду ветки! — Просто подвинь их руками, — легко отозвался я, ловко уворачиваясь. — Ладно, это не смешно, — психанул Ури. — В чем дело? — Мы пришли. Над маленькой полянкой светила луна, но даже её света было недостаточно, чтобы рассмотреть окружающую обстановку. Это было и не нужно, ночь — время особенное для всего самого жуткого, так учили с самого детства, даже в моё время. Поэтому ночь — это тишина для обыденного мира. Её нужно слушать, закрыть глаза — и чувствовать. — Ты должен узнать смерть, — произнёс я. — Господи Боже, ты всё-таки решил меня убить? — закатил глаза Брендон. — Перестань смеяться надо мной. — Перестань вести себя так, будто ты из прошлого века. — Я из прошлого века, — пожал я плечами. — Ты был в цирке, Райан, ты не английский барон. — Заткнись, когда я пытаюсь тебе помочь. — Я заткнусь, если ты перестанешь так себя вести. — И как же? — Подражающе. Им… всем, — запнулся он. — Ненавижу, когда ты так со мной разговариваешь. — Отлично, вот тебе тогда решение проблемы. Я буду молчать, но тебе надо сегодня найти жертву. — В… что? — усмехнулся он. — Ты кормил меня пакетами с кровью, какие жертвы? — Тебе нужно узнать смерть, — я сделал твердый шаг навстречу, замечая блеск его глаз в этом полумраке. — Только так ты сможешь понять свою новую сущность. — И кого я убью в лесу? Животных? Белок? — Если поймаешь, — уклончиво ответил я. — Они довольно шустрые. — Я не буду убивать животных. Это… дико. Жестоко. Они же беззащитны. — Ты не убиваешь домашнего пёсика. Эти животные — хищники. Они — твоя жертва, и тебе придётся её принять, если не хочешь потом пролить кровь кого-нибудь другого. — Но я же… Я могу себя контролировать. Я уже не чувствую эту боль. С этим ведь можно жить? — Можно. Но рано или поздно случиться какая-нибудь ерунда, ты будешь проходить мимо больницы, или соседский мальчик упадет с велосипеда, и что тогда? Ты сорвёшься, потому что не знаешь своё новоё тело. Брендон буквально сжался в раздумьях. Его руки затряслись от холода и тяжелой силы внутри него, но в итоге он всё же кивнул. — Что мне делать? — Слушать, — ответил я. Закрыв глаза, я видел весь лес полностью, я видел каждую его дорожку и каждую веточку дерева. Дыхание ветра проходило сквозь меня и становилось моим дыхание, а после снова ветром и отправлялось дальше в путь. Движение и жизнь вокруг разразились громкими звуками, которые всего лишь надо было уловить. Я опустился к мягкой земле, кишащей жизнью и смертью, и дотронулся до неё, призывая рассказать мне всё, что она знает. Человек — не венец творения, вампир — вот кого природа действительно любит, вот кому она отдала самое лучшее. — Не могу, — прошептал Брендон возле меня. Открыв глаза, я увидел его судорожно кривящееся лицо. Он присел возле меня, но ничего из того, что чувствовал я, ему уловить не удалось. Всё было чуждым, всё было инородным. — Громко, — зашипел он. — Ото всюду просто. То здесь, то там. — Найди кого-то крупного, или шумного. Если повезёт — оленя. Их поймать легко. — Как я могу? Из всех звуков, как, по-твоему, звучит олень? — Как… крадущийся человек. Наблюдательный. Осторожный… — Ой, заткнись, Райан, — пихнул он меня рукой. — От тебя только голова ещё больше болит. Сжимая пальцами переносицу, он встал и попытался отдышаться, но лучше не становилось. Но секунду Брендон будто выпал из реальности, смотря куда-то отстранено вдаль, как в тот день, когда мы нашли Кару. Он ушёл далеко, но всё ещё был здесь. — Что случилось? — беспокойства в моём голосе было будто больше, чем следовало. — Как будто снова сон приснился. Галлюцинация. — Галлюцинация чего? Что ты видел? — Место… Очень похожее на это. То место, где я впервые тебя увидел. — Оно недалеко отсюда, — зачем-то сказал я. — Просто всё это очень напомнило мне о нём. — Твой мозг играет с тобой, так всегда происходит, когда ты меняешься. Многие вампиры становились абсолютно другими после обращения. — Нет… я знаю, что это в моей голове. Но это не моё, — нахмурившись, сказал Брендон. Дрожащей рукой он указал на меня, касаясь указательным пальцем моей груди. — Это твоё. Твои воспоминания. Твои мысли. Воздух вокруг меня похолодел на десятки градусов, так, что невидимый пар исходил у меня изо рта, когда дыхание участилось. Но снаружи я не реагировал, просто стоял и смотрел на то, как он касается меня. Это была ошибка, потому что если бы он действительно получил мои воспоминания, я был бы потерян. — Это не так, — ответил я. — Шутка твоего мозга. Отстранившись от него, я снова кинулся в обилие шума вокруг, цепляясь за него как за якорь и позволяя тащить меня к нужному берегу. Я бежал, царапая кожу на руках и лице, пока в руках у меня не оказалось что-то живое и теплое. — Чёрт! Блять! Райан, это же лиса! Животное в моих руках дернулось сильнее, и пронзительный скулёж разрезал пространство. Я схватил её морду сильнее, удерживая тело другой рукой и прижимая к себе. — Давай, — кивнул я, указывая место на шее лисы. — Нет! — Брендон ощетинился, отскакивая в сторону. — Возьми нож в моём кармане брюк, — я говорил твёрдо и жестко, как царапал пером по бумаге, и Брендон не мог не подчиниться. Я был уверен, что он понимал, что так необходимо. — Теперь убей её. — Я же причиню ей боль! — В этом и дело, Брендон! — вспыхнул я. — Если ей не будет больно, ты не почувствуешь настоящую горечь смерти. Если ты не отберешь её жизнь, не услышишь, как выходит её последний вздох, не увидишь, как горячая кровь вытекает из неё, ты не узнаешь, что с тобой сейчас на самом деле. — Л-ладно, — прошептал он, сжимая нож в руке. — Где мне- где… — Где хочешь. Ей всё равно будет больно. Он на ощупь нашёл её шею и постарался сделать уверенный сильный и окончательный удар, очевидно, чтобы она не мучилась слишком долго. Животное жалобно и надрывно проскулило ещё раз, прежде чем предсмертные конвульсии прошли по его тело. Брендон остолбенел. Его глаза заблестели сильнее, отражая луну на небе и рваные рисунки деревьев вокруг нас. Карий цвет ушёл в темноту, кромешную и слепую, и не осталось больше в этом лесу мальчика по имени Брендон Ури.