Я словно из камня, я словно надгробный памятник себе. Дневники Франца Кафки
Я умел понимать людей без слов. Люди — не моя специализация, но понимать их необходимо для того, чтобы крутиться в районе их орбит. Их запах — мой кислород, их вид — моя граница вожделения. Чтобы понимать людей, нужно видеть людей. Чтобы видеть людей, нужно ими интересоваться. Желание двигатель прогресса. Мы возвращались утром домой. Мы — это я и Брендон. Дом — это купленный Даллоном особняк, построенный когда-то на месте старой городской больницы. Тут у нас не было общего, поэтому нам проще было бы оказываться наедине. Я понимал, что Брендон расстроен, шокирован, и немного зол, потому что он отворачивался от меня, потирал пальцем нос и цеплялся руками за свои волосы. Его сгорбленная фигура с задушенным видом говорили мне, что моя жизнь когда-то превратилась в проект понимания одного единственного человека — его. Никого и никогда я не понимал лучше. Однако, так было раньше. Так было тогда — три года назад, когда Брендон был не труден в понимании для кого бы то ни было. Мальчик, мысли которого можно читать по одному лишь только взгляду — это было проще простого. Не было трудности поселить себя во всё его существо, потому что в нём было так мало — да и половина всего что было — создал я сам. Но сейчас, даже со всеми этими моими мыслями, воспоминаниями и даже моей кровью в нём — он казался неизвестностью. Необъятный оползень разрушил почву между нашими ногами, и рукой туда было уже не дотянуться. Я переключил рычаг скорости. — Я знаю, что я видел. Брендон обернулся ко мне, откашливаясь после сказанной фразы. — Я видел Даллона, и других вампиров. Слышал твой голос, и как ты говорил какую-то клятву. — Это было не по-настоящему. — Это было реальностью, — вспыхнул он. — Я знаю, что я видел. Я видел уже такое в Австрии, в другом культе, — это была клятва связывающая тебя с создателем. — Что ж, — добавил я, не зная, что ещё можно сказать в данном случае. — Что ж? Твои гребанные воспоминания в моей голове. Это не «что ж»! Да, это не «что ж». Но и проблемой я бы уже не мог это назвать. Что было сделано, то сделано. Нельзя вернуться назад в тот дом и удержать себя от ненужных действий, можно только оттереть кровь от пола. Я сказал Брендону: — Это пройдёт со временем. — Да ну? — он скептично огляделся на меня, приподнимая брови. — Потому что с тех пор, как я их вижу, они только сильнее. — Я знаю, — барабаня по рулю, я свернул на знакомый переулок. Звук гравийной подъездной дорожки к дому послышался из-под колёс. — Я думаю, тебе стоить перебраться в гостевую комнату. В этот момент к Брендону будто вернулась былая боль и беспомощность, которая отступила перед силой его недовольства и ненависти ко мне. Теперь он снова о ней вспомнил, и своей серой рукой с засохшими пятнами лисьей крови, вытер шмыгающий от холода нос. — Из подвала? — Да, из подвала. И из того дома. Мы не можем там больше оставаться, соседи заметят что-то неладное, там никто не жил три года. — И что? — Брендон, в последний раз, когда я там был, полиция опрашивала соседей на предмет твоей пропажи. Они все тебя в лицо уже знают, и если увидят… — Ладно, и что тогда? Куда мы едем? — В дом Даллона. — Ясно, — коротко отрезал Брендон. — Окей. Надолго? — Пока не знаю. Может быть, Элиот решит принять тебя в «культ», и тогда… — Будем жить счастливой шведской семьей? Ты, я и Даллон? — злобно фыркнул он. — Прости, уверен мне в ваши отношения лезть не стоит. — Ты ничего об этом не знаешь. — Я знаю, что ты был жив, Райан. Потом ты умер, чтобы быть с ним. И ты до сих пор мёртв. — Мёртвые не могут стать живыми. — Вот именно, — заключил он, и мы одновременно открыли двери, ступая из машины на землю.***
— Мне нужны вещи, — нарезая круги по комнате, он остановился возле старого запыленного шкафа цвета дуба, открыл его, поморщился, и снова принялся шагать по кругу. — Все, что у меня были. Мой чемодан под кроватью. Если что не вместится — оставь. Из телефона, что он прижимал к уху донесся недовольный голос. Голос спросил, о чем он только думает, что вообще происходит. Голос беспокоился, была ли нужна помощь. — Хватит, Йен. Просто привези мне вещи. Мне нужно что-то чистое в конце концов. Я дотронулся до замочной скважины в двери комнаты. Наклонился, чтобы заглянуть туда и проверить, работает ли ключ. Потом направился к окну и проверил, надежно ли стоят решётки. Решётки пришлось устанавливать на внутренней стороне окна, за жалюзи, чтобы соседи не думали, что в этом доме кого-то держат в заложниках. В их же интересах не быть любопытными активными гражданами, блюдущими закон и порядок. — Нет, оставь. Мне нужна только одежда и зарядка для телефона. И ноутбук. Брендон подошёл сзади, отталкивая меня и расчищая себе дорогу к окну. Не отнимая от уха телефон, он потянулся рукой к железным прутьям и приложил к ним всю свою возможную силу. Лицо его искривилось от упорства, а потом он взглянул на меня и кивнул. Голос в трубке продолжал спрашивать и требовать, с каждым разом становясь всё отчаяннее. — Нет, не отвечай на его звонки. — Он нашёл место на кровати, устраиваясь на чистом покрывале темно-коричневого цвета. На этом фоне его бледная кожа выглядела ещё более нездорово, чем была на самом деле. Сухой язык облизал посиневшие губы — Брендон ещё не знал, что их нужно постоянно кусать, чтобы они становились немного розовыми. — Он не должен знать где я. Скажи, что я нашёл работу и постоянно торчу там. Придумай что-нибудь. Наконец, разговор закончился, но телефон зазвонил снова. — Это Спенсер, — глядя на меня, произнёс он. — Я не связывался с ним всё это время. Брендон нажал на ответ. По комнате снова разнесся его неуверенный хриплый голос, и я слышал обрывки фраз с того конца связи. Они звучали как «надо срочно поговорить», «давай встретимся», «что-то не так». Брендон ответил «извини, я очень занят сейчас», и снова откинулся на кровати, а каштановые отросшие волосы раскидались по подушке. — Он думает, что что-то происходит. И думает, что я уехал из-за тебя. — Я знаю. Он думал я убил тебя тогда, или похитил…держал в подвале. Брендон вдруг усмехнулся таким свободным и чистым смехом. Таким живым… прямо как три года назад. — Он всегда был хорошим копом, — задумчивая улыбка не покидала его губ. — Просчитался правда на пару лет. Но почти в точку, надо отдать ему должное. — Думаю, не стоит говорить ему, что ты живешь здесь. — Я что идиот, Райан? Я даже не заикался о том, что мы снова виделись. И Йен прикрыл мою задницу, пока по твоей милости я подыхал в сраном подвале. — По моей милости? Тебе не стоило приезжать обратно, ты знал, что всё закончится как-то так… — Да пошёл ты, — ярость пробивалась в его голосе. — Ты не имеешь права забрать целый город, ясно? Я тоже здесь жил! И я имел право вернуться! — Тебя ничего здесь не держало! Если только это не твоя фишка — возвращаться, когда тебя не ждут. Я ждал, что боль или отчаяние охватят его. Что взгляд его потухнет как спичка, или напротив, воспламениться, сжигая меня на месте — это было тем, что я помнил о нём. Таким я представлял его долгими ночами, озлобленным, ненавидящим меня, живым. Таким, каким он мог бы встряхнуть моё сердце и заставить его разгонять кровь быстрее. Таким, каким бы я его желал. Но он закрыл глаза, а открыв их, всё существующее в нём провалилось куда-то в бездну, забирая с собой всё наше осквернённое прошлое, отрезая нас от него, и оставляя только пустоту. — Наверное, так, — произнёс он новым голосом, который я ранее никогда не слышал.***
— И каков твой план? Дверь дома открылась ключом под звуки музыки из радио. Никаких старых пластинок, кассет или подобного дерьма. Чтобы двигаться вперед нужно не оглядываться назад. Я не мог больше дышать прошлым, мне нужно было что-то напоминающее будущее. Я не открыл дверь входящему, не подошёл увидеть, кто это был, и не сказал слов приветствия. Отрешенный взгляд сменился на заинтересованность, когда входящий уселся напротив меня и рассказал о проблеме. «Большой проблеме, Райан. ГЛОБАЛЬНОЙ». Проблеме посерьезней душевных скитаний — проблеме выживания. «Экзистенциальный кризис существует только в мире благоустройства, — говорил он однажды, — как только ты встанешь лицом к лицу с голодом, нищетой, болезнью, тебе больше не захочется страдать из-за потерянности своей души». Наш мир рушился, его оскверняли банды юных вампиров. Они приходили в наши города, они убивали людей, они грабили, насиловали, они наслаждались свободой и властью. Всем тем, что нам было недоступно. Я повторил вопрос: — Каков твой план, Даллон? — Мы найдём их и поговорим. — Чего они хотят? Он глупо на меня взглянул. — Разрушить «культ». — Ты этого не знаешь, — и я этого не знал. Но что я знал точно, что больше не было смысла кому-то разрушать то, чего почти не осталось. Они все вольны, законы не держат их на привязи, все что нужно — вести себя тихо и не показывать свою истинную сущность миру. Просто будь долбанным примерным гражданином, какие проблемы? — Райан, они здесь, потому что Элиот уходит, они здесь, потому что мы уязвимы. Они возмущают город и привлекают к нам внимание. Они должны уйти. — Ладно, — кивнул я. — Как их найти? — Новостные сводки? Центр города? Тусовки? Выбирай любой вариант. — Я не хочу больше никого убивать, — я вздохнул, устремляя взгляд на него. — Мы не будем их убивать, — убедительно ответил он, как когда-то говорил слова любви и то, что этой любви будет для меня достаточно. Он ведь не лгал, но просто именно я не мог этому поверить, потому что ничего никогда не бывает достаточно. И недостаточно просто выгнать этих ребят из города, чтобы все наши беды прекратились. Мы выжившие на поле после битвы, и рано или поздно падальщики заберут и нас. — Ты надежно запер мальчишку? Я проследил взглядом направление его головы. Он смотрел на подвал, но в подвале уже ничего не было. — Он в гостевой. Джон помог мне поставить решетки и замок на дверь. — Что ж, — заключил вампир. — пусть так. — Он не выберется, правда. — Я же сказал — ладно. Его неуверенность медленно перетекла по моим конечностям, поднялась и достигла моего слабо бьющегося сердца. — Его некуда деть пока, — оправдывался я. — И он почти справляется. Одна ночь — это не страшно. — Райан, — рукой коснувшись моей, он сжал её. Дрожь прошлась по моему телу — холодная и липкая, неприятная. — Почему ты не позвал Йена? — Кроуфорда? — усмехнулся я, но хватка на моей руке усилилась, будто он боялся, что я сбегу от ответа, хотя куда мне было бежать? Не тогда, когда он вцепился в меня своим взглядом словно обезумевший. — От него никакого толку, он сам вчера вампиром стал. — Он знает его! А ты — нет. Все мои несказанные слова оборвались, даже не успев достичь губ. А он всё продолжал: — У меня сейчас нет времени на твои сопли, ясно? Доверь мальчишку Кроуфорду. Ты мне нужен. — Да? — обескураженно начал я. — И почему же? Что же тебя так пугает в парочке вампиров? Но ответ на это у меня уже был. — Я не хочу помогать тебе занять место Элиота, — я не говорил — почти шипел. Если он держал меня за идиота, это не значило, что я был идиотом. За сотню лет с ним я знал, что бывает, когда на тебя обращают внимание все эти мухи, летящие на падаль. Им было важно знать — чем я был и что я могу дать этому «культу», потому что Даллон — это я, а я — это Даллон. И если он важен, то важен и я. Резко вырвав руку, я отошел на шаг назад. Но он не испугался моего выпада и не разозлился на мои слова — он засмеялся. Засмеялся, как не делал, наверное, уже многие годы, и картина эта, если честно, вызывала ощущение внутреннего дискомфорта. Потому что нет, на его губах может быть что угодно, но только не искренность и не улыбка, и уж тем более — ни то ни другое вместе. Неосознанно я даже вздрогнул. Он всё не мог прекратить это делать, будто забыл, как надо это останавливать. Прикрыл рукой свой рот, но смех всё равно по чуть-чуть изливался из него. — Ты, — начал он, когда спокойствие хоть немного овладело им. — Ты думаешь, что я бы делал это просто потому, что хочу занять место Элиота? Тешу свои властолюбивые наклонности, да? И за секунду мир снова перевернулся и встал на место благодаря его глазам, которые больше не выражали ничего светлого. Можно было уже дышать. — Я делаю это по многим причинам, Райан, и желание власти стоит на последнем месте, — объяснил он, приближаясь ко мне ближе. Словно подкрадываясь, но совершенно неприкрыто, потому что жертва-то была в ловушке, у него всегда жертвы уже в ловушке, иначе он не играет. — Никто не будет заботиться о тебе так, как я, Джо или Элиот. Никто не будет прощать тебе твои ошибки и тебя осудят за всё, что ты сделал, если вдруг ты кому-то не понравишься. Вас с мальчишкой сожгут на металлообрабатывающем заводе, да так, что от тел ничего не останется. Или ты не думал об этом? За нами следят и день и ночь, и я не могу позволить всему рухнуть только потому, что ты, глупый идиот, снова навыдумывал что-то в своей голове. Ты будешь жить, пока я считаю это нужным, тебе ясно? И я сделаю всё, что угодно, чтобы твои глазки не закатились в предсмертной агонии. Если для этого нужен мальчишка — хорошо, но не смей мне мешать делать то, что необходимо. И если я говорю, что ты должен мне помочь — ты следуешь за мной и выполняешь всё, о чем я прошу. Обычно, когда современному человеку (нормальному, современному, такому как мы, только из этой эпохи. С образованием, хорошими любящими родителями, с адекватной самооценкой и самоуважением) говорят «ты — то, что принадлежит мне, и только я могу этим распоряжаться», то человек возмущается, потому что он человек, он сам по себе, он личность, он важен этому миру и он не вещь. Конечно, если только это имеет особый сексуальный подтекст между людьми. Так бы ответил, может быть, и я, будь я на месте этого человека. Так бы мог ответить Брендон, например. Но я не он, и я так не ответил. И не потому, что была вторая причина. Причина была третья — я просто был другим. Я вырос другим. Я родился с другими установками. Они позволяли мне сопротивляться, но бороться ожесточенно и до конца — никогда. Убегать — да, но разрывать всё окончательно… Поэтому я промолчал — даже отвечать сил не было. Даллон достал телефон и набрал номер, за которым стоял настоящий голос. И голос удивился — второй раз за день, и ответил, что всё равно собирался заехать и привезти вещи. И голос не звучал удивленно или настороженно, звучал так, будто звонил старый знакомый и предлагал заехать на часок пропустить стаканчик за просмотром матча. Я потерялся от звуков этого голоса и голоса Даллона, скрепляющих между собой какой-то невидимый и неощутимый союз. И потом он взглянул на меня, произнося: — А теперь надо ехать. И я начал передвигать ногами следом за ним.***
Кажется, спрятаться в городе с населением в триста тысяч — не так-то просто, но это возможно, если ты этого хочешь. Но если не хочешь, если ты выходишь с распростёртой грудью словно Иисус, то ты кит, выброшенный на берег. В этом лежит основа нашего сплочения, в этом идея того, почему мы так держимся за руки и так боимся отпускать — нам страшно быть замеченными. Мы не дрожим от ужаса, но этот страх сильнее обычного волнения, сильнее ночного кошмара. Он где-то на уровне страха одиночества, он есть в каждом, но когда ты вампир, он становится ещё сильнее, потому что так ты становишься ещё дальше от людей вокруг тебя. Из десятка тысяч найдется один, кто посмотрит в твои глаза с сочувствием, и из миллиона тот, кто протянет тебе руку. Идея «культа» — выживание, и мы выживаем. Мы даём друг другу шанс жить со своей сущностью и не бояться раскрыть миру объятия. — Так кто вы, сэр? Кто мы? Мы — замершее время в этой части вселенной. Квинтэссенция постоянства. — Мы просто проходили мимо. Хотели заглянуть в этот бар, а тут такое… — врал Фрэнк позади меня. Это я подошёл к полицейскому, я спросил, что здесь произошло, когда скорая увозила пострадавших в драке. Это я был настойчив, пока из бара не вышел человек, который меньше всех должен был видеть нас здесь. Его сгорбленная фигура, волосы не расчёсанные после того, как его вызвали сюда, даже не дав спокойно доспать, его движения рук, будто снова стучащие по столу в комнате для допросов. «Где Брендон Ури?» будто опять спрашивали его губы. — Идите-ка домой. Сейчас такое в городе твориться, лучше не рискуйте, — посоветовал нам полисмэн. Он кивнул ещё раз на здание позади, вокруг которого уже столпились зрители, копы и медики, и будто сказал этим кивком «какое же несчастье». Будто потасовка этих пьяниц его трогала до глубины души. — Да, верно. Мы пойдём, — хрипло отозвался я, провожая фигуру впереди от стеклянной двери бара до служебной машины. — Нет, но… вы всё же нашли тех, кто это начал? Перевернуть целый бар, это явно работа не для одного, — голос позади вмешался. Голос позади имел улыбку, за которую платили и на которую охотились таблоиды. Голос имел имя, или имя имело голос, без разницы. Голос-то был узнаваем и ему полагалось бы молчать, но он не затыкался всю дорогу и ещё после, когда мы стояли тут поблизости как случайные прохожие. Но полицейский голос не узнал и только отмахнулся. — Они сбежали ещё до того, как мы приехали и остановить их было уже некому. Наверное группа отбитых на голову. Но их найдут, уверяю. — Хорошо знать, что мы можем спать спокойно, — криво усмехнулся Голос. — Нужно уходить, — бросил я, когда полицейского уже не оказалось рядом с нами. — Нас могут заметить. Даллон проследил мой взгляд и согласился, но в этот миг, конечно, всё уже начало разрушаться, фундамент дал трещину и всё потому, что кто-то там вдалеке решил сходить за кофе в местный магазин, купил кофе, распрощался с кассиршей, дошёл снова до места происшествия и назвал нужный код. Он сказал: — Эй, Смит, представляешь… И он поднял голову, и он заметил нас. Как в замедленной съемке, он прищурился, чтобы убедиться, что это мы… что это я. И было чистое осознание на его лице, озарение, высшая благодать понимания, которая сжала мои лёгкие. — Вот теперь точно пора, и побыстрее, — Фрэнк потянул меня за рукав куртки и я как-то начал идти. Но всё ещё смотрел, не отрываясь, на то, как Спенсер Смит дотягивался рукой до трещинки, принимаясь отковыривать хлипкую штукатурку.***
— Ну так, кто-нибудь объяснит, что это было? — произнес Голос на переднем сидении. Через зеркало заднего вида я переглянулся с Фрэнком, нервно сжимающим руль и давящим на газ. — Ну-ну, не стесняемся, мальчики. Мистер Уикс? — Мы найдем их, — бесцветно ответил Даллон. — А я не о ребятках-вампирятках. Я о милом копе, что присел нам на хвост. Ну так? — Он не большая проблема, — поспешил уверить Даллон. — Не то, из-за чего стоит переживать. Старые счеты вот и всё. — А что ж вы тогда все напряглись так, что даже я слышал, как поджались ваши яйца, — Голос нетерпеливо приоткрыл окно, впуская в салон резкий холодный воздух. — Я жду ваши рассказы. — Он был другом парня, которого я обратил. Думал, что я виноват в его исчезновении три года назад. Я не понимал, почему выложил это, просто язык зашевелился сам, хотя мне казалось, что я так сильно устал от всего и это задача невыполнимая. Но что-то внутри зашевелилось от звука Голоса, и я рассказал. — И что? Хотите сказать это проблема? — Он расследовал дело смерти Энтони, — подкинул Фрэнк. Даллон молчал, хотя я знал, что у клуба Элиота и у агентства недвижимости Уикса были проблемы после всей этой истории. Проверки, штрафы, угрозы закрытия — Смит не сидел на месте все три года, и мы были словно на острие ножа, боясь вздохнуть лишний раз. — Хотите сказать, что какой-то коп трахает вас в задницу уже несколько лет? У Голоса было капризное выражение лица и такой же тон — избалованный и надменный, хотя вид был довольно притягательный — будто он только сейчас выскочил к нам с одной из своих обложек. Но самое интересное то, что вся эта аура неземного высшего существа с экранов улетучивалась, стоило ему захотеть смешаться с толпой — ему, с его кольцами на половину пальца, макияжем и одеждой последних коллекций. — И что, у вас нет связей с копами? — Они есть, — уверил его Даллон. — Но… — Но! Но! Я пока только и слышу после всех ваших фраз — но! Ни связей с полицией, ни связей с донорами, побеги смертных, куча тупых малолеток, нарушающих законы. И чем же вы тут занимались всё это время? Что делал Элиот? Ну кроме как меланхолично клал на всё хуй? — Нас не очень много. — И станет ещё меньше такими темпами, — Голос фыркнул, высовывая свой телефон и набирая кому-то сообщение. — Настолько у вас тут всё хуево. Я бы понял, живи вы где-нибудь в Монтане или Оклохоме. Алабама! Джорджия! Айова! Я вот думал, куда б ещё в двадцать первом веке докатиться, как не быть фермерами, откачивающими кровь из своих коров! А тут у нас Питтсбург — город, где какой-то вшивый мальчишка взял и создал проблем по самую глотку! И все это в трехстах милях от Нью-Йорка! — Это была не наша вина, — прошипел я, еле сдерживая какую-то тугую ярость. Я не должен ничего защищать и ни в чём оправдываться, но я будто уже привык делать это в последнее время, так что эту слабость можно было простить — случилось по инерции. — Конечно, мистер Росс, это не ваша вина. И не вашего щенка, — кивнул он на Фрэнка, — и даже не мистера Уикса. Я знаю, что время тяжелое, и наш прекрасный верховный лорд покинул нас, пошёл бы он в задницу. И я знаю, что Элиот не справляется. Мы все виноваты, отчасти. Мы часть большой вселенной, да, и всё взаимосвязано, всё неслучайно. Не переживайте, мы здесь именно потому, что все наши поступки ведут к результату. И мы получим нужный нам результат. — Нам нужно время, — отозвался Даллон. — Мы найдём вампиров, Элиот уступит место новому старшему, и «культ» возьмётся за другие проблемы. — Разумеется, Уикс. Но вы же понимаете, что вам пока никто место не предоставит. Даже если Элиот предложит вас — пока что вы не мой кандидат, уж простите. — Не думаю, что здесь вы найдете кого-то лучше. — Не нужно мне тут условия ставить, — скривился он. — Во всем мире найдётся вампир, который сядет на это место, и так, чтобы меня это устраивало. Мне нестерпимо хотелось засмеяться. Просто взять и скрючиться в конвульсии смеха, потому что этот тон и лицо Даллона, пока ему говорили эти вещи — это было самое большое удовольствие, какое я испытывал в жизни. Видеть, как в его физиономию летят эти едкие фразочки, а он принимает их с полной покорностью просто потому, что не может возразить — не имеет права. Элиот бы не сказал ему такого — Элиот его уважает, Джерард его уважает, Джо, Майкл, каждый вампир, приходящий в этот «культ». Но не самодовольная выскочка из Нью-Йорка, прожившая в новой шкуре втрое меньше его. Счастье, подобное фейерверку в будний день я испытывал в тот момент. Так бывает, когда любовь к кому-то постепенно обращается в ненависть. В яд, которым ты травишь и себя и этого кого-то. Только вот желание смеяться тут же осело где-то внутри меня, на самое дно, с которого поднялась, словно ил, страшная горечь — я осознавал, что Даллону нет на самом деле никакого дела до личных ставок. Его не волнует, верит ли в него кто-нибудь, потому что не это даёт ему силу. Он сам, внутри себя, самая большая сила. Ничто не способно его сломить, если у него есть цель, а с тех пор, как он коснулся моей шеи своими губами и заменил мою сущность на свою, она у него есть.***
— Я не пойду туда, — произнёс он, как только мы подошли к самой двери дома. Автоматический фонарь тут же загорелся над нашими головами, освещая его бледное, уставшее лицо. — Мне нужно к Элиоту. — Стой, — остановил я его, — что со Смитом? — Не трави сейчас этим мой разум, Райан. — Но это важно, — предостерегающе, мой вытянутый указательный палец уперся ему в грудь. Позади нас, на подъездной дорожке стоял Фрэнк, всё ещё не выключающий двигатель машины. — И что с Брендоном? — А что с ним? Ты был слишком жалок, чтобы избавиться от него вовремя, поэтому решай эту проблему сам. Может быть, он и разберётся с копом? Поиграй с ним снова, заставь слушаться, думаю, это тебя бодрит, заодно и поможешь нам всем. — Я не буду опять в это ввязываться, — выдохнул я. — Ты уже в это ввязался, так что послушай сюда, — он склонился надо мной, коснулся, будто обжигаясь, моих плеч и заглянул в глубину глаз. — Я знаю, ты ненавидишь, когда я прошу. Я знаю, ты ненавидишь меня, мой голос и мои слова. И я знаю, ты ненавидишь, когда приходится манипулировать, но всё это только часть истории. И когда этот её период закончится, мы вступим в новое время вместе, как и всегда. Проблемы с «культом» закончатся, мальчишка и Йен уйдут, и мы не будем больше заставлять тебя причинять кому-либо вред. Если ты захочешь уйти — я тебе позволю, если захочешь остаться, я буду здесь. Но прямо сейчас… ты мне нужен.***
Камешки гравия зашевелились и запели. Свет фар попрощался через окна и уплывал куда-то вдаль, а я шагнул по коридору дальше. В гостиной приглушенно горел свет. На диване устроился Йен, устало перебирая пальцами свои отросшие пряди кудрявых волос, и глаза его почти закрывались при просмотре фильма по телевизору. — По местным новостям уже показали, — сморщившись от вида меня, произнёс он. — Вы их не поймали? — Это не твоё дело, — бросил я не так грубо как хотел. — Ты можешь идти. — У вас тут есть ещё одна спальня, я могу остаться. — А Брендон этого хочет? На эти слова лицо его стало непроницаемым. Чувства его, словно выливались наружу — он был буквально одержим Брендоном, что мне было интересно, что же случилось между ними за эти три года, раз этот идиот так в него влюбился? И знал ли он, что чувства его никогда не будут в той же мере взаимными? Он встал, хватая с журнального столика свою куртку, ключи и телефон, но остановился, стоило мне сделать шаг по направлению к лестнице на второй этаж. — Мы можем кое-что обговорить? — Если это о Брендоне, то меня не волнует. — Это о нём. Я промолчал, надеясь, что это даст ему нужный ответ. — Я хочу попросить его уехать, как только ему станет лучше, — игнорируя моё поведение, произнес он. — Ясно. Ну, ему лучше. — Не так. Ты понимаешь, о чём я. — Йен, ты не сможешь контролировать его желания, — я покачал головой, — и контролировать его. Тебе не кажется, что… — Я не собираюсь его контролировать. — Нет? Собираешься манипулировать? — Не я, — с нажимом притормозил он для необходимой паузы. — Ты. Да неужели. Это было какое-то моё проклятие, посланное в день, когда Брендон ступил на выкрашенную полосу с пометкой Райан Росс. Все считали, что я инструмент! Что я имею способность настраивать нужное направление, в котором этот мальчишка зашагает. Но правда в том, что это не я! Я не подхожу и никогда не подходил, и уж точно не сейчас — когда я не представляю, что происходит за его темными стеклянными глазами. Я мог бы приблизиться к нему сколь угодно близко, но в итоге это всё равно будем не мы. Я не имел никакой мифической власти над ним, и не хотел бы её теперь иметь. Почему никто этого не видел? Почему я должен был это объяснять? — Не рассчитывай на это. — Чёрт возьми, Райан, — взбесился он. — Перестань играть с ним! Он и так прекрасно справляется с тем, чтобы кормить себя пустыми надеждами, так что не помогай ему в этом! Ты хочешь, чтобы он стал ещё одним Уильямом? Это что, тешит твоё сраное эго? — Убирайся, Йен, — я схватил его за запястье и резко потянул в сторону двери. Двери, за которой никого не было, только город, полный пережитых мною воспоминаний, и я хотел, чтобы он оказался там. В этом городе, в этих воспоминаниях. Остался там, и не возвращался. Он мог забрать Брендона с собой, они могли уйти туда вдвоём, оставив меня здесь, в доме, который называется временем настоящим. Мне не нужно было будущее — я его боялся. Я боялся свежих выпусков газет и того, что они со временем исчезают, становясь новостными сводками в лентах мобильных и компьютерах. Я боялся, что почту доставляют за секунду, и лишь изредка — на бумаге. Я боялся, что люди меняют понятия, с каждым днем, меняют жизнь и то, какой она должна быть. Как надо одеваться, что слушать, чем восхищаться, как любить… Как любить правильно, как не хвататься за шею своего любовника и не раздирать её до крови. Как не говорить неправильных токсичных слов, отравляющих сердце. Как целовать — под каким углом и с каким напором. Как смотреть, как чувствовать, как возбуждать. Мы квинтэссенция постоянства, не квинтэссенция прогресса… Новое время несло новые правила, и я для них не подходил. Когда вечность не абстрактна, движение времени приносит лишь чувство одиночества. — Я прошу тебя, Росс, — вцепился он в мою руку, прежде чем я вытолкал его на улицу. — Заставь его уйти.