chimera

И бушует гроза во тьме, Гром грохочет в душе моей.

Спустя несколько дней от короля Дагу прибывает посланник. Сокджин в своём кабинете перебирает донесения с западного фронта, когда ему сообщают о госте. Помощник председателя вскакивает со стула, выронив рапорт своего человека при генерале, и требует немедленно его впустить. Прибывший одет в припорошенный снегом и слишком прохладный для этой погоды плащ. Он снимает свою шляпу-котелок и склоняет голову, затем представляется. Сокджин предлагает ему присесть у камина и незаметно выдыхает заклинание, чтоб огонь в топке разгорелся жарче. Посланец благодарит, но отвечает, что дело не терпит отлагательств. Письмо от короля должно быть передано лично в руки председателя Сената, добавляет мужчина. Сокджин кивает, снова указывает на кресло перед своим столом и спешит предупредить директора Чона. То есть, председателя, мысленно поправляет себя Сокджин. Когда-нибудь он привыкнет. Или нет. Кабинет председателя напротив, но он принимает у себя главного министра Пака и верховную судью Квон. Прерывать их в моменты доклада о работе не положено протоколом, и Сокджин с минуту мнётся у двери. Потом понимает, что оставлять в своём кабинете чужестранца, приближённого к власти, опасно даже при открытых дверях, и оповещает о своём приходе магическим сообщением, затем стучит и входит. – Что-то срочное? – переспрашивает директор, глядя на него. Впрочем, и взгляд генерала Пака, и взгляд госпожи судьи Квон направлены на Сокджина. – Только что прибыл посланник короля Ингука, говорит, дело не терпит отлагательств, а письмо подлежит передаче исключительно Вам, – сообщает он скороговоркой. Все трое переглядываются. Главный министр генерал Пак Чонсу нервно отзывается: – Ну вот и приехали. Нас после этого тоже отсюда выносить на виселицу будут? Генерал занять свою должность никогда не стремился и опасается, что его постигнет участь его же предшественника, ещё одной жертвы революции. По правде сказать, они все этого боятся где-то под слоями уверенности и равнодушия. Вот и судья Квон Боа на это лишь картинно закатывает глаза: – Ой, вечно ты со своими мрачными предсказаниями. Ну не умеешь ты в будущее смотреть, зачем людей пугать? Директор, то есть председатель Сената, поправляет себя Сокджин, выразительно смотрит на него: – Чего стоишь, зови уже! Тот кивает и идёт за своим гостем. Принимают его первые лица государства втроём. О чём идёт речь, Сокджин только догадывается. Посланец выходит через пятнадцать минут, Сокджин рекомендует ему хорошую гостиницу, а сам всё это время косится на дверь директорского кабинета. Даёт задание одному из служащих проводить посланника и проследить за тем, чтоб тот хорошо устроился. И опять косится на дверь. Вести с фронта неизменны: несём потери, нужна провизия, отступаем, просим прислать помощь. Только вот где эту помощь найти? Страна истощена внутренними проблемами, на восстановление города ушло больше денег, чем было в городской казне. Принёс ли гонец добрые вести? В своём последнем письме председатель требовал гарантий, что Дагу не попытается захватить власть, выдворяя шеольцев из владений Нуберу. Но Сокджин не верит, что гарантии им дадут. В конце концов, король Ингук и помогать-то не обязан. Что ему с уничтожения Нуберу станется? Они не ведут торговлю, если не считать контрабанды промысловой рыбой. Да и политически не особо связаны. Конечно, иметь под боком Нуберу спокойнее и лучше, чем непредсказуемых кочевников-варваров с неуёмной жестокостью в крови. Но всё же это Нуберу нуждается в помощи, и потому условия ставить не им. Только бы краем глаза послание увидеть! Разумеется, рано или поздно председатель Чон обязательно сообщит ему о решении Дагу, но хотелось бы поскорее. С другой стороны, королю Ингуку и впрямь выгоднее уничтожить врага сейчас. Шеольцы обязательно перекинутся на Дагу, если падёт Нуберу. Дагу предпочтут повоевать сейчас, на территории Нуберу, чем потом на своей. Так будет надёжнее. Ради того, чтоб не подпустить войну к своим границам, они могут дать необходимые гарантии. Впрочем, "пожертвовать" тем, что им не нужно, но создать видимость заинтересованности в этой "жертве", а потом напасть на город и захватить страну они тоже могут. Не хотелось бы, совсем не хотелось. Но это было бы мудрое и дальновидное решение молодого короля. Совещание председателя, главного министра и судьи длится ещё с час. Всё это время помощник председателя не сводит глаз с дверей своего кабинета: авось услышит, как министр с судьёй уходят. Судьба страны в том письме, Сокджин просто должен знать, что там. Должен. Едва посетители покидают резиденцию Сената, он летит в кабинет напротив. Однако директор начинает разговор неожиданно. Крайне неожиданно. – Как там с реставрацией твоего дома, Сокджин? – председатель не отрывает глаз от бумаги в его руках и говорит неторопливо. Сокджин теряется и не сразу отвечает: – Закончил в середине осени, до наступления холодов… – Это хорошо, очень хорошо, – директор тянет каждое слово, будто мыслями он в совершенно ином месте. – Тогда его возможно будет использовать в качестве жилья для наших гостей с Юга. – Простите? - вот сейчас было совсем не понятно. Можно какую-то расшифровку, ну пожалуйста? Директор поднимает на него взгляд и поясняет: – Полагаю, это самое комфортабельное здание в городе. Сгодится для резиденции принца. Какого ещё принца? Причём тут вообще его, Сокджина, дом? – Мы с главным министром Паком и верховной судьёй Квон пришли к выводу, что так будет проще всего. Сокджин прокручивает в голове полученную информацию снова, пытается связать события воедино и найти смысл. Получается с трудом, но всё-таки происходящее выстраивается в одну картину. – Король Ингук собирается прислать сюда своего младшего брата в качестве "гарантии"? И Вы сейчас коллективно решили, что нянькой для принца буду я? – Сокджин едва ли может контролировать слова, рвущиеся наружу. К такому повороту событий он не готов, совершенно не готов. Председатель устало потирает виски и тяжело вздыхает, затем не находит ничего лучше и просто кивает: – Оставить его здесь мы не можем. Этот чокнутый на всю голову вояка Пак живёт в казармах, а просить Боа об этом я не могу. Ну а твой дом – культурное достояние республики, сам понимаешь. Сокджин про себя ругается, а в кабинете становится нестерпимо душно. Культурное достояние! – Почему никто об этом не думал, когда его громили? Почему об этом не думали, пока он пятьдесят лет стоял заброшенный? Почему, как я собрался его восстанавливать, так "это, конечно, достояние, но ты сам как-нибудь, денег в казне нет"? Это Вам не музей и не гостиница, знаете ли! Это мой дом, я живу там! И ни я, ни мой дом гостям не рады! Директор смотрит на него раздражённо-снисходительно, ни дать ни взять учитель нашкодившего ученика. Ему становится стыдно за свою вспышку. – Всё сказал? А теперь потуши, пожалуйста, занавески. Сокджин ещё больше стыдится и быстро подчищает устроенный беспорядок. Ну надо же, разозлился так, что не смог силы контролировать. Позор какой, студентом так себя не вёл, а тут… Приведя в порядок занавески парой заклинаний, маг снова возвращается к столу председателя и опускает глаза, словно провинившийся студент. Он слишком часто спорит и никогда не слушает, но сегодня явно перешёл все границы. Но почему-то директор не злится. Он вообще редко по-настоящему злится. Не на Сокджина, во всяком случае. – Ты ведь понимаешь, что это на благо нашей страны? Сокджин кивает. Он всё прекрасно знает. – Принц Чжехван со своим телохранителем прибудет через две недели. Этого времени должно хватить на то, чтобы ты подготовился. Он не должен слишком много узнать о делах нашей страны, поэтому убедись, что все документы надёжно спрятаны от посторонних глаз. Сокджин опять кивает. Всё это и так понятно. – Найми прислугу, чтоб было проще. Наверняка принц привык к удобствам. Маг едва сдержал едкий комментарий о том, что принцу и казармы генерала подошли бы. Вписался б там как влитой. Даже опыт есть. Но говорить это вслух не стоит, поэтому Сокджин только снова кивает. – Принеси мне последние донесения с западного фронта и можешь быть свободен. Сокджин разворачивается и спешит покинуть кабинет начальника, но тот окликает его на самом пороге: – Сокджин, ты ведь понимаешь, что больше это некому доверить? Если бы можно было, я б не стал тебя так нагружать. – Да, я знаю. Простите, что не сдержался, – снова опускает взгляд Сокджин. Как бы там ни было, у него есть две недели, чтобы подготовиться к приезду гостя. Сокджин надеется, что ему этого хватит. Сокджин надеется, что не убьёт его при первой же встрече. Судьба – та ещё стерва. // Через несколько дней приходит Чжухён, она улыбается, невесомо прячет волосы за ухо и смотрит как-то печально. Она уходит, - мелькает мимолётная мысль. Идёт по коридору первого этажа дома и воровато оглядывается, нервничает немного. Она уходит, - бьёт мысль ещё сильнее. Волосы у Чжухён пахнут свежестью и малиной, она сбивает с них снежинки, снимает шарф, кладёт на столик и идёт к лестнице. Она болтает без умолку, рассказывает о своих делах, и Сокджину кажется, что девушка молчит о чём-то важном. Он прячет руки в карманах брюк и молча идёт за ней, кивая невпопад. Чжухён сегодня ненастоящая, другая, фальшивая. Старые часы отбивают одиннадцать, и Чжухён замирает, останавливается посреди лестницы, поворачивается к Сокджину и красноречиво молчит. Дом поймал её на фальши. Дом знает все тайны. – Что случилось? - спрашивает Сокджин, она избегает смотреть ему глаза. – Я... – Чжухён запинается, потом собирается с духом и продолжает еле слышно. – Я вызвалась добровольцем в военный госпиталь. Сокджин прокручивает её слова в голове трижды, прежде чем выдаёт: – Ты ведь не целитель. Прорицательница пожимает плечами, отшучивается, мол, дело наживное, ознакомительный курс целительных заклятий она в школе прошла, оказывать первую помощь умеет, как-нибудь да справится. Сокджин кивает, и Чжухён, наконец, решается поднять на него свой взгляд. – Ты тоже... не вернёшься? – голос предательски срывается, и последнее слово получается ломанным, жестоким, бьющим в солнечное сплетение и лишающим дыхания. Чжухён грустно улыбается, она не ответит, Сокджин и сам знает. Своё будущее она не видит. Чжухён шепчет: "Ну вот и сказала", – прикусывает губу и продолжает на него смотреть. – Останься, – просит он, даже умоляет. Он не имеет на это права, но всё же. В глазах у неё стоят слёзы, и она упрямо качает головой. Сокджин поднимается на её ступеньку и обнимает её. Чжухён утыкается ему в плечо и тихонько хнычет. "Я вернусь", – тихонько обещает она, – "я вернусь", – но, кажется, сама себе не верит. В этот раз она остаётся до самого утра и даже потом не спешит уходить. "Ты ведь не будешь меня ждать?" – обречённо спрашивает она, прячась с головой под одеялом. "Буду", – говорит он, а она отворачивает одеяло, смотрит на него внимательно и заявляет: "Не жди". – Ты что-то видела? – Нет, но... – Чжухён отрицательно машет головой. – Но ты не должен думать, будто обязан меня ждать. Когда я вернусь, всё может быть иначе. – Я знаю, – отвечает Сокджин и притягивает её ближе. – Но ты всегда будешь моим другом, и я всегда буду тебе рад. Страх её постепенно отступает, и, уезжая на следующий день, Чжухён уже не выглядит такой потерянной. Зачем ты уезжаешь, глупая, если так боишься? Он так и не спрашивает, но Чжухён сама тянет заученную фразу: "У нас каждый человек на счету". На площади, когда он в последний раз оглядывается на эшелон, увозящий его последнего друга, Сокджин неожиданно встречается глазами с Ким Тэён. Ведьма не отрывает от него своего взгляда, и Сокджин сдержанно ей кивает, но подходить не спешит. Сокджин ей доверяет, но вовсе не обязан дружить. Однако позже вечером от главы ведьминского Конклава приходит послание. Чумазый мальчишка в смешной шапочке нагоняет его у самого дома и тянет маленькую ручонку с зажатым конвертом. Сокджин благодарит, отдаёт ребёнку пару золотых и подходит к крыльцу. Дом приветливо отзывается шорохами из темноты. Прислуги он так и не нашёл: не только Чжухён боится его дома. Люди пугаются теней и странных, страшных звуков, им кажется, здесь живут привидения. Они не знают, что у дома есть душа, они не понимают, что дом помнит всё. Дому холодно и одиноко. У дома пять этажей, и он возвышается над невысокими одно- и двухэтажными домиками горожан подобно исполину. Он угрюм и просит чуточку ласки. Сокджин занимает весь третий этаж, крышу, пользуется кухней и гостиной, но дому этого безбожно мало. Он хочет гостей, а те пугаются его маленьким шуткам вроде запертых дверей и голосов из прошлого. Сокджин и сам первое время терялся, но потом привык и притёрся. Это ведь дом, с причудами, но его дом. Кабинет приветствует Сокджина теплом и светом: иногда дом заботится о нём, зажигает свечи, камин, встречает. Сокджин улыбается и садится за стол, вскрывает послание. Бумага с письмом девственно чиста, на конверте нет ни адресата, ни отправителя. И всё же, Сокджин знает, что письмо его. Он шепчет заклинание и дует на бумагу: витиеватые буковки проявляются медленно, но горят огнём, не повреждая пергамента. Таковы все огненные послания, их может увидеть лишь адресат. Ты должен узнать, что произошло с проклятым мальчиком. Всего одна строчка, и Сокджин знает, чья она. Как о приезде принца прознали ведьмы, он не имел ни малейшего понятия. Логично, что Ким Тэён захочет исправить вред, нанесённый другой ведьмой, она нынче глава Конклава. Но Сокджину совсем не улыбалось расспрашивать гостя о его друзьях. И он вообще предпочёл бы с принцем не разговаривать. Совсем, можно? И не видеть, не слышать, вычеркнуть из памяти.