Хочет вором влететь ко мне,
Обжигаемый молнией…
Гром грохочет вдалеке, а Сокджин отчего-то вспоминает прошлое. Вспоминает то, что хотел бы забыть, потому что никого не осталось. У него совсем никого не осталось. Только гром.
Дождь если и идёт, то где-то над морем, в городе лишь небольшой ветер и неприятный морозец. Сокджин на крыше, зажигает по очереди свечи. Их тут больше пяти сотен, он никогда не считал. Богу огня важно не количество, а качество. Он накрывает воздушной пеленой крышу на случай дождя каждый раз. Он давно здесь не был.
Сокджин зажигает свечи заклинаниями, они пронзают темноту ночи. Он долгое время не практиковался, а ведь это дарит умиротворение.
Сегодня ему очень нужно умиротворение.
Мысли его разбиты, он кусает губы, а заклинания путаются. Огонь то взлетает до небес, грозя спалить весь город, то едва целует фитилёк свечи и гаснет. Сокджин боится завтрашнего дня. Он знает, что всё это плохо кончится, он знает. Шею тяжким грузом оттягивает амулет, найденный на этой самой крыше несколько лет назад, но Сокджин не может отсрочить будущее. Всю ночь его мучают кошмары, он вспоминает о тех, кому не суждено больше вернуться, и хочет вымолить обмен на одного того, кто возвращается. Но ничего не выходит, боги против Сокджина.
Это их первый новый год в академии. Они гуляют всю ночь напролёт, ждут рассвета. Тэхён выдыхает огненных птиц, будто он дракон или ещё какой неведомый зверь, но Сокджин стоит рядом и слышит, как тот незаметно шепчет заклинания. И всё же Сокджин не выдаёт маленькую тайну большого волшебства. Потому что волшебство. Потому что друзья. Потому что и так хорошо.
Юнги хрипло смеётся над дурацкой шуткой Хосока, он вообще редко смеётся, но сегодня ночь особенная. Они идут всей толпой, распевая песни, громко хохочут и ищут приключения. Ночь дарит им всю любовь, на какую только способна, окрашивает небо огнями и вдыхает в них сладкую и терпкую на вкус свободу.
Сокджин поворачивается к друзьям, рассказывая какую-то историю, и совершенно не замечает, как на кого-то налетает. Ребята снова смеются, помогая ему и тому, кто оказался на его пути, подняться. Юнги радостно восклицает:
- Да это ж моя сестра! Ты аккуратнее не можешь? - и даёт Сокджину приличную такую затрещину. Он смущается и бормочет извинения, потирая ушибленное место.
- Кан Сыльги, а, Кан Сыльги, а куда это ты так спешишь? - Юнги пытается приобнять девушку, но та только отмахивается:
- Ой, ну хватит меня тискать, я тебе не собака.
У неё волосы цвета заката, позади ждёт её подруга, но Сокджин отчего-то не может оторвать от неё глаз, пока девушка совсем не скрывается в ночи. Много позже он узнаёт, что "сестра" значит "соседская девчонка, которая обыгрывала меня всегда и во всём, ведьма чёртова!" А ещё позже, что "ведьма" - не метафора, а образ жизни. И потом, когда Юнги долгими зимними ночами не может сдержать слёз от потери друга, Сокджин рассказывает ему то, о чём знает кроме него лишь Чжухён. Это не заглушает боли Юнги. Правда ничьей боли не заглушает.
Этой ночью Кан Сыльги возвращается.
//
Моросит мелкий противный снег вперемешку с дождём, бьёт по лицу, и Тэгуну кажется, будто это наказание за все его грехи. Никто не встретит его добрым словом, когда он сойдёт на берег, да и лучше б его не узнали. Тэгун не хотел возвращаться, но его об этом не спрашивали. И Тэгун не имел права роптать на это чужое решение. Море волнуется, ветер кидает ему в лицо снег с дождём, а Тэгун высматривает приближающуюся сушу. Дом. Дом, где его никто не ждёт. Дом, в который он не хотел возвращаться.
Но всё же чуточку скучал по нему, пожалуй.
Он цепляется за бортик пальцами, обтянутыми в перчатки, и надеется, что ничего не случится. Слишком много Тэгун создаёт проблем, всем и всегда. Чжехван, его единственный друг, подходит и становится рядом, тоже вглядываясь в призрачный берег. Чжехван тоже не знает, что их там ждёт, тоже боится.
– Мне очень жаль, – еле слышно выдыхает Тэгун. Это ведь всё его вина, их сослали из-за него.
Чжехван молчит, но подаёт голос кто-то другой, кто-то, кого Тэгун не хотел бы слышать.
– Если б ты это мне сказал в тысячный раз, я бы тебя стукнул, – парень с выбеленными волосами, худой и высокий, примерно одного роста с Чжехваном и чуточку ниже самого Тэгуна, появляется прямиком из воздуха чуть поодаль. Тэгун не смотрит на него, но всё равно чувствует. – Честное слово, зае…
Он обрывается на полуслове, потому что получает подзатыльник от кого-то невидимого. Девочка появляется через мгновение, она уже сидит на бортике, и начинает его отчитывать:
– Сколько раз просила не ругаться, Нам Тэхён!
Тэгун закатывает глаза, но молчит. Уже привык молчать и игнорировать.
– Как думаешь, – вдруг обращается к нему Чжехван; странную парочку он, конечно же, не видит, – а если нас там кто-нибудь узнает?
Тэгун прикусывает губу и не спешит отвечать: он и сам часто думает о том же. И потому выдаёт придуманную для себя самого ложь, чтобы успокоить. Большего он всё равно дать не может.
– Пять лет прошло, не думаю, что кто-либо нас вспомнит. К тому же, скорее всего, все наши старые друзья сейчас на фронте. И имена у нас сейчас другие…
Чжехван кивает.
– Если и будет кто-то, кого мы знали тогда, я тебя предупрежу сразу, - обещает он, и принц кивает снова.
– А я рада вернуться домой, – вворачивает девушка с бортика. - У меня дома осталось много друзей.
– Кан Сыльги, ты безнадёжно, непроходимо глупа, – заявляет Тэхён, всё ещё потирая затылок. Он проговаривает каждое слово отчётливо, будто вбивает гвоздь. – Ты мертва уже пять лет. Безвозвратно мертва, и если мы встретим кого-то из твоих друзей, никто не увидит тебя.
Сыльги закатывает глаза, Тэгун следит за каждым её движением, но в её действиях нет злости или раздражения. Сыльги никогда его ни в чём не обвиняет, в отличие от Тэхёна. Тэхён же напоминает при любом удобном случае, как будто думает, что Тэгун может забыть.
– Мы все мертвы. А знаешь, почему? Потому что он нас убил.
– Прекращай, – устало бормочет девушка. – Ты достал уже всех.
– Чёрт возьми, за что мне это! – почти ревёт от негодования третий житель Тэгуновой головы. – Я просто хочу поспать! Вы двое невыносимы! Совершенно! Абсолютно!
– Дедушка Гю, мы не хотели вас беспокоить, простите, – ласково воркует Сыльги. – Идите отдыхайте, мы больше не будем, – она спрыгивает с бортика, подходит к старику, приобнимает его и поглаживает по спине, успокаивая.
Тэгун трёт виски, Чжехван переводит на него взгляд и спрашивает:
– Снова голова разболелась?
Тэгун в ответ лишь кивает: с этой троицей всегда мигрень.
//
Сокджин встречает рассвет у пристани. С ним председатель Чон и ещё несколько сенаторов. Солнце слепит глаза, а голова пуста, почти безжизненна. Корабль, на котором прибывает принц, символично зовётся «Рассветом». Он пристаёт к берегу медленно, будто продлевая пытку Сокджина. А он просто хочет, чтобы томительное ожидание, наконец, завершилось. Кажется, будто оно длилось не две недели, а гораздо, гораздо дольше.
Когда по трапу спускается принц в сопровождении ещё двоих, Сокджин узнаёт его сразу и прикусывает губу. Кажется, будто он стал выше ростом, волосы его темнее, но сомнений быть не может. Прошло пять лет, теперь он называется настоящим именем, но это абсолютно точно он, даже голос всё тот же, совсем как в воспоминаниях. И он, этот принц, пожимает руку председателю, представляется, но на Сокджина даже не смотрит. Просто делает вид, будто не узнаёт, и Сокджин заслуживает внимания не больше, чем пылинка на его плаще. Принц Чжехван, в воспоминаниях Сокджина так и оставшийся просто Кеном, не смотрит на него всю дорогу к Сенату и едва удостаивает взглядом, когда председатель говорит, что по всем вопросам следует обращаться именно к нему. Сокджин чувствует себя невидимкой.
– Я бы хотел отдохнуть, – говорит ему принц, в первый раз с самого прибытия, а Сокджин не знает, что ответить. Он молчит, и принц уточняет:
– Для нас с моим телохранителем ведь приготовили жильё?
Сокджин кивает, просит следовать за ним и только после этого обращает внимание на второго гостя. Это вгоняет его в ещё больший ступор. Этот парень изменился тоже, но и его Сокджин узнаёт без труда: Чон Тэгун, тот самый, что убил Кан Сыльги. Сокджин впервые видит его на самом деле и не знает, как реагировать. Он не представлял приезд
Кена принца Чжехвана, но и не догадывался, что всё может быть настолько ужасно.
Сокджин показывает гостям их комнаты на втором этаже, знакомит с двумя новыми горничными, предупреждает, что с заходом солнца они уйдут, просит не слишком беспокоиться и пугаться выходок дома и говорит, говорит,
говорит, много и без толку. Ему кажется, будто всё происходящее – кошмарный сон, или происходит не с ним, а Сокджин просто наблюдает. Да что ж такое-то, почему нельзя менее эмоционально всё воспринимать? Разве он на что-то вообще надеялся?
Принц обращается только к своему другу и настойчиво зовёт его Лео. Сокджин всё ещё невидимка, очень болтливая, но совершенно незаметная.
Чон Тэгун Лео по большей части молчит, лишь изредка откликаясь на реплики принца. «Да к чёрту», – не выдерживает Сокджин и уходит в свой кабинет, предоставив гостей самим себе. Рассказать бы этому принцу всё, что Сокджин о нём думает!.. Но, видимо, не в этой жизни.
//
Тэгун уходит следующим вечером, не говоря Чжехвану ни слова. Он на самом деле и не телохранитель ему, Чжехван и сам отлично справляется со своей безопасностью. Эта "роль" придумана для отвода глаз, как и новое имя. Тэгун знает, что город изменился за пять лет до неузнаваемости, знает, что каждому в стране известна его история, и потому старается не подавать виду. Утром в Сенате они видели генерала Пак Чонсу, директора их училища в прошлом, а ныне главного министра, однако тот либо сделал вид, что не узнал, либо и вовсе забыл своих бывших студентов.
Тэгун уходит из нового дома без определённой цели, но когда подходит к лавке, которую когда-то держала его мать, понимает, что должен был прийти. Город всё ещё нёс следы недавних событий: на некоторых домах видна копоть, а от музея, который открылся в тот самый год, в тот самый день, остались лишь обугленные занесённые снегом развалины. Тоскливо вокруг, он чувствует исходящую от города безысходность.
Лавка его матери, вопреки ожиданиям, стоит на месте, почти не тронутая временем. На дверях и окне висят обереги и травы, и тщедушная старушка в цветастом платке зазывает внутрь, заглянуть в стеклянный шар и раскинуть драконьи косточки.
– Ты ведь туда не пойдёшь? – настороженно спрашивает Сыльги, появляясь у самой двери. – Пахнет тут не очень, да и шарлатанка она, сразу видно…
Его маму тоже не любили ведьмы и волшебницы, звали обманщицей.
– Погадаете мне, бабушка? – просит он и спешит за ней внутрь.
Сыльги манерно закатывает глаза и исчезает. Тэгун прикрывает глаза и на мгновение представляет, как вернулся из школы, а мама заваривает ему чай в фарфоровом чайничке. Пахнет ромашкой и чабрецом, совсем как тогда. Старушка ведёт его в лавку, там всё так же тепло и уютно, только садится за столик с кружевной скатертью уже не мама. Тэгун садится напротив и улыбается уголками губ, слегка.
– Ты, видно, не местный. Издалека приехал? Одёжка, смотрю, знатная, да и не к ведьмам пошёл… – бормочет старушка и тушит свечи, все, кроме одной. Создаёт антураж для своего представления.
– Издалека, бабушка, – отвечает Тэгун и ждёт продолжения.
Мать не была настоящей провидицей, но толика магии в её крови всё же была. Часто её предсказания сбывались, и простой народ бегал к ней за советами. И вот однажды заглянул не простой человек, а из богатых. Заглянул и задержался подольше. Это и стало началом конца. У него была жена-ведьма и сын годовалый. Он просил амулет на удачу, ему нужна была для выборов. Амулет ему мама подыскала да и приютила ненадолго, а после выборов его и след простыл. Тэгун узнал о нём позже, лет в десять. Тот год у матери не задался, клиентов было мало, жили они впроголодь, и случайно проболталась она как-то под хмельком, что отец-то у Тэгуна небось пирует там каждый день у себя в Сенатской ложе.
– Туманное у тебя будущее, сынок, ни зги не видно. Есть чего, аль нет, мне оно не ведомо, – вздыхает старушка в темноту своей лавчонки. – Попробовать на косточках?
– Попробуйте, бабушка, – просит Тэгун.
Косточки никакие не драконьи, Тэгун помогал матери заколоть того петуха, когда на стеклянный шар и закатывание глаз народ перестал вестись.
Бабушка убирает шар, накрывает стол чёрной бархатной тканью, просит его коснуться горстки косточек, затем раскидывает их, замолкает на мгновение и говорит глухим поставленным голосом:
– Ждёт тебя встреча, сынок, встреча важная, не гони гостью, она с помощью придёт. А вот тут, – касается она самой длинной косточки, – вижу, гложет тебя вина. Ты её отпусти, не друг она тебе.
Тэгун сам отыскал отца, сам рассказал о себе и матери. Тот, надо отдать ему должное, не прогнал ребёнка сразу, сделал вид, будто обрадовался, попросил подождать удобного случая и пришёл однажды с мешком самоцветов к матери. Отступные, мол,
пусть щенок твой больше ко мне не шастает, а ты забудь, что знала меня когда-то. Мама подачки не приняла, но Тэгуну строго-настрого запретила с отцом видеться. Да только жена его, ведьма, уже обо всём прознала.
– Понапридумывала тут с три короба, старая шарлатанка, – фыркает Сыльги, но не появляется, будто пребывание в таком месте оскорбляет добропорядочную ведьму.
Тэгун благодарит старушку, протягивает несколько золотых и уходит. Та ему вслед кричит, что много, но он не возвращается. А за углом его уже ждёт напророченная судьба. Сыльги хмыкает и говорит, что девушка, внимательно оглядывающая его, в сговоре со старушкой.
– Чон Тэгун? – спрашивает незнакомка со струящимися по плечам медовыми волосами и такими же глазами, они почти горят в свете луны, прям как у кошки. На голове у неё меховая шапка, и она кажется ещё меньше, чем есть. Тэгун её не знает, никогда не видел прежде.
– Это моя наставница, – поражённо подсказывает Сыльги. Ещё одна ведьма, прекрасно. Сыльги хорошая, но вообще Тэгун их страшно не любит.
– Вы ошиблись, – отвечает он, стараясь подражать говору Дагу.
– Меня зовут Ким Тэён, я глава Конклава ведьм, – представляется она и протягивает бумажку. Тэгун берёт её и видит огненные буквы, складывающиеся в имя загадочной ведьмы, её должность и адрес резиденции Конклава. Над ними чернеет кот с длинным пушистым хвостом - эмблема ведьм. На вид она едва ли старше него, маленькая, замёрзшая и беззащитная, но чёрт этих ведьм разберёт.
– Зачем она здесь... – Сыльги в его голове ничего не понимает, но Тэгун знает.
– Вы, вероятно, ошиблись, госпожа Ким, – он возвращает ведьме её карточку и собирается уходить.
– Я хочу Вам помочь, – тихо говорит она.
Тэгун снова глядит на неё. Ведьма смотрит на него, в её медовых глазах жалость. Он ненавидит жалость больше всего на свете. Она смотрит так, будто понимает всё. Но ни черта она не знает, глупая девчонка.
– Это была я, - говорит она тихо, с ноткой печали. - Благодаря мне страна узнала Вашу историю. Благодаря мне Вашего отца сместили с должности, а его вдову через год казнили. Я смогу Вам помочь.
Тэгун замирает на мгновение, затем отвечает:
– И я должен сказать спасибо за то, что Вы убили моего отца? Его жену? И за тех тысяч незнакомых людей, что погибли в дни революции по Вашей вине? – он усмехается, глядит в её растерянное лицо и бросает слова, будто камни. – Мне не нужна Ваша помощь.
Затем Тэгун разворачивается, делает несколько шагов и останавливается лишь тогда, когда Ким Тэён находится с ответом:
– Но ведь… Это они с Вами сделали, почему же Вы их жалеете? И революция всегда забирает чьи-то жизни, с этим ничего не поделать...
Тэгун оглядывается на неё в пол-оборота и замечает:
– Человеческая жизнь бесценна. Никто не вправе её отбирать, ни моя мачеха, ни я, ни, тем более, Вы, кем бы Вы себя не возомнили. Не понимаю, с чего Вы взяли, что чем-то лучше неё?
Глава ведьминского Конклава снова теряет дар речи, но на этот раз совсем. Тэгун уходит, не оглядываясь на неё. Она слишком молода для своей должности, и в ней всё ещё теплится юношеский максимализм. Ким Тэён ему решительно не нравится. И, как бы там ни было, он всё равно не станет принимать ни от кого помощи.
Вот тебе и предсказания от шарлатанки.
