***
Отравленное демонической скверной грязно-зелёное небо Аргуса, на котором было невозможно различить день и ночь, за эти пару недель не то что надоело, а обрыдло так, что хотелось выть. Раздражало и злило всё. Сам дренейский корабль, на взгляд Залнари, странный и нелепый. При его внушительных размерах, в нём даже не было оборудовано нормальных мест для отдыха, кроме тех, что предназначались для раненых, хотя живых среди его обитателей хватало. Но им приходилось ютиться в каких-то тесных закутках, устраиваясь на ночлег прямо на полу, или на ящиках с припасами, вроде того, на котором сейчас сидел он сам, дабы получить хоть иллюзию уединения. На его взгляд инженера, ресурсами корабля распорядились неграмотно и нерационально. Зато здесь всё, что можно и нельзя, было пышно украшено позолотой и светлым, слепящим металлом. Во славу Света, видимо. Просто второй оплот Конклава жрецов, а не боевой корабль. Залнари это казалось пошлостью и дурным вкусом. И обитатели корабля, дренеи-Озарённые, чуть ли не через каждое слово вспоминающие о Свете, тоже безмерно раздражали. И нелепые, однообразные поручения Армии Света и Верховного экзарха Туралиона, повторявшиеся раз за разом. И вторжения, на которых полагалось спасать от Легиона пустые, уже давно разорённые, или вовсе необитаемые миры. И ко всему прочему, что-то словно бы глодало рыцаря смерти изнутри, не давая покоя. На «Виндикар» он буквально сбежал из Акеруса, чтобы не сталкиваться с Минервой Вороньей Скорбью, которая, несмотря на все предупреждения, продолжала его изводить заигрываниями и намёками, не давая сосредоточиться ни на повседневных делах Ордена, которых у него хватало, ни на инженерных заказах. Оплот Рыцарей Чёрного Клинка больше не казался надёжной крепостью и домом, которым был до того. Вот он и решил, что на «Виндикаре», на передовой, в преддверии решающей битвы с Легионом, будет проще и спокойнее. Да и жажду крови, его клинков, и его собственную, никто не отменял. Но оказалось, что нет, на «Виндикаре» не так уж спокойно, и охотнее всего Залнари остался бы сейчас в небольшой комнатушке на верхнем этаже таверны «Грязное животное» в компании своей единственной подруги. Кого немёртвому рыцарю сейчас очень не хватало, так это ее. Пусть бы даже она читала свои дурацкие светлые книжонки, вполголоса бормоча какую-нибудь молитву или отрывок из священного текста: он просто посидел бы рядом в тишине и покое, наблюдая за ней. И какая только бешеная муха его укусила, что он стал ей язвить и грубить? Прошёлся по её попыткам искать себя, вполне, кстати, закономерным и естественным, выставил её никчёмной дурочкой, лезущей не в свое дело. Неужели он её ревнует к возможному призванию, и боится потерять? Стыд какой! Сорвался, будто простолюдин, которого никогда не учили себя держать в руках. Что она, интересно, сейчас делает? Заперлась в таверне со своими книгами, или ходит по Даларану, ища себе занятие, пытаясь как-то отвлечься? А если что-то случилось, и она угодила в какую-нибудь передрягу? Нет, нужно её увидеть, и сейчас же. Залнари поднялся, потоптался на месте, и быстрым шагом направился к порталу, ведущему с «Виндикара» в Даларан. Здесь всё равно пока делать было нечего.***
В «Грязном животном» под вечер стало довольно шумно. Собралось несколько компаний, все разговоры были только о Пиршестве странников, официантки-троллихи только и делали, что таскали заказы с кухни, вместо того, чтобы болтать друг с другом, или с посетителями. Бармен Хамака отошла за новыми бутылями вина в погреб, а старик-орк Мато остался на месте, он рассеянно разглядывал посетителей и думал о чём-то своём. И вдруг заметил, как мимо его стойки идёт к лестнице смутно знакомый Отрёкшийся. Тот рыцарь смерти, что всё ходил к странной девице, поселившейся на втором этаже, а потом вдруг пропал. Он поднялся наверх, но очень скоро вернулся, и выражение лица его было далеко от спокойного. — Девчонку свою ищешь? — мирно пробасил старый орк. — Соскучился? Так она на месте-то не сидит. Сегодня сказала, что на целый день в лечебницу помогать пойдёт. Вытащил бы ты её развеяться, что ли? А то она уже две недели всеми днями в этой лечебнице пропадает, с лица спала. Пиршество странников, вон, началось, сходите куда-нибудь. Если бы Залнари дышал, он бы задохнулся сейчас от возмущения и ярости. Зеленокожего наглого старика, осмелившегося на очередные грязные намёки, хотелось зарубить прямо здесь. Мало ему было ехидства Ткача Смерти и Стылой Крови в Акерусе, мало подковырок Минервы, теперь ещё и неотёсанный орочий чурбан суёт свой нос не в своё дело. Он уже хотел было ответить орку грубостью, но, подумав, сдержался, просто кивнул, и отправился в хорошо ему известную «Спешим на помощь». Его подруга и в самом деле оказалась в лечебнице. Когда Залнари увидел ее с охапкой грязных бинтов в руках, он снова ощутил чувство вины за то, как вёл себя тогда в таверне. А с другой стороны — был повод ею гордиться — не пала духом, не испугалась работы, и пошла не куда-то, а именно в лечебницу, как и хотела. Ох уж это её стремление помогать. Залнари покачал головой. Вдруг вспомнилось, как они остановились на ночёвку в его старом доме в Брилле, перед тем, как уйти на Расколотые острова. И очень остро захотелось снова забрать её отсюда в Тирисфальские леса, побыть наедине, дать и себе, и ей хоть короткую передышку — от войны, чужих ран и грязи. Может, прав орк — стоит сводить её в руины Лордерона на Пиршество странников? — Довольно тебе возиться с этой грязью, — негромко, но непреклонно сказал рыцарь смерти, зайдя в лечебницу, и убедившись, что подруга его заметила, и он её не напугает. — Пиршество странников в самом разгаре, всё пропустишь. — Нари! — девушка улыбнулась, и в голосе, и в улыбке сквозило облегчение от того, что с ним всё в порядке, и он явился не затем, чтобы снова ссориться, упрекать и читать ей нотации. Она сунула использованные бинты в ящик, подошла к Залнари, и уже привычным жестом прикоснулась к саронитовой латной рукавице. Он в ответ тоже привычно и буднично прикоснулся к ее руке. Олисарра Добрая и Анжелика Батлер удивлённо воззрились на странного посетителя, и на радостно кинувшуюся к нему помощницу. Но расспрашивать о чём-то хмурого рыцаря смерти с горящими ледяной синевой глазами было себе дороже. Владелица лечебницы, поджав губы, покачала головой и покосилась на девушку, которая, судя по всему, обрадовалась этому Отрёкшемуся, как родному. Сама Олисарра, как почти все эльфы, нежить не переносила. Что, интересно, их может связывать? Пожав плечами, высшая эльфийка вернулась за прилавок, краем глаза видя, как девушка закуталась в плащ с капюшоном, и странная пара покинула лечебницу.***
Войдя в портал до Подгорода, Залнари с подругой не стали надолго задерживаться на нижнем уровне столицы Отрекшихся, а сразу поднялись в руины Лордерона, во внутренний дворик. На Тыквовин именно здесь обычно ставили Плетеного человека. А сейчас здесь стояло множество столов, уставленных традиционными для Пиршества блюдами. Распоряжалась праздником высокая, нарядно одетая тауренка. Эльфы крови, тролли, таурены, гоблины, орки, Отрёкшиеся — все толпились у столов, шутили, смеялись, травили байки, лакомились праздничными блюдами, от которых шли такие ароматы, что есть хотелось даже тем, кто был сыт. Народу собралось столько, что к столам девушке и рыцарю смерти пришлось буквально проталкиваться, да ещё ей при этом приходилось следить, чтобы не слетел капюшон плаща — человеку в ордынской столице вряд ли бы поздоровилось. Впрочем, за одним из столов едоков не было, потому что стоял он аккурат среди могил, находящихся здесь же. И такое соседство во время пира не всем было по душе. — Нари, давай там сядем? — тихо попросила девушка рыцаря. — Не хочется толкаться в толпе. — Как хочешь, — спокойно отозвался он. — Можем и там, если тебя не пугают могилы. Устраивайся, и обязательно попробуй всё, что будет на столе. Хотя бы понемногу. Традиция. Она села на довольно удобный стул с высокой спинкой, и с любопытством оглядела блюда. Запеченная индейка, клюквенный соус, пряная хлебная запеканка, засахаренный батат, тыквенный пирог, яблоки, печёная картошка с начинкой и много чего ещё. Глаза разбегались, действительно хотелось попробовать всё и сразу. Залнари устроился на соседнем с ней стуле, неспешно отрезал индюшачьи крылья и ножку, и положил на тарелку подруги. Туда же отправился кусок тыквенного пирога, немного запеканки, батат, несколько яблок, а в небольшой кубок рыцарь смерти налил вина. Не забыл он и о себе, хотя нежити, вроде бы еда не требовалась. Но девушка знала по их совместным походам и посиделкам в таверне, что Залнари иногда был очень не прочь чем-нибудь полакомиться, да и готовил он хорошо. — Как гласит легенда, Пиршество Странников праздновали даже в самые страшные и тяжелые времена, — негромко произнёс рыцарь смерти, наблюдая, как подруга с аппетитом обгрызает зажаристое хрустящее крылышко с тёмной медовой корочкой. — Что бы ни происходило в Азероте, мы всегда в эти дни благодарим землю за дары и урожай. И празднуем удачу в битвах и приключениях. Если повезло из них вернуться живыми, — усмехнулся он, пробуя засахаренный батат. Девушка с интересом слушала рассказ друга о традициях праздника, пробовала все блюда, которые он предлагал, хотя батат понравился ей не слишком — вкус был довольно непривычный, а вот хлебную запеканку и тыквенный пирог она съела дочиста, да ещё и попросила добавки. Наконец, когда уже больше ничего из еды в горло не лезло, они некоторое время просто сидели и разговаривали, делясь новостями, и смеясь, будто и не было никакой размолвки, а потом решили, что неплохо было бы помочь устроителям праздника — все блюда съедались почти мгновенно, и на столах постоянно чего-то не хватало, и не только в Подгороде, где с завидным постоянством заканчивался кислый клюквенный соус и засахаренный батат. В Громовом Утёсе все желали лакомиться тыквенным пирогом, а в Оргриммаре особенно уважали пряную хлебную запеканку и запечённых индеек. Помотаться по Азероту им пришлось как за ингредиентами для блюд, (ловить в Тирисфальском лесу индеек было тем ещё приключением), так и доставляя уже готовое, так что по возвращении в таверну, девушка уже клевала носом. Ей хотелось подняться в свою комнату и лечь, ещё раз вспомнив перед сном хорошо проведённый вечер, как вдруг она ощутила довольно сильный толчок — кто-то, пробираясь сквозь толпу празднующих, спеша, задел её и Залнари. Рыцарь смерти крепко взял девушку за руку, помогая удержаться на ногах. Оказалось, что толкнул их тот самый жрец, который утром приходил в лечебницу: она узнала его по странной причёске. Поджав губы, он окинул их неприязненным взглядом, и даже не подумав извиниться, быстро прошёл к выходу. — Не ушиб он тебя? — хмуро поинтересовался Залнари, всё ещё не выпуская ее руку. Он помрачнел, будто и не с весёлого праздника они возвращались, и на его лице застыло выражение отвращения, которое ясно показывало, как он относится к жрецам и прочим святошам. Воображение словно нарочно рисовало перед внутренним взором рыцаря смерти портрет подруги в жреческой мантии и с посохом. А ведь она своего добьётся, упрямая. И что тогда делать? Тоже начать её ненавидеть, а то и убить? Да не получится, слишком дорога стала за все скитания по Азероту. Залнари усилием воли отогнал дурацкие мысли. — Нет, просто толкнул, — покачала она головой. — Пустяки. И они зашагали к лестнице, ведущей наверх. Оказавшись в своей комнате, девушка уже привычно закрыла ставни, заперла дверь, и вскоре уже дремала под старым одеялом из шкур. Залнари же не стал возвращаться в оплот рыцарей Чёрного Клинка сразу: он ещё посидел у барной стойки, не спеша выпил пару кружек тизвина Крутогорья, а ближе к середине ночи устроился в одном из опустевших гамаков, который освободил хмурый пандарен-монах, торопившийся, видимо, выполнить очередные поручения одной из фракций. Врата в Акерус рыцарь смерти открыл, когда уже почти рассвело.***
На следующее утро в лечебнице царила привычная суета: кампания на Аргусе была опаснее, чем всё, происходившее до того на Расколотых островах, и раненых более чем хватало. Правда, большинство из них проводили в лечебнице не больше десяти минут — брали бинты и зелья, и сразу уходили: они были ветеранами многих битв, и знали, как позаботиться о своих ранах. А вот вчерашняя ширма, за которой лежала раненая стражница, пострадавшая от демона, (они, хоть и редко, но атаковали Даларан), никуда не делась, более того, Олисарра и Анжелика всё сильнее хмурились, осматривая больную. В конце концов они вышли, попросив помощницу присмотреть за всем, и спустя несколько минут, вернулись в сопровождении жреца-Отрёкшегося, которого девушке сложно было не узнать: именно он вчера толкнул их с Залнари, и пренебрежительно говорил с ней здесь же. Он оглядел лечебницу, а потом взгляд его задержался на девушке, которая аккуратно ставила склянки с зельями и эликсирами на полки, пополняя запасы. Жрец скривился, и молча прошёл за ширму. Пробыл он там довольно долго, а когда, наконец, вышел, то принялся отчитывать Анжелику и Олисарру свистящим полушёпотом. Девушка старалась в разговор не вслушиваться, но и без того было понятно, что жрец недоволен. И как назло, Отрёкшийся всё же её заметил.***
Дарлаус Бартрон с трудом сдерживал негодование, хоть он и был Отрёкшимся; а ведь в Азероте считалось, что его народ утрачивает большую часть чувств и эмоций, а если какие-то и остаются, то извращаются до неузнаваемости. Но жрец именно негодовал: только что дренейский недотёпа-послушник, громко стуча копытами, вбежал в Алтарь Света, бесцеремонно прервав утреннюю молитву, и вопя, что около портала в храм двум женщинам нужна помощь. Дарлаус отчитал послушника, поворчал, но всё же пошёл к порталу., ведущему из храма в город: долг жреца с него никто не снимал. С той стороны портала стояли Олисарра Добрая и Анжелика Батлер, владелицы даларанской лечебницы. Чуть ли не хором, сбиваясь, и перебивая друг друга, они начали рассказывать о стражнице Кирин-Тора, которой сильно досталось при нападении демона на Даларан, и она теперь лежит без сознания, а сами они помочь не в силах. Дарлаус припомнил, что действительно, городские стражи, и те из героев, кто оказался на тот момент в городе, недавно отбивали атаку демона. Ворча, он пошёл за Анжеликой и Олисаррой. Со стражницей всё оказалось довольно серьёзно — в её раны попала демоническая скверна, хоть и совсем немного, но этого хватило, чтобы бедняга надолго потеряла сознание. Молитва Свету очистила ядовитую зелень, уменьшила воспаление в ранах и приглушила боль, но даже с горем пополам придя в себя, молодая эльфийка была очень слаба, и неясно было, выживет ли она. Дарлаус ощутил почти человеческую усталость, в дополнение к обычной для Отрёкшегося боли, и неприятным ощущениям после призыва Света. И отойдя от больной, сурово отчитал Олисарру и Анжелику: — Вы бы ещё подольше потянули, тогда бы я точно уже помочь не смог! Что вы могли сделать со скверной в ранах с вашими бинтами и склянками? Да ничего! Безалаберные! Впрочем, что с женщин возьмёшь! Вы и помощницу себе под стать подобрали, — он кивнул на девушку, снова взявшуюся за книгу. — Лезет туда, где ей не место, и якшается с кем попало. Он подошёл довольно близко к ящику, на котором сидела девчонка, и неприязненно проворчал: — Почему ты всё время попадаешься мне на глаза? Ответить на такой странный вопрос было решительно нечего, поэтому девушка пожала плечами и вернулась к книге, было там одно место, особо заинтересовавшее её: в нем говорилось, в каких случаях Свет отвечает на молитвы и призывы. Оказалось, что очень во многих, главное, чтобы намерения просящего об исцелении, или помощи в бою, были искренними. Ложь, недомолвки и неверие в Свет не только лишали жреца нужной именно сейчас силы Света, они приводили к тому, что в какой-то момент Свет оставлял его уже навсегда. И участь таких жрецов, как правило, была незавидной: они или уходили в Тьму, рискуя потерять рассудок, или оставались не у дел, становясь, по сути, никем, если были преданы Свету. Девушка поёжилась, и вздрогнула. Нерадостная перспектива. Но погрузиться в свои мысли, и продолжить чтение, ей не дал всё тот же жрец. Он навис над ней, так, что его тень упала на книгу, заслоняя текст, и всё так же мрачно осведомился: — Как ты можешь интересоваться учением Света, и при этом расхаживать по городу, держась за руку отродья Плети? Это святотатство! Что вас вообще связывает, а? Девушка прикрыла глаза и вздохнула. Всегда одно и то же! То же самое у нее спрашивали любопытные официантки в таверне, Умбива и Мимбихи, и старый шаман Зулка’Джин, и, кажется, они ни на минуту не поверили её словам, что Залнари ей только друг: уж слишком многозначительно улыбались и девушки и шаман. Теперь и этот жрец туда же. — Он мой друг, и ходили мы на Пиршество странников, — ответила она. — Ну-ну, — скептически покачал головой Отрёкшийся. — В руки друзей так не вцепляются, как ты держалась за него, если хочешь знать. Он на некоторое время умолк и задумался, потом, что-то для себя явно решив, продолжил: — Если уж тебя так к этому тянет, читай. Что-то не будет понятно — придёшь к порталу в Храм Света Пустоты, скажешь стражам, что тебе нужен Дарлаус. Мне передадут, я приду, если будет время, сейчас война, сама должна понимать. И ещё — я не только исцеляю, но и убиваю тоже. Не отталкивает тебя это? — Нет. Я размышляла, думала над всем этим, — тихо сказала девушка, стараясь не обращать внимания на язвительный, подначивающий тон жреца. — И выходит так, что чистый Свет — не для меня. Владея Светом, я смогу исцелять, но не в силах буду защитить ни себя, ни других. Всё время кто-то должен будет быть рядом, настороже, опекать меня. Тьма? Тоже не для меня. Не хочется убивать, убивать, убивать, всё больше оказываясь во власти Бездны, и в итоге закончить безумием, — она тяжело вздохнула. — Остаётся только послушание. — Слишком ты расчетлива и разборчива, — недовольно сказал Дарлаус. — Выбираешь, будто платья, или сладости в лавке. А ведь кому мы будем служить, решаем не мы. Свет сам выбирает, кого он услышит, и услышит ли. — Здесь пишут, — кивнула она на книгу, — что главное для Света — искренность намерений. А то, что я размышляю и перебираю — страшно оказаться не на своём месте. Решать-то, действительно, только Свету. — Упрямая, — проворчал Дарлаус. — Если хочешь помочь — для начала присмотри за раненой и почитай молитвы, в книге они есть. Даже если Свет пока не слышит, и у тебя нет сил исцелять, молитва лишней не будет. Эти, — он кивнул на Олисарру и Анжелику, которые смешивали какие-то снадобья за прилавком — не додумаются, даже если и знают несколько молитв, им лишь бы склянок побольше продать. Он резко развернулся, и вышел, шелестнув одеяниями, ссутулившийся, высохший, как и все остальные Отрекшиеся, но во всей его костлявой фигуре чувствовалась странная властность. И девушка послушно уселась рядом с раненой эльфийкой, шепча молитву. Та, хоть и лежала в полудрёме, но повернула голову, силясь рассмотреть, кто же сидит около ее постели. — Не двигайтесь, вы ещё очень слабы, — попросила девушка. — Я помолюсь за вас Свету. Стражница закрыла глаза. А девушка, под недоумевающими взглядами Олисарры и Анжелики, действительно просидела около нее почти весь день, то читая молитвы, то листая книгу, и раздумывая о чём-то своём, но всё же, когда нужно было, помогала и в прочих делах лечебницы, пока не пришло время возвращаться в «Грязное животное». Так с тех пор и повелось. Дарлаус выходил к порталу почти всегда, если девушка его звала. Наставником он оказался суровым. Объяснял всё, что ей казалось непонятным, но и требовал много: заставлял заучивать молитвы, ритуалы, священные тексты, и по нескольку раз не повторял, ворча, что: «если есть что-то в голове, сама дойдёшь, нет — пеняй на себя, если у тебя умрёт больной, или раненый». В результате, в таверну она теперь часто возвращалась уставшей, с гудевшей от напряжения головой. Но вкусный ужин, байки старого орка Мато и всегда немного хмельного тролля-шамана Зулка’Джина, сразу возвращали хорошее настроение, да и частенько случалось так, что её ждал кто-то из друзей. Чаще всего, конечно, Залнари, у которого вошло в привычку сидеть с ней по вечерам в комнате, разговаривая о чём угодно, или слушая, как она читает вслух, хоть и морщась, временами, от содержания книг, словно от боли. Но рыцарь смерти решил для себя, что лучше уж так, чем снова волноваться, и гадать, что там происходит с подругой. И остальные о ней тоже не забывали, благо, на Аргусе настало затишье, а дела в оплотах занимали не круглые сутки. А ещё жрец даже не пытался скрыть, или как-то смягчить свою к ней неприязнь, то и дело шипя сквозь зубы что-то нелестное про Альянс. Девушка внутренне усмехалась, слушая это ворчание: знал бы он правду. Но, к счастью, его не интересовало прошлое ученицы, да и о себе он молчал, лишь однажды обмолвившись, что вырос в деревне, в крестьянской семье, и воспитывала его набожная мать-вдова, что в послушниках он был с юности, а умер от чумы совсем молодым, едва исполнилось двадцать. Но и без долгих разговоров, по поступкам было понятно, насколько он предан Свету. Такой же фанатичности он пытался требовать и от неё, но услышал спокойное: — Я хочу помогать, а не расшибать лоб в молитвах дни напролёт. — Глупая! — лицо Дарлауса будто окаменело, он сжал губы, и только в жёлтых, тускло светящихся глазах виднелась злость. — Без молитв у тебя ничего не получится, понимаешь ты это, или нет? — Понимаю. Но одно дело молиться, прося помощи и поддержки у Света, а второе — скатиться в фанатизм, загордиться, и Свет потерять. Иногда так этого и не заметив. — Потерять она боится, — сузил глаза жрец. — Ты ещё не обретала ничего, и неизвестно, обретёшь ли. И постараться для того, чтобы обрести, не хочешь! Убирайся с моих глаз, придёшь, когда поумнеешь! Дарлаус даже замахнулся на нее посохом, пришлось уходить, чтобы не получить по спине, или по чему ещё, крепким древком. Вернувшись в таверну совершенно подавленной и разбитой, она застала там только старого шамана. — Что, наставник обидел? — тролль, как всегда, чувствовал её настроение. Уж неведомо, как, может, и впрямь, духи-лоа нашёптывали в длинное ухо, украшенное несколькими серёжками-колечками. — Да наплюй, и разотри! — махнул он трёхпалой рукой с зажатой в ней длинной, дымящейся трубкой. — Припрёт его, понадобится твоя помощь — сам прибежит, а ты ступай наверх, и читай свои книжки. Не бросишь — толк будет. — Если бы, — вымученно улыбнулась девушка. Но советом не пренебрегла, читала, сколько могла, делая перерывы только на работу в лечебнице, сон и еду. Залнари ворчал, что она себя угробит, и что ему совсем не радостно будет таскаться на ее могилу. Бывало и так, что она засыпала за столом над книгой, а просыпалась на кровати, укрытой старым плащом своего друга, сам же рыцарь смерти сидел или рядом с ней, пристально на нее глядя, или всё за тем же столом, погрузившись в раздумья. Результатом же этих усилий стало то, что однажды, когда девушка помогала в лечебнице раненому ночному эльфу-охотнику, уже привычно повторяя молитву, её тронула за плечо удивлённая Олисарра: — Посмотри, — тихо сказала она. — Что? — непонимающе взглянула на нее помощница. — Твои руки, — так же тихо заметила эльфийка. — Не видишь? Девушка вгляделась и внутренне ахнула — вокруг её пальцев и кисти мерцало едва заметное свечение. Сама бы она его, может, и не увидела, если бы не острое зрение Олисарры. Неужели Свет её всё-таки услышал? Но радоваться было ещё очень рано — всё это могло им обеим просто показаться. А если даже и не показалось — её теперь ждало много ещё более трудных уроков, чем были до этого. В любом случае, точно сказать, что происходит, мог только Дарлаус. Девушка отпросилась у Олисарры на некоторое время, и скоро уже стояла перед порталом, который вёл в Храм Света Пустоты.