***
Там, в глубине ее воспоминаний, луна была огромной и светлой, заливающей зеленые холмы Награнда нежно-голубоватым приглушённым сиянием, сверкающей в кристально чистых водах рек, озёр и водопадов истинным серебром. В тот памятный вечер, ставший для них двоих последним, она каким-то чудом уговорила его покинуть ненадолго Громмашар, вверенный ему накануне ничего не подозревающим об их родстве отцом, вождём Железной Орды. Двое всадников осадили ездовых волков у берега небольшой речушки, близ Телаара. Место было тихим и укромным, практически скрытым от чужих глаз раскидистыми старыми деревьями. — Ну и? — буркнул Гаррош, спешиваясь, и с ноткой недовольства, как показалось Бел, напускного, оглядываясь по сторонам. — Зачем ты меня сюда притащила? Темная шаманка лишь легонько фыркнула в ответ, выпорхнув из седла и потрепав по загривку верного волка. Сломанный Клык, как и всегда, понял ее без слов и неспешно побрел в сторону деревьев. Вскоре за ним увязался и сородич, предоставив полководца Клана Песни Войны и полукровку друг другу. — Мы тащились сюда едва ли не полночи, — попенял ей Адский Крик, подойдя практически вплотную, и нависнув над ней темной, угрожающей тенью. — У тебя должна быть веская причина, чтобы привести меня сюда, ведь так? — Несомненно, — она мягко, без тени страха, или опасения, улыбнулась ему в ответ, сверкая из-под волчьей шкуры-капюшона, накинутого по обыкновению, на голову, своими удивительными, переливчатыми глазами, меняющими цвет от тепло-орехового до неоново-голубого. — Поганая затея, — уже не так сурово, как пару минут назад, вновь упрекнул ее орк, очевидно, прочитав во взгляде все то, что она собиралась сказать. Девушка продолжала глядеть на него снизу вверх, не отрывая глаз. Уголки ее губ все ещё подрагивали в полуулыбке. Голубоватый лунный свет лился сквозь листву деревьев, рассыпаясь матовыми бликами по смуглой коже маг’хара, покрытой темными завитками татуировок, нанесенными ещё на Азероте, иссеченной многочисленными боевыми шрамами, расположение каждого из которых Белрисса уже знала настолько хорошо, будто они были ее собственными. С самого своего прибытия на альтернативный Дренор, Гаррош постоянно ходил полуголым, очевидно, не находя достойной замены оставшейся в другой реальности амуниции. Да и что могло заменить истинное наследие его отца, доказательство великого подвига Громмаша Адского Крика, тяжёлые бивни Маннорота, что он носил на своих плечах, будучи вождём Орды? Конечно же, ничего. — Тебе нужно немного расслабиться, — озвучила, наконец, свою мысль полуэльфийка, поймав пытливый взгляд янтарных глаз собеседника. Сочтя, что это внезапно прозвучало излишне пошло, Бел добавила, словно извиняясь: — Просто мне кажется, ты последние несколько суток даже не спал нормально. Так не должно быть… — Альянс и Орда уже у нас на пороге! — внезапно рассерженно рявкнул Гаррош, схватив ее за хрупкие плечи и ощутимо тряхнув. — Ещё немного и они могут захватить Телаар, а там и до Громмашара недалеко. Ты хоть понимаешь, что несёшь?! Мне некогда прохлаждаться! Вопреки грозному тону и сильным пальцам, сейчас до лёгкой боли сжимающих ее плечи, Бел нисколько его не боялась. Она не боялась, что бы он ни говорил и ни делал. Наверное, именно это и спасло ее от неминуемой гибели от рук Гарроша в их первую встречу, когда эти же самые пальцы сжались до синяков на ее горле, стремясь выдавить правду или, на худой конец, признание в том, что она азеротская шпионка. — Ты нужен своему Клану боеспособным и со свежей головой, — спокойно парировала шаманка, и голос ее ни на мгновение не дрогнул. — В крепости и так полным ходом идёт подготовка к осаде. Ну а ты, сидя денно и нощно без сна и отдыха, как ветрух на гнездовье, никому лучше не сделаешь и уж точно никак не ускоришь работу по укреплению стен. Гаррош, казалось, на миг призадумался, но затем проворчал что-то невнятное про «глупую бабу», поморщился и досадливо сплюнул. Однако, хватку на ее плечах все же ощутимо ослабил. — Ты можешь не слушать меня вовсе, — просто сказала она, не без некоторого усилия высвободив руку и кончиками пальцев почти невесомо прикоснувшись к его лицу, дотронувшись до небольшого шрама на лбу, переносицы, прошитой металлическим пирсингом брови, а затем тыльной стороной ладони нежно проведя по выпирающей острой скуле и массивному изгибу нижней челюсти вплоть до подбородка, затемнённого искусной татуировкой вождя. — Адский Крик. — Язык свой попридержи, — грубовато, но в целом беззлобно, пробасил орк. — С тех пор, как старейшина Кулрат позволил тебе учиться наравне с остальными, уж больно ты стала дерзкая… полукровка. — Ты прекрасно знаешь, что я не принадлежу этому миру, — ничуть не обидевшись даже на ненавистное с детства прозвище, напоминающее обо всех перенесенных когда-то унижениях и лишениях, произнесла она, уже раскрытой ладонью ведя по его щеке. — В той же мере, в какой не принадлежишь ему ты. Мы похожи больше, чем тебе кажется. — Не забывайся, крошка! — фыркнул Гаррош, подцепив пальцами узкий девичий подбородок и заставив Белриссу приблизиться практически вплотную к нему, а затем, понизив тон, добавил. — Как бы ни была в тебе сильна кровь Клана Песни Войны, та эльфийская шлюха, что произвела тебя на свет, заведомо отравила ее своей гнусной предательской породой. Что-то внутри больно кольнуло от этих слов. Зачем он так? Шаманка невольно вонзила клыки в нижнюю губу, через мгновение ощутив во рту металлический привкус крови, той самой, что была, по мнению ее первого и, как она надеялась, единственного мужчины отравлена. Скверной ли Легиона, жадностью ли до магических энергий, свойственной большинству син’дорай или, быть может, распущенностью и безответственностью ее матери, на самом деле, было неважно… В душе она давно согласилась с ним. Более чем. Кровь матери, женщины, бросившей в угоду своей мерзкой похоти новорожденное дитя на произвол жестокой судьбы, не принесла ей ничего, кроме страданий. Так почему же она должна была защищать ее сейчас от больно и наотмашь бьющих слов того, кто родился маг’харом, того, кто пронес свою чистую кровь и первобытную ярость предков через горнило войн в Азероте, через предательство тех, кому доверял, через тяжкое бремя вождя Орды?.. Нет, он был абсолютно прав. Ей не следовало обижаться. Ей следовало и дальше идти путем предков, постигая, пусть и темный, но шаманизм. Ей следовало продолжать делать все, чтобы храброе, но жестокое сердце ее избранника однажды окончательно оттаяло и приняло ее, как и ее Клан, здесь, на нетронутом порчей Гул’дана Дреноре. — Я сделаю все, чтобы она никогда не напоминала о себе, — прошипела полуорчиха, и в ее по-змеиному сузившихся, переливчатых глазах, мелькнула твердая, словно закалённая сталь, решимость. На что губы в паре сантиметров от ее губ изогнулись в кривоватой одобрительной ухмылке. Внезапное осознание того, что они со склонившимся над ней Гаррошем уже практически делят на двоих один воздух, мгновенно остудило ее боевой пыл, внушив чувства столь же сильные, но несколько иного толка. — Интересно, — как показалось Бел, с ноткой задумчивости, произнес Адский Крик, пристально глядя в ее глаза, словно выискивая что-то ведомое лишь ему одному в мерцающих омутах. — Там, за Темным Порталом, ты бы осталась мне столь же верна? Была бы ты готова умереть ради триумфа Железной Орды на Азероте? Она прекрасно понимала, что он имел в виду. Она знала — то, о чем он говорил, обозначало бы беспрекословное подчинение всех рас Азерота дренорским захватчикам, рабство, а может и ещё что похуже, не только для Альянса, но и для представителей Орды, которых бы сочли предателями, а то и вовсе просто недостаточно лояльными новым порядкам. Она знала, что Гаррош не забыл ни осаду Оргриммара, ни последовавшее за ней заточение, ни то отвратительное действо в Пандарии, глупый и пафосный цирк, что гордо именовался справедливым судом. В его крови по-прежнему кипела жажда мести, жажда мучительных смертей тех, кто предал его доверие. И народ ее матери, надменные и самовлюблённые эльфы крови, с нынешним правителем Лор’темаром Тероном не были исключением. Но ей не было их жаль. В растревоженной памяти девушки болью отдавались злые слова и смех, толчки, щипки и пинки от эльфийских сирот, белокурых ангелов во плоти, что превращали ее жизнь в луносветском приюте в сущий ад, наполняя от рассвета до заката унижениями и немыслимыми страданиями, ненавистью к самой себе, смуглокожей и темноволосой, не похожей на них. Впрочем, как и ледяное презрение, и едва скрываемое отвращение на красивых лицах взрослых. Лицемеры! Подлецы! Омерзительные твари, что за приятной глазу внешностью и напускными добродетелями так искусно таили гнилую сердцевину… Ненавижу! Не прощу! Никогда не стану одной из вас! «Я готова умереть за тебя, сын Адского Крика, — подумала Белрисса, не в силах отвести взгляд от того, кого любила всем сердцем. — Ради того, кем ты был, кем ты стал, и кем, вероятно, ещё станешь. Это будущее не потеряно для тебя, оно не потеряно для Орды, оно не потеряно и для нас с тобой… о, как бы я хотела в это верить!» Однако вслух произнесла несколько иное. — Моя жизнь принадлежит моему вождю и Железной Орде, — тихо, но очень твердо ответила шаманка. — Победа или смерть… Гаррош, казалось, едва ощутимо вздрогнул, когда его ушей достигли последние ее слова, по крайней мере, дыхание его на мгновение действительно сбилось. — Время покажет, кто чего на самом деле стоит, полукровка, — горячее дыхание осело на ее губах обещанием большего, а слова, казалось, растворились в ночном воздухе, оставив лишь знакомую вибрацию голоса, в котором наконец-то прорезалась долгожданная возбужденная хрипотца, ласкающая слух, наполняющая дрожью предвкушения пусть и едва созревшее, но уже познавшее мужчину тело. Сильные руки привычным движением крепко оплели ее стройный стан, широкие грубоватые ладони, покрытые застарелыми мозолями от постоянного обращения с оружием, прошлись сверху вниз по ее гибкой спине, а затем и вовсе совершенно по-хозяйски принялись сминать упругие ягодицы. Гаррош притянул ее к себе, заставив прижаться всем телом, и Белрисса буквально задохнулась от нахлынувших ощущений, как бывало всякий раз, когда они становились близки. И эти ощущения, от раза к разу, ничуть не притуплялись, становясь лишь сильнее, вынуждая ее испытывать уже не девственное любопытство к происходящему, как это было в первый раз, а настоящее зрелое женское сексуальное влечение. Желание физической близости, которое сводило с ума, как и пылкая влюбленность в того, кто впервые его пробудил. Девичьи руки словно сами собой обвили могучую орочью шею, поощряя любовника, откинувшего с ее головы волчий капюшон, спрятать лицо в ее густых и длинных каштановых волосах, частично перевитых в толстые косы. Бел с упоением вдыхала его запах, резкий тяжёлый мужской мускус, запах пота, смешанный в равных пропорциях с запахами крови, звериных шкур, кострища и волчьей шерсти. Она гладила горячую кожу, чувствуя, как под ней перекатываются твердые бугристые мускулы, скользила тонкими пальцами вверх, к бритому затылку с едва пробивающимися короткими волосками. Все ее чувства обострились до предела, каждый нерв, каждая клеточка в теле гудели от напряжения, вспыхивали под грубоватыми ласками и касаниями Гарроша, горели от собственных прикосновений к чужой коже. Не успела Бел подумать о том, что одежда лишь мешает в полной мере ощутить желаемое, как Адский Крик начал решительно стаскивать с нее ненужные тряпки. Благо, одевалась она здесь, на Дреноре, достаточно легко и незамысловато, и резкие нетерпеливые рывки мужских рук, стремящихся поскорее добраться до соблазнительной наготы, не могли навредить ткани шаманского одеяния. Юбка, пояс, наручи, широкий воротник, прикрывающий грудь, с украшенными костями ветрухов оплечьями — все это в мгновение ока оказалось у ее босых ног, в примятой траве. Однако, стоило только толстым орочьим пальцам подцепить тонкие тесемки ее нижнего белья и потянуть их вниз, как Белрисса беспокойно заёрзала в объятьях Гарроша, вяло и неуверенно, но сопротивляясь его действиям. — Это что ещё такое? — раздался негромкий смешок на ее ухом, говорящий о том, что Адского Крика явно позабавила ситуация, несмотря на явное, нешуточное возбуждение. — Внезапный приступ стыдливости, не иначе? — Я… нас могут здесь увидеть… — нерешительно пробормотала девушка, прекрасно зная, что именно причиняет ей дискомфорт, но не находя пока в себе сил произнести это вслух. — Нас могут хватиться в крепости… — Да ерунда! — раздалось в ответ. Гарроша, естественно, ни капли не убедили ее придуманные на ходу отговорки. — До рассвета ещё несколько часов. А если кто и увидит, то это уже его проблемы. Ты сама захотела быть моей женщиной. — Мой наставник говорит, что это плохо… чтобы вот так, как у нас сейчас… — предприняла последнюю попытку остановить возлюбленного шаманка. — Да мне плевать, что там об этом думает старик Кулрат! — раздраженно рыкнул Гаррош. — Ты не родилась в Клане Песни Войны, поэтому на тебя и не распространяются все его порядки! Белрисса хотела было что-то возразить, но ей не позволили. — Я бы понял кого угодно, но не тебя, крошка, — вновь понизив тон до интимного, выдохнул ей на ухо любовник. — Только не тебя, что столько раз отдавалась мне, где придется. Что ж ты не вырывалась и не твердила про устои Клана, когда в первый раз по твоим бёдрам потекла кровь? Ты хотела этого тогда… хочешь и сейчас. Бел стояла тихо, без движения, как завороженная. Голос Гарроша, казалось, проникал в самые глубины ее подсознания, воскрешая в памяти ту ночь, о которой он говорил. Она действительно жаждала познать запретное, тянулась к нему всем своим существом, потому, что была влюблена, так, что даже боль от потери невинности притуплялась восторгом от возможности стать хотя бы ненадолго единым целым с возлюбленным. Для нее ничего не изменилось с тех пор. Разве что чувства ещё более окрепли. Он снова был прав. И его властная натура снова требовала беспрекословного подчинения его стальной воле, его желаниям. Она не могла ему сейчас отказать, даже не смотря на… В это время, мужские руки огладили ее бедра, и уже беспрепятственно стащили вниз оставшийся предмет ее гардероба. Будь что будет. Бел предпочла больше не думать, сдавшись на милость настойчивым рукам, что скользили по ее полностью обнажённому телу, жадно ощупывая налитые, сладко ноющие груди, теребя мгновенно отвердевшие соски, бесстыдно подбираясь к гладко выбритому лобку. Возбуждение вновь захлестнуло ее жаркой волной. И сколько бы она ни прислушивалась к себе, ничего в организме не противилось происходящему. Тело реагировало, как и всегда. Гаррош ещё не успел толком коснуться ее там, а между бедер уже ощущалась горячая скользкая влага, которой всегда было очень много к моменту, когда он входил в нее. Бел настолько привыкла к нему, что к немалым размерам мужского естества, что к грубоватым ласкам, что к, порой, жёсткому торопливому соитию в неподходящих местах, что уже забыла какую боль может причинить все это, даже по отдельности. Все, что было связано с ним, так или иначе, теперь доставляло ей удовольствие. Окончательно осмелев и укрепившись в своем решении провести эту ночь с Адским Криком так, как он сам этого захочет, шаманка позволила себе проявить инициативу. Узкие ладошки сначала легли на широкую мужскую грудь, дабы отчётливо ощутить гулкие и быстрые, но по-прежнему размеренные удары его сердца, а затем и вовсе зашарили по мускулистому орочьему телу, обретая хотя бы в этом свою толику власти над возлюбленным. Припав приоткрытыми губами к бьющейся в бешеном ритме жилке на его шее, она с наслаждением пробовала на вкус солоноватую кожу, смакуя на языке выступившую испарину. — Давай же, — негромко пробасил Гаррош, медленно втянув воздух в лёгкие и, желая привлечь ее внимание, с нажимом провел раскрытыми ладонями по ее изящной шее и хрупким плечам, покрытым практически зажившими темно-бурыми клановыми татуировками. Дождавшись, пока она вскинет на него свой колдовской, туманящийся от плотского желания взгляд, Адский Крик с едва заметной похотливой ухмылкой коснулся пальцами ее губ. Ощутив, как кончик языка девушки слегка щекочет подушечки его пальцев, он таки закончил фразу: — Ты знаешь, что нужно делать. Конечно же, она знала. Гаррош любил подобные ласки едва ли не сильнее, чем удовлетворять свою страсть в ее по-прежнему девственно узком лоне. Не сказав ни слова, и не отводя взгляд, Белрисса медленно опустилась перед ним на колени, и тут же принялась достаточно расторопно и умело расстёгивать крепления окованного железом пояса. И лишь когда самая тяжёлая часть его нынешней амуниции составила компанию ее одежде, лежащей в траве, девичьи пальцы потянулись к завязкам штанов. Однако, прежде чем дать свободу истомившейся мужской плоти, Бел с затаенным вожделением, нарочито мягко накрыла ладонью солидный выпирающий бугор, что даже через плотную ткань штанов дразнил воображение каменной твердостью и жаром. Не желая и дальше испытывать терпение возлюбленного, шаманка уверенно расправилась с завязками, и стянула вниз штаны вместе с набедренной повязкой примерно до середины мускулистых бедер орка. Обхватив крупный, полувставший орган ладошкой ближе к основанию, Белрисса легонько потерлась о него щекой, и только затем припала губами, отслеживая ход толстых, пульсирующих вен, обвивающих могучий ствол и стремящихся к наполовину открывшейся головке. Ей не хотелось спешить, ей нравились ощущения. Зная, насколько это изысканная пытка для ее импульсивного, легко возбудимого партнёра, девушка все равно продолжала свою игру, на этот раз поддразнивая языком набухшую темную головку, пока та не оказалось снаружи уже вся целиком, подставляя ласкам натянувшуюся чувствительную уздечку и слегка приоткрывшееся отверстие уретры, вскоре начавшее сочиться мутноватыми тягучими каплями. Обхватив губами головку, Бел принялась осторожно и неторопливо посасывать ее, жадно смакуя терпкий привкус мужской смазки, окружив тонкую кожу жаром, влагой и бесстыдными ласками языка, вьющемся вокруг в причудливом непрекращающемся танце. Свободной же рукой, не придерживающей отяжелевшую налитую плоть, Бел сначала ненавязчиво поглаживала внутреннюю поверхность бедер и низ живота любовника, но потом все же сосредоточила свое внимание на подобравшихся яичках в мошонке, намеренно подогревая тем самым нетерпение Гарроша. В такие моменты, ей всегда казалось, что она бы могла до бесконечности прислушиваться к участившемуся хрипловатому дыханию Адского Крика, эти звуки неизменно ласкали ее слух, но это естественно не могло продолжаться так долго, как бы ей хотелось. С невнятной руганью любовник зарылся пальцами в ее волосы и довольно бесцеремонно надавил на затылок, вынуждая взять глубже, позволить его пришедшему в полную боевую готовность органу погрузиться в сводящую с ума жаркую глубину девичьего рта. Белрисса судорожно втянула воздух через ноздри, ощущая как горячая, пульсирующая плоть заполняет собой почти все доступное пространство, проталкиваясь все дальше. Дышать, она должна была продолжать правильно дышать. Это она четко уяснила ещё в первые разы. Огромный твердый член Гарроша, даже когда она брала его в самую глотку, никогда не помещался у нее во рту целиком, поэтому приходилось помогать себе руками. Впрочем, кажется, его все устраивало, ведь ощущение сокращающихся в чужой глотке мышц нельзя было спутать ни с чем другим. Ей оставалось только прикрыть глаза, и внимая своим ощущениям, начать как следует работать ртом, на несколько минут сосредоточившись исключительно на процессе. Гаррош редко позволял ей глотать семя, предпочитая изливаться в недра женского тела, где оно было способно дать всходы. И этот раз тоже не стал исключением. Стоило только шаманке ощутить на языке лёгкую горчинку уже не смазки, а предъэякулята, как любовник решительно отстранил ее от себя. Ее мужчине потребовалось некоторое время, чтобы совладать с ощущениями и снова вернуть контроль над ситуацией, что позволило и Белриссе немного отдышаться, по-прежнему стоя рядом с ним на коленях, и вперив расфокусированный мутный взгляд во влажно поблескивающую от ее слюны встопорщенную плоть. Бел была слишком возбуждена, чтобы думать о чем-то другом, кроме того момента, когда эта плоть окажется внутри нее. Грудь ее тяжело и часто вздымалась, низ живота сводило от невыносимого желания, а в уголке приоткрытого припухшего рта поблескивала капелька слюны. Она не могла в этот момент видеть себя со стороны, но если бы так случилось, то непременно устыдилась бы того откровенно развратного зрелища, что невольно являла собой. Немного поразмыслив, Гаррош все же решил избавиться от остатков своих вещей. Ночь выдалась на редкость теплой даже для Награнда, а полукровка сегодня выглядела настолько соблазнительно, что он рассчитывал не ограничиваться одним единственным разом. — Иди сюда, — позвал он тоном не терпящим возражений, опустившись рядом с любовницей в высокую, призывно шуршащую на ночном ветру траву. Белрисса и не думала ему перечить, с готовностью устроившись у него на коленях. Она знала, чувствовала каждой клеточкой тела, что ему не терпелось взять ее, но он почему-то медлил, словно решив растянуть эту чувственную пытку для них обоих как можно дольше. Гаррош жадно вдыхал запах ее возбуждения, сминая в ладонях болезненно чувствительные груди, так что девушка от избытка чувств тихонько постанывала и беспокойно ерзала у него на коленях, то и дело тревожа ноющую, каменно твердую плоть, практически прижатую к рельефному прессу. Однако партнёр и здесь нашел чем ее удивить. Белрисса едва не задохнулась от острого наслаждения, когда горячий язык Гарроша неожиданно коснулся одного из ее сосков, поигрывая металлическим колечком-пирсингом, венчающим чувствительную вершину. Он по очереди настойчиво ласкал ртом каждый сосок, попутно теребя пальцами второй, так что к разгару этого действа шаманку уже била нешуточная дрожь предвкушения и мужскую ладонь, устремившуюся к ее широко раскинувшимся бёдрам она встретила с бесстыдным приглушённым стоном, по-змеиному извиваясь на любовнике от нестерпимого желания. Грубоватые, толстые орочьи пальцы практически лишали ее рассудка, то умело стимулируя набухший клитор, то, раздвинув нежные лепестки половых губ, бесцеремонно проникая вовнутрь. Девушка дрожала и задыхалась, сбивчиво, словно в бреду умоляя возлюбленного взять ее, по внутренней стороне ее бедер крупными каплями стекала горячая скользкая влага, окончательно убеждая ее мучителя, что она готова принять его. Не в силах больше терпеть стремительно растущее напряжение, Бел мягко обхватила рукой перевозбуждённый мужской орган и, приподняв бедра, направила его внутрь себя. Сладкое, чуть болезненное чувство натяжения на миг завладело всем ее существом. Горячий, твердый и упругий член медленно погружался в нее, заполняя собой щемящую пустоту внутри, утоляя неизбывную женскую тоску по мужской сущности, растягивая тонкие стенки влагалища, срывая с губ судорожные вздохи и стоны. Захваченная его жаркой пульсацией, девушка сама начала двигаться, повинуясь древнейшему инстинкту. Хриплый, до неприличия самодовольный смешок Гарроша коснулся ее слуха, но Бел готова была простить ему все, что угодно, лишь бы он только был сейчас с ней, внутри нее, двигался в одном ритме, разделяя эти потрясающие ощущения. Поощряя ее инициативу, Адский Крик несколько лениво откинулся на траву, лишь изредка оглаживая напряжённые девичьи бедра, стремясь сосредоточиться на ощущениях и завороженно наблюдая за тем, как колышутся в такт неглубоким фрикциям соблазнительные полушария грудей, промеж которых периодически тускло мерцает невзрачная безделушка на простом шнурке, с которой полукровка никогда на его памяти не расставалась. Он не спрашивал зачем она таскает на шее это убожество. И, видимо, вряд ли когда-нибудь спросит, разве что если будет совсем скучно. Но прежде чем кожу любовницы, и его собственную, покрыла испарина, а разум окончательно очистился от всего, что не касалось все ускоряющихся движений и постепенно приближающегося наслаждения, Адский Крик ещё успел подумать о том, что грудь полукровки вроде бы стала чуть больше, да и на ощупь отчего-то приятнее. Однако отмахнуться от этой мысли он тоже, впрочем, успел. На каком-то этапе ощутив один, а затем другой укол раздражения от невозможности взять инициативу в свои руки, и поскорее достичь разрядки, в предвкушении которой уже гудел не только низ живота, но и все тело, Гаррош, всё-таки, решил сменить позу, без предупреждения подмяв под себя партнёршу. Оказавшаяся в мгновение ока на боку Белрисса и пикнуть не успела, как в нее вошли уже под другим углом, попутно сжимая в ладони слегка протестующую против такого обращения грудь. Любовник больше и не думал ее щадить, или давать передышку, крепко держа поперек талии и прижимая к себе, быстрыми и сильными рывками вбиваясь в ее нутро, проникая так глубоко, насколько это вообще позволяли возможности ее тела. Белрисса теперь могла лишь приглушённо стонать, закинув стройную ногу на его бедро, и безуспешно пытаясь справиться с бурным потоком ощущений, текущим сквозь нее. Хриплое дыхание возлюбленного обжигало ее шею и ухо, заставляя сгорать заживо в его объятиях. Она ничем не могла себе помочь, лишь беспомощно цеплялась за могучее предплечье Гарроша, ощущая под пальцами ряд острых косточек, совершенно варварского по своей сути глубокого пирсинга, прошивающего в нескольких местах насквозь его кожу. Бел чувствовала, что партнёр уже приближается к своей разрядке, периодически ломая размеренный темп особенно глубокими, почти болезненными для нее фрикциями, в то время, как ее наслаждение замерло в нескольких шагах от черты и теперь даже и не думало подступать ближе. Она почти плакала от бессилия и дикого напряжения в теле, когда ладонь Гарроша накрыла ее промежность. Мужские пальцы быстро и безошибочно нашли налитый кровью твердый бугорок и слегка надавили на него, всего-то немного усилив контакт с твердой плотью внутри. Бел смежила веки, и со стоном выдохнула имя возлюбленного. Гаррош больше не держал ее так крепко, и она могла позволить себе чуть выгнуться и обнять его за шею, скользя рукой от покрытого испариной бритого затылка к уху и изгибу массивной нижней челюсти. Девичьи пальцы слегка задели острый нижний клык орка, наградив Белриссу мимолётной мыслью о том, насколько народ ее отца отличается от народа ее матери. Но одно она знала точно, ее потомки не должны будут страдать, как страдала она сама от крови той женщины, что дала ей жизнь. Дотянувшись-таки, она оставила невесомый поцелуй на губах возлюбленного, как в первый раз заново поражаясь контрасту суховатой кожи и прохлады двух металлических колец через нее продетых. Рассудок ее, тем временем, практически отключился, затопленный острым чувством подступающего наслаждения. Чуть приоткрыв глаза, Бел сквозь темную тень своих длинных ресниц, наблюдала за тем, как капельки пота скатываются по ее обнажённому телу, исчезая в примятой траве, как устрашающе огромная орочья плоть, влажно поблескивающая от изобилия женских соков, раз за разом погружается в ее лоно, как знакомая мужская рука сжимает ее святая святых, делая любовное томление практически невыносимым. С застрявшей где-то на задворках сознания мыслью о том, что сын Адского Крика и есть ее истинная судьба, Бел легонько вздрогнула, когда низ ее живота прошила первая сладострастная судорога. Все внутри замерло, трепеща в предвкушении ещё большего удовольствия, заставляя молодую женщину невольно сжимать мышцы там, внизу, выгибаясь в тесных объятиях своего мужчины. Гаррош вновь обхватил ее вокруг талии, рывки его бедер сделались беспорядочными и рваными, выдавая потерю контроля, но ей было достаточно и этого. Ее дыхание на миг сорвалось, окончившись тихим сладостным стоном на выдохе. Зародившееся в сокровенных глубинах ее тела острое сладострастие, едва не лишило девушку сознания, пронесясь чувственным ураганом через каждую клеточку, а затем расплескавшись теплым океаном неги и удовольствия. И где-то в этом смятении чувств, к ней, наконец, присоединился и любовник. Словно сквозь невесомую шелковистую завесу Бел ощутила, как во время очередной фрикции напряглось могучее тело Гарроша, с глухим рычанием он протолкнулся в нее раз, затем другой, словно стремясь проникнуть как можно глубже и, тем самым, причинив ей пусть и мимолетную, но боль. Которая, впрочем, быстро притупилась, стоило только горячему мужскому семени выплеснуться наружу и начать заполнять ее лоно. Достигнув окончательной разрядки, Гаррош практически сразу покинул ее, повалившись рядом на траву. Белрисса же ещё пару минут пролежала на боку без движения, спрятав пылающее лицо в изгибе руки и восстанавливая дыхание. Осколки наслаждения и щемящей нежности к партнеру все ещё гуляли по ее расслабленному и вялому после оргазма, взмокшему телу. Мысль о том, что она принадлежит своему возлюбленному не только душой, но и телом казалась ей в тот момент едва ли не самой правильной на свете. На ее коже остался его запах, а нутро все ещё заполняло его семя. Она и представить себе не могла, что может быть как-то иначе. Шаманка не спеша перевернулась на живот, а затем и вовсе на другой бок с нескрываемым сильным чувством глядя на вытянувшегося во весь рост на траве орка. Гаррош тоже отдыхал, то ли просто прикрыв глаза, то ли на самом деле погрузившись в чуткую полудрему. Бел присела, подобрав под себя ноги и ощущая, как часть спермы, находящейся внутри, начала покидать ее тело. Под действием силы земного притяжения это было неизбежно. Сквозь просвет древесных крон на нее глядел большой дымчато-голубой глаз луны, что уже вышла из зенита над самым Телааром и медленно клонилась к западной стороне горизонта. «Ему нужно поспать, — заключила про себя темная шаманка, окинув ещё одним долгим взглядом Адского Крика и окончательно отбросив мысль о том, чтобы прервать его дрему. — Кто знает, что нас ждёт впереди». Смутная тревога внезапно всколыхнулась в ее душе. Что-то внутри подсказывало, что она ни за что теперь не должна была покидать Гарроша. А что если?.. Девушка слегка похолодела и, на всякий случай, тщательно прислушалась к своим ощущениям… Нет, точно нет. Все было в порядке. Он не мог навредить. Только не он. Духи Жизни никогда бы не позволили этому случиться. Взлетевшая было, к совсем ещё плоскому девичьему животу рука медленно опустилась. «Ты ведь так и не сказала ему» — с лёгким укором пожурил ее внутренний голос. — Значит, ещё не пришло время, — одними губами прошептала Белрисса. И плевать, что она притащила его сюда сегодня ночью именно за этим. Будучи по-прежнему не в силах унять странное беспокойство, Белрисса в одночасье раздумала идти к журчащей совсем рядом, у корней деревьев, заводи. Потом искупается. Возможно даже, вместе с Гаррошем, когда тот проснется. Так надёжнее. Так ей спокойнее. Тяжело вздохнув про себя, она снова прилегла. Не желая тревожить возлюбленного, Бел осторожно пристроила взлохмаченную голову на его могучей груди, с едва заметной счастливой улыбкой слушая гулкие удары сердца и рассеянно водя кончиками пальцев по темным линиям татуировок на горячей коже. «Сердце войны, — думала она, прижимаясь чуть теснее и, незаметно даже для самой себя, стараясь дышать в унисон с любимым. — Пока оно бьётся, моя жизнь будет наполнена смыслом». Резкий звук, отдаленно похожий на рев рассерженного копытня, кажется, донесшийся откуда-то снизу, вывел ее из размышлений. Белрисса рассеянно моргнула, постепенно осознавая, что за шелестом ветра в листве и звоном падающей воды больше не слышит ни чужого дыхания, ни сердцебиения. Она снова сидела в одиночестве на скрюченном стволе награндского старожила, глядя, как искорки далёких звёзд перемигиваются в изломанном сюрреалистичном небе Запределья. Словно малое дитя, вырванное из рук матери, на какой-то миг Бел даже готова была разрыдаться от необходимости возвращаться в реальность, но ей удалось быстро справиться с этим недостойным порывом. Заставив себя целиком переключиться на поиск источника потревожившего ее звука, шаманка, для начала, нашла глазами своего волка. Как она и предполагала, Сломанный Клык тоже что-то слышал и потому, вскочив с насиженного места сейчас бродил у обрывистого края скалы, вглядываясь в дымку из водных брызг далеко внизу, прислушиваясь и принюхиваясь. «Значит, не показалось» — заключила про себя девушка, тоже обратившись в слух и зрение. В этой части Награнда по-прежнему было не безопасно. И если Застава Солнечного Источника уже давно была в руках маг’харов и угрозы не представляла, то вот про близость враждебного Телаара, населенного Сломленными, забывать явно не следовало. В окрестностях Ошу’гуна то и дело шныряли вражеские лазутчики и звероловы и, потому, приходить сюда в одиночку, да ещё и посреди ночи было, как минимум, рискованным занятием. Белрисса не могла продолжать свое полуночное бдение до тех пор, пока не убедится, что ее тайное убежище не раскрыто и безопасности этого места абсолютно ничего не угрожает. Само собой, ей не нужны были и случайные непрошеные гости, поэтому настроена она была более чем решительно. Впрочем, разгадка вскоре нашлась сама собой. Сначала до чуткого слуха полуэльфийки донеслись новые звуки, напоминающие гулкое мычание, затем приглушённый топот множества ног, который очень медленно, но приближался. Белрисса прилегла на живот, распластавшись по плоской части ствола, так, что снизу ее теперь в тени древесной кроны не смог бы различить даже самый зоркий глаз. Если это был верховой патруль Сломленных, то она, в любом случае, должна была заметить его первой. Пальцы словно сами собой потянулись к покоящемуся в ножнах у пояса кинжалу, но она настрого запретила себе поддаваться панике. Однако, через несколько минут напряжённого ожидания, из влажного тумана, укрывавшего пространство под висячей скалой, показались вовсе не враги верхом на элекках, а небольшое стадо копытней во главе со старым матриархом, неспешно бредущее в сторону Горы Духов. — Тьфу ты, напасть шерстистая! — с ноткой облегчения выругалась Белрисса. — Хотя, я тоже хороша, совсем забыла, что сейчас самый разгар сезона миграции. Положив руки под подбородок, шаманка ещё с десяток минут пролежала на дереве, не меняя позы, с обычной своей тихой тоской наблюдая за тем, как стадо неуклюже топает навстречу золотистой луне, то и дело клича резвящихся неподалеку телят. Успокоился и Сломанный Клык, вернувшись на свою лежанку у корней дерева. Потеряв из виду шумную вереницу копытней, скрывшуюся за ближайшим травянистым холмом, она и сама не заметила, как сменила положение тела, устроившись уже на спине и разглядывая таинственно шелестящий сумрачный-серый лиственный купол над головой, пронизанный голубоватыми лунными лучами. Крошечные пятнышки белесого света, словно маленькие любопытные духи, сидели на ветвях, гуляли по сморщенной коре, норовили запутаться в ее волосах, осторожно касались ее смуглой кожи. Один из этих проказников и вовсе растекся слегка опалесцирующей кляксой по ее животу, как раз в том месте, где из-под украшенного мехом и костями животных пояса, отчётливо виднелись темные тонкие линии небольшой татуировки. Белрисса невольно нахмурила по-эльфийски длинные брови. Девичьи пальцы скользнули вниз, слегка приподняв кромку пояса. Конечно же, он был там. Ещё достаточно свежий рисунок, начинающийся чуть ниже пупка и заканчивающийся практически над самым интимным местом. Грозный орочий оскал, герб Клана Песни Войны. Шаманка не смогла сдержать очередного горестного вздоха. Лишь она одна знала, что значит этот рисунок, расположенный аккурат над ее чревом. Напоминание о невосполнимой потере, ее позорном поражении в схватке с суровой судьбой, ещё одна частица невыносимой боли, которую она принесла с того Дренора, что, как оказалось, существовал исключительно в ее памяти. — Прости, — прошептала Белрисса, вновь сжав в ладони подвеску на своей шее. — Прости меня. Я не уберегла ни тебя, ни твое дитя. «Ты ведь так и не сказала ему» — отдалось из глубин ее памяти. — Мне не хватило времени…мне не хватило сил, — бормотала она, будто оправдываясь. — Я жалею, что струсила тогда, что промолчала. Ты должен был узнать. Мысли ее вновь потянулись к прошлому, с той же отчаянной неистовой силой, что пальцы сжимали теплый металл подвески. И время, казалось, сжалилось над ней, в очередной раз замедлив свой ход, позволив воспаленному стенающему рассудку окунуться в последние часы безвозвратно утраченной жизни на старом Дреноре… Деревья, трава, камни, большие серые валуны и мелкий придорожный битый щебень, звонкие ручьи и тихие речушки, краешком синей ленты мелькающие по обе стороны от дороги — все это неслось навстречу одинокой волчьей всаднице, вместе с западным ветром. Ветер с каждой минутой крепчал, ветер предвещал беду. — Давай, Сломанный Клык, вперёд! Быстрее же! — подгоняла и без того со всех лап мчащего волка, шаманка. — Мы обязаны успеть! Она не для того пережила весь этот кошмар в Лесах Духов. Не для того потеряла наставника, почтенного старейшину Кулрата, к которому успела привязаться и прикипеть душой, что умер у нее на руках, сраженный азеротскими агентами, пришедшими сорвать последний ритуал темного призыва. Не для того наблюдала, как гибнут другие его ученики, такие же как она, темные шаманы, чтобы только добраться вовремя до крепости Громмашар и успеть предупредить защитников. Старик до последнего верил в нее, в ее силы, несмотря на ее «нечистую» кровь. Она не могла его подвести. Но она опоздала. Крепость была в осаде, крепость к ее приезду была практически взята. И бес подери ее неосторожность и желание отомстить захватчикам, чтобы так нелепо попасться тому огромному таурену, что просто вышиб ее на ходу из седла, а потом оглушенную связал по рукам и ногам. На его несчастье, к слову, связал плохо, и, тем паче, не додумался заткнуть кляпом рот. Именно поэтому он и умер в страшных муках прямо у ног эльфийской полукровки, от безысходности вспомнившей свои навыки чернокнижия, сжираемый заживо порчей и темной агонией. Но даже в этом кратковременном плену, она снова потеряла время. Так много драгоценного времени! Пробираясь по залитым маг’харской и вражеской кровью укреплениям, переступая через бесчисленные тела убитых, чувствуя отвратительный смрад гари и смерти, Бел прокладывала себе путь наверх, к трону вождя, святая святых крепости Громмашар, надеясь и уповая лишь на то, что сын Адского Крика остался жив и продолжает сопротивление с небольшой группой самых своих свирепых и преданных бойцов. Однако одновременные попытки разыскать в ещё не утихшей после боя суматохе своего пропавшего волка, открыли Белриссе правду. Болтовня двух магов син’дорай, ее сородичей по матери, возле волчьих загонов, заставила ее сердце оборваться в груди и тут же вновь забиться с бешеной силой. Гаррош был жив. Но он принял вызов бывшего вождя Азеротской Орды, Го’эла, и отправился вместе с ним к Камням Пророчества. Его ждала мак’гора. Бел с трудом могла вспомнить, как именно отыскала верного Сломанного Клыка и какими окольными путями выбралась из крепости, кажется, убив при этом ещё нескольких азеротцев, вставших на ее пути к возлюбленному, однако сейчас она снова спешила и не могла думать ни о чем другом, кроме спасения самой драгоценной жизни на всем Дреноре. Ветер, тем временем, продолжал набирать силу, раненым волком завывая в камнях, с протяжным скрипом раскачивая деревья-гиганты, к самой земле пригибая сочные луговые травы. Небо над головой ощутимо потемнело, а западный вихрь, несущийся ей навстречу, без устали продолжал сгонять в плотные стаи кучевые облака. Погода стремительно портилась, так что клонящееся к закату солнце вскоре окончательно утонуло в сером саване туч. Дурные предчувствия подтачивали шаманку изнутри, тревога, и почти панический страх не успеть мешали сосредоточиться на происходящем. Но даже несмотря на это, она отчетливо ощущала, как беснуются вокруг нее Духи Стихий. И чем ближе она подъезжала к месту назначения, тем сильнее становилось их возмущение. Очередным резким порывом ветра с Бел сорвало капюшон и разметало по плечам длинные каштановые волосы, но ей некогда было возвращаться, некогда было беспокоиться о потерянных вещах. К тому моменту, когда она, оставив по левую руку Круг Испытаний, свернула с мощеной камнем, проторенной дороги, по которой ехала на свой страх и риск, презрев опасность погони, небо на западе стало угрожающе свинцовым. Где-то далеко впереди, судя по всему, над Троном Стихий, в темном небе сверкнула яркая зарница. На Награнд надвигалась сильнейшая гроза. Бел поспешно утерла со лба выступившую испарину, которую и без того мгновенно высушил беснующийся встречный ветер. Внутри всё тоже холодело и поминутно замирало. Мысли в голове скакали, словно зачумленные белки, и девушка так и не смогла ухватиться ни за одну из них. «Нужно спешить! Не останавливайся! Тебе нужно спешить!» — звучало в ушах, и Белрисса вновь толкнула стременами замедлившего было шаг, запыхавшегося волка. Словно чувствуя настроение своей спутницы, Сломанный Клык теперь выкладывался по полной, упрямо борясь с бушующей воздушной стихией, так и норовящей снести его с ног. Узкая тропа, ведущая к Трону Стихий, то и дело исчезала в высокой траве, но награндский хищник всякий раз безошибочно отыскивал ее, не позволяя себе сбиться с пути. Белрисса больше не торопила его, пригнувшись низко к волчьей шее, и стремясь тем самым укрыться от клубов пыли и сорванной с деревьев листвы, которую ветер нещадно бросал ей в лицо, часто, но понемногу глотая холодный воздух. Стихии вокруг, как обезумели. Их громовые голоса буквально оглушали шаманку, а все ее хрупкое тело ощутимо потряхивало, словно в жестоком ознобе. Что же там происходит? Что ждёт ее впереди?.. Где-то на задворках сознания билась странная мысль о том, что ей уже ведома развязка происходящего. Кто-то очень знакомый, но безликий, стертый событиями последних месяцев ее жизни здесь, на Дреноре, в ее азеротском прошлом или, может быть, будущем уже говорил ей об этом, скорбно качая головой, назидая, призывая учиться на ошибках прошлых поколений ее народа. Но она не помнила. Ничего не помнила. Не хотела помнить. Потому, что истово верила, что способна все изменить. Но тут земля под волчьими лапами устрашающе загудела и затряслась. Сломанный Клык споткнулся, но удержал равновесие. Слегка дезориентированный и сбитый с толку, волк вздыбил шерсть на загривке и грозно оскалил зубы. «Беда! — каждый удар сердца в девичьей груди теперь отдавался болью, на миг ей даже показалось, что она больше не может сделать вдох. — Беда!» Небеса разразились оглушительным грохотом, словно раскололись пополам, и готовы были обрушиться на головы обитателей Награнда, а следом, клубящуюся впереди беспросветную черноту прорезала сверкающая словно смертоносная сталь белоснежная молния. Стихии сказали свое слово. И Белрисса, как и любой другой шаман в Краю Ветров, явственно это ощутила. Что бы ни произошло в окрестностях Трона Стихий, теперь все было кончено. По-прежнему холодея от предчувствия беды, которое теперь стало ещё острее, шаманка слегка шевельнула поводьями, давая понять волку, что опасность миновала и можно продолжать путь. Сломанный Клык беспрекословно подчинился, сначала взяв с места мелкую трусцу, а затем снова прилично разогнавшись. Она ощущала, как стихают голоса Стихий, утихает ветер, умолкает земля, реки возобновляют свой привычный бег, мелкие птахи в ветвях вновь начинают свою привычную возню и пересвист. Но одновременно с этим Белрисса нутром чуяла и пустоту. Страшную, звенящую. Как будто тонкая нить натянутая между ней и этим миром в одно мгновение оборвалась, разве что в воздухе ещё слышалось постепенно затухающее эхо. Она продолжала путь, а лёгкое дыхание восточного ветра уже погнало прочь с обложенного горизонта хмурые тучи. И вот уже совсем скоро, прорвав сплошную завесу грозового фронта, на землю хлынули золотистые закатные лучи. У западного края неба вовсю полыхал яркий, как никогда прежде, закат, когда Белрисса миновав вброд один из притоков озера, окружающего Трон Стихий, оказалась у Камней Пророчества. Внутреннее чутье безошибочно вело ее, указывая дорогу, наполняя перманентным знанием, где искать того, кто занимал все ее мысли. Тащя вповоду уставшего волка, ученица Кулрата, срывая дыхание, упрямо взбиралась на травянистый холм. Оказавшись на пологой широкой вершине она на миг ослепла от мерцающего теплого света заходящего солнца, но следующая пара шагов слегка урезонила и без того заходящее за горизонт светило, позволив ей увидеть, что таило это скорбное место, позволив ей узнать страшную правду. Посреди сочных луговых трав, слегка дрожащих под восточным ветерком, торчала уродливая глыба, оплавленная серая скала, напоминающая отрубленную руку каменного гиганта. Она отбрасывала стылую черную тень в закатных лучах и словно мрачное надгробие возвышалась над сонмом колышущихся стеблей. — Что… Что это? — беззвучно выдохнула Белрисса. Ее губы шевелились, но голос отказывался слушаться. Пальцы шаманки, держащие поводья, разжались, руки безвольно опали, а ноги, словно сами собой понесли ее вперёд. Шаг за шагом, навстречу страшной неминуемой судьбе. Она замерла, подобно изваянию, у подножия каменной глыбы, расширившимися от невообразимого ужаса и горя глазами глядя на то, что сотворил с ее возлюбленным другой шаман, забыв как дышать, практически не чувствуя биения сердца. Громадные пальцы каменной руки мертвой хваткой сжимали изломанное тело маг’хара, ни вырваться, ни убежать он бы не смог, даже если бы захотел. Дрожащие, маленькие женские кисти потянулись к свисающей вниз безжизненной плетью руке некогда могучего воина. Белрисса коснулась ее с невыносимой болью в сердце, видя, что бурая кожа орка в нескольких местах почернела и пошла волдырями. Ожоги, они были повсюду. Не иначе, как в проклятый камень ударила та самая молния… Щеки обожгло первыми слезинками, но Бел их даже не почувствовала. Боль душевная терзала ее в разы сильнее, как будто невидимые острые когти в этот момент вырывали из ее груди ещё живое, бьющееся сердце. Слезы безудержным потоком катились из ее распахнутых, покрасневших глаз. Она не хотела верить тому, что видит. — Гаррош… — ноги шаманки подогнулись, и она, безутешно рыдая, рухнула на колени, обхватив обеими руками запястье Адского Крика и уткнувшись заплаканным лицом в широкую мертвую ладонь. Тело ее возлюбленного к этому моменту ещё до конца не остыло. Отголоски былой жизни, которые не успел вытянуть могильный камень, теплились в покалеченной плоти, хотя дух уже успел покинуть истерзанную оболочку. Шаманка это чувствовала, но все равно не хотела верить. — Не уходи! Пожалуйста! — стенала она в истерике. — Не оставляй меня! В порыве горестного безумия, сама не зная, что творит, она молила Духов Жизни вернуть его. Но Духи молчали. Да и что они могли ответить ей, темной шаманке, что по злому умыслу мучила и подчиняла Стихии, искажая саму их суть? Ее бросало то в жар, то в холод. Каждый нерв раскалился добела, а боль в груди достигла своего апогея. Сумасшествие настолько захлестнуло ее, что она готова была пойти на сделку хоть с Бездной, хоть с Легионом, хоть с самими Древними Богами, только бы вернуть того, кого потеряла, без кого не мыслила больше жизни. Крепко обнимая и покрывая поцелуями понемногу остывающую мужскую руку, она проклинала все на свете, обещая покарать врагов, отдать всё, что имеет во имя мести, не останавливаться ни перед чем. Ее все сильнее слепила боль, неведомые прежде душевные муки. Сотрясаясь в уже беззвучных истерических рыданиях, она чуть отстранилась, дабы ещё раз взглянуть в лицо погибшей первой любви, запомнить, навсегда запечатлеть в памяти дорогие черты. Солнце в этот момент, сверкнув последним своим прощальным лучом на лезвии воткнутого неподалеку в землю Кровавого Воя, окончательно нырнуло за горизонт. А тело Белриссы внезапно пронзил новый приступ боли. На этот раз вполне реальной, физической, такой, что от нее потемнело в глазах. — Ох, — выдохнула шаманка, сгибаясь пополам от разрывающего в клочья низ живота невыносимого страдания. Дав ей короткую передышку, и позволив лишь набрать в лёгкие немного воздуха, боль снова вернулась, пригвоздив к месту, и заставив обхватить руками живот. Толком не понимая, что с ней происходит, Бел в панике попыталась встать на ноги, но поясница будто налилась свинцом, а с очередным приступом тянущей боли по ее бёдрам потекло что-то обжигающе горячее. С протяжным мучительным стоном девушка повалилась обратно на траву, голова ее кружилась, к горлу подкатил тошнотворный комок. Неприятные ощущения все никак не стихали, боль не отпускала ее, а внутри все словно сбилось в плотный болезненный сгусток. Между отчаянными попытками отдышаться и хоть как-то облегчить свои страдания, скорчившаяся на траве заплаканная шаманка вдруг заметила подле себя в сгущающихся лиловых сумерках странные темные следы. Руки ее торопливо зашарили по ногам, поднимаясь по горячим потекам на бедрах. «Что со мной?» — лихорадочно стучало в ее висках. Поднеся к самому лицу влажную, густо измазанную в чем-то темном ладонь, Белрисса с ужасом различила знакомый металлический запах крови. Осознание произошедшего накрыло ее, как лавина в горах. — Нет… — она судорожно замотала головой, морщась от нового приступа знакомой боли. — Нет, только не это! Я не могу потерять и его тоже! Горе вновь помутило ее рассудок. Кулрат сказал ей перед тем, как отойти в Мир Духов, что она ждет мальчика. Сына, в жилах которого течет кровь Адского Крика, кровь великих вождей и завоевателей. Она не могла лишиться его так нелепо, рядом с остывающим телом его отца. — Нет! — вскрикнула она, через боль заходясь в новой истерике. Это ли не конец? Это ли не окончательное поражение для нее, залитой слезами по погибшему возлюбленному и, что хуже всего, кровью своего нерожденного младенца? Она все потеряла в этой жизни. Так был ли теперь в ней какой-то смысл?..***
Белрисса пришла в себя далеко не сразу. Схлынувшие, как волна во время отлива, воспоминания о самом страшном ее кошмаре, так и оставили ее лежать в предрассветной мгле с залитым слезами лицом и руками, тесно прижатыми к чреву, которое на деле, в этой реальности, никогда не знало таинства материнства. — Сердце войны, — рассеянно прошептала она, воскрешая в памяти золотисто-янтарные глаза, в которых когда-то хотелось раствориться без остатка. — Я всегда буду помнить и любить тебя. Клянусь. Мгновения, складываясь в минуты, медленно утекали прочь, просачиваясь как вода сквозь пальцы. Окружавшая ее реальность постепенно стирала фантомные отголоски телесной боли, но вот с душевными ранами, к сожалению, она сделать ничего так и не смогла. Вот уже несколько месяцев подряд, аккурат после выхода из транса, Белриссе снились кошмары, что были гораздо хуже воспоминаний. В них она раз за разом теряла любимого, просыпаясь с ощущением собственной беспомощности и тяжким чувством вины. Иногда ей даже начинало казаться, что она сходит с ума, но пока каждый новый рассвет дарил ей надежду на избавление, она продолжала бороться. Что-то подсказывало ей, что боль рано или поздно утихнет. Нужно просто переждать, перетерпеть, и тогда ее память о первой любви останется нетронутой, светлой и чистой, как хрустальные ручьи Награнда. Она должна быть сильной. Она должна жить дальше. Ее спина и плечи порядком занемели от многочасового лежания в одной позе, так что Бел не без усилия перешла в сидячее положение, попутно разминая пострадавшие части тела. Утерев с лица солёную едкую влагу, девушка слегка помассировала гудящие после бессонной ночи виски. Скоро рассвет. Она должна была возвращаться в Гарадар. И не то чтобы кто-то в поселении был против ее ночных отлучек, она так уже неоднократно делала и раньше, сбегая под покровом ночи повидаться со стариком Лантрезором, однако, гарадарские шаманы после ее выхода из затянувшегося транса стали куда как внимательнее следить за ее поступками. Белрисса прекрасно понимала, что въедливые старики, с чьей помощью она смогла очутиться в далёком прошлом, не верят ей до конца. И потому, прикрывают свое желание выпытать все подробности пережитого пришлой полукровкой видения ненавязчивой заботой о ее здоровье. Конечно же, она не открыла им всей правды, ограничившись рассказом о реализации изначальной цели, которую преследовала, погружаясь, в казалось бы, обычное и безопасное шаманское видение, что даровали Стихии. Она хотела увидеть, как жил на альтернативном Дреноре народ ее отца. И всего-то. Однако в какой-то момент что-то пошло не так, вынудив ее застрять в давно минувшей войне на несколько долгих месяцев и, к тому же, оказаться втянутой в события, которые ей до сих пор сложно отличить от реальности… Все эти подробности были им точно ни к чему. Как и ее подозрения, что в деле каким-то немыслимым образом может быть замешана крохотная вещица, доставшаяся ей от отца, металлическое кольцо, ранее бывшее неприметным пирсингом в могучем теле берсерка из Клана Песни Войны, а потом ставшее украшением его дочери, желающей сохранить тем самым единственную память о погибшем родителе. В покоящемся на ее шее предмете была заключена некая сила, природу которой юная темная шаманка, не до конца сошедшая со стези чернокнижия, пока не понимала. Но желала бы понять. Возможно. Когда боль от пережитого, наконец, утихнет. И ее способности значительно возрастут… Оставив эти размышления до лучших времён, Белрисса-таки слезла с дерева, где была тут же встречена беспокойно урчащим награндским волком. Верный спутник не покидал ее ни на минуту, войдя следом за ней даже в транс, где они оба могли погибнуть. Обернись все иначе, их духи затерялись бы в параллельной реальности, оставив здесь, в Запределье, лишь безжизненные тела. И, всё-таки, как хорошо, что Сломанный Клык был рядом с ней. С теплой улыбкой почесав за ухом грозного хищника, девушка присела у ручья, смывая с лица остатки слез, дорожной пыли и все ещё слишком живых, тягостных воспоминаний. — Что ж, нам с тобой, кажется, пора, — сказала она, вставая, и обращаясь к своему четвероногому другу. — Хорошо бы к рассвету успеть домой. И снова двое отправились в дорогу. В молчаливом взаимопонимании и согласии, разделяя тяготы пути, который, впрочем, был лишь ещё в самом своем начале.