Азерот: обратная сторона войны

Солнце клонилось к закату, заливая рыжеватым прощальным светом чисто выметенные, мощенные белым камнем улицы и площади древней эльфийской столицы, рассыпаясь сверкающими тёплыми осколками по алым куполообразным крышам и золотистым шпилям, переливаясь в кристально-прозрачных водах тихо и мелодично журчащих фонтанов. Замерев в нерешительности на пороге Луносветского сиротского приюта, в дверном проёме стояла юная эльфийка лет пятнадцати, а то и четырнадцати от роду. Совсем ещё дитя по талассийским меркам, она, тем не менее, выглядела гораздо взрослее своих лет, и стороннему наблюдателю могла бы даже показаться достаточно взрослой, совершеннолетней девушкой. Миниатюрная, но крепко сложенная, с необычно смуглой для эльфийки крови кожей, и большими необыкновенными глазами, меняющими цвет от золотисто-орехового до неоново-голубого, однако же, напрочь лишенными внутреннего света, присущего всем син’дорай. От сверстниц радикально отличали ее и небольшие ушки, едва выглядывающие из-под гладко зачесанных и перевитых в увесистую длинную косу волос шоколадного оттенка. Юная особа явно нервничала, скрестив руки на груди настолько тесно, что практически обнимала себя похолодевшими и заметно посветлевшими от напряжения пальцами. Ее аккуратные пухлые губы были сжаты в тонкую линию, а внимательный, цепкий взгляд выражал неизменную тревогу и уже заранее полнился дурными предчувствиями. Замитрен ещё раз оглядел девушку с ног до головы, как бы между делом, отметив простое бледно-коралловое платье незамысловатого кроя из самой дешёвой ткани, какую только можно приобрести у лавочников-кустарей, украшенное кривоватой и неумелой вышивкой ближе к вороту и манжетам. Несмотря на все лишения, его новая знакомая, кажется, не сдавалась и, как и все девушки ее возраста, хотела выглядеть хоть чуточку наряднее. Да, ошибки быть не могло. Это точно была она. Вряд ли в этом приюте, да и во всем Луносвете, найдется ещё одна такая же девочка, с темной кожей и необычными для представителей его народа глазами, унаследованными не иначе, как от отца-маг’хара. Но насколько же, однако, было милым ее личико, к счастью, не тронутое и тенью орочьих грубых черт. Где-то на задворках сознания чернокнижника промелькнула мысль о том, что мать девчушки, где бы она ни была сейчас, видимо, завидная красавица, раз дитя порока появилось на свет настолько очаровательным, несмотря на отцовские гены, не предполагающие красоту в понятии абсолютного большинства син’дорай. Замитрен хотел бы поразмыслить об этом больше, но его неспешный ход мыслей, вкупе с вдумчивым созерцанием прервал девичий голос. Чуть дрожащий и звенящий от волнения, но при этом необычно глубокий и переливчатый, томный и бархатистый от природы. О чем его владельца, в силу своего нежного возраста, конечно же, не подозревала. — Это какая-то ошибка, я абсолютно уверена, — стараясь говорить как можно внушительней, произнесла девушка, по-прежнему сверля гостя недоверчивым взглядом. — Я не та, кто вам нужен, уважаемый господин. Вы с кем-то меня перепутали. — Нет, я не думаю, что я ошибаюсь, — чернокнижник старался говорить мягко, хотя это и давалось ему с некоторым трудом. Но сейчас можно было только так, иначе спугнешь эту девочку. Она и без того насторожена, вся напряжена, судя по позе, в которой стояла. Повернётся, уйдёт, и второй раз уже выйти к нему не захочет. — Имя твоего отца ведь Харгат? И он воин, орк-маг’хар, всё верно? — Откуда… — она запнулась на полуслове, в широко распахнутых переливчатых глазах промелькнул сначала испуг, а затем там засверкала сталь, холодная, острая, безжалостная и непроницаемая. Твёрже стал и голос. — Откуда вы знаете моего отца, господин? Девушка вся напрягалась, вытянулась, подобно струне, жадно ловя каждое слово собеседника. Что-то внутри все более отчётливо подсказывало ей, что перед ней стоит тот, кто способен пролить хоть какой-то, даже если бы и совсем тусклый, свет на внезапное исчезновение единственного родителя, которого она не видела вот уже несколько долгих месяцев. — Моё имя Замитрен Мерцающая Пыль, — представился чернокнижник. — Я был компаньоном твоего отца по странствиям… и его любовником, добавил он, чуть понизив голос. Но, так сложилось, что ему не повезло в одном из сражений. Его не стало. Но он успел мне рассказать про тебя, и что ты живёшь в этом приюте. Хорошенькое личико эльфийки в один миг осунулось, а живой, пытливый взгляд словно выцвел и потускнел. Девочка заметно побледнела, закусив до крови нижнюю губу. Невидящими, остекленевшими глазами она уставилась на догорающий горизонт, перестав замечать собеседника, горевестника, принесшего эту ужасную во всех смыслах новость. В ее голове в этот момент роился целый сонм тревожных мыслей. Не будь она собой, она уже находилась бы на грани паники, но жизнь давно отучила юную полукровку попусту лить слезы и, тем паче, биться в детских истериках. Но что же с ней теперь будет? С ней, кого через свою брезгливость и лютую расовую неприязнь, деликатно припрятанную до поры за фальшивой милой улыбкой, терпела все эти годы попечительница приюта? Терпела только потому, что здоровенный иноземец, ее настоящий отец, принесший ее к дверям приюта совсем новорожденной крохой, платил приличное содержание, да ещё и, вероятно, накидывал сверху за молчание самой попечительнице. В лучшем случае, ее просто вышвырнут вон, как бездомного дворового щенка, а в худшем… Она не хотела об этом думать. С грязной, ненавистной полукровкой, вроде нее, могли сделать все, что душе угодно. Особенно сейчас, когда она осталась одна одинешенька и за ее хрупкими плечами и маленькой спиной больше не маячила внушительная тень берсерка из Клана Песни Войны. — Не бойся, — откликнулся вдруг чернокнижник, будто прочтя её мысли. — Ты не останешься одна. Я о тебе позабочусь. Успокойся, — выставил он вперед ладони, заметив, как вскинулась девушка. — У меня нет никаких гнусных намерений. Я позабочусь о тебе, потому что меня просил твой отец. И ради его памяти я тебе помогу, чем смогу. Чернокнижник на несколько мгновений задумался, опустив голову. Умом он понимал, что не виноват в смерти Харгата. Но всё же где-то, в глубине души, нет-нет, да и возникали мысли, что будь он тогда чуть порасторопнее, хотя бы на несколько мгновений, может и не пришлось бы смотреть, как умирает любовник, истекая кровью, и силясь успеть рассказать всё про выросшую в приюте дочь от неизвестной эльфийки, с которой того, вероятно, угораздило провести несколько ночей ещё до того, как они сблизились с Харгатом. — И почему я должна вам верить? — проглотив горький комок из непролитых слез, вставший в горле, произнесла сирота. — Чем вы докажете, что знали моего отца? Да и где же они, эти ваши доказательства, что его действительно больше нет?! Последнюю фразу, несмотря на стремление держать в узде эмоции, и не слушающийся, дрожащий от боли и безысходности голос, девушка практически выкрикнула в лицо незнакомцу. Конечно же, она не верила ничему из услышанного. Не могла поверить. Не хотела. И в ее затуманенном свежим горем рассудке, в принципе, никак не укладывался странный рассказ этого, с виду благородного господина. Что за цели он преследовал, придя сюда вот так? Почему счёл, что она может даже теоретически допустить связь горячо любимого отца с мужчиной? Да что он вообще о себе думает, раз предлагает ей полностью ему довериться? Ему, которого она видит в первый раз… и, да, пока что не верит ни единому его слову и мерцающему насыщенной скверной взгляду из-под тени капюшона плаща. Выведенный таким неожиданным образом из лёгкой задумчивости, чернокнижник даже слегка вздрогнул. Но после секундного замешательства он спокойно ответил всё тем же мягким тоном: — Я понимаю твои сомнения. Ты не обязана мне верить. Но во-первых, мне нет никакой выгоды тебя обманывать, вводить в заблуждение такой ужасной вестью, и играть на твоих чувствах. А во-вторых, я могу подтвердить свои слова. Чернокнижник опустил руку в один из потайных карманов своей мантии, и извлёк какой-то непонятный предмет. На раскрытой ладони тускло блеснуло что-то металлическое, и совсем небольшое. Белрисса помимо воли подалась вперёд, чтобы лучше рассмотреть. И сдавленно, всеми силами пытаясь сдержаться, ахнула, увидев, что это такое. Это было то самое кольцо, которое носил в носу в качестве украшения её отец. Окончательно поддавшись импульсу, она сделала навстречу гостю ещё пару шагов, и тонкая, словно тростинка, рука взлетела было, чтобы коснуться знакомой до боли вещицы. Однако осознав, что стоит к незнакомому толком мужчине непростительно близко, девушка отдернула пальцы и, словно уличная кошка, шарахнулась прочь. В ее взгляде вновь появилось недоверие. — А что если… — едва слышно пробормотала полукровка, глядя затравленным волчонком на по-прежнему стоящего с раскрытой ладонью сородича, и прижимая руки к груди. — А что если это вы убили его? В ее голове никак не укладывалось то, что кто-то мог знать ее отца настолько близко. Отец ведь никогда о нем не рассказывал, даже не упоминал. Как она могла поверить? Имела ли на это право? И зачем ему только вообще могла понадобиться эта вещь, даже если допустить, что они были знакомы?.. — Прошу тебя, соберись, — уже более нетерпеливо сказал чернокнижник. — Соберись, и подумай головой, Будь я убийцей или грабителем — зачем бы мне понадобилось разыскивать дочь своей жертвы? Да и как бы я тебя вообще смог найти? Откуда бы я про тебя знал? Взял бы деньги, вещи, какие поценнее — да и всё. Никто бы ничего не узнал, никто бы никогда меня не нашёл. А это кольцо я оставил себе на память о твоём отце. — Почему я о вас ничего не знаю? — всё так же тихо спросила девушка. — Ни один отец в здравом уме не станет обсуждать свои любовные связи с юной дочерью. Как ты себе это представляешь? Не случись с ним беда, ты бы вряд ли вообще узнала о моём существовании. Белрисса нахмурилась, внимательно слушая чужие доводы, на ее лице по-прежнему блуждала тень сомнения, но взгляд, к великой радости собеседника, все же немного потеплел. — Да, он точно не стал бы, — наконец, после небольшой паузы в разговоре, проронила она. — Он вообще не любил много говорить. Со временем, я научилась понимать его почти без слов. Ощущая себя полностью опустошенной и разбитой, полукровка глядела на него своими удивительными глазами, на которые вновь отчаянно просились слезы. Невысокая мужская фигура в темно-травянистой мантии, достаточно сдержанно украшенной серебряным шитьем, укутанная в темный же плащ казалась такой отчужденно холодной, быть может даже равнодушной к ее горю, несмотря на слова утешения и поддержки, несмотря на обещания… И в самом деле, кто он? Что он? Чем живёт и дышит? Кроме имени она не знала о нем ничего. И, опять же, даже не была уверена, что хотела бы знать. Лицо скрыто в тени капюшона, рука, держащая драгоценную память об отце, затянута в тонкую, но глухую шёлковую перчатку… Этот мужчина был для нее словно закрытая книга в красивом, но мрачноватом переплете. Она не могла заставить себя поверить кому-то столь намеренно скрытому от ее глаз. После сурово молчащего, но позволяющего касаться себя, прижиматься к иссеченной шрамами и испещренной татуировками бурой коже, отца, его вероятный «любовник» слишком много говорил, но при этом слишком мало показывал. — Снимите капюшон, — неожиданно твердо, почти требовательно, решив для себя эту дилемму произнесла Белрисса. — Я хочу видеть ваше лицо. Чернокнижник чуть помешкал, но выполнил её пожелание. Сначала он бережно спрятал кольцо в карман, а потом откинул капюшон. Белрисса уставилась на него во все глаза, совершенно позабыв о правилах хорошего тона, которые твердили всем воспитанникам приюта: так разглядывать незнакомцев было более, чем невежливо. Но ей сейчас было на это наплевать. Он выглядел… как обычный эльф крови. Платинового оттенка волосы длиной ниже лопаток, зачёсанные назад, длинные уши, правильные черты лица, ярко-зелёные глаза, прямой нос, аккуратный рот, нижняя губа полнее верхней, небольшая бородка. Белрисса про себя вздохнула чуть ли не с разочарованием: она уже была уверена, что перед ней убийца отца. Но куда этому, явно далёкому от воинского ремесла, представителю эльфийской расы хоть как-то навредить закаленному в бесчисленных боях маг’хару? Бред. Очевидный горячечный бред. Сколько бы она ни глядела, не находила в нем ничего особенного. Ни опасного, ни потрясающего воображение, ни аристократично красивого, как в тех же горделивых Рыцарях Крови, периодически мелькающих возле обители их славного Ордена. И что только отец мог в нем найти, коли этот мужчина действительно не врёт, и в последнее время имел с ним близкие отношения?.. — Так все же, — чуть расслабившись, девушка ненадолго перевела взгляд на практически спрятавшееся за крышами городских построек солнце. — Что вы намерены делать? Допустим, я поверю в то, что отец мог попросить вас прийти сюда… но я, простите, до сих пор не понимаю, как именно вы собираетесь мне помочь. Постепенно сгущающиеся сумерки заставляли ее нервничать. Попечительница, да и воспитатели тоже, настрого запрещали своим подопечным задерживаться на улицах города после заката. Даже вот так, стоя практически у порога приюта. Беседы с незнакомцами, само собой, тоже не одобрялись по определению. Юных девушек ее возраста это касалось особенно, во избежание всяческих происшествий и ненужных казусов. — Я вряд ли ошибусь, если предположу, что тебе здесь живётся несладко, — всё так же спокойно продолжил Замитрен Мерцающая Пыль, возвращая на место свой капюшон. — Уже одно то, как ты реагировала на меня, очень многое о тебе говорит: ты всех боишься, и никому не доверяешь. Ты как загнанный волчонок. А теперь… когда ты осталась без поддержки отца, станет ещё хуже. Поэтому лучшим выходом для тебя будет покинуть это место как можно скорее. Белрисса снова от него отшатнулась. Что он такое несёт? Что за бред? Куда ей идти, если она покинет приют? Это было единственное более или менее безопасное место в Луносвете, какое она знала, несмотря на травлю и издевательства. — И куда мне, по вашему, стоит отсюда уйти? — зло фыркнула она, особо не задумываясь как собеседник воспримет ее резкий тон. — Бродяжничать на улице? Или сразу в бордель, ублажать подобных вам господ, благородных эльфов крови? Последние два слова она вновь практически выплюнула с нескрываемой неприязнью, почти что с ненавистью. Противоречия и неоднозначность ситуации разрывали ее на части. Несмотря на всю ее браваду перед этим мужчиной, Бел прекрасно понимала, что ей не на что особо рассчитывать. Без содержания, которое платил ее отец попечительнице, она всенепременно окажется на улице. Раньше или позже, но исход останется прежним. Ей придется самостоятельно заботиться о себе, как-то зарабатывать на жизнь. Но что она умеет? Что может предложить зазнавшемуся, пресыщенному син’дорайскому обществу вокруг себя? Разве что свою молодость и пока ещё нетронутое, неоформившееся толком тело?.. Омерзительно. До высших степеней неправильно и пошло. Да и какой из этих господ может позариться на нее, рожденную от орка, которых попечительница часто называла не иначе, как «грязными животными»? Ей некуда пойти, некого попросить о помощи… мир народа ее матери был заведомо жесток к таким, как она. Так что же она должна была сейчас предпринять? — Зря ты так, девочка, — Замитрен слегка покачал головой, в его голосе сквозило хорошо скрываемое разочарование, которое, впрочем, Белрисса легко распознала. Благодаря природной наблюдательности, ей никогда не составляло сложности верно угадывать чужие взгляды и улавливать скрытые интонации. — Я не желаю тебе зла. Все, чего я хочу, это сделать твою жизнь чуточку лучше, раз уж обстоятельства сложились столь удручающим образом. Пусть я не в состоянии заменить тебе отца, но и оставить тебя одну в беде совесть мне тоже не позволяет, — снова попытался достучаться до упрямого подростка чернокнижник. Девушка вновь обхватила себя руками, подсознательно спасаясь от того дискомфорта, что ей причинял весь этот разговор. На Луносвет опускалась ночь. И что-то ей безошибочно подсказывало, что у нее не будет времени ни как следует оплакать отца, ни поразмыслить над своим незавидным положением и перспективами. Ей придется что-то решать прямо сейчас. Ведь ее потенциальный благодетель совсем не выглядел готовым день за днём обивать порог приюта, ожидая, пока вздорная и недоверчивая полукровка выкажет ему расположение. — Что вы предлагаете? — она тяжело, судорожно выдохнула, явно стараясь сдержать вновь подступившие слёзы. — Первым делом нужно пойти в приют, и объяснить ситуацию попечительнице. А то, я боюсь, тебя там уже потеряли. Мы тут стоим уже пару часов так точно, — хмыкнул чернокнижник. — Да кому я там нужна? — с какой-то очень взрослой горечью произнесла девушка. — Если пропаду — им же меньше хлопот. А спрашивать с них за меня теперь некому. — Нет, так дело не пойдёт, — качнул головой Замитрен. — Слава похитителя подростков очень уж сомнительная, не находишь? Белрисса пожала плечами, но подчинилась, и шагнула за ворота приюта вместе с ним. У дверей уже стояла разгневанная попечительница, и взгляд её не сулил Белриссе ничего хорошего. Она ещё и презрительно скривилась, увидев проблемную подопечную в компании взрослого мужчины. Но Замитрен отозвал её в сторону, и так же терпеливо объяснил ситуацию. Попечительница, всё ещё кривясь и ехидно усмехаясь, позволила Белриссе собрать немногочисленные пожитки, и принесла пару скатанных в тугую трубку пергаментных свитков — некое подобие личного дела. Замитрен попрощался с попечительницей. Белрисса же не удостоила эту «змею», как она её всегда про себя называла, не то что слова, а даже и взгляда на прощание. — Куда мы теперь? — спросила девушка, когда они снова оказались на луносветской улице. — Ко мне домой, — спокойно ответил чернокнижник. — Тебе нужно прийти в себя после всего этого. К чернокнижникам и их ученикам лишний раз никто не лезет. Я думаю, что в тебе, скорее всего, есть магическая искра от матери, поэтому попробую тебя учить чернокнижию, если ты не против. — Я не против, — пожала плечами Белрисса. Но… а вдруг ничего не получится? — Значит, займёшься чем-то ещё, к чему будут способности, — ответил Замитрен. — Каким-нибудь ремеслом, например. Перекинув через плечо небольшой кулёк с вещами, полукровка послушно шагала следом за своим новым опекуном. На его вежливое предложение помочь ей донести пожитки, она сразу ответила отказом. В приюте ее приучили ревностно оберегать все свое имущество, каким бы крошечным оно ни было, да и утруждать нежданного благодетеля своими проблемами больше, чем это уже произошло, ей совсем не хотелось. Белрисса не так часто оказывалась на улицах Луносвета после заката, и потому глядела по сторонам во все глаза. По ночам из крошечного окошка спальни в приюте был виден разве что кусочек звёздного неба да мощеный серым камнем двор, оканчивающийся высокой оградой. Да и то, воспитатели порой сурово наказывали тех, кто после отбоя позволял себе сидеть на подоконнике, вдыхая прохладный ночной воздух, и предаваясь мечтам о светлом будущем. Все ее несчастливое одинокое детство прошло в тех стенах, словно в клетке, поэтому сейчас она ощущала себя необычайно свободной, лёгкой как пёрышко, несмотря на засевшую болезненной занозой в душе весть о гибели отца. Опустившаяся ночь все богаче расцвечивала улицы города огоньками фонарей, магических светильников на фасадах домов и фонарных столбах. Влажная осенняя дымка, висящая днём лишь над золотистыми лесами Вечной Песни к наступлению темноты в это время года окутывала лёгким саваном и засыпающий город. Бел чуть поежилась. Ночной ветер гуляющий по улицам древней столицы син’дорай ощутимо холодил спину и плечи под тонким платьем. Так что вскоре она невольно поймала себя на мысли, что дрожь ее, из исключительно нервной, все больше превращается в откровенно зябкую. Однако потерпеть временные неудобства, конечно же, стоило. Интересно, как скоро они доберутся до места назначения? Бел не считала приемлемым спрашивать об этом своего спутника, дабы не показаться неженкой или нытиком. Отец бы точно такого не одобрил. Она прекрасно это знала. Она свято верила, что кровь маг’харов с возрастом сделает сильной и выносливой и ее тоже, такой, каким был ее могучий отец, Харгат Кровавая Ярость. И пусть сейчас он уже там, в другом мире, где обитают духи славных Предков, она не разочарует его. Она сделает все, чтобы быть достойной его памяти. Девушка, несмотря на объявшую ее мелкую дрожь, заставила себя усилием воли расправить плечи. Не пристало ей дрожать на ночном ветру, как бездомная собачонка. Ещё не хватало демонстрировать свою слабость перед тем, кому она обязана спасением из приютского кошмара. Ее опекун по-прежнему держался чуть впереди, указывая тем самым дорогу, и потому она заставила себя сосредоточиться на его стройном силуэте, так и норовящим слиться с ночными тенями, что внезапно оказались почти в тон его плащу с капюшоном. Ей все ещё не верилось до конца, что старая, прежняя ее жизнь осталась там, за воротами приюта. Грядущее, несомненно, пугало ее, однако стойкое понимание того, что как прежде никогда уже не будет окончательно поселилось в ее голове. Да и, по большому счету, она бы и не хотела жить, как прежде. Слишком уж несладкой была эта жизнь. Особенно в последние месяцы, когда отец неожиданно исчез. Осталось только собраться с силами и с духом, чтобы достойно начать новый ее этап. Ох, как же всё-таки хорошо, что ее потенциальный наставник держался сейчас на достаточном расстоянии, чтобы не замечать ее позорной дрожи, унять которую все никак не получалось. — Мы почти пришли, — негромко сказал Замитрен, сворачивая в один из небольших переулков, которые ответвлялись от главных улиц Луносвета. Белрисса знала, что чаще всего в них селятся ремесленники. Он остановился возле небольшого но добротного дома, покопавшись в карманах мантии, вытащил ключ и отпер дверь. В доме было душновато, но вместе с тем прохладно, и пахло пылью. Белрисса поняла, что чернокнижник уже довольно давно сюда не заглядывал. Он же, тем временем, зажёг магические светильники сначала в прихожей, а потом в небольшой гостиной. Обстановка была самой простой, разве что везде, где можно и нельзя, лежали книги. Это Белриссу немало удивило, ей казалось, что все эльфы крови обожают роскошь и буквально в ней погрязли. Вскоре в небольшом камине заполыхал огонь, и комната быстро наполнилась приятным теплом. Дрожь, всё ещё пробиравшая девушку, потихоньку отступила, да ещё чернокнижник, отлучившийся, было, куда-то из комнаты, принёс хоть и тонкий, но явно шерстяной плед, деликатно накинув его ей на плечи. «Выходит, всё же заметил, что мне холодно», — с досадой подумала Белрисса. После нехитрого позднего ужина чернокнижник сказал: — Одна из комнат свободна, можешь располагаться там, обустроить всё, как тебе удобно и нравится. Если там чего-то нет, что нужно именно девушке — скажи, я куплю. Врываться к тебе без стука я не намерен, тем не менее, если боишься, можем поставить замок. Если решишь быть моей ученицей, то единственное, о чём попрошу — не отлынивать, и не делать ничего спустя рукава. Чернокнижие не терпит лени и пренебрежения безопасностью. Многие за наплевательство расплатились рассудком или жизнями. Белрисса, все ещё сидящая за накрытым столом, внимательно поглядела на него своими удивительными глазами, которые при таком освещении мерцали неоном чуточку меньше и, тем самым, гораздо больше походили на глаза Харгата. Глаза, по взгляду которых Замитрен по-прежнему очень сильно тосковал. Как ни старался, чернокнижник пока не находил слишком уж явного сходства этой девочки со своим погибшим возлюбленным. За исключением разве что теплого оттенка смуглой кожи и каштановых волос, присущих части маг’харов, и явно коротковатых для эльфийки ее возраста, ушек. В остальном Белрисса была обычным хрупким и чуточку нескладным эльфийским подростком. Очевидно, дрянной характер тоже прилагался. Но это вполне могло быть в большей степени результатом тяжёлого приютского детства, чем проявлением крутого нрава свободных от проклятия Скверны дренорских орков. Так или иначе, он не хотел спешить с выводами. — Я не желаю быть вам в тягость, — наконец, негромко ответила она, продолжая открыто и смело глядеть на него так, словно ей были совершенно чужды привычное Замитрену девичье смущение и лёгкая жеманность. — Поэтому буду делать все, что вы скажете, и когда скажете. Однако, я хотела бы знать: как вы намерены объяснить мое постоянное присутствие в вашем доме знакомым, родне, если таковая имеется? — Тебя не должен так остро волновать этот вопрос, — заметил ей он, стараясь не выдать своего недовольства поднятой темой. — Как и любой другой наставник, я волен предложить своему ученику повсюду сопровождать меня, ассистируя в моих изысканиях, и, помимо этого, деля тяготы быта. Ты будешь находиться здесь в статусе моей воспитанницы, и, при самом лучшем раскладе, ученицы, поэтому тебя должна занимать только учеба и ничего более. А проблемы с моим окружением, если таковые вдруг появятся, оставь, пожалуйста, решать мне самому. Слегка поджав губы, девушка встала из-за стола, и нехотя процедила: — Я вас поняла. Постараюсь впредь больше не совать свой нос, куда не следует. Замитрен хотел было что-то ей возразить, но полукровка, кажется, совсем не была настроена слушать его дальнейшие излияния. — А теперь, если вы не возражаете, я помогу вам прибрать со стола, — сказала она, принявшись ловко собирать посуду и столовые приборы, но больше при этом на него не глядя. — Как я уже говорила, я не привыкла ни у кого сидеть на шее. Вдвоём с уборкой и мытьём посуды они справились за несколько минут. После чего, Замитрен, как и обещал, отвёл Белриссу в комнату в конце короткого коридора. Магический светильник озарил небольшое пространство. Тут было довольно пыльно, но несмотря на это, даже уютно. Светлые стены, небольшой мягкий ковёр на полу, кровать с таким же светлым покрывалом, комод для одежды, небольшой стол, с удобным даже на вид стулом перед ним, судя по всему, письменный. — Уборку я здесь сделаю сама, — категорично заявила Белрисса. — Как пожелаешь, — спокойно отметил Замитрен. — Но подожди с этим до завтра. Уже почти ночь, и ты наверняка хочешь спать. Я принесу постельное бельё, здесь в комоде его точно нет. Пока чернокнижник отсутствовал, Белрисса успела сложить свои немудрёные вещи в комод, всё ещё не веря, что теперь у нее будет собственная комната, куда без её позволения никто не зайдёт. После приютской спальни, которую приходилось делить ещё с несколькими девушками, так и норовящими её оскорбить, или сделать очередную гадость, испортив, или спрятав её вещи, своя собственная комната казалась чем-то невероятным. Получив от Замитрена аккуратно сложенное постельное бельё, Белрисса застелила кровать, наскоро ополоснулась в небольшой купальне, тоже показанной наставником, и, переодевшись в старенькую ночную сорочку, легла спать. По её ощущениям, время уже перевалило за полночь, но уснуть не получалось. Она думала об отце, и только сейчас, в темноте и тишине спальни, она позволила себе заплакать. Без криков, без всхлипов и истерик, просто тёплые слёзы текли по щекам, как вода. Отец… она не привыкла называть его папой. Да и плохо это слово у нее ассоциировалось с коренастой, широкоплечей фигурой орка, что изредка появлялась в узком дверном проёме приюта, заслоняя собой яркие солнечные лучи. Однако ничто другое в этом мире не могло заменить ей тепло больших мозолистых ладоней раскрытых ей навстречу, когда она совсем ещё крохой бегом бежала по коридору навстречу родителю под глухое ворчание воспитателей. Отец редко задерживался в Луносвете дольше, чем на пару дней, да и приезжал не так часто, чтобы она успела хоть на миг пресытиться его присутствием. Сколько она себя помнила, ей всегда не хватало звука его голоса, глухого чуть надломленного баса, что казалось пробирал до самых мелких косточек, необычайно сильных рук, что подхватывали ее, словно пушинку, и сажали на свободное от единственного громоздкого и устрашающего наплечника плечо; совершенно непередаваемого запаха, который дразнил обоняние непривычными резкими нотками железной окалины, крови, волчьей шерсти и западного ветра. Уткнувшись носом в прогретую солнцем, покрытую испариной и дорожной пылью смуглую кожу с густой сетью клановых татуировок, она хрупкими, тонкими, как прутики, ручонками обвивала толстую мускулистую орочью шею, тихонечко хихикая, когда короткие волоски на бритом отцовском затылке щекотали ее ладошки. Провести с отцом целый день неминуемо означало почувствовать себя совершенно счастливой на ближайшие несколько месяцев. Она жила этой мечтой, всякий раз ждала приезда отца с замиранием сердца, даже во сне продолжала звать его, искренне веря, что тем самым приближает их новую встречу. Харгат всегда приезжал за ней на громадном буром волке, закованном в дренорскую тяжёлую броню, о котором отзывался как о верном друге и бессменном спутнике. Белрисса первое время откровенно побаивалась Сталешкурого, который был в ее детских глазах настолько огромен, что казалось мог проглотить ее целиком, но чуть позже она тоже по-своему привязалась к этому добродушному гиганту, с удовольствием зарываясь пальчиками в густой волчий мех и даже, правда, не без помощи отца, иногда взбираясь в высокое воинское седло. С отцом они, в основном, гуляли по городу, покупая на улице фрукты и лакомства, которые затем она же с аппетитом и поглощала, сидя на скамейке где-нибудь на Площади Солнца у весело поющего фонтана, и болтая в воздухе не достающими до земли ногами. Пару раз отец возил ее за белокаменные стены города, поглядеть, как садится солнце за Лесами Вечной Песни. Она до сих пор помнила это волнующее чувство, трясясь на спине Сталешкурого, и с любопытством выглядывая из-за предплечья отца. А ещё в ее жизни были «гостинцы». Те странные и необычные, немногочисленные вещи, которые Кровавая Ярость привозил дочери из далёкой столицы Орды, величественного Оргриммара, находящегося на соседнем материке. Именно там, по словам отца, сейчас жил его народ, орки. Грубоватые деревянные игрушки, украшенные перышками, пушинками и бусинами; как-то раз даже набитая соломой ярко расписанная кукла с настоящим маленьким черепом со смешными рожками вместо головы, и наряде из тонких, выкрашенных темно-алым косточек, которую у нее почему-то сразу отняли воспитатели, неодобрительно перешептываясь и кривя красивые утонченные лица в презрительных гримасах, стоило только отцу уехать. Да что греха таить, почти все подарки отца отчего-то немыслимым образом пропадали, стоило ей только ненадолго отлучиться и оставить вещи без присмотра. И как бы она ни прятала свои калимдорские сокровища, какие бы ухищрения не придумывала, игрушки все равно продолжали исчезать, оставляя ей острое чувство несправедливости, бессильной злобы и, как итог, безысходности. Позже, гораздо позже она поняла, что за всем этим бесстыдным воровством стояли вовсе не другие воспитанники, как она привыкла думать, бросаясь после очередной пропажи в драку на первого попавшегося ребенка, а воспитатели, и, что самое отвратительное, попечительница. Особенно остро она ощутила это, когда пару лет назад подарки отца стали более дорогими и потрясающими ее воображение. Уже не маленькой девочки, а юной девушки, вот-вот готовой вступить в раннюю пору начала созревания. Украшения из костей, экзотических золотисто-рыжих перьев награндских ветрухов и не ограненных, небывалой красоты самоцветов, костяные и стальные зажимы для ее длинных, ниже пояса, волос, пара браслетов из дренорской стали — все это носили женщины маг’харки на утраченной истинной родине орков, Дреноре… Но и этих вещей её тоже безжалостно лишили, причем, сравнительно недавно, как только поняли, что Харгат Кровавая Ярость, скорее всего, больше не появится у ворот приюта. Ей не позволено было и впредь держать у себя ничего, что связывало бы ее с «дикарским бытом» ее единственного, тогда ещё, наверное, живого родителя. Попечительница холодно ухмыляясь, в глаза заявила ей, что не потерпит «дикаренка» в своем заведении, и что если она, полукровка, не научится быть достойным членом общества син’дорай, то в итоге окажется на улице. Жалела ли она сейчас, что никогда не жаловалась отцу на пропажу дорогих сердцу вещей? Да, наверное. Но тогда она ужасно боялась огорчить его, и потому, ни словом ни разу не обмолвилась о происходящем. Теперь же было уже поздно. У нее не осталось ничего, что бы хоть как-то напоминало о нем, кроме, разве что, воспоминаний. Горестно вздохнув, заплаканная девушка перевернулась на бок, и обняла большую, слегка пахнущую пылью мягкую подушку, пряча в ней мокрое от слез лицо. — Отец, почему ты меня покинул? — пробормотала она, до рези в воспалённых глазах смыкая веки. — Я никого и никогда не буду любить, как тебя. Поворочавшись ещё какое-то время, Белрисса, наконец, забылась неглубоким тревожным сном. Она не запомнила, что ей снилось, да и спала всего часа два-три, поднялась, как только забрезжил рассвет. Выйдя из купальни и одевшись, девушка прислушалась. В доме было тихо, видимо, наставник ещё спал. Стараясь не шуметь, Белрисса прошлась по дому, и отыскала небольшую кладовку, скорее даже, чулан, в котором, к её удивлению, нашлось всё необходимое для уборки. Так что следующий час она приводила свою комнату в порядок. Закончив, отнесла всё обратно в чулан, села за стол, и задумалась. Она ничего не знала толком о своей матери, кроме того, что, по словам тех же приютских воспитателей, та не отличалась особой моралью, раз посмела связаться с маг’харским воином, родить от него, а потом отдать дитя отцу, который и принёс ребенка в приют. Или, как более прямо выражались её соседки по комнате, была шлюхой, и орочьей подстилкой. Вполне естественно, что никаких даже отдалённо добрых чувств к бросившей её матери девушка не испытывала. Она не представляла себе, насколько надо быть падшим, мерзким и порочным созданием, чтобы оставить своё дитя, которое ни в чём не виновато. Оставить ради того, чтобы и дальше развлекаться, и менять мужчин, а не тратить время на воспитание ребёнка. И порой она безумно жалела, что половина крови в её жилах от эльфов крови, от презираемой и ненавидимой ею расы. Хотя теперь, это, похоже, ей пригодится. Если Замитрен не врёт, если он почувствовал в ней потенциал, и действительно намерен её учить, то за это нужно сказать «спасибо» крови матери. Это удручало, но Белрисса дала себе слово, что изо всех сил постарается не разочаровать наставника. Она вздохнула и положила гудящую от сонма мыслей голову на руки, покоящиеся на крышке стола. Раздумья о матери неизменно приводили ее в скверное расположение духа. Отец никогда не рассказывал об этой женщине, а Бел не решалась спрашивать. Может, это и к лучшему. Неведение более всего прочего избавляло от навязчивого желания разыскать, и, вероятнее всего, отомстить за все унижения, издевательства и разрушенное до основания детство. Пускай уж лучше какая-то часть ее прошлого навсегда останется в тени, чем остаток жизни причиняет ей постоянную душевную боль. Сквозь высокое стрельчатое окно, к которому был придвинут стол, весело поглядывало утреннее солнце, а прохладный и свежий осенний ветерок то и дело врывался в комнату, оставляя после себя едва уловимое дыхание надвигающейся на Азерот зимы. Тем не менее, девушка не спешила закрывать створки, намеренно оставленные распахнутыми настежь еще во время уборки. Холод слегка отрезвлял, не позволяя вновь начать безутешно горевать об отце, и дарил ощущение какого-то странного обновления, грядущего нового начала, которому надлежало быть открытой всей душой. Кажется, ей предстояло стать ученицей чернокнижника, но она понятия не имела, чем именно в действительности занимаются эти мрачные, таинственные личности. Кроме того, что большинство темных заклинателей всех мастей обитает в Закоулке Душегубов, куда порядочным и законопослушным гражданам Луносвета ходить, мягко говоря, не рекомендуется, до нее доходили отдельные слухи о том, что чернокнижники зачастую находятся вне закона почти точно так же, как местное Братство разбойников и ассасинов. Торговки на Луносветском Базаре иногда шептались об ужасных «демонопоклонниках», только и мечтающих свергнуть Лорда-регента и снова утопить очищенный чистым жертвенным Светом умирающего Наару город в ядовитой скверне Легиона. Но как вообще этому можно было верить, находясь в здравом уме? Правильно, никак. Белрисса хмыкнула про себя. Ведь то, что в Закоулок не суется ни под каким предлогом городская стража, ещё не говорит о том, что там обитает вселенское зло и творятся заговоры мирового масштаба, угрожающие безопасности как ее родного города, так и Азерота в целом. «Обычные мелочные и недальновидные обывательские предрассудки, — заключила она про себя. — Ибо страшно все то, что по каким-то причинам неведомо». Ее ничуть не пугала вероятность быть приобщенной к темным искусствам, будь то некромантия, ядоварение или чернокнижие. Напротив, все эти вещи, по ее мнению, давали определенную меру свободы от чужого пристального внимания, от необходимости искать себя во враждебно настроенном к полукровке здешнем обществе. Она была абсолютно готова начать постигать то, о чем говорил Замитрен. И пусть для этого даже придется лицом к лицу столкнуться с демоническими сущностями, уже не единожды пытавшимися поработить Азерот. Размышления Белриссы прервал негромкий стук в дверь, а потом она услышала приглушённый голос наставника: — Белрисса, ты проснулась? Могу я зайти? — Да, заходите! — отозвалась девушка. Наставник зашёл в комнату, и одобрительно хмыкнул, увидев результат её уборки. — Завтрак на столе, — сообщил он. — Придётся подкрепиться, даже если есть ты не особенно хочешь. Потому что после завтрака мы спустимся в мою лабораторию, будем выяснять, какие есть у тебя способности. Это может затянуться. — Хорошо, — кивнула девушка. Она не собиралась спорить или капризничать. И покорно отправилась за наставником. Завтрак тоже был простой, как и вчерашний ужин. Но всё было сытным и вкусным. Позавтракав, девушка вежливо поблагодарила наставника. Лаборатория оказалась довольно большой комнатой в подвале дома, как показалось, Белриссе, чуть ли не самой большой в этом доме. Там были несколько шкафов с книгами, и свитками, стол, на котором лежали какие-то приборы, артефакты, странные ядовито-зелёные кристаллы. Девушка с нескрываемым любопытством уставилась на них, и вообще, на всё, что было вокруг. — Без моего позволения не прикасайся ни к чему. Помни, что я тебе говорил о безопасности и последствиях пренебрежения ею, — голос Замитрена звучал сухо и строго, от мягкого, участливого тона, которым он говорил с ней вчера, около приюта, и следа не осталось. И тут полукровку впервые одолели сомнения, а сможет ли она совладать со всем этим поражающим воображение, неведомым ей пока изобилием. Да, в приюте ее, как и всех прочих эльфийских сирот, учили и письму, и чтению и, даже немного истории, но кроме талассийского языка и основ орочьего не давали больше ничего. А многие тексты, что она успела заметить на столе у наставника, были заполнены совершенно незнакомыми ей символами, причем, от ее пытливого ума не укрылось и то, что чернильная вязь в попавших на глаза свитках сильно отличалась, выдавая в написанном разные наречия. — Я так понимаю, раньше ты не обучалась искусству заклинательницы, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес между тем чернокнижник, подойдя к одной из книжных полок и принявшись, видимо, в поисках чего-то конкретного переставлять толстые фолианты. — Нет, конечно, — все же сочла нужным отозваться Бел, неотрывно наблюдая за манипуляциями мужчины. — Я и орочий-то выучила, как следует, только благодаря тому, что отец совершенно не говорил по-талассийски. Девушку вновь ненадолго накрыло воспоминаниями. Другие дети в приюте не очень-то рвались учить грубый язык зеленокожих, да и воспитатели во время занятий подходили к этому предмету достаточно небрежно, спустя рукава, зачастую говоря, что юные эльфы крови ещё успеют освоить это «звериное наречие», когда подрастут, и что им, не планирующим жить за пределами Кель’таласа оно будет нужно постольку-поскольку, несмотря на то, что син’дорай давно стали неотъемлемой частью Орды. — Что, конечно же, не упрощает нам с тобой задачу, — вздохнул между тем Замитрен, бросив быстрый взгляд на замершую посреди комнаты девчонку. — Обычно чернокнижники вроде меня ищут себе последователей среди студентов академии Фалтриена или, на худой конец, среди детей, чьи родители обучали их азам обращения с магией, неважно какой, арканой или стихийной… — И что все это значит? — недоверчиво буркнула Белрисса, глядя на собеседника исподлобья. — Что я вам всё-таки не подхожу? — Ну, во-первых, это значит лишь то, что тебе предстоит вложить в обучение гораздо больше труда, чем тем, кто уже знаком с основами, — оторвавшись ненадолго от своего занятия ответил Замитрен. — А во-вторых, юная леди, я бы посоветовал тебе вести себя чуточку вежливее и не перебивать меня, когда я что-то рассказываю, иначе я и правда сочту, что погорячился, решив взяться за твое обучение. — Извините, наставник, — процедила Бел, поджав губы. — Я не хотела вас оскорбить своим поведением. — Не сомневаюсь, — кивнул он, вернувшись к книгам. — Но впредь постарайся держать себя в руках. Мне совсем не улыбается за тебя краснеть в тех местах, где нам еще предстоит с тобой появляться. Не давая вынужденной паузе в разговоре затянуться слишком уж надолго, девушка таки решилась завести разговор на волнующую ее тему: — А что вы там вчера говорили по дороге сюда про какую-то «искру»? И почему она должна была достаться мне непременно от матери? — Магическая искра — непременный залог успешного обучения любому виду магии, — терпеливо пояснил наставник, извлекая в этот момент из недр полки громоздкий пыльный том в потертом серо-коричневом переплете. — Она пребывает с любым из заклинателей с рождения. И вариантов тут только два: либо она есть и ты учишься магии, либо ее нет и тут уж ничего не поделаешь. Наш народ издревле славится талантливыми и могущественными чародеями, сила Солнечного Колодца питает нас, наделяет теми способностями, о которых я говорю, позволяет достигать все больших вершин в искусстве магии и зачарования. Существенная часть детей квель’дорай, а ныне и син’дорай, рождается с предрасположенностью к магическим искусствам. Все зависит от того, в большей или меньшей степени это выражено. Белрисса слушала очень внимательно, буквально навострив уши и затаив дыхание, так что Замитрен на какое-то мгновение даже почувствовал себя неловко. Неужели воспитатели в приюте опустились до того, что намеренно скрывали эти общеизвестные факты от несчастной полукровки? Насколько он слышал, в приют иногда даже приходили представители Академии, дабы оценить способности воспитанников, выявить талантливых детей с сильной искрой и в будущем забрать их в ученичество. Выходит, девочку из-за мерзких предрассудков просто держали подальше от таких визитёров, и потому ее представления, в четырнадцать-то лет, о сущности народа син’дорай настолько ограничены и примитивны. — Так вот, — прочистив горло и, тем самым, совладав с неудобством продолжил он. — Несмотря на то, что народ твоего отца, маг’хары, напротив, не склонен к чародейству, кровь твоей матери вполне могла подарить тебе бесценную искру. Я не знаю, кем она была и чем занималась, но так как она была син’дорай, я не исключаю факта, что ты могла унаследовать некоторые врожденные способности нашего народа. — Вы действительно так считаете? — взгляд девушки был чрезвычайно серьёзен, так что Замитрену вновь стало немного не по себе. — Да, — просто ответил он. — А что по-твоему должно было бы помешать мне в этом? — Знаете, — на лице Белриссы появилось совершенно нечитаемое угрюмо-злобное выражение, какое бывало иногда у ее отца, когда кто-то недостаточно уважительно отзывался о его народе или предках. — Воспитатели часто говорили мне, что таким как я не место в Кель’таласе, что максимум что мне светит в этой жизни, так это заниматься простым ремесленным трудом, или, если не пожелаю, то могу сразу убираться в Калимдор и там учиться размахивать оружием, если конечно такое «нескладное хилое чучело» сможет поднять топор. А то и вовсе сразу идти в оргриммарский бордель. Мне действительно сложно поверить в то, о чем вы говорите. Внутри все неприятно замерло от услышанного, но чернокнижник сумел не утратить самообладания и в этой ужасной ситуации. Необходимо было помнить, что он лично не несёт никакой ответственности за то, что творили с несчастной девочкой его сородичи. И потому сейчас его задача состояла исключительно в том, чтобы постараться изменить мнение Белриссы о народе ее матери. — Как я уже говорил, я не могу тебя заставить верить мне, — вздохнул он. — Но зато могу со временем, доказать тебе, что я иного мнения, и что как никто другой верю в твои силы. Просто дай мне время. Девушка ничего ему не ответила, недоверие по-прежнему мелькало в ее глазах, однако же в них появилась и искра надежды. — Вот, — Мерцающая Пыль протянул ей толстый пыльный талмуд. — Это «Основы теории заклинаний». По ней начинают обучение совсем ещё юные будущие маги Кель’таласа, впервые переступившие порог младшего корпуса Академии Фалтриена. Я в свое время тоже начинал с этой книги. Белрисса осторожно приняла из его рук фолиант, и столь же бережно прижала пыльный переплет к груди обеими руками, силясь его удержать. — К завтрашнему дню тебе нужно прочитать первые пять глав, чтобы у тебя появилось хоть какое-то представление о том, чем предстоит заниматься и что я намерен делать для того, чтобы понять, есть ли в тебе искра. Что ж, кажется анализ способностей его ученицы откладывался на неопределенный срок, как минимум до завтра, случись вдруг так, что у девочки окажутся задатки, не хуже чем у Магистра Роммата. Замитрен беззлобно усмехнулся про себя. Бред конечно, он сам это понимал. Смешанная кровь на то и смешанная, чтобы долго играть и проявлять себя самым неожиданным образом и, зачастую, к сожалению, не в полную силу. Конечно же, он по многим причинам очень хотел бы, чтобы в дочери Харгата оказался неплохой потенциал… однако же, следовало быть готовым и кому, что дитя унаследовало лишь слабые отголоски таланта чародея, годящиеся, разве что, лишь для ремесла зачарователя, да и то при должном старании. Но хуже всего будет, если орочья кровь окончательно взяла в ней верх. Тут он был бы бессилен научить ее хоть чему-то. А везти девочку в Оргриммар… ну нет. Белрисса оказалась на деле настолько маленькой и хрупкой, в отличие от своего могучего отца, что любые мысли о пребывании ее в казарме, среди других орков, казались ему сейчас чуть ли не вандализмом. Нет, он ни за что не бросит ее. Даже будь она совершенно необучаема, и даже будь неспособна к жизни среди син’дорай. Немного успокоив себя таким образом, чернокнижник едва заметно ей улыбнулся. — К чтению, я думаю, ты сможешь приступить после обеда. А сейчас мы с тобой ненадолго отправимся в город. Готовая сейчас же сесть за учебу, Белрисса удивлённо на него воззрилась. — Мне необходимо пополнить запасы некоторых реагентов, — спокойно пояснил ее наставник. — Да и купить что-нибудь к ужину совсем бы не помешало. Меня слишком давно не было дома, поэтому содержимое кладовой пришлось перебрать и сильно проредить. — Как пожелаете, — на удивление кротко отозвалась полукровка. — Я только отнесу книгу в комнату, и возьму свою шаль. На улице сегодня, кажется, ветрено. Проводив ее долгим взглядом, Замитрен выдохнул почти с облегчением. На самом деле, реагентам в домашней лаборатории, да и продуктам в небольшой кладовке не требовалось срочное вмешательство с его стороны. Подобным образом он всего лишь хотел ненавязчиво вытащить свою подопечную из дома, и отвести к нарядным прилавкам Луносветского Базара, позволив хоть немного освежить гардероб и докупить нужных молодой девушке мелочей. Оказавшись в городе, чернокнижник с ученицей сначала пошли на площадь Солнца — там, в небольшой лавке можно было приобрести нужные реагенты у торговца товарами для алхимиков Мелариса. Чернокнижник довольно долго выбирал нужное, попутно объясняя Белриссе, для чего может пригодится тот или иной реагент. Она слушала внимательно, ничуть не жалея, что вышла в город, а не сидит над книгой в своей комнате. Замитрен удовлетворённо хмыкнул про себя — похоже, его план удался. Так Белрисса ничего не заподозрит, а вот если сразу сказать ей о новых платьях, обуви, украшениях и прочих мелочах, что могут быть нужны девушке её возраста — она снова «выставит колючки», доказывая свою независимость. Съестные припасы они тоже докупили, пройдясь по Базару, но с собой их нести Замитрен не стал, просто договорившись с торговцами, что покупки доставят в его дом. Белрисса с любопытством оглядывала как фасады магазинчиков и лавок, так и прилавки торговцев, которые иногда стояли прямо на улице. И только потом Замитрен решительно направился в северную часть Базара, в самый её угол, где, как он помнил, находились лавка портного «Порядочное ателье Килена» — это название его всегда немного смешило, и лавка готовой одежды «Луносветский убор». Повезло, что оба заведения рядом, и не нужно было идти через полгорода. Как он и думал, Белрисса сначала отнекивалась, пыталась возражать, но уже как-то вяло, без особенных эмоций, видимо, долгая ходьба по городу её немного утомила. Она выбрала себе несколько платьев, бельё, обувь, и Замитрен порадовался, что одним воспоминанием о приюте у нее станет меньше. Ленивое сентябрьское солнце практически встало в зенит, купая в косых, совсем уже по-осеннему мутных и недостаточно теплых лучах каменные мостовые, мозаичные алые крыши и редких случайных прохожих, неизменно спешащих по своим делам, когда Белрисса, снаряжённая сонмом громко шуршащих бумажных пакетов с обновками и прочими покупками, засеменила вслед за чернокнижником по направлению к недавно обретенному дому. Само собой, речи о том, чтобы позволить наставнику нести хотя бы часть приобретенных вещей снова не шло. Девушка даже мысли такой не допускала. Всё сама. Из принципа. Он и так потратил на нее очень приличную сумму из своих сбережений… Сказать по правде, она и денег-то таких в глаза не видела ни разу, что уж тогда говорить о том, чтобы эти деньги, при ней же, так спокойно тратились на ее нужды. Ей все ещё было очень странно быть настолько занятой, иметь какие-то относительно четкие планы, даже на недалёкое будущее, ведь приютские реалии методично приучали ее к обратному, вынуждая жить одним днём, одним вздохом, собирать малые крохи житейских радостей в смуглые ладошки и ревностно прижимать их к груди, чтобы никто не посмел отобрать и их, только потому, что «грязным полукровкам» счастье по умолчанию не полагалось. Вновь, почти как вчера вечером, созерцая спину мерно вышагивающего впереди наставника и его, ставшие вдруг бледно-золотистыми, словно клонящееся к закату солнце, длинные волосы, лежащие поверх откинутого капюшона плаща, Бел подумала о том, что именно мог найти в этом мужчине ее отец. Даже не беря во внимание, что это мужчина, а не женщина, в конце-то концов. Выходит, она много чего не ведала о своем отце. И это не то чтобы сильно ее огорчало и задевало, но все же причиняло дискомфорт. Ведь она-то все эти годы совершенно искренне полагала, что ближе нее у свирепого воина из Клана Песни Войны никого нет. А тут он, Замитрен Мерцающая Пыль… Не знай она его к настоящему моменту настолько плохо, уже давно начала бы задавать вопросы. Впрочем, всему свое время. Она обязательно выяснит все, что он способен рассказать ей об отце. Сколько бы на это не ушло сил и времени. Ну а, всё-таки, что же?.. Белрисса украдкой изучала профиль эльфа крови, в какой-то момент подметив для себя, что ему определенно не хватало доли аристократизма при всей его образованности и манерах. Был ли ее наставник красив? На этот вопрос она искренне затруднялась ответить. «Видали и получше, — хмыкнула про себя Бел. — За ним уж точно девушки табунами не бегают, тут к гадалке не ходи… да и парни, наверное, тоже, в свете всех известных обстоятельств». Среди народа ее матери были ведь и действительно умопомрачительные мужчины. Белрисса вздохнула, припоминая давнее происшествие, но при этом продолжила споро идти вперёд, ни на шаг не отставая от наставника. Не далее, как прошлой весной, в самый разгар празднования Сада Чудес, попечительница позволила абсолютно всем воспитанникам задержаться на улице чуть подольше, практически до наступления глубокой темноты, чтобы те могли вдоволь полюбоваться нарядными городскими улицами и большими белыми весенними звёздами в иссиня-лиловом талассийском небе. Именно тогда Белрисса, привычно отбившаяся от основной массы шумных эльфийских подростков, шпынявших ее в любое время дня и ночи, и случайно забредшая в район Королевской биржи, и увидела его. Он не спеша проехал мимо на рослом боевом скакуне, чуть позвякивая черно-алыми латами, его длинные темные волосы, частично собранные в высокий хвост ближе к макушке развевал лёгкий южный ветерок, а ярко-изумрудные глаза лучились благородством и чувством собственного достоинства. Тогда она с замиранием сердца глядела на него. Восхищалась, не зная ни имени, ни звания, ни того, чем дышал этот прекрасный идеал. Какой же он был красивый, этот взрослый мужчина. Рыцарь Крови. Аристократ. Ветеран нескольких войн, о которых рассказывали неугомонной приютской детворе на занятиях воспитатели. Вспыхнувшая так внезапно в девчоночьей душе первая наивная, яркая и чистая влюбленность, толкнула ее тогда на рискованные побеги через окно после отбоя, или на столь же отчаянные вылазки в квартал по соседству с Биржей во время дневных прогулок, где, насколько ей удалось выяснить, и находилась официальная резиденция Рыцарей Крови. Будучи очень осторожной и проворной от природы, Бел так ни разу и не попалась во время своих тайных визитов в неположенное место, периодически наблюдая за тем, как объект обожания во время смены караула в Ордене, отчитывает не достаточно хорошо отстоявших стражу рекрутов или, усевшись верхом, отправляется куда-то за пределы квартала. Однако всего одно происшествие в начале нынешнего лета напрочь отбило у нее всякое желание возвращаться в заветное место. Залюбовавшись на своего рыцаря в сияющих доспехах, она вовремя не успела отойти с дороги его скакуна и тот в предрассветной дымке едва не сбил ее с ног. Вот тут-то она и услышала все, что думает о жалких бродяжках с нечистой кровью этот боевой офицер с блестящей выправкой, явно занимающий в своем Ордене не последнюю должность. Бел все ещё, как сейчас, ощущала грубую хватку холодной латной перчатки на своем предплечье, все ещё слышала этот презрительный тон в его бархатистом голосе, все ещё видела в изумрудном взгляде отвращение и насмешку над ней, не похожей на фарфорово-бледных эльфиек с кукольными личиками и золотистыми локонами. Он видел в ней какое-то подобие грязи у обочины, серый бесформенный булыжник, попавший под копыта его коня, досадную помеху, оказавшуюся у него на пути. Не больше, никак не больше. И это было так больно осознавать. Он был таким же, как и все остальные эльфы крови. В отчаянии вырвавшись из хватки спешившегося было, воителя, она тогда вся в слезах припустила обратно в приют, надеясь успеть до подъема и не заработать суровое наказание. Таково было первое крушение ее едва зародившихся нежных и трепетных чувств хоть к кому-то из тех, кто тоже был ее народом, «благодаря» падшей матери. Таков был для нее очередной жестокий урок жизни, заставивший хорошенько зарубить себе на носу, что далеко не все то золото, что так завораживающе блестит. За своими мыслями она даже и не заметила, как величественная архитектура центра города постепенно сменилась добротными домишками попроще, теперь ее окружал знакомый ремесленный квартал, а они с Замитреном практически уже добрались до дома. — Я сам накрою к обеду, — на ходу снимая с тонких, не по-мужски изящных на ее взгляд, длинных кистей, перчатки, сказал Замитрен, стоило им только переступить порог жилища и оказаться в полутемном холле. — А ты пока разбери покупки. Ну и можешь немного освежиться перед трапезой, если быстро управишься. Белрисса молча кивнула и, больше не глядя на него, прошуршала в бессменной компании пакетов и пакетиков вглубь уютной домашней тишины. Она всегда хорошо умела организовать свой труд, и со всеми порученными ей бытовыми делами справлялась ещё в приюте гораздо быстрее большинства сверстников. Расставив съестные запасы в кладовке по нужным полкам, она ненадолго заглянула в лабораторию и, внемля предупреждению наставника, просто оставила самый маленький и по определению ценный пакет на одном из столов, не рискнув трогать и самостоятельно перебирать хрупкие склянки и кульки с реагентами. Вернувшись в свою комнату, девушка действительно с удовольствием умылась прохладной водой, и затем присела на самый край аккуратно застеленной кровати, рядом с по-прежнему лежащими в пакетах вещами. Ее вещами. Ее собственными личными вещами, которые теперь никто у нее не отберёт, не испортит и не скажет, что она их где-то украла. От этого чувства приятно замирало сердце и было невероятно тепло на душе. Теперь о ней заботились, несмотря на несвоевременную гибель отца, и больше не позволяли считать себя ненужной никому бездомной собачонкой. И тут в груди болезненно кольнуло, словно холодным вихрем мгновенно развеив зыбкое тепло с начавшей было отогреваться души. Отец… интересно как он умер? О чем думал перед лицом неминуемой смерти? Был ли готов к встрече с Предками? На ее глаза навернулись непрошеные слезы, но Бел быстро смахнула их рукавом. Он бы ни за что не одобрил такого ее поведения. Однажды отец как-то сказал ей, что плакать по ушедшим с честью в бою воинам — очень скверное занятие. Предки наблюдают, Предки хотят, чтобы сыны и дочери Орды были сильными, и попусту не лили слез над павшими, не оскверняли бессмысленными сожалениями их память. Нет, она больше не будет плакать, но попросит Замитрена рассказать о том, какими были последние мгновения Харгата Кровавой Ярости. Немного успокоившись, Белрисса заглянула в ближайший пакет. Отодвинув чуть в сторону кульки с новой одеждой и решив оставить разбор гардероба на «после обеда», она осторожно извлекла из все ещё немного пахнущего уличной свежестью пакета крошечный хрустальный пузырек с концентрированным ароматическим маслом магорозы. Пожалуй, этот флакончик обошёлся ее наставнику едва ли не дороже, чем все ее остальные обновки вместе взятые. Вытащив из горлышка флакона аккуратный хрустальный шарик, служащий пробкой, девушка с глубоко вдохнула густой цветочный дурман. Так пахли на ее памяти городские красавицы, аристократки в дорогих шелковых одеждах, что изредка прогуливались около Королевской биржи и по Площади Солнца в особенно погожие дни. Волшебный аромат. Но какой-то холодный и бесстрастный… словно чужой ее более простой натуре. Она куда как больше любила тот запах, что хранили кожа и одежда ее отца, когда она с наслаждением зарывалась носом в потрёпанный белый звериный мех на опушке наплечника или просто прижималась щекой к широкой орочьей груди в которой билось бесстрашное сердце воина. Поспешно отмахнувшись от этой мысли, Белрисса кончиком пальца таки промокнула устье горлышка флакона и тщательно втерла капельку благородного масла в кожу за ухом. Вот так. Совсем ненавязчиво и чуточку кокетливо. Как сказал ее наставник, ей нужно было привыкать быть девушкой, а не дренорским волчонком. — Белрисса, заканчивай со своими делами, — раздалось в этот момент из-за двери. — Обед на столе. — Да, наставник, — мгновенно отозвалась она, бережно закрыв пузырек с ароматом и поместив его обратно в пакет. — Уже иду. С тихим шелестом взметнулся подол девичьей юбки, с тихим вздохом осеннего ветра пробежал по комнате сквозняк от вновь открытого настежь окна до входной двери. Совсем ещё юная, но уже сильно обиженная на жизнь девушка пообещала себе борьбу, с жизненными ли обстоятельствами или с недоброжелателями, а может и с самой собой, если придется, пообещала преодоление, пообещала себе победу. Эта мысль занозой засела в мозгу, но все никак не могла обрести форму, реальное словесное воплощение. Позже, гораздо позже, будучи взрослой женщиной, она снова вернётся к ней, но скажет уже вслух, веря каждому слову «Победа или смерть!».