Азерот: обратная сторона войны

Теплые переливчато-лиловые июньские сумерки уже давно сменились зыбкой ночной прохладой, а суета и толчея в Закоулке Душегубов, в отличие от остальных улиц древнего эльфийского города, даже и не думала утихать. Напротив, с наступлением темноты самый преступный, и по определению, самый опасный район талассийской столицы заметно оживился. По едва освещённым переулкам и переходам сновали дельцы всех мастей, торговцы запрещённым товаром, беспринципные охотники за головами, опальные заклинатели и прочий сброд, кутаясь в темные мантии и плащи с капюшоном, прикрывая лица масками и плотными шарфами. Кое за кем из них нет-нет, да и плелся скелет, бес, вурдалак или суккуба, а то и тварь похуже, совершенно жуткого вида, клацающая челюстями и шевелящая уродливыми щупальцами, тянущимися откуда-то из безглазой морды, выдавая во владельце очередного чернокнижника, растленного некромантией мага или пришлого рыцаря смерти, желающего оставаться инкогнито. Словно ночные хищники, один за другим, покидали свое логово и члены воровского Братства, бесшумными тенями расползаясь прочь из квартала по своим делам. Ходили ассасины обычно поодиночке, иногда парами, стараясь как можно меньше попадаться на глаза другим местным обитателям, но при этом каждое новое лицо, внезапно появившееся в этот час в квартале тут же удостаивалось их пристального внимания. Шпионов городской стражи здесь не любили, со шпионами и агентами Лорда-регента здесь был разговор короткий, и он почти всегда заканчивался кинжалом под ребрами незадачливой ищейки. В темных углах, куда не доставал приглушённый мертвенно-бледный свет фонарей, обсуждались и решались вопросы, которым никто и никогда бы не позволил прозвучать в другом месте и при свете дня. По углам жались и девицы лёгкого поведения, что по различным причинам не нашли приюта в теплых стенах Луносветского борделя, и теперь вынуждены были продавать себя прямо на улице, само собой, делая это значительно дешевле и зачастую хуже, чем пристроенные «коллеги». Большинство же жилых домов в квартале затемно распахивало свои двери для осведомлённых посетителей, обнаруживая на чердаках, в подвалах и в потаённых комнатах склады и лаборатории, где можно было купить абсолютно все, начиная от популярной кровопийки и контрабандных кристаллов со скверной, и заканчивая живым экзотическим товаром практически из любого уголка Восточных Королевств. Чуть особняком в этом еженощном криминальном водовороте держалась таверна «Луносвет», которую вот уже долгие годы содержала хваткая и бойкая Веландра, сменившая на этом посту свою почившую еще во времена аманийских войн мать. Будучи в очень хороших отношениях с главой Братства, Веландра построила за время своего хозяйствования прекрасный, хоть и не всегда легальный бизнес. Таверна была негласной явочной квартирой как для разбойничьей верхушки, так и для важных луносветских персон, порой обтяпывающих не менее грязные делишки, чем самые отъявленные бандиты. Обладая необходимым влиянием и средствами, предприимчивая эльфийка имела доступ к большинству лавок и магазинчиков в городе, обставив свое детище дорогой качественной мебелью, и сумев организовать бесперебойные поставки свежайших продуктов и напитков, как местного производства, так и вдвойне ценного импорта, приберегаемого для особенно «дорогих» гостей. Впрочем, в заведении всегда находилось место и для публики попроще, желающей лишь вкусно поесть, крепко выпить и хорошо отдохнуть от трудов праведных и не очень. И если шикарные съёмные комнаты на втором этаже, затянутые в парчу и шелка, стоили баснословных денег и хорошо оберегались от посторонних глаз, то первый этаж всегда был готов накормить и напоить пару десятков голодных ртов, со средним достатком, скрывающихся в Закоулке от властей, или ищущих нелегального заработка. Управлять таверной Веландре помогал опальный отпрыск известного луносветского рода виноделов Благословение Солнца, отвечая за снабжение горячительными напитками и обучение барменов, которые, по странному стечению обстоятельств, почему-то в таверне долго не задерживались. Изгнанный за кутёж и транжирство своей семьёй, и вдобавок, лишенный отцом наследства, молодой мужчина, получивший от Веландры второй шанс, быстро притих, внезапно обнаружил деловую хватку, и даже, по слухам, умудрился забраться к хозяйке в постель. Остальной персонал Веландра так же отбирала очень тщательно, подыскивая максимально надёжных, зачастую чем-то ей крепко обязанных юношей и девушек. Умеющих держать язык за зубами, работящих, вежливых и обходительных, но в случае чего готовых постоять за себя. Именно такой и была Мирэйн Утренний Бриз: юная, но очень целеустремлённая особа, вот уже несколько лет честно работающая на пригревшую ее хозяйку «Луносвета». Оставшаяся круглой сиротой после вторжения в цветущий Кель’талас Плети, Мирэйн, как и многие достаточно взрослые к тому времени дети, отчаянно искала себе работу. Дабы было на что жить в небольшом, по счастью не пострадавшем от лап нежити, домишке в торговом квартале города, и понемногу идти к своей мечте об обучении в Академии Фалтриена, сирота вынуждена была хвататься за любой заработок, пока однажды не попалась на глаза Веландре, выбиравшей в портняжном бутике, где Мирэйн подметала полы, отрез ткани. С тех пор Мирэ и работала официанткой в «Луносвете», иногда подменяя приболевших горничных, и неизменно слывя очень милой, доброй и отзывчивой девушкой. Да и как работницу хозяйка ее ценила, за расторопность, пунктуальность и исключительную способность находить общий язык даже с самыми привередливыми и грубыми посетителями и постояльцами. Не обидела Мирэйн природа и внешностью. Хрупкая, стройная и белокожая, словно фарфоровая статуэтка, девушка была обладательницей больших выразительных глаз, приобретших как у большинства син’дорай ярко-изумрудный оттенок, длинных, много ниже лопаток, золотистых, как рассветное солнце, волос и аккуратных миловидных черт лица, что при ее небольшом росте и совершенно очаровательной теплой улыбке вызывали даже у самых отъявленных негодяев внезапные приступы галантности и учтивости. Порой Мирэ слышала за своей спиной шепотки: «Что делает среди здешнего сброда такая красавица?», однако не считала нужным реагировать. Она была очень обязана Веландре. А ещё та довольно хорошо платила за работу, так что хватало и на жизнь, и на дорогие книги по основам магических искусств и зачарования, которые Мирэйн усердно штудировала, понемногу готовясь поступлению в Академию Фалтриена, и на саму предстоящую учебу. Каждый месяц она откладывала понемногу в отдельный кошель, дабы потом иметь возможность оплатить и само поступление, и обеспечить себе достойное содержание в первые годы учебы, когда студентам отвлекаться от книг и свитков было просто противопоказано. В этот поздний вечер Мирэ, по обыкновению, работала на первом этаже таверны, с лёгкостью и грацией молодой лани быстро перемещаясь по просторному помещению, ни разу не столкнувшись ни с кем из коллег, снующих, как и она сама, по залу с большими подносами, и не услышав вслед ни единого недовольного возгласа, когда споро разносила заказы, переходя от одного гостя к другому. Сегодня в «Луносвете» было необычайно много народу, так что абсолютно все свободные стулья, скамейки и даже жёсткие подушки в углах зала были кем-то облюбованы. Работы хватало и персонал выкладывался, как мог. Веландра же наблюдала за привычной, приятной глазу оживленной суетой со второго этажа, стоя у резных, золоченых перил с выражением покровительственного благодушия, и, видимо, в уме уже подсчитывая потенциальную прибыль. Межсезонье всегда было горячей порой для ее бизнеса. Именно в это неспокойное время, время перемены ветров и обновления для природы, в Закоулок Душегубов по обыкновению устремлялись потоки «сезонных посетителей» — от звероловов и охотников-браконьеров и относительно мирных наемников, ищущих работу охранников, до хитрых спекулянтов и фальшивомонетчиков, рассчитывающих нажиться на привозном товаре, или чужой глупости и рассеянности. В ее заведении были рады всем одинаково, до той поры, пока эта разношёрстная публика несла с собой звонкие золотые и серебряные монеты. Хоть Мирэйн и отработала уже целый день горничной на втором этаже заведения, приводя в порядок комнаты после ночных постояльцев, она с присущим ей исключительным трудолюбием взялась и за вечернюю часть работы, не сумев ответить отказом на вежливую просьбу Веландры о помощи. Из-за существенного наплыва посетителей нынешняя смена едва справлялась с обслуживанием, и потому лишние руки оказались более чем кстати. В полночь Мирэйн, как и остальных работников, должны были сменить, но до условленного часа ещё предстояло многое сделать; несмотря на то, что в большом нижнем зале посетители постоянно менялись, обслуживание требовалось и верхнему этажу, где отдыхали господа гораздо богаче и притязательней. Усталость понемногу брала свое, но девушка запрещала себе роптать, и продолжала мило улыбаться разношёрстным клиентам. Как бы ей не хотелось присесть ненадолго где-нибудь в подсобке и перевести дух, оклики из зала, требующие ещё закуски или очередную порцию выпивки, все никак не стихали. В бесконечном мельтешении лиц, принадлежащих как ее сородичам, эльфам крови, так и прочим представителям многонациональной Орды, Мирэ скорее по наитию запоминала содержание заказов, не утруждаясь вести с заказчиками короткие, но приятные беседы, как это бывало в менее напряжённые вечера. От многоголосия неприятно гудели виски, особенно, когда приходилось в этом шуме общаться с гостями, говорящими по-орочьи с каким-нибудь крепким, экзотическим акцентом, либо не говорящими вовсе, и жестами пытающимися объяснить ей, что от нее требуется. — Эй, кошечка! — внезапно окликнул ее громкий, чуть надломленный бас, когда она, держа в руках опустевший поднос, шла вдоль приглушенно-лиловой стены зала по направлению к кухне, едва касаясь гудящими ступнями, обутыми в лёгкие кожаные сандалии, пушистого напольного ковра. — Поди сюда! — Да? — автоматически откликнулась она, останавливаясь и оборачиваясь к источнику звука, ничуть не задетая столь фамильярным обращением, ибо за все время работы она наслушалась от постояльцев и посетителей такого, что удивить или глубоко оскорбить ее чем-либо было уже невероятно сложно. — Чего желаете? В мягком рассеянном свете большого магического светильника, состоящего из множества голубоватых, заряженных кристаллов, встроенных в вензеля позолоченного каркаса, свисающего с потолка, на полу, возле стены, на груде мягких валиков и подушек сидела могучая, но чуть ссутуленная в такой позе фигура. Сделав пару шагов в нужном направлении и присмотревшись повнимательнее, Мирэйн без труда узнала в просителе орка. Судя по насыщенно-коричневому цвету кожи, перед ней был один из маг’харов, «неоскверненных», как их зачастую называли их же зеленокожие сородичи. Окинув его ещё одним быстрым, будничным, наметанным в силу профессии взглядом, девушка решила для себя, что клиент так или иначе связан с воинским ремеслом. О чем говорил и латный полудоспех, какие на ее памяти часто носили оргриммарские рубаки, и исчерченная многочисленными шрамами кожа на открытой груди, плечах и предплечьях, и громоздкие, двуручные, неподъемно тяжёлые даже на вид топоры, пристроенные тут же, у стены. «Ничего необычного, очередной наемник или охотник за головами», — равнодушно пожав про себя плечами, подумала эльфийка, чуть отстраненно разглядывая бритую круглую голову орка, густую причудливую вязь темно-бурых татуировок на теле, и грубые металлические украшения на лице и в ушах, которые так любили представители его народа. Орк как-то подозрительно хмыкнул, кажется, тоже изучая ее в ответ, буквально пригвоздив к месту пристальным взглядом маленьких, светло-серых глаз, мерцающих в полумраке из-под массивных надбровных дуг острой дренорской сталью. И зачем он только так на нее смотрит? На миг Мирэ сделалось не по себе от этого излишне прямого и наглого мужского взгляда. Он словно раздевал ее глазами, хотя на ней было достаточно простое и закрытое голубое платье с белым воротничком и передником, какие носили все официантки и горничные, а ее роскошные длинные волосы были аккуратно прибраны и повязаны белой же, широкой лентой у лба. В отличие от одетой в яркие дорогие шелка Веландры, не боящейся демонстрировать свои прелести в глубоком декольте и высоких разрезах на подоле платья, персоналу надлежало одеваться неброско и исключительно в форму. Так что столь пристальное внимание к ее скромной персоне, Мирэ неприятно удивило. Поспешно отогнав мысль о том, что она уже, кажется, неоднократно видела этого угрюмого типа здесь, в таверне, Мирэйн с некоторым усилием вернула на лицо чуть усталую и вымученную, но по-прежнему милую улыбку и снова спросила: — Так все же, что вам принести? Орк ответил далеко не сразу, как ей показалось, намеренно заставив ее испытывать дискомфорт под его взглядом ещё несколько минут, пока по телу не поползли неприятные мурашки, и только затем, словно нехотя, выплюнул: — Мне ещё одну двойную порцию дворфийской медовухи. Неожиданно для Мирэйн, воин встал с места, и буквально нависнув над ней угрожающе огромной черной тенью, накрывшей ее с головой, всунул ей в руки две большие деревянные кружки, обитые железом, которые, очевидно, как раз успел опустошить до ее прихода. — Закуску брать будете? — кое-как справившись с готовым дрогнуть и сорваться голосом, что случалось с ней не так уж часто, пробормотала эльфийка. — Нет, — глухо пробасил в ответ орк, склонившись к ней, и обдав ее ядреным запахом крепкого перегара. — Я не закусываю такую слабую дрянь, как эта. — Я вас поняла, сейчас принесу, — вновь едва сдержавшись, чтобы инстинктивно не шарахнуться прочь, ответила уже с откровенно натянутой улыбкой Мирэйн. — Подождите пару минут. Одолеваемая дурными предчувствиями, эльфийка ещё раз через силу улыбнулась и поспешно ретировалась в сторону кухни, прижимая к себе кружки. «Не закусывает он, — по обыкновению быстро взяв себя в руки и успокоившись, подумала Утренний Бриз, войдя на оживлённо шумящую, шкворчащую съестным и звенящую посудой кухню. — Да он на ногах едва стоит. Что не мудрено после такого количества дворфийской медовухи. Она же крепкая, и с ног валит почище огрской дубинки, а ему ещё двойную порцию подавай…» Окончательно придя в себя, девушка тихонько хихикнула в ладошку, водрузив грязные кружки в мойку. Алкоголь, на ее взгляд, всё же был до ужаса странной штукой, способной свалить с ног и лишить разума кого угодно. — О, Мирэ, милочка! — ее размышления оборвал знакомый тонкий голосок и теплая узкая ладошка, опустившаяся сзади на плечо. — А ты чего здесь? — Иллени? — Мирэйн несколько удивилась, увидев перед собой сменщицу. — Ты сегодня пораньше? — Нет, конечно. В честь чего бы? — удивилась в свою очередь в ответ озорная рыжая девица, поправляя в этот момент явно душный ей воротничок голубого форменного платья. — Уже чуть за полночь. Я чуток припозднилась… впрочем, как всегда. Но ты же не сдашь меня Веландре, правда? Ее собеседница смешно наморщила веснушчатый чуть курносый носик и хитро сощурила один глаз. — Ох, Иллени, ты неисправима, — рассмеялась в ответ Мирэ и забрав у девушки белую ленту аккуратно повязала ее той на лоб, так, чтобы медно-рыжая челка не падала на глаза. — Опять небось бегала повидаться с Кайланом, пока он стоит на часах, и забыла о времени? — Ну даже если и так, — Иллени наиграно надула губки, прекрасно зная, что Мирэ никогда не пойдет жаловаться на нее хозяйке. — А ты-то сама чего не дома? Сегодня вообще не твоя смена, если я ничего не путаю. — Веландра попросила меня помочь в зале, — честно призналась Мирэйн. — Сегодня здесь яблоку упасть негде. — Ну какая же ты всё-таки корыстная, однако, — шутливо всплеснула руками ее собеседница. — Всех денег не заработаешь, милочка. Ведь кроме работы должна быть ещё и личная жизнь. — Уж ты-то как никто другой у нас это знаешь, — звонко рассмеялась в ответ Мирэ. — Но раз уж ты здесь, то мне и правда пора собираться домой. Выходя из кухни через служебный вход, Утренний Бриз бросила на ходу, обращаясь к коллеге: — И да, Иллени, отнеси, пожалуйста, две кружки медовухи тому перебравшему орку, что сидит тут неподалеку возле кухни, прямо на полу, — но чуть подумав все же, добавила. — И ради всего святого, прихвати хотя бы пару кусочков индейки или окорок, а то он вряд ли вынесет такую дозу алкоголя. Добравшись до подсобки, и не спеша переодевшись, Мирэйн ещё пару минут посидела на скамеечке в тишине, устало прикрыв глаза, и только потом, с приятным чувством честно выполненного долга, направилась к выходу из заведения. Накинув на плечи, едва прикрытые короткими рукавами совсем ещё нового, пошитого на заказ, летнего платья симпатичную, но давно уже вышедшую из моды, доставшуюся ей от матери шаль, девушка уже готова была выскользнуть на темную улицу, когда ее вновь, который раз за вечер, окликнули: — Мирэйн, постой, пожалуйста! В просторном холле таверны было на удивление тихо, за исключением привычного гама, несущегося из главного зала, оставшегося позади, и потому она без труда узнала говорившего по голосу. — Здравствуй, Неризен, — поздоровалась она с подошедшим к ней высоким белокурым син’дорай, облаченным в добротный черный кожаный доспех, тончайшей выделки. — Добрый вечер, мой прекрасный цветок, — опустив с нижней части лица темную тканевую маску, чуть шутливо улыбнулся ей он. — Ты, я вижу, уже уходишь? — Да, моя смена окончена, — просто отозвалась она. — Это был долгий день. — Ты потрясающе выглядишь, — вполне искренне заметил ей мужчина, оглядев стройный девичий стан обтянутый молочно-белым шелком платья, который украшал тонкий атласный поясок и изящная вышивка из мелких незабудок у края подола и на лифе. — Не будь сейчас столь позднее время, я бы пригласил тебя на прогулку. — К сожалению, ничего не выйдет, час действительно поздний, — максимально вежливо и сдержанно, чтобы не обидеть собеседника, отозвалась юная эльфийка. — Мне пора домой. — Да, конечно, — кивнул он. — Я понимаю. Да и ты, поди, утомилась за день. С моей стороны было бы преступлением злоупотреблять сейчас твоим вниманием и задерживать тебя после работы дольше положенного…но может ты мне тогда позволишь проводить тебя до дому? — О, прошу, не стоит, — Мирэйн виновато улыбнулась, старательно изображая искреннее сожаление. — Я очень ценю твой благородный порыв и благодарна за столь щедрое предложение, но не стоит. К тому же, как мне кажется, у тебя сегодня есть какие-то дела здесь, в таверне… Или я ошибаюсь? На красивом лице эльфа крови появилось хорошо скрываемое недовольство, которое, впрочем, Мирэ смогла без труда прочесть. Во взгляде мужчины так же сквозило разочарование. — Да, это так, — вздохнул он после небольшой паузы. — Ты права. Вынужден признать, что мне необходимо кое-что сделать, прежде, чем я покину эти благословенные Солнцем стены. А просить тебя дождаться меня… да, я прекрасно знаю, что это верх неприличия. Мирэйн снова заставила себя улыбнуться ему, на этот раз ободряюще, скорее по стойко укоренившейся привычке, чем из испытываемых чувств. Она прекрасно знала, кем был этот несомненно видный и мужественный син’дорай и потому давно все для себя решила. Не смотря на то, что Неризен все же был ей немного симпатичен, все его неоднократные попытки познакомиться с ней поближе, как и знаки внимания, которые он ей оказывал с завидной регулярностью, неизменно оставались без должного отклика. За приятными чертами лица, светло-платиновой ухоженной шевелюрой и прекрасными манерами скрывался разбойник, да ещё и один из высокопоставленных членов местного Братства, долгие годы занимавшийся наставничеством рекрутов. Сама мысль о том, чтобы связать свою жизнь с преступником, претила Мирэйн и вдобавок ко всему, сильно противоречила ее чаяниям и планам на будущее. Веландра могла сколько угодно долго распинаться на тему преимуществ «близкой дружбы» с подобными ему и советовать ей вести себя более благосклонно по отношению к Неризену, пока он в ней заинтересован, однако девушка была твердо уверена, что однажды вырвется из душного плена Закоулка и начнет новую жизнь в качестве уважаемого члена луносветского общества: зачаровательницы, а то и вовсе могущественного мага. А заводить интрижки ради сиюминутной выгоды она считала безоговорочно неприемлемым, справедливо полагая, что статус «бандитской подстилки» уж точно ее не украсит и уважения окружающих не прибавит… да и не могла она вот так, за подарки и содержание, без большой настоящей любви, о которой втайне грезила, как все девушки ее возраста. — Доброй ночи, Неризен, — сказала между тем негромко эльфийка, видя лёгкое замешательство собеседника. — Пусть Вечное Солнце направляет тебя. — Доброй ночи, прекрасный цветок, — кивнул он в ответ, с ноткой беспокойства глядя на нее. — Но скажи мне, тебе точно не требуется сопровождение? Может ты все же передумаешь? Мне бы крайне не хотелось отпускать тебя одну. — Точно, — уверила его Мирэйн. — Я отлично знаю дорогу. Спасибо тебе ещё раз за заботу. На этот раз она действительно развернулась и быстрым шагом пошла прочь, не оглядываясь, и спеша поскорее покинуть общество излишне настойчивого ухажёра. Однако оказавшись на улице, и вздохнув свежий прохладный воздух, напоенный ароматом молодой листвы, и раскрывшихся с наступлением темноты ночноцветов, эльфийка невольно замедлила шаг. Она действительно ни капли не боялась ходить по Закоулку в любое время суток. Да и кому может прийти в голову к ней приставать или как-то иначе навредить, отобрав, например, кошелёк? Работниц Веландры здесь знали практически все местные жители, а Братство, оказывающее «Луносвету» свое многолетнее покровительство, было незыблемым гарантом их безопасности. Несмотря на накопившуюся дневную усталость, Утренний Бриз пребывала в достаточно благостном расположении духа, радуясь теплой погоде, предстоящему выходному дню, с его возможностью отоспаться и не спеша отправиться с утра на Базар за покупками, и просто тому, что каждый отработанный день хоть на крошечный шажок, но приближал ее к прекрасной мечте о Фалтриене. Беспрепятственно миновав пределы Закоулка, Мирэйн очутилась в извилистом узком и сумрачном переходе, коими ещё при закладке древних стен города первыми архитекторами квель’дорай были отделены друг от друга районы и кварталы талассийской столицы. Она всегда ходила домой этим путем, не опасаясь ни таящихся в углах небольшого белокаменного лабиринта теней, ни гулкого эха, взмывающего при каждом шаге к величественным сводам и аркам перехода, ни случайных прохожих идущих следом, или ей навстречу. Этот город был с рождения ее домом, все кто в нем жил, были ее народом, и потому она верила каждому камешку и каждой травинке, несмотря на то, что работала в очень опасном и непредсказуемом месте. Девушка была примерно в середине своего пути через синеватый полумрак перехода, когда в звенящей гулкой тишине, нарушаемой лишь ее лёгкими неторопливыми шажками, ей впервые на миг почудилась еще чья-то тяжёлая поступь, аккурат позади нее. Сердце в груди отчего-то тревожно замерло, но Мирэ поспешила себя успокоить. Мало ли кому ещё нужно было покинуть Закоулок и вернуться в мирно дремлющий в свете летних лун город. Однако шаг она все же несколько прибавила. А когда остаток перехода остался позади, к эльфийке вновь вернулось былое приподнятое настроение и спокойствие. Теперь ее дорога частично пролегала через мощенный крупным камнем величественный Путь Старейшин, идущий прямиком от Врат Пастыря, считающихся со времён вторжения Плети главными, по причине утраты той части города, что была сильно заражена порчей Короля-Лича и называлась не иначе, как Тропой Мертвых. Путь Старейшин с самого вступления эльфов крови в Орду был излюбленным местом путешественников и туристов, мгновенно поражая воображение приезжих великолепной архитектурой ухоженных фасадов зданий, красотой реющих на ветру гербовых стягов и прекрасными талассийскими золотолиственными дубами, шелестящими богатыми кронами над восторженно вскинутыми вверх лицами. А ещё здесь располагалась самая большая таверна во всем городе, «Отдых Путника», занимающая огромную старинную постройку времён правления Дат’ремара Солнечного Скитальца, и имеющая целых два сообщающихся жилых крыла, одно выходящее на Путь Старейшин, а другое на Луносветский Базар. Насколько Мирэ знала, Веландра давно и крепко была не в ладах с хозяйкой «Отдыха» Йовой. И дело там, кажется, было не только в обычной здоровой конкуренции, неизбежной в любом прибыльном бизнесе. Впрочем, ее саму это мало касалось. Мирэйн была нисколько не в обиде на Йову за то, что та в свое время отказала ей в рабочем месте, сославшись на то, что девушка слишком молода и не имеет достаточного внешнего лоска и опыта для работы с иностранными послами и туристами. Впереди Мирэ ждал ещё один переход, как две капли воды похожий на предыдущий, только ведущий не в Закоулок, а в торговый квартал, окружающий неполным кольцом Базар, где, собственно, и жила эльфийка. Сама не зная зачем, девушка все же бегло оглянулась назад, прежде чем вновь ступить под сень очередной каменной арки. Никого и ничего. Лишь где-то много дальше по широкой улице слышались веселые голоса постояльцев «Отдыха Путника», видимо, вышедших подышать перед сном ночным ветром с запахом цветения, доносящимся из глубины Лесов Вечной Песни. Тихонько выдохнув, и заодно укорив себя за беспочвенные странные опасения и тревогу, Мирэйн Утренний Бриз решительно юркнула в недра темного перехода. Тем не менее, дурные предчувствия охватили ее с новой силой, как только за первым же поворотом скрылся широкий арочный проем с видом на спящий город и кусочек лилового ночного неба, усыпанного крупными звёздами. Мирэ нервно поежилась, на ходу кутаясь в тонкую шаль. В переходах, несмотря на середину лета, было, по обыкновению, несколько прохладней, чем на городских улицах. Поднявшийся теплый ветер, задувающий в узкие коридоры, что были зажаты между взмывающими на многие метры ввысь каменными стенами, неизбежно превращался в стылые сквозняки. Пронизывающие потоки воздуха, неприятно холодящие кожу под одеждой, то и дело неслись ей навстречу, жутковато посвистывая и завывая в небольших трещинах и сколах старого каменного сооружения. И в этом почти не прекращающемся гуле воздушной стихии, чуткий слух эльфийки вновь уловил звук приближающихся чужих шагов. Первым подсознательным порывом Мирэйн было припустить со всех ног вперёд по переходу, туда, откуда дул ветер, заглушая звуки позади нее, однако что-то все же остановило ее в самый последний момент. Она никогда не считала себя трусихой, и потому поддаться сейчас глупой, необоснованной панике виделось ей совершенно нелепым, и даже, отчасти, смешным. Улепетывать, как испуганная крольчиха, незнамо от кого? Нет уж, помилуйте. Да она так сама себя уважать перестанет. А ей ведь по-прежнему предстоит работать в Закоулке Душегубов и каждый раз возвращаться все той же проторенной дорогой с работы домой. Решительно остановившись посреди коридора, Мирэ замерла и прислушалась, силясь различить в разноголосице сквозняков те самые, отчего-то так напугавшие ее, шаги. «В конце концов, убежать или позвать на помощь, в случае чего, я всегда успею, — сказала она сама себе, преисполняясь в этот миг решимости дождаться неведомого ходока и все для себя прояснить. — До базарной площади рукой подать, там всегда дежурит патруль городской стражи». Да и во имя Вечного Солнца, у кого вообще хватило бы ума преследовать ее или нападать прямо в центре города? Несмотря на самый разгар кровопролитной Четвертой Войны, эхо которой, из разрушенного и практически стертого с лица земли Подгорода, что теперь лежал в руинах старого людского королевства Лордерон, донеслось и до Лесов Весной Песни, вместе с небольшими группами беженцев-отрекшихся, в самой эльфийской столице было относительно безопасно. До жителей Луносвета то и дело доходили слухи о полыхающем Восточном Фронте, об охваченном жестокой бойней Нагорье Арати, однако вражеских лазутчиков в талассийских землях замечено до сих пор не было, и город продолжал жить своей обычной жизнью, если не принимать во внимание мобилизацию Рыцарей Крови и части регулярных соединений Кель’таласа, отправившихся на фронт по приказу Лорда-регента. Постояв в напряжённом ожидании минуту, а может быть, две, эльфийка не то к своей великой досаде, не то к великому же облегчению, не смогла разобрать в заунывных руладах ветра больше ничего. Ей отчаянно не нравились эти звуки, но она терпела и вслушивалась, стараясь не думать о том, что они все больше напоминают ей не то голодный волчий вой, не то чей-то пронзительный плач или стон. — Ну что, довольна? — сердито пробормотала Мирэйн себе под нос, усилием воли заставив себя обернуться назад, и убедиться, что там никого и ничего нет. — Дура пугливая, вот ты кто… И тут в клубящемся синеватом полумраке коридора, как раз там, где остался ближайший поворот, неожиданно мелькнула чья-то устрашающе длинная тень. Глаза девушки расширились от ужаса, а дыхание сорвалась на испуганный всхлип. Преследователь, что оказывается вовсе не был плодом её воображения, был уже в нескольких метрах от нее, а она даже не поняла, когда именно он успел подобраться к ней так близко. За ней действительно все это время кто-то шел, а она была столь беспечна, что позволила себе в одиночку оказаться посреди темного перехода. Не помня себя от страха, эльфийка резко рванулась вперёд, досадуя на путающийся в ногах подол платья. Вот теперь она отчётливо услышала их. Громкие тяжёлые шаги вывернули из-за угла, и, о Великий Свет, тут же ускорились. Кто-то уже не шел, а бежал за ней во всю прыть. Мирэйн казалось, что она летит вперед быстрее притравленной гончими псами лани, буквально задыхаясь от первобытного страха за свою жизнь и непривычно быстрого бега, однако шаги позади становились все громче, они настигали ее. Ей хотелось закричать, но она не могла, язык словно присох к нёбу, а сердце, по ощущениям, тяжко бухало где-то в районе горла. Всего на мгновение ей померещилось, что впереди забрезжил слабый ночной свет магических фонарей, расцвечивающих торговый квартал. Вот оно ее спасение, прямо за последним поворотом! Однако, завернув за угол, она поняла насколько сильно ошибалась, впереди ее поджидал не спасительный выход, а ещё несколько метров совершенно глухой к ее беде полутьмы коридора. Не успела девушка толком осознать случившееся, и позволить сиюминутному разочарованию затопить свой рассудок, как позади нее, буквально в паре шагов от того места, где она стояла, что-то громыхнуло с гулким эхом. Оказалось, это её преследователь, стремясь поскорее нагнать свою жертву, внезапно совершил длинный прыжок, и, приземлившись на обе ноги, в следующий же миг схватил ее. С губ эльфийки готов был сорваться отчаянный крик о помощи, но широченная, словно медвежья лапа, ладонь тут же предусмотрительно заткнула ей рот, превратив попытку закричать в слабый полузадушенный писк, не громче мышиного, тут же растворившийся в монотонном свисте сквозняков. В это же время вторая огромная ручища крепко обхватила ее вокруг талии и быстро повлекла назад, в мрачные недра каменного перехода. Ещё толком не понимая, кто именно и зачем на нее напал, Мирэйн принялась вырываться, извиваясь всем телом, беспорядочно размахивая руками и пытаясь посильнее пнуть в голень нападавшего, но лишь отбила о металлические накладки на чужих сапожищах пятки. Все ее попытки оканчивались ничем, некто с нечеловеческой силой продолжал держать ее, и что самое ужасное, волочь прочь от спасительного выхода. Несмотря на душащий ее животный страх, Мирэ вскоре поняла, куда именно ее тащат. Практически в каждом таком переходе существовали небольшие «строительные карманы», которые каменщики, скульпторы и рабочие-градостроители обычно использовали для своих нужд во время реставрации арок, барельефов и статуй Солнечного Скитальца, украшающих этот тип городских построек. В дневное время, когда по переходам то и дело сновали туда-сюда торговцы, туристы и горожане, выглядели они в высшей степени безобидно и совершенно безопасно, но вот глубокой ночью, когда редкая птица поспешно пробегала по спящим улицам, стремясь поскорее укрыться в уютном домашнем тепле, превращались в смертельно опасные ловушки для жертв разбойников, наемных убийц и насильников. Вместе со слабыми отсветами, мерцающими в коридоре, угасла и последняя надежда Мирэ на спасение. В проклятом закутке, куда ее заволокли, царила кромешная, густая тьма и столь же убийственная в ее незавидном положении теснота, пресекающая на корню любые манёвры с целью каким-то чудом вырваться и сбежать. И именно благодаря всё той же тесноте, эльфийка внезапно осознала, насколько огромным по сравнению с ней был ее похититель. Мощная плечистая фигура заполняла собой практически все свободное пространство, полностью перекрывая ей пути к отступлению. Продолжая зажимать ей рот, Мирэ больно припечатали спиной к ледяной стене, едва не выбив из хрупкого девичьего тела дух. От удара затылком о твердый камень у эльфийки на пару секунд потемнело в глазах, однако сознания она, по счастью, не лишилась, и острота зрения вернулась достаточно быстро. — А ну-ка тихо, кошечка, — глухо, практически над самым ее ухом, произнес отчего-то странно знакомый надломленный грудной бас, и Мирэйн при этом щедро обдало алкогольным смрадом, от которого к горлу тут же подступила лёгкая тошнота. — Если только попробуешь открыть свой чудесный ротик и что-нибудь вякнуть, придушу на месте, или шею сверну, как птичке. Словно в доказательство серьезности сказанного, жёсткая мозолистая ладонь, что до этого зажимала ей рот, переместилась на ее шею, а сильные толстые пальцы безжалостно сдавили ее горло, мгновенно перекрывая доступ кислорода. — Это понятно? — раздалось снова из темноты, пошедшей от острой нехватки воздуха разноцветными пятнами. Эльфийка слабо закивала, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Что-то внутри все отчётливее ей подсказывало, что она попалась вовсе не уличному грабителю, и отделаться от него просто так не получится. Мужчина неприятно усмехнулся, и чуть ослабил хватку на ее онемевшем горле, позволив ей, наконец, сделать вдох. — Вот и умница, — раздалось во внезапно воцарившейся тишине, наполненной лишь ее бешеным сердцебиением и учащенным судорожным дыханием. — Что вам от меня нужно? — презрев риск снова быть придушенной до полуобморочного состояния, срывающимся и осипшим голосом выдохнула она, силясь повнимательнее разглядеть в темноте разбойника. — А ты ещё не поняла? — раздался ей в ответ новый циничный смешок. — Какая наивная… или просто притворяешься? Незнакомец придвинулся к ней вплотную, а затем и вовсе прижал к стене всем своим немалым весом. И только теперь эльфийка отчётливо различила в паре сантиметров от своего лица грубые орочьи черты. Знакомые, очень знакомые. Однако находясь в таком испуге и панике от происходящего, она, естественно, не могла вспомнить, где именно их видела. Тем временем, маг’хар, по-прежнему держа одну руку на тонкой шее своей жертвы, второй рукой принялся бесцеремонно ее лапать. Здоровенная ручища воина жадно шарила по женскому телу, пока ещё скрытому от его притязаний невесомым шелком платья, причиняя Мирэйн, помимо моральных страданий, ещё и физический дискомфорт. Ее никто и никогда не касался вот так. Да что греха таить, ее вообще ни разу до этого не касалась мужская рука. И она вынуждена была сейчас с невыносимым стыдом и отвращением терпеть все это, чувствуя, как грубые нахальные пальцы скользят по талии и бедрам, как сжимают нетерпеливой хваткой ее небольшие, аккуратные груди. Это было ужасно, грязно, омерзительно. Ее всю буквально подкидывало от нервной дрожи, а по щекам сами собой потекли жгучие слезы. — Пожалуйста, не надо! — еле слышно пискнула она, когда орк, неожиданно оставив в покое ее горло, рванул на ней лиф платья, а затем та же участь незамедлительно постигла и подол. Звук рвущегося шелка показался насмерть перепуганной девушке едва ли не похоронным звоном. Теперь-то она уже ни минуты не сомневалась в намерениях этого чудовища. — Нет! — сипло, с истерическими нотками запротестовала Мирэйн, пытаясь прикрыть холодеющими от страха ладонями обнажившуюся грудь и бедра, но безжалостно сильные мужские руки без труда преодолели ее сопротивление. Ощущая на своей нежной коже безобразно грубые пальцы, что теперь варварски стискивали, теребя, и до боли сжимая, её грудь и чувствительные соски, что до синяков сдавливали ее бедра, силком вынуждая развести ноги, Мирэйн, казалось, на миг лишилась рассудка. Почти утратив в приступе паники чувство самосохранения, эльфийка снова принялась отбиваться, изо всех сил, как могла, царапаясь, пинаясь, осыпая ударами крошечных кулачков огромную мускулистую грудь и плечи насильника. Уж лучше умереть, чем позволить этому грязному оргриммарскому борову сотворить с ней то, что он хотел. Ее воротило от омерзительного запаха пота и перегара, от животного мускуса, которым несло от этой необъятной туши, состоящей целиком из горы мяса, жил и первобытных инстинктов. Она готова была на что угодно, только чтобы больше не чувствовать его гадких пальцев на своем теле. Вырваться, убежать, стучать во все двери, позвать стражу, да кого угодно лишь бы не случилось непоправимое! Но все ее старания пошли прахом, когда разозленный внезапно возобновившимся сопротивлением своей жертвы перебравший орк наотмашь ударил ее по щеке, практически оглушив несчастную, и вновь отбросив ее к холодной стене. — Маленькая шлюха! — зло рыкнул он, в запале грубо перехватив оба ее запястья, и сжав до синяков. — Поверь мне, сейчас ты очень сильно пожалеешь о том, что вздумала брыкаться! Сквозь противный звон в ушах, и вновь поплывшие после удара разноцветные пятна перед глазами, Мирэйн ещё несколько бесконечно долгих минут с трудом понимала, что именно с ней делают, когда маг’хар безжалостно стягивал хрупкие запястья не чем-нибудь, а ее собственной шалью, чудом удержавшейся на плечах, пока он тащил ее по коридору. Милосердно притупившиеся, хоть и на относительно короткий срок, чувства позволили ей не ощутить в полной мере то, что он начал делать с ней после. Она едва стояла на ногах, морщась от приступов дурноты, которую неизменно вызывал противный ей запах мужского тела, прижимающего ее к стене и не дающего повалиться на каменный пол, когда чужой горячий язык оставлял влажные следы на ее шее с намечающимися синяками и хрупких ключицах. Однако, когда он прошёлся по ее груди, словно пробуя на вкус крупные нежно-розовые ареолы и подобравшиеся от холода соски, брови девушки мучительно сошлись на переносице. Это ощущалось почти столь же отвратительно, как и нахально вклинившееся между ее ног толстое бедро, не позволяющее свести дрожащие колени. На этот раз насильник и не думал с ней церемониться, одним быстрым рывком содрав с нее нижнее белье, тут же опавшее бесполезной порваной тряпицей к ее ногам. — Нет… — беззвучно шептали пересохшие, припухшие и даже слегка разбитые у самого уголка рта девичьи губы. — Нет, умоляю… Однако все ее попытки оттолкнуть от себя связанными, ослабевшими руками здоровенного маг’хара, не принимались им во внимание. От безысходности по щекам эльфийки потекли слезы, а первое бесстыдное прикосновение к ее интимному месту быстро отрезвило Мирэйн, вернув страшной реальности отвратительную яркость и насыщенность. Она больше не могла защитить себя, больше не могла сопротивляться, даже ноги свести не могла, вынужденная потакать нахальным орочьим пальцам, зарывающимся в небольшой островок золотистых волос на ее лобке. Тело эльфийки молчаливо протестовало, мягкие и совершенно сухие половые губы неприятно саднило от топорных, странно собственнических прикосновений, как и многострадальные соски, которые орк то и дело щипал и теребил пальцами свободной руки. Она понятия не имела, зачем он ей причиняет всю эту постыдную боль, чего добивается, зачем мучает ее снова и снова. Неужто ему настолько нравится видеть ее беспомощность, ее страдания? Неужто он совсем не замечает ее отвращение на грани истерики ко всему происходящему? Привыкшие к этому времени к скудному освещению глаза эльфийки мгновенно уловили какую-то странную, подозрительно торопливую возню, которую вдруг начал ее мучитель. Руки орка ненадолго оставили в покое ее истерзанное полунагое тело, и крошечное пространство закутка наполнило позвякивание металла и шорох снимаемой одежды. «Что он там делает, во имя Света?» — промелькнула лихорадочная мысль в ее голове. Несмотря на то, что Мирэйн кое-что слышала об интимной стороне отношений мужчины и женщины, сама она представляла все это себе очень смутно, на уровне каких-то догадок, а в сложившихся обстоятельствах и вовсе не горела желанием обогатиться этим знанием. Но орк, очевидно, был совершенно иного мнения по этому поводу. Он резко схватил ее под бедра и повлек к себе. Нечто большое, твердое и обжигающе горячее уткнулось сначала во внутреннюю сторону ее бедра, а затем прижалось к промежности. Мирэйн инстинктивно дернулась, пытаясь отстраниться, но ее настойчиво потянули обратно, а неведомая громадина с силой вжалась в чувствительные ткани, словно пытаясь проторить себе путь внутрь ее тела. Охвативший ее в этот миг новый приступ панического страха и дикого отвращения, снова придал ей сил и решимости. Практически обездвиженная немалым весом орочьего тела и прижатая к стене, девушка не придумала ничего иного, кроме как со всей силы впиться зубами в мускулистое орочье плечо покрытое темными линиями татуировки, оказавшееся в зоне досягаемости. Маг’хар даже не ухом не повел, несмотря на то, что Мирэйн отчётливо ощутила во рту металлический привкус его крови. Мимолётный укол боли побеспокоил его не больше, чем укус назойливого москита. Однако то, что его жертва продолжала проявлять волю к сопротивлению, да ещё и сжималась там, внизу, так, что в этой неудобной позе овладеть ей просто не представлялось возможным, не на шутку его раззадорило и вывело из себя. Его перевозбужденный, ноющий от дикого напряжения член нестерпимо жаждал жаркой тесноты внутри женского тела, но девка, как назло, продолжала упираться, делая все возможное, чтобы оттянуть момент его мужского триумфа. — Ах ты ж сука! — взревел озверевший и слетевший с катушек от приличной дозы алкоголя и неконтролируемой похоти, маг’хар. — Раз не хочешь по-хорошему, пеняй на себя! Развернув все ещё из последних сил упирающуюся, и рвущуюся прочь из его железной хватки эльфийку лицом к стене, так, чтобы она связанными запястьями и лицом упёрлась в холодный камень, он забросил ей на спину обрывки некогда белоснежного вышитого подола платья и раздвинул коленом ноги. Вот теперь-то она вся была в его власти, хоть и против воли, но наконец предоставив алчному взору все свои женские прелести. То, что произошло в следующий момент, повергло несчастную Мирэйн в настоящий шок. От резкой, ни с чем не сравнимой боли у нее предсказуемо помутилось в глазах, однако, готовый сорваться с побелевших губ крик мучительного невыносимого страдания, снова захлебнулся, когда знакомая уже лапища орка заткнула ей рот. Ей казалось, что в ее маленькое, хрупкое, крупно дрожащее тело в этот миг забивают громадный деревянный кол. Слезы неудержимым потоком стекали по ее лицу, она приглушенно и сдавленно стонала, рыдала и силилась закричать, находясь едва ли не на грани безумия, и уже не осознавая, что никто ее все равно не услышит. А маг’хар между тем продолжал свое чёрное дело, с садистской настойчивостью и нетерпеливым кряхтением проталкивая пульсирующий твердый орган, перепачканный в крови насильно отнятой невинности, все глубже, наслаждаясь невероятной теснотой и жаром узкого, девственного влагалища. Решив, что девушка все же излишне суховата, в отличие от тех сук из луносветского борделя, с которыми ему как-то довелось развлекаться, и слишком сильно его сжимает, мешая двигаться, воин одной рукой по-прежнему крепко держа эльфийку за талию, дотянулся до девичьей груди и по-хозяйски сжал ее в ладони. Он сам не понимал, почему его так возбуждали эти сравнительно небольшие мягкие и податливые полушария. Девка и близко не была грудастой, но это лишь добавляло ей привлекательности в его глазах. Мирэйн не могла точно сказать, сколько именно продолжалась эта дьявольская пытка, но боль не утихала ни на минуту, пока нечто внутри нее продолжало двигаться все быстрее, то почти избавляя от своего терзающего присутствия, то снова через вспышки боли врываясь внутрь. Наверное, она бы давно уже лишилась сознания, если бы не боль. Все ее тело болело, превратившись в один сплошной сгусток мучений. Именно боль говорила ей о том, что ее практически рвали на части, безжалостно, эгоистично, не заботясь о последствиях. Перед глазами поминутно темнело, мир вокруг раскачивался и ходил ходуном, а орк раз за разом продолжал впечатывать ее в стену, утробно рыча сквозь тяжелое частое дыхание. Она уже практически не чувствовала его жёстких пальцев, в порыве животной страсти оставлявших уродливые синяки на ее белых плечах, талии, груди и бедрах. В сравнении с растягивающим чуть ли не до предела ее лоно громадным членом, оставляющим на нежной женской плоти хоть и небольшие, но чрезвычайно болезненные надрывы, гематомы были практически ничем. Будь она жрицей, она бы непременно молилась Свету даже не об избавлении, а о быстрой смерти. Тогда Мирэйн казалось, что она и вовсе не переживет эту ужасную ночь. Выбившись из сил, она могла лишь беззвучно плакать, уже не надрывая и без того осипшее горло, и безвольной куклой обмякнуть в руках своего истязателя. Однако же последние несколько минут перед тем, как все закончилось, показались ей настоящим адом на земле. Мужской орган теперь стал врываться в нее настолько глубоко и резко, словно желал пронзить насквозь, делая боль не просто сильной, а едва терпимой, так что к горлу девушки пару раз очень близко подступила тошнота, а желание умереть сделалось едва ли не единственным чаянием в чудом не отключившемся до сих пор рассудке. И вот, наконец, навалившаяся на нее покрытая вонючей липкой испариной орочья туша едва ощутимо вздрогнула, в очередной раз протолкнув в многострадальное девичье тело средоточие своего порока. Дыхание маг’хара сорвалось на удовлетворённый сиплый стон, напомнивший Мирэйн звериный рык, а ее истерзанное нутро начало заполняться чем-то горячим, вязким, постепенно обволакивающим изболевшиеся стенки травмированного грубым соитием влагалища. — Какая хорошая кошечка, — хрипло и самодовольно усмехнулся орк, проведя языком между лопаток своей подневольной любовницы, и только затем вытащил из ее тела начавший терять твердость окровавленный член. Мирэйн отчётливо ощутила, как по внутренней стороне бедра скатилась горячая капля, затем ещё одна. Она лишь могла надеяться на то, что это не ее кровь так спешно покидает тело, и что лоно окончательно не изорвано в клочья оргриммарским варваром. Ее мутило и трясло, как в лихорадке. Она по-прежнему была не в силах ни закричать, ни толком пошевелиться. В этот момент дрожащие, и без того уже давно подгибающиеся от дикого напряжения колени девушки окончательно подломились, и она, как оказалось, уже лишенная сторонней поддержки, попросту рухнула наземь у стены, за которую до этого цеплялась. Покинуло ее, наконец, и сознание, укрыв до поры своим милосердным покрывалом кромешной черноты. *** Эльфийка пришла в себя далеко не сразу. Зыбкая, мутная пелена, окутавшая ее растерзанное насильником тело, и словно побывавший в преисподней разум, крепко держала ее на грани между мучительной явью и теплым омутом беспамятства. Мирэйн так не хотела расставаться с тишиной и темнотой, с возможностью не думать и не чувствовать, что до последнего цеплялась за то короткое забытьё, в которое провалилась, когда физические и нравственные страдания намного превысили все мыслимые и немыслимые пределы. Тем не менее, реальность вновь неумолимо подбиралась к ней, нещадно вырывая девушку из спасительных объятий бессознательности. Сначала к ней вернулся слух, и она услышала знакомый гул ветра в камнях, потому что по-прежнему лежала на холодном монолитном полу перехода. Затем обоняние, и она стала различать запахи, которые, казалось вьелись в ее кожу и обрывки одежды после случившегося, и теперь неприятно забивались в ноздри резким зловонием мужского пота, семени и свежей крови. От них неприятно скручивало в тугой узел желудок под ребрами, а к горлу вновь подступала тошнота. Но хуже всего была та гамма ощущений, что нахлынула на нее после того, как заработали органы чувств. Ей было холодно и очень плохо. Все тело ломило, словно она была избита до полусмерти, голова разламывалась, тупая боль стучала в висках, саднили практически в кровь стёртые запястья, туго обвязанные тканью безнадежно испорченной шали. И отдельным видом мучений казался девушке ноющий низ живота, при малейшем движении посылающий по всему телу вспышки острой, едва терпимой боли, такой, будто внутри была сплошная кровоточащая рана. «Во имя Света, почему я ещё жива?» — пронеслось в голове у несчастной Мирэйн. Ей хотелось заплакать, но слезы отказывались литься из пересохших, воспалённых глаз. Вероятно, она успела выплакать их все за то время, что здоровенный безжалостный зверь куражился над ее невинным, беззащитным телом. Понимая, что лежать посреди улицы в таком виде больше не представляется возможным, Мирэйн собрала всю свою волю и остаток сил в кулак, и заставила себя сначала с трудом приподняться, а затем сесть, опираясь на бедро. Ее то и дело трясло, как в жестокой лихорадке, связанные руки, которыми она упиралась в пол, дрожали и подгибались. Кругом по-прежнему было темно, что, впрочем, ничуть её не удивило. Не имеющие открытых отдушин, переходы в любое время суток тонули в серых тенях, и освещались лишь магическими светильниками. Она понятия не имела, сколько прошло времени с момента ее пересмены, и сколько она пролежала тут, брошенная на произвол судьбы своим насильником. Привалившись ненадолго к стене и настойчиво подергав зубами тканевый узел на запястьях, Мирэ всё-таки смогла, хоть и с трудом, высвободить одну кисть. Хотя бы так. Хотя бы что-то. Сил распутывать оставшееся у нее сейчас не было. Да и времени, вероятно, тоже, поэтому она так и оставила материнскую шаль свисать изорванной тряпицей с одной руки. В глубине души отчаянно надеясь, что ещё не рассвело, эльфийка, упрямо сжав зубы, кое-как встала на ноги, и, пошатываясь и морщась от боли, побрела прочь из этого ужасного места, ставшего для нее западней. Запахивая на себе плохо слушающимися, занемевшими пальцами обрывки перепачканной в грязи и крови некогда белоснежной ткани платья, и придерживаясь для верности за стену, девушка направилась по коридору в сторону Торгового квартала. Сейчас ей больше всего на свете хотелось попасть домой, спрятаться, скрыться, отгородиться от этого жестокого мира. Она не могла думать ни о чем другом, кроме терзающей ее боли и невыносимого стыда… Ей было мучительно стыдно, как за сам факт случившегося, так и за свой внешний вид. Попадись она кому на глаза такой, слухи быстро расползутся по кварталу. Мирэйн была абсолютно уверена, что даже ближайшие соседи окрестят ее падшей женщиной, припомнив и поздние возвращения с работы домой, и неплохие заработки, помогающие круглой сироте содержать в порядке домик в достаточно престижном районе города. Да и куда она пойдет, когда ей сейчас даже наготу прикрыть нечем? Искать городскую стражу, чтобы те откровенно таращились на нее, практически голую, с открытыми грудями и бедрами? Станут ли они вообще слушать ее сбивчивые речи о каком-то неизвестном орке, напавшем на нее в переходе, посреди ночи, когда она шла из… В том-то и дело, что шла она прямиком из Закоулка Душегубов, куда гвардейцам и страже был путь заведомо заказан. Мирэйн снова тихонько всхлипнула. Что-то липкое и горячее стекало на ходу по ее ногам, оставляя на бедрах и голенях потёки, но она предпочитала не присматриваться и не обращать внимания. Ей было слишком плохо, да и что вообще можно было разглядеть в полумраке? Нет, к страже она не пойдет. Она твердо для себя это решила. Да и вообще ни к кому не пойдет. Не станет жаловаться или просить о помощи. Если ей и суждено выжить после этого кошмара, то она сделает это исключительно в одиночестве, сама. В конце концов, она уже привыкла к самостоятельности, оставшись без родителей. Эльфийка с усилием дохромала до поворота, прошла ещё немного и вот, наконец, закончившийся переход равнодушно вытолкнул истерзанную жертву чужой животной похоти на просторную, прямую, как стрела улицу, быстро раздающуюся в ширь и расстилающуюся в итоге Базарной площадью. Судьба, видимо, все же решила сжалиться над ней. За пределами перехода ее встретила милосердная тьма. Ни света лун, ни мерцания звёзд. Помимо того, что стоял самый глухой предрассветный час, по небу ветер гонял стаи плотных туч, погружая улицы крепко спящего города в практически кромешный мрак, едва пробиваемый бледным матовым светом уличных фонарей. Согнувшись, и ещё сильнее, чем прежде, дрожа под частыми порывами сменившего направление северо-западного ветра, Мирэ, едва перебирая подгибающимися ногами, направилась в сторону дома. Шаг за шагом, один мучительный вдох за другим, стараясь держаться подальше от темных окон жилищ и света фонарей, несчастное дитя своего народа добралось до порога отчего дома. Мысленно поблагодарив Вечное Солнце за то, что маленький ключик от входной двери неизменно покоящийся на старенькой мифрильной цепочке на ее шее, не потерялся в темноте и хаосе произошедшего с ней, Мирэйн отперла дверь, и насколько могла быстро, скрылась в уютной домашней тишине, в безопасности, где ни оргриммарский зверь, ни чужие нескромные взгляды и злые языки не могли бы ее опорочить. Без сил упав на пушистый коврик в прихожей, она снова безутешно разрыдалась, пряча пылающее от стыда и горя лицо в длинном ворсе ковра. За что ей это все? Почему орк выбрал именно ее? Почему весь этот ужас случился именно с ней? Несмотря на то, что боль все так же терзала юное тело, плакала она в большей степени от избытка эмоций, от горького чувства несправедливости, от разбитых вдребезги грез о том, что ее первым мужчиной непременно будет возлюбленный, с которым она однажды решится связать жизнь. Ну а что станется с ней теперь? Как она после всего должна верить мужчинам? Как ей теперь побороть страх перед этими громадными дренорскими чудовищами, что считаются союзниками син’дорай?.. У нее не было ответов на эти вопросы, как, впрочем и на многие другие, и эльфийка продолжала содрогаться в беззвучном плаче, не в силах успокоиться, не в силах осмыслить и принять беспощадность судьбы. Обессилев от слез, девушка снова ненадолго провалилась в забытье, но уже не в обморочное, как в переходе, а всего лишь в чуткую полудрему, позволившую немного восстановить силы. Едва забрезживший на горизонте рассвет, заглянувший первыми лучами в окна маленького дома, выходящие прямиком на восток, разбудил Мирэйн. Открыв припухшие от слез веки, девушка пару минут равнодушно созерцала узкую розовато-золотистую полосу света лежащую совсем рядом с ней на ковре и только затем поднялась с пола. Понимая, что ей так или иначе нужно привести себя в порядок, Мирэйн направилась к купальне, где ее дожидалась большая бадья с прохладной чистой водой. Она всегда мылась после возвращения с работы и прежде, чем лечь спать. Так что собственная запасливость пришлась ей сейчас как нельзя кстати. Все ее чувства, желания и надежды на будущее, казалось, за одну ночь словно выгорели дотла. Внутри поселилась пустота. Пока что заполненная лишь физической болью. Негнущимися пальцами снимая с себя остатки одежды, Мирэйн не могла без слез созерцать огромные уродливые сизо-лиловые кровоподтёки и ссадины рассеянные в изобилии по ее ещё недавно чистой, белой коже. Особенно сильно досталось плечам, шее, груди и бедрам, если конечно не брать во внимание ссаженную кожу на запястьях. Синяк, кажется, намечался и на лице, аккурат там, куда прилетела тяжёлая оплеуха, имеющая целью сломить ее отчаянное, на грани истерики, сопротивление. Пугали ее и жутковатые, но уже подсохшие за остаток ночи следы, тянущиеся по внутренней стороне бедер и голеней вплоть до щиколоток. Ее собственная кровь, кровь утраченной насильно невинности, вперемешку с чем-то ещё, омерзительно-белесым, о происхождении которого она догадывалась, но запрещала себе об этом думать, ибо это вновь наполняло ее душу невыносимым удушливым стыдом, а глаза слезами. Настрого запретив себе плакать, во избежание нового приступа жалости к своей несчастной судьбе, Мирэйн, поджав побелевшие искусанные губы, тщательно смывала с себя грязные пятна прошедшей ночи, особое внимание уделяя интимным местам, более всего пострадавшим от грубости пьяного маг’хара. И лишь когда вода, стекающая по измученному телу, перестала окрашиваться у ее ног в мутновато-красный цвет, она разрешила себе взять сухое полотенце и начать осторожно промакивать кожу. Избегая лишний раз смотреть на себя в зеркало, Мирэ присела на кровать, и принялась осторожно разбирать частым гребнем влажные после мытья, спутанные волосы. С мыслью о том, что она больше не та юная девушка, какой была ещё прошлым утром тоже предстояло смириться и как-то жить дальше. А ещё, помимо ран душевных, предстояло лечить раны телесные. Как бы она ни была напугана тем, что с ней сотворил насильник, ей пришлось обратить внимание на капельки алой крови вскоре появившиеся на ее чистом нижнем белье. Небольшие, но довольно многочисленные надрывы кровоточили, заставляя невольно вспомнить ту твёрдую громадину, что через сжимающиеся, противящиеся вторжению мышцы грубо втолкнул в ее лоно орк. Не зная толком чем себе помочь, эльфийка перевернула вверх дном всю домашнюю аптечку, отыскав старые, вероятно, ещё родительские запасы сушёного мироцвета и сребролиста. От знакомого алхимика, у которого она закупалась всякими мелочами по хозяйству, девушка, пусть и понаслышке, но знала, что травки эти используют для приготовления целебных и кровоостанавливающих средств поэтому заварив сильно пересохшие и хрупкие, но все ещё ароматные листья и соцветия в кипятке, на свой страх и риск выпила немного получившегося отвара. На ее взгляд это было куда лучше, чем идти со своей проблемой к жрецам или аптекарям, чем смотреть в глаза кому-то, делясь тем, что непременно обернётся для нее неминуемым позором. Покой. Ей нужен был покой и тишина. Сон. Много сна. Чтобы забыться, чтобы не чувствовать боли и не думать о случившемся. За окнами уже вовсю светило яркое летнее солнце, когда несчастная девушка, наконец, свернулась клубочком на своей кровати под двумя одеялами, прячась от больше не радующего ее утра, и сотрясаясь всем телом от внезапно вернувшегося озноба. *** Время перевалило чуть за полдень, а древняя талассийская столица так и не увидела настоящего солнца. По-зимнему холодный ветер, поднявшийся ещё с ночи, гонял по серому небу стаи плотных облаков, то и дело закрывающих блеклое, уставшее светило. «Даже и не верится, что уже апрель», — вздохнула про себя миниатюрная златовласая эльфийка, поправляя на голове капюшон теплого плаща и поплотнее запахивая развевающиеся на порывистом ветру полы, едва сходящиеся на ее сильно увеличившемся за последние пару месяцев животе. Объемистая плетеная корзина с аппетитно пахнущей свежей выпечкой, которую молодая женщина несла, слегка оттягивала ей руки, однако была не настолько тяжела, чтобы от этого начала ныть поясница. Сказать по правде, болезненные ощущения в нижней части спины, что и без того в последнее время периодически беспокоили ее, но быстро утихали, сегодня начали досаждать ей с самого утра. Мирэйн вздохнула и ненадолго остановилась, терпеливо выжидая, пока поясницу отпустит. Неприятно, но она давно уже отвыкла жалеть себя. Чтобы отвлечься от ноющей тяжести, перебравшейся ближе к низу живота, она огляделась по сторонам. Тихо и пасмурно, лишь ветер посвистывает в шпилях белокаменных построек, развевая ярко-алые гербовые стяги Кель’таласа и таща за собой едва заметные пылевые завихрения вдоль мощенной камнем знакомой улицы. Даже на Пути Старейшин было безлюдно, очевидно, из-за погоды. Несмотря на то, что прошло чуть меньше года с той страшной во всех смыслах, почти такой же ветреной ночи в конце июня, Мирэйн продолжала невольно вздрагивать и озираться, проходя тем же путем. Особенно, если ей навстречу вовсе не попадались прохожие. «Нужно идти, — сказала сама себе Утренний Бриз, стараясь унять возникшее было волнение и глубоко втягивая в лёгкие прохладный воздух с запахом румяной сдобы, исходящим из-под тряпицы, которой была накрыта ее корзина. — Я обещала Веландре, что вернусь не позже, чем через час». К ее крайнему неудовольствию, боль, хоть и значительно притихла, но на этот раз так и не прошла до конца. — Ну что ты, золотко? — тихонечко спросила эльфийка, пристроив корзину на локтевой сгиб и положив освободившуюся руку на свой выпирающий живот. — Что с тобой? Ребенок, которого она носила под сердцем вот уже девятый месяц, сегодня тоже вел себя на редкость беспокойно. В раскрытую узкую ладошку пару раз ощутимо толкнули, малыш словно не мог найти себе места, ворочаясь с боку на бок, как барсук в тесной норе. — Все хорошо, мой маленький, — проворковала Мирэ, осторожно поглаживая живот. — Все хорошо. Потерпи немного, сейчас доберёмся до таверны и мама немного передохнет. Эльфийка невольно поморщилась, ощутив очередной укол тупой боли внизу живота. Решив, что она просто притомилась за время похода в булочную, расположенную в глубине Торгового квартала, женщина решила не обращать внимания на происходящее, и неторопливо, чуть вразвалочку, зашагала вперед. Пройдет само. Куда оно денется. Последние пару месяцев она работала исключительно в дневную смену, и потому вынуждена была выполнять кое-какие мелкие поручения хозяйки «Луносвета», в котором по-прежнему числилась горничной и официанткой, часто выходя за пределы заведения. При этом Мирэйн прекрасно понимала, что Веландра искренне сочувствует ей, и видя положение своей работницы, старается максимально облегчить ее труд, не попрекая резко снизившейся работоспособностью, и сохраняя прежнюю оплату рабочего времени. Да что там, сочувствует… Веландра, пожалуй, была единственной, кто не отвернулся от нее после того, что с ней случилось. Мирэйн старалась как можно меньше вспоминать о том времени, оттеснив в глубины памяти все омерзительные подробности, и весь тот ужас, что она пережила той июньской ночью. Однако, как выяснилось, в ту злополучную ночь ее кошмар только начался. Какое-то время она ещё искренне надеялась, что происшествие удастся навсегда оставить в прошлом, если умело притвориться, что ничего не случилось. Казалось, ей удалось убедить окружающих и даже саму себя, что те несколько дней, которые она провела дома, втайне ото всех, мечась в разворошенной постели от жестокой лихорадки и мучаясь болями, были лишь результатом подхваченной случайно простуды. И все бы ничего, если бы примерно через месяц ее самочувствие вновь резко не ухудшилось. Напавшая внезапно неведомая хворь буквально скосила ее, наградив слабостью и сонливостью, однако сны юной эльфийки были наполнены кошмарными видениями убийств и войн, кровавых расправ над ней самой и ее сородичами, угрожающими образами огромных и страшных дренорских пришельцев, творящих зло и бесчинства на улицах Луносвета. Она просыпалась в холодном поту и слезах, и что хуже всего, все чаще бежала в отхожее место, ибо желудок всякий раз поутру выворачивало наизнанку. У нее пропал аппетит, она похудела и осунулась так, что это начало бросаться в глаза не только наблюдательной Веландре и ее язвительным любопытным коллегам, но и некоторым посетителям. Но девушка продолжала все отрицать, неизменно твердя, что абсолютно здорова, и списывая все на переутомление. И продолжалось это ровно до тех пор, пока однажды, в суете, духоте и непрерывном громком шуме очередной ночной смены, Мирэйн не потеряла сознание, едва не упав с крутой лестницы. Обеспокоенная более всех прочих состоянием одинокой сироты, Веландра, уставшая от явной плохо скрываемой лжи, тем вечером буквально выдавила из нее признание. Рыдая, Мирэйн рассказала хозяйке таверны все, с трудом веря, что решилась хоть кому-то поведать о наболевшем. Но ещё больше девушку удивило, что прагматичная и расчетливая владелица притона неожиданно прониклась ее бедой. Той самой, о которой Мирэйн узнала лишь из уст самой многое повидавшей и опытной Веландры. Весть о беременности была, как гром среди ясного неба. Она не хотела верить, то злясь, то вновь заливаясь горькими слезами, то растерянно глядя на хозяйку, убедительно вещающую о том, что все признаки налицо. Однако, совершенно циничное и бессердечное, на ее взгляд, предложение избавиться от нежеланного приплода, Мирэ принять так и не смогла, сколь бы долго Веландра ее не уговаривала, обещая достать нужное зелье и сохранить ото всех ее неприглядную тайну. В голове эльфийки никак не укладывалось, как можно собственными же руками убить нерожденное дитя, пусть и зачатое от насильника, сотворившего с ней настоящее зверство. И ее решение не изменили даже угрозы, что от орка она непременно родит точно такого же уродливого монстра, пустоголовое чудовище, которое сделает ее на долгие годы, а то и на всю жизнь, объектом насмешек, презрения и издевательств, а ещё будет постоянно напоминать ей одним лишь своим существованием о грязном поступке его отца. В сердцах Веландра проговорилась так же и о том, что Неризен, продолжавший все это время настойчиво добиваться расположения Мирэйн, ни за что не примет ее с ребенком, независимо от того, при каких обстоятельствах это произошло. Да и путь в вожделенный Фалтриен ей будет, скорее всего, заказан. Оставить жизнь полукровке означало поставить на себе жирный крест. Эту мысль Веландра донесла до нее более чем основательно. И только после этого Мирэ действительно задумалась, проведя несколько бессонных ночей наедине с воспоминаниями, мыслями о будущем и собственными принципами, не позволяющими лишить жизни живое, ни в чем неповинное и совершенно беззащитное создание, целиком зависящее от нее. Она решила оставить ребенка. И пообещала ему, да и себе тоже, что никогда не пожалеет о своем решении. Что будет любить, защищать и оберегать свое дитя. Что никогда не позволит себе упрекнуть или обвинить сына или дочь в грехах отца. Она станет матерью полуорка, несмотря ни на что, раз этого хочет от нее судьба. Да, Веландра была сильно разочарована ее упрямством, но и после этого не смогла бросить беременную сироту на произвол судьбы. Оставив Мирэйн при себе и позволив ей сохранить место работы, хозяйка начала по-своему заботиться о ней. За что девушка была чрезвычайно ей благодарна и старалась делать все, чтобы быть полезной, несмотря на тающие с каждым месяцем силы и проворство. Физическое недомогание, ставшее первым вестником перемен в ее теле, в скором времени ушло, к ней вернулся аппетит и сон, но ее живот начал понемногу расти, делая тонкую, как тростинка, стройную фигурку расплывшейся, ее саму неповоротливой и медлительной, а лёгкую от природы походку тяжёлой и немного неуклюжей. Как и предупреждала Веландра, стоило ее беременности начать проявлять себя наиболее очевидным образом, Неризен пропал из ее жизни точно так же внезапно, как в свое время появился. Но Мирэйн не долго радовалась отсутствию внимания к своей скромной персоне со стороны высокопоставленного члена разбойничьего Братства. Вскоре по таверне, да и по всему Закоулку Душегубов, поползли настолько мерзкие, грязные и лживые слухи о ней, что бедная девочка стала ощущать на себе постоянные взгляды посетителей «Луносвета», когда осуждающие, а когда и откровенно раздевающие и сальные. За ее спиной то и дело раздавались шепотки и негромкий мужской свист. Несмотря на очевидность ее положения, с непристойными предложениями к ней теперь приставали с завидной регулярностью, а коллеги вовсе не спешили ей на помощь, как это было раньше. От девушек, с которыми она когда-то делила тяготы работы кабацкой прислуги, она слышала лишь упрёки, насмешки и оскорбления. «Шлюха», «продажная девка», «бандитская подстилка»… вот как теперь ее называли, не трудясь выяснять причины, по которым она оказалась в столь сомнительной ситуации. Мирэйн расстраивалась, но виду старалась не подавать. Демонстрировать свою слабость в таком месте, как разбойничья таверна, было крайне неудачной затеей, и эльфийка прекрасно это понимала. И лишь вмешательство Веландры, окончательно запретившей ей работать в ночные смены, облегчило ей существование, вернув ненадолго иллюзию покоя и хоть сколько-нибудь размеренной и тихой жизни. День за днём проходил в привычных заботах. Мирэ было некогда расстраиваться, предаваться грустным мыслям, или жалеть себя. Она работала в таверне, убирая верхние комнаты и наводя порядок на кухне, иногда помогла с готовкой для важных гостей. А ещё она понемногу готовилась к рождению малыша, запасаясь необходимыми вещами. Ей безумно нравилось делать что-то полезное своими руками, поэтому в перерывах хозяйка все чаще заставала будущую мать за вышиванием на пеленках, или за шитьем крошечных детских вещичек. За то время, что она носила в своем чреве плод насилия, а не взаимного чувства, Мирэйн успела окончательно смириться с ситуацией, и даже вполне искренне полюбить нерожденное пока ещё дитя. Ей неважно было, кто у нее появится. Важно было то, что она теперь была не одна. Потеряв в детстве родителей, девушка изо всех сил стремилась дать своему малышу всю ту любовь, которой так не хватало ей самой. Поэтому и сейчас Мирэйн в большей степени тревожила непрекращающаяся беспокойная возня ребенка в материнской утробе, а не собственное самочувствие. Напряжённо хмуря длинные, тонкие золотистые брови и невольно придерживая и чуть потирая рукой ноющую больше обычного, при ходьбе поясницу, эльфийка миновала остаток пути, ведущего через Закоулок и, наконец, переступила порог таверны. В это время суток в «Луносвете» всегда было достаточно тихо и практически безлюдно. Если за столами в виде исключения и обреталась пара тройка посетителей, то вели они себя по обыкновению очень культурно, ничем не нарушая покой заведения и лишний раз не отрывая обслугу таверны от насущных дел. Днём на небольшой кухне готовились впрок закуски, пополнялись снующими туда-сюда курьерами из продуктовых и винных лавок запасы снеди и питья, приводились в порядок комнаты для постояльцев на верхнем этаже. Любая из горничных вплоть до наступления сумерек крутилась, как белка в колесе, вычищая, отмывая, выметая и перестилая. Веландра зорко следила за всем происходящим, не позволяя работникам лениться, и заставляя их честно отрабатывать каждый полученный от нее медяк, серебряный или золотой. На особом счету у нее была разве что Мирэйн, выполнявшая свою часть работы по мере сил. Однако такое положение вещей вовсе не льстило молодой женщине. Чувство вины нет-нет да и отравляло ее существование, ведь другим девушкам приходилось делать гораздо больше, заканчивая дела, которые она сама просто физически не успевала осилить. Неспешно пройдя через пустующий зал, Мирэ нырнула за полупрозрачную, но тяжёлую портьеру, отделяющую кухню от гостевых помещений. Поставив корзину с выпечкой на стол, она ненадолго привалилась к стене, переводя дух. Каменная кладка приятно холодила натруженную спину, как показалось эльфийке, даже ненадолго облегчив ее состояние. Но стоило только женщине прикрыть глаза и насладиться тем, что боль и тяжесть в пояснице отступили, как ее слуха тут же коснулось недовольное и ворчливое: — О, наша принцесса явилась! Наконец-то! А я уж думала, что снова придется убираться на втором этаже одной. Мирэ нахмурилась и открыла глаза. В паре шагов от нее, по-деловому уперев руки в стройные бока, обтянутые голубым платьем горничной, стояла Иллени. «Неужто я так сильно задержалась в пути?» — подумала Утренний Бриз, виновато глядя в чуть прищуренные глаза коллеги, мерцающие яркой зеленью. Рыжая эльфийка, что когда-то рвалась называть себя подругой Мирэ, всем своим видом выражала возмущение, кривя и поджимая пухлые губы. — Давай, хватит уже прохлаждаться, — продолжила между тем Иллени. — До начала ночной смены осталось несколько часов, а у нас ещё крылобег не валялся, в комнатах наверху бардак. Я не хочу из-за твоей лени снова получить выволочку от Веландры. — Да, конечно, — закивала Мирэйн, чувствуя, как снова заныла спина, и начало тянуть низ живота. — Я сейчас же этим займусь. Презрительно хмыкнув и больше не глядя на нее, Иллени прошествовала мимо Мирэ, направившись к лестнице, ведущей на второй этаж. На какой-то миг молодую женщину охватила странная тоска. Когда-то и она была такой же стройной и лёгкой, когда-то и у нее были большие планы на жизнь. Насколько она слышала из болтовни горничных, хоть и не предназначенной для ее ушей, озорная кокетка Иллени окончательно собралась замуж за своего Кайлана, а ещё была намерена после свадьбы бросить работу в «Луносвете». Сама же Мирэ уже теперь и не надеялась хоть когда-нибудь покинуть свое рабочее место в Закоулке Душегубов. Собравшись с силами и прихватив с кухни запасную ветошь, эльфийка тоже побрела к лестнице. Ей стоило бы переодеться, но Мирэ так и не нашла в себе силы дойти до подсобки и надеть форму горничной. Веландра вряд ли станет ее ругать, если заметит, что она предпочла остаться в удобном домашнем платье с расшитым пояском, не стесняющем движения, и что самое главное, хорошо скрадывающем большой живот. Подъем по ступенькам в последнее время стал для неё совсем трудным, но сегодня буквально каждый шаг отдавался уже набившей оскомину ноющей болью. Добравшись до второго этажа, она остановилась. В животе что-то резко кольнуло, заставив ее замереть и прервав на миг дыхание. Охваченная дурными предчувствиями, эльфийка огляделась по сторонам. С ней явно было не все в порядке, но разум, тем не менее, упорно продолжал это отрицать. Да и коварная боль к тому же быстро затаилась, уйдя за черту терпимой и позволив ей вернуться к делам. Тем не менее, зайдя в одну из комнат и начав перестилать широченную кровать, Мирэйн вновь почувствовала себя нехорошо. И чем дольше она игнорировала свое состояние, тем интенсивнее болело внизу живота, сокращая промежутки между мучительными коликами и спазмами до неприлично коротких, делая неприятные ощущения в животе и пояснице непрерывными. Настораживало и то, что она практически перестала ощущать движения своего малыша внутри, а живот то и дело делался твердым, словно камень, подбираясь и напрягаясь с каждым очередным приступом боли. И вот, когда она уже практически закончила менять надушенные шелковые наволочки на десятке подушек и подушечек, аккуратно раскладывая их в изголовье кровати, ее тело внезапно прошила адская, ни с чем не сравнимая мука. В глазах эльфийки мгновенно потемнело, она не могла ни вздохнуть, ни разогнуть спину. Всю нижнюю часть тела сковало болью, вынудив согнуться и обхватить руками живот. Мирэйн жалобно застонала, пытаясь отдышаться, но по-прежнему не имея возможности набрать, как следует воздуха в лёгкие. Боль была такой садистской и едва терпимой, что на глазах женщины невольно выступили слезы. — Веландра, — негромко позвала она, зная, что хозяйка должна быть где-то на втором этаже, но все еще стесняясь сильно шуметь. Утренний Бриз, держась за живот, опустилась на пол возле кровати. Боль сковывала, причиняла страдания. И этой пытке больше не было видно конца и края. И лишь оглядев себя, юная эльфийка с ужасом обнаружила большое мокрое пятно на светло-сером подоле платья. Неизвестно откуда взявшаяся странная влага видимо стекала по ее ногам, впитываясь в ткань одежды. — Веландра! — крикнула Мирэ уже чуть громче, потому что боль не отпускала, терзая ее вновь и вновь, не позволяя подняться с пола и самой отправиться за помощью, которая, в чем она уже не сомневалась, была действительно ей нужна. Однако, ее, кажется, так никто и не услышал. — Кто-нибудь… пожалуйста… — выдохнула бедная эльфийка, придерживая руками и баюкая разрывающийся от боли живот. Ей было очень страшно и больно, и потому она заплакала. Позволила себе заплакать. Наверное, в первый раз за все время после той кошмарной ночи, когда нетрезвый маг’хар надругался над ее невинным телом. И она по-прежнему боялась не столько за себя, сколько за своего ребенка, что сейчас был там, в самом эпицентре этого ада. — Почему же меня никто не слышит…- прошептали побледневшие губы, а от очередной волны невыносимой боли, сознание Мирэйн окончательно помутилось. *** Облаченная в бледно-лавандовое, струящееся шёлковое платье низкорослая миловидная шатенка расхаживала взад-вперёд по большой, богато обставленной комнате, утопающей в мягких дорогих коврах и спускающихся с высокого потолка полупрозрачных шифоновых занавесках. На руках эльфийка держала небольшой свёрток, спящего младенца, завернутого в заботливо вышитую новенькую пеленку, время от времени покачивая его, и что-то тихонько напевая по-талассийски. Через пару минут в комнату практически бесшумно вошел посетитель, проскользнув словно тень сквозь едва всколыхнувшиеся невесомые драпировки. — Ты хотела меня видеть, Веландра? — вместо приветствия сразу осведомился он, бесцеремонно усевшись на широкий пустующий комод. — Да, хотела, — тут же отозвалась хозяйка «Луносвета», окинув быстрым взглядом стройную мужскую фигуру, обтянутую черным кожаным одеянием, сдержанно, но очень искусно украшенным серебряным тиснением, серебряными же пряжками и шитьем. — Сказать по правде, если бы не личная просьба босса, я бы даже слушать тебя сейчас не стал, — без обиняков заявил мужчина, нехотя стягивая с нижней части лица темную маску. — Знаю, — многозначительно хмыкнула женщина, разглядывая посетителя. — Ты стоишь очень дорого и вполне можешь позволить себе отказаться от любого дела. Поэтому я и обратилась к тому, кто мог бы на тебя повлиять, организовав нашу встречу. Мужчина чуть вскинул бровь. Выражение стойкого скепсиса на его лице сменилось лёгкой заинтересованностью. Холодная красота разбойника невольно завораживала любого, кто на него взглянет. Светлая кожа со следами золотистого ровного загара, иссиня-черные длинные волосы, частично переплетённые и аккуратно собранные в высокий хвост на макушке, тонкие и аккуратные черты лица, что делали его обманчиво юным и невинным… но более всего поражали его глаза, большие, сияющие яркой чистой лазурью, какие нечасто нынче можно было встретить у жителей Кель’таласа. Насколько Веландра слышала, этот юноша раньше был любовником босса, однако сейчас его ценили в Братстве за исключительный профессионализм и способность находить нестандартные решения в казалось бы, безнадёжных ситуациях. — Мне нужен был кто-то, кто точно справится с моим поручением, — продолжила вполголоса Веландра, то ли не желая разбудить чутко дремлющего малыша, которого прижимала к груди, то ли стремясь оставить все сказанное меж ними в глубокой тайне. — Мне нужен был ты, Черная Гадюка. — Хорошо, я выслушаю тебя, — последовал ответ. Разбойник поправил один из кинжалов в ножнах, мешающий ему усесться поудобнее. — Однако если меня не устроит то, что я услышу, у меня все ещё есть право послать тебя к Саргерасу. — Несомненно, — спокойно отозвалась хозяйка таверны, стремясь до конца сохранить уверенность в успехе своего мероприятия, независимо от того, как отреагирует на ее дальнейшие слова член Братства. Подойдя поближе к разбойнику, он откинула с личика спящего малыша уголок пеленки. — Видишь этого младенца? — спросила она, когда мужчина целиком сконцентрировал свое внимание на необычно смуглой коже крохи, слишком коротких для новорожденного эльфа ушках и каштановой буйной поросли на маленькой круглой голове. — Это дочь одной из моих горничных. Бедная девочка промучилась почти сутки в тяжёлых родах, а потом будучи уже в беспамятстве, сгорела за несколько часов от послеродовой лихорадки, так и не успев подержать на руках свою малютку. Разбойник, казалось, внимательно слушал, не сводя глаз с ребенка и потому Веландра сочла нужным продолжить: — Я ничем не смогла ей помочь. Несчастную не спасли ни алхимические настои, ни эликсиры, ни аптечные травы. У нее просто не осталось сил жить дальше, все их она отдала дабы помочь своему ребенку появиться на свет. — Все это очень занятно, Веландра, — ассасин теперь глядел на нее, лукаво сверкая своими прекрасными лазурными глазами из-под полуопущенных длинных темных ресниц. — Но при чем здесь я? — Я была очень привязана к этой девочке, — сухо, дабы не дать лишним эмоциями прорваться наружу, заметила Веландра. — И потому хочу наказать виновного в ее смерти. И ты мне в этом поможешь. — Даже так? — насмешливо присвистнул разбойник. — Неужто надо подрезать жреца, который облажался и не смог вернуть твою протеже к жизни? — Очень смешно, — Веландра натянуто улыбнулась собеседнику, но в глазах ее в этот момент вспыхнула боль и бессильная злоба. — Я не настолько глупа, чтобы тащить в Закоулок Душегубов святошу из города. Это заведомо провальная затея. — Так чего же тогда изволишь? — устало закатив глаза, осведомился Черная Гадюка. — Ты разыщешь отца этого ребенка… — чутко уловив промелькнувшее было на лице профессионального убийцы скучающее выражение, Веландра не позволила ему себя перебить. — Но убивать его не будешь. Твоя задача напугать этого ублюдка до полусмерти, чтобы он сам приполз сюда, и искренне захотел позаботиться о малышке. — Во имя Вечного Солнца, это так банально! — с ноткой пренебрежения фыркнул мужчина. — С этим справится любая выхухоль из Братства, что дальше разбоя в темных переулках не мыслит. — Отнюдь, — не сдавалась Веландра. — Это не так просто, как тебе кажется. Взгляни ещё раз хорошенько на эту крошку. Взгляни, и скажи мне, что ты видишь. На этот раз удостоив младенца лишь мимолётным взглядом, он равнодушно изрёк: — Я вижу нечистую, смешанную с поганой кровью какой-то низшей расы, кровь. Веландра недовольно поджала губы, но предпочла оставить до времени свои возражения при себе. Гадюку предстояло во что бы то ни стало уговорить, и дело это не виделось простым, так что спорить с ним по мелочам было бы заведомо глупо. — Дитя действительно полукровка, — максимально сдержанно подтвердила она. — И появилось в результате омерзительного поведения одного орочьего самца. Это грязное животное в пьяном угаре изнасиловало бедняжку Мирэйн, и сбежало на другой континент, очевидно, забившись в свой вонючий хлев в Оргриммаре, из которого когда-то выползло, а может и ещё куда подальше, о чем я не ведаю. А жизнь ни в чем неповинной девушки просто взяла и оборвалась, потому, что она вынуждена была взрастить в себе проклятое семя. — Хммм… — на красивом лице эльфа отразилась лёгкая озадаченность. — Орк, значит. Видимо, из этих, как их… «неоскверненных», судя по цвету кожи щенка, который от него родился. Так в чем сложность, Веландра, помимо того, что ты достоверно не знаешь, где он? — В том, что это громадный берсерк, который из любого твоего менее профессионального коллеги сделает отбивную по-оргриммарски, — ядовито прошипела женщина. — А потом ещё и на дно заляжет, так, что с гончими псами не найдешь в случае провала. Наемники вроде него всегда знают кучу мест, где можно затаиться и переждать. Разбойник в ответ промолчал, видимо, обдумывая сказанное. — У меня нет возможности оставить при себе надолго полукровку, и тем паче, воспитывать ее, — добавила хозяйка таверны. — Поэтому мне нужно, чтобы эта паршивая скотина в ближайшее же время вернулась в Луносвет и забрала дочь, занявшись устройством ее судьбы. — Это будет дорого тебе стоить, — наконец, после длительной паузы, отозвался ассасин, пристальным взглядом пригвоздив заказчицу к месту. — Очень, очень дорого, Веландра. Обычно я не занимаюсь такими примитивными вещами, но в последнее время я и правда засиделся в Кель’таласе. Мне нужно развеяться. — Я заплачу тебе столько, сколько скажешь, — жёстко отрезала женщина. — Только найди его. Если бы не ребенок, я бы собственноручно перерезала ему глотку. Я хочу, чтобы эта мразь страдала всю жизнь от последствий своего поступка! Выйдя из себя, эльфийка слегка забылась и повысила голос, чем разбудила спящего на руках младенца. Маленькая полукровка тут же распахнула мерцающие голубоватым неоном светло-ореховые глаза, наморщила носик и тихонечко захныкала. Осознав свою оплошность, хозяйка таверны вновь прижала испуганную малышку к себе, и принялась ее укачивать. Пройдя немного вглубь комнаты и ловко перехватив ребенка одной рукой, Веландра взяла с низкого туалетного столика увесистый кожаный кошель без каких-либо отличительных знаков. — Это залог, — пояснила она, бросив кошель разбойнику. — Сумма с лихвой покроет все твои расходы на визит в Оргриммар. Оставшуюся часть получишь, когда выполнишь мое поручение. Придирчиво взвесив в руке мешочек с золотыми, Черная Гадюка едва заметно кивнул: — Мне нужны особые приметы, и, по возможности, имя. В твоих интересах, Веландра, облегчить мне поиски. — Харгат Кровавая Ярость, — с отвращением выплюнула эльфийка, словно слова жгли ей рот. А затем взяла со стола, на котором ранее лежал кошель, пожелтевший клочок бумаги, на котором угольком был сделан набросок черт лица виновника всех бед ныне покойной Мирэйн Утренний Бриз. Веландра мысленно поблагодарила в этот момент Вечное Солнце за то, что ее нынешний бармен, работающий в заведении уже около года, помимо отличной зрительной памяти ещё и обладал талантом художника. Получив достаточно однозначную, практически исчерпывающую наводку, разбойник спрятал за пазуху кошель и бережно сложенный пополам листок с портретом. Не видя смысла дальше продолжать диалог, он вернул на прежнее место маску и лёгким кивком простившись с хозяйкой, бесшумно покинул помещение. Веландра тяжело вздохнула, осторожно прикрыв краешком пеленки глаза снова погрузившейся в сон полукровки. — Белрисса, — пробормотала женщина. — Кажется, так твоя мать хотела тебя назвать, малышка, пока ещё была в сознании. Пока ещё была жива… Веландру вновь одолели невесёлые мысли. Вся эта затея гарантированно должна была влететь ей в копеечку. Точнее, уже влетела, учитывая расходы на похороны круглой сироты Мирэйн и содержание ее дочери. Однако услуги Амэди Черной Гадюки грозили ещё большими тратами, потому она вовсе не считала зазорным пустить в дело накопления самой Мирэ, обнаруженные в ее опустевшем доме. Те самые, что девушка заботливо откладывала сначала на учебу в Фалтриене, а затем и на воспитание будущего ребенка. С маленьким домом сироты на Базарной площади, который мог бы пригодиться самой Веландре под дополнительные склады, тоже предстояло расстаться. За помощь глава Братства потребовал свою долю. И сожалеть о содеянном было уже поздно. Ей было искренне жаль свою бывшую работницу. И именно по этой причине она решилась на все это, и, что немаловажно, планировала дойти до конца. Хозяйка «Луносвета» ни минуты не сомневалась, что Амэди отыщет губителя юной Мирэйн, осталось только подождать. Она не могла позволить себе успокоиться, пока не убедится, что орк найден и призван к ответу за свое злодеяние. Ведь стоило ей только закрыть глаза, как ее начинал преследовать образ умирающей, бледной как полотно девушки, сгорающей от внутреннего мучительного жара, что в полубреду умоляла не бросать ее дитя. Но более всего ей хотелось знать, что маленькая Белрисса избежит горькой сиротской доли, какую была вынуждена вкусить её мать. Ведь она слишком хорошо понимала, что такого ребёнка не ждет ничего хорошего. Особенно, здесь, в Луносвете. — Так давай же наберёмся терпения, моя маленькая птичка, — тихо проворковала Веландра, вновь принявшись неспешно бродить из стороны в сторону. — Я не в силах вернуть тебе мать, но обещаю, ты не будешь расти без отца. Последние слова хозяйки таверны растворились в рассветной тишине покинутых ночными постояльцами комнат. И в этот миг, она лучше прочих вдруг осознала, что даже самый печальный конец одной истории, есть непременное начало другой.