14.
Первое письмо уже сержант Райт получает в конце июля 1941 года. Три месяца на передовой позволяют ему получить повышение. Он так устал хоронить своих людей. Новые погоны — новые обязанности, еще больше ответственности. Почтальон сбился с ног в поисках вечно занятого сержанта. А после Брок не мог найти свободной минуты, чтобы прочитать долгожданное письмо. Несколько дней прижимал к сердцу, уклоняясь от вражеских пуль. Пришлось просить девочек из санчасти дать ему укрытие на десять минут, якобы прочесть письмо от любимой надо в покое. Есть там одна, очень понимающая дама. Хорошая девушка, молодая совсем, а в глазах затаенный страх и одиночество. Она пустила его в каморку, в которой хранился уборочный инвентарь, обещала прикрыть если что. Для них не секрет, что сердце молодого сержанта занято, но раскрывать все карты он не хочет. Они и не расспрашивают особо, просто не дают проходу.«Здравствуй, Брок. Я получил свой первый солнечный удар, из-за которого отключился на пляже. Так досадно — провести два дня в госпитале из-за того, что обгорел, словно мальчишка. Глупость какая. Кожа со спины лоскутами слезает. Мерзкое чувство. Парни отказываются мыться со мной в общей душевой. Эти идиоты говорят, что я прокаженный. У них совершенно не смешные шутки. Здесь такое яркое солнце. Жара. Мы полдня проводим на пляже. Вода чистая, лазурная. Кажется, будто нет войны. Тихо и спокойно. Тебя не хватает. Ты где-то далеко, в непроходимых джунглях. Надеюсь, что ты жив и здоров. Мне нравятся местные. Знаешь, они не безмозглые горы мышц, как многие считают. Тут на корабле котенка приютили. Догадайся, как я его назвал. Прячем от капитана, как дети ей Богу. Увидит — выкинет. «Не по уставу»! Недавно пригнали новую авиацию. Мы здесь все в ожидании войны. Каждый день. Это ожидание убивает не хуже фашистов. Я скучаю по тебе. Безумно скучаю, милый друг. Скоро моя вахта. Пора идти. С любовью и превеликим уважением, твой Себастиан».
Конверт пахнет морем и печеньем. Возможно, второе ему только кажется. У Брока над головой тоже солнце. Жарит нещадно. Полвзвода потеряли из-за лихорадки, ужасная антисанитария. Он сам чуть не погиб от заражения. Вовремя спасли. Об этом писать не хочется. И о том, что месяц назад пулю в плечо схлопотал тоже. И по поводу солнечных ударов во время боевой операции упоминать не стоит. Совершенно не забавно валяться под гусеницами вражеского танка в глубоком забытье. Можно подумать, голодных обмороков им было мало. Если в сером Нью-Йорке Броку не хватало солнца, то теперь он его почти ненавидит. Себастиан рассказывает о котенке и о ребятах. Брок тоже много может рассказать о своих сослуживцах. Только они меняются каждый день, и все эти истории держатся на крови. А у пианиста там море и пляж. Брок не завидует. Он рад, что друг в безопасности. Он больше всего на свете хочет, чтобы так и оставалось. Пусть кошмар будет здесь, изуродует только его душу и тело. Пусть пальцы парнишки останутся такими же нежными и изящными. Райт не желает верить, что может быть иначе. Те руки не приспособлены для войны.«Привет, Себастиан. Ты на курорте или на войне? Не могу поверить, что ты на пляже валяешься целыми днями, пока нас тут фрицы жмут. Сражения не прекращаются. Нас без конца обстреливают. Будто проверяют нашу выдержку — ввяжемся или не ввяжемся в заранее проигранный бой. Не переживай, мы отобьемся. Как всегда. Не впервой в котел зажимают, гады. Парни все выспрашивают о татуировке. Черт бы побрал общие душевые. А я забыл, как называется эта штука на моей спине. Много рассказывают о Крисе. Он был героем, знаешь? Стольких спас. И в танке катался, и в окопах месяцами ползал. А девки эти бесконечные раздражают. Сказал же — занято. Одна только поняла. Вы немного похожи. У нее тоже глаза синие и веснушки на носу. Медсестра, зовут Хейли. Вдова она. Тихая, но сильная. В бою страшна, как черт. Бастиан, ходят слухи, что нас скоро перебросят в Европу. Я напишу, как только узнаю точно. Ты мне снишься. Слишком яркие картинки. Они причиняют некоторые неудобства. Пиши чаще. Письма идут долго, но доходят. Не забывай нумеровать конверты. Скучаю, твой Брок».
Себастиан получает его письмо в сентябре. Парни настойчиво требуют фотографию той, кто вызывает настолько глупую улыбку на лице их сослуживца. Он отшучивается о бабушкином чувстве юмора и манере писать письма. Старается не думать о фронте, о трудностях Брока. Себ не дурак и понимает, что ему рассказали далеко не все. Он видел, какие письма с фронта приходят его друзьям. Три страницы, иногда больше. И в них все: от меню на обед до цвета усов капитана. Вопрос лишь в том, как много Брок не пожелал ему рассказать. Но он ответил, значит, живой. В конце концов, многостраничные послания не их стиль. Он любит, когда все строго, даже немного сухо. Ему было достаточно просто получить весточку. Брок где-то есть. Он жив. Может быть даже здоров. Это главное.«Дорогой Брок, КАКИЕ ДЕВКИ?! Мне стоит беспокоиться об этом? Я тоже умею ревновать, если ты забыл. У нас тут многие заняты. Хотя есть особо настырные. И вдовы тоже имеются. Я всегда восхищаюсь их силой и характером. Человек, назвавший женщин слабым полом, был непроходимо глуп. Эта штука на твоей спине называется скрипичным ключом, балбес. Стоило бы запомнить за столько лет. Недавно мы уплывали на учения. Учебный поход завершился успешно. Говорят, мне могут присвоить внеочередное звание. Не хвастаюсь, конечно, но это здорово. Гордишься? Ты же знаешь, я никогда не сомневался в героизме твоего брата. Ты только не спеши к нему, пожалуйста. В твоем героизме я тоже не сомневаюсь, как и в глупости. Дождись меня. Брок, я готов на стену лезть. Ты же знаешь, что я слишком эмоционален. Ты пишешь, что вас зажали в котел. Я получил это письмо в сентябре и надеюсь, вас перебросят раньше, чем он захлопнется. Береги себя. Я не знаю, когда дойдет письмо. Мне сказали, что вас потеряли в лесах. Твой знакомый капитан, тот самый, сказал. Им такую информацию не положено мне выдавать. Я не член семьи. Эти известия заставляют меня волноваться. Кошмары ночами снятся. Раздражает ужасно. Я как беспокойная жена. Что же ты со мной делаешь?».
Отряд Брока действительно потерялся в джунглях. Ни слуху, ни духу больше двух недель. На связь не выходят, и разведка ничего не докладывает. Не мертвые и не живые — «без вести». А Грин не семья даже, ему информацию вообще разглашать не могут. Только благодаря тому лейтенанту, другу Кристофера, получившему недавно «капитана», он узнает примерное место нахождения сержанта Райта. Но Себастиан надеется. Верит до последнего. А потом у них начинаются учения. Приезжает адмирал. В голове мешанина из различных мыслей и эмоций. И Грин не может сосредоточиться на выполнении своих задач, получает, в итоге, взыскание. И лишается выходных до конца месяца. И стоит, понурив голову, пока его отчитывают перед остальными ребятами, которые не понимают в чем дело, что случилось с их порой слишком ответственным другом. Себастиану все равно. Пусть хоть понизят до младшего матроса. Пусть хоть вообще уволят. Он в пехоту пойдет. Пешком до Африки. Найдет Брока, вытащит из ада. Ему нет никакого дела до чинов и званий, лишь бы узнать, что Райт жив. Почтальон динамит его уже третью неделю, приносит только письма от миссис Грин. Бабушка пишет часто, убеждает его, что беспокоиться рано. Письмо могло просто потеряться, не дойти. Себастиан наспех пишет ей ответ. Больше, чтобы убедить ее в своем спокойствии, чем ради самого ответа. В следующий раз почтальон будит его 7 ноября около 6 утра, сует помятый конверт, кидает короткое «дождался, наконец» и уходит.«Мой милый Себастиан. Я жив. Сам не верю, что выбрался из той мясорубки. Был ранен, поэтому долго не писал. Не переживай, малыш. Все в порядке. Я цел и почти не увечен. Ты же не разлюбишь меня из-за пары шрамов? Через десять дней наступление. Мы должны отогнать их подальше. Надеюсь, у тебя над головой все еще солнечное небо. Отвечаю на твое письмо: тебе не стоит волноваться об этих женщинах. И я горжусь тобой. Только не зазнавайся. И не волнуйся. Прости, что пишу о таких вещах. Здесь война. Ад. Кровь и грязь въедаются под кожу. Мне никогда не отмыться. Я не хочу, чтобы ты шел на войну. Вчера одного парнишку… Я ведь не успел помочь. На следующий день он застрелился. Ты не он. Ты старше и сильнее, я знаю. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь попал на фронт. Ночами мне снится, как ты играешь. Красивый, задумчивый, влюбленный в свое пианино — таким я тебя помню. Хотя все чаще в голове появляется твое улыбающееся лицо, челка прилипшая ко лбу и твои пальцы, оставляющие на моей спине багровые полосы. Зато в самом начале службы перед парнями хвастался, какая горячая дама ждет меня дома. А они завидовали. Писать не смогу долго. Не будет возможности. Но ты пиши. Когда все закончится, твои письма — единственное, что не даст мне сойти с ума. Долг зовет. Не забывай меня, моя заботливая женушка».
Себастиан вытирает слезы рукавом. Злится в который раз на свою чувствительность, точно барышня кисейная. Брок жив. Он слышал по радио, не многим так повезло. А про парнишку он знает. То есть знает, как это происходит. Видел один раз, героически вмешался. После неделю в лазарете провел, но того бедолагу спас. Брок пишет, что только из госпиталя и опять в бой рвется. Вот это его Брок. Боец. Он еще с нью-йоркских подворотен помнит, как дрался его лучший друг. Будто зверь. Никогда не сдавался и не отступал. В этом они были похожи. Герои всех местных разборок. Когда это послание находит своего адресата, Брок и его ребята второпях покидают позиции. Почтальон пытается впихнуть в руки встрепанному сержанту конверт, но в пылу боя солдату не до того. Почтальон оставляет свои попытки и бежит вслед за остальными. Его настигает пуля. Она проходит в миллиметре от плеча Брока и влетает в затылок бегущему почтальону. Он падает, и Брок с тоской думает, сколько же людей не получат долгожданную почту. Райт хватает сумку из мертвых рук и бежит к укрытию. Немецкие ВВС затмевают солнце. Бьют прицельно по крестам, по безоружным людям, как и рассказывал Крис. Новое письмо сержанту передает Хейли, та самая рыжая медсестра с веснушками и синими глазами. Брок думает, что где-то видел ее раньше, но не спешит уточнять. Он пробирается в свое привычное укрытие к швабрам, запирает дверь на задвижку и изучает знакомый мелкий каллиграфический почерк.«С возвращением, пропавшие без вести. Это письмо было самым долгожданным за все время. Я рад, что ты жив. Писать очень сложно. Не могу ухватиться ни за одну мысль. Хочется глупо улыбаться, радоваться. За «женушку» получишь, когда увижу. И никогда не думай, что я смогу тебя забыть. Никогда не думай, что я забываю о тебе хоть на мгновение! Рано или поздно война придет и в Перл-Харбор. Мы ее ждем, если честно. Сидеть тут тяжело. Как крысы, загнанные в угол. По всему фронту гибнут наши ребята, наши летчики. Опасность надвигается, мы ее чувствуем. Но ничего не можем сделать. Мы будто заперты в этом гавайском раю. Я не надеюсь на скорый ответ. Просто возвращайся живым и, по возможности, с победой. Главное — живым. Хорошо? Я все еще люблю тебя, даже с парой новых шрамов. Ждущий ответа, Себастиан».
На третьи сутки самолетный гул стихает. Брок сидит на упавшем дереве, командир дал передохнуть, пересчитать живых, подлатать раненых. Перечитывая строчки, выведенные знакомым до последней закорючки почерком, больше всего на свете Райту хочется прижать к себе сильное тело, поцеловать в макушку, вдохнуть родной запах. Но передышка быстро заканчивается. Из чащи выкатываются танки. И это сто процентов не подкрепление от союзников. Брок тащит на себе раненого рядового. Мальчишка совсем. Дай Бог, чтобы 18 было. Бормочет что-то о маме и доме, о коровах, об Англии и тумане. А потом распахивает ясные серые глаза и затихает. Навсегда. Сержант не бросает обмякшее тело, переставляет ноги из последних сил, пока не падает лицом на землю от резкой боли где-то в груди. Для него североафриканское наступление заканчивается относительно скоро. Новозеландцы объединяются с гарнизоном Тобрука. Брок впервые видит сикхов в составе индийской дивизии. Роммель отступает на юго-запад. И как раз тогда он получает очередную пулю в грудь. От болевого шока сержант теряет сознание. Он приходит в себя уже в госпитале. По радио говорят, что 7 декабря 1941 года Америка объявила войну Японии за бойню в Перл-Харбор. В тот день США официально вступили во Вторую мировую. Ему понадобилась ровно секунда, чтобы затуманенный морфином мозг смог сложить два и два. Кажется, он даже кричит что-то. С непривычки из горла вырываются хрипы, непонятное бульканье. К нему подбегает запыхавшаяся медсестра. Он узнает ее. Хейли. Малышка Хейли, которая всегда заботилась о нем. Она подносит к губам стакан. Брок не может вдохнуть. Тупо смотрит на стакан, вслушиваясь в речь диктора. «Многие моряки так и остались погребенными заживо в нижних отсеках затонувшего линкора «Аризона» — гордости американского флота. Президент скорбит вместе с семьями погибших. Все Соединенные Штаты Америки скорбят вместе с ними». — Тише, тише. Попей, сержант. Тише. Девушка давит ему на плечи, заставляет лечь. Мимоходом проверяет бинт с проступающими пятнами крови — швы кровоточат. Мужчина глотает прохладный кипяток. Кашляет, как туберкулезный больной. Брок даже не знает, сколько времени провел здесь, но ему кажется, что слишком долго. На стене календарь. Январь 1942 года. Он снова пытается подняться. Смотрит беспомощно, моргает часто. Морфин не позволяет контролировать тело. Глаза жжет. Он чувствует влагу на щеках. — Мой… Себастиан. Мой друг. Себастиан. Он там. Один. Речь отрывистая, малопонятная. Говорить больно, а лошадиная доза обезболивающего мешает мыслить здраво, строить цельные предложения. Но девушка его понимает. Улыбается грустно. Поднимается на носочки, выключает радио и берет с полки почтовый конверт. Брок не узнает его. Себастиан присылал письма в других конвертах, с другими марками, другим почерком. Это письмо не от музыканта из солнечной «Жемчужной гавани». Это письмо пахнет дымом и свежей выпечкой.«Здравствуй, Брок. Ты долго не отвечал на его письмо. Он так ждал. Писал только о тебе. Он говорил, что у вас планируется масштабная наступательная операция. Ты предупреждал его, что не будет возможности писать. Ты молодец. Правильно сделал, что предупредил моего внука. Я не разбираюсь в военном деле, но думаю, тебе будет туго. Уже туго, раз не отвечаешь. Надеюсь, ты жив и здоров. Ты важен для нас. Это случилось 7 декабря, Брок. На них напали без предупреждения. Летчики гоняли японцев как могли. Но они не всесильны. Линкор «Аризона» потоплен японской авиацией. 1177 человек погибли. Среди них был мой внук. Наш Бастиан. Послушай меня, держи себя в руках, парень. Не натвори глупостей, пожалуйста. Я не хочу потерять еще и вас, мистер Райт. Возвращайся с войны живым. Это твой долг. Прости, что пишу так поздно. Я хотела придти в себя, прежде чем сообщать тебе. Мне нужно было время, ты понимаешь. Должен понимать. Он любил тебя, Брок. Больше жизни любил. Еще со школы. Вернись живым хотя бы ради него. Ты должен выжить. Для него. Аманда Грин».
Брок орет. Рвется подняться. В глазах темнеет от боли. Легкие горят огнем и дыхание сбивается. Под бинтом, окончательно пропитавшимся кровью, нещадно печет. Слезы катятся по щекам. Капают с подбородка на бинт. Это должно быть больно. Соль разъедает только начавшую заживать рану. Он кричит, срывая голос. Мечется по кровати. Хейли почти ложится на него, заставляя перестать дергаться, удерживая на месте. Девушка отбирает у него письмо, увеличивает ток морфина в капельнице. — Лежать, сержант, — командует Хейли, — Отвоевался ты на ближайшее время. Отдыхай. Парень замирает на койке, успокаивается. Веки тяжелеют. Он снова засыпает. Когда в палату вбегает доктор с дежурными медбратьями, Брок уже крепко спит. Он не замечает, как ему меняют повязку, и как Хейли, украдкой посматривая на его койку, читает письмо миссис Грин. Девушка распахивает глаза от изумления. Она практически уверена, что слышала раньше об этих парнях.