17.
Они привыкли к бесснежным зимам еще в Африке. Когда температура с тени +30, влажность 80%, а москиты надоедливо жужжат над ухом и пытаются сожрать тебя заживо, как-то не верится в скорое появление Санта-Клауса. Поэтому Рождество наступает неожиданно. Заброшенные в дальний уголок цивилизации, они узнают об этом по радио. Боев нет. Вокруг тишина. Ребята отдыхали. И американцы, и филиппинцы устали от бесконечной крови на руках, от смертей, от боли. Им не хватало праздника. Капитан отдает приказ, который Брок никогда не забудет. «Всем готовиться к Рождеству!», — распоряжается командир Росс, прихлопывая очередное кровососущее насекомое. Девушки из санчасти собирают пестрые цветы, делают из них «гавайский» ожерелья. Американцы надевают яркие, пряно пахнущие, украшения. Взвод преображается на глазах. Расцветает улыбками и начищенными пряжками, выбритыми лицами, уложенными волосами. Солдаты из филиппинской армии клеят на форму криво вырезанные из папиросной бумаги кружки. Говорят, традиция такая, чтобы в новом году их преследовала удача, а не разъяренные японцы. Алиса, одна из медсестер, смеется, сворачивая прокипяченные бинты: — Рождество — не Новый год. Рановато вы начали «горох» носить. — А мы заранее, мисс Шеппард. Чтоб наверняка, — отвечает ей Танмай, цепляя белые кружки на брюки. Пока филиппинцы украшают свою форму, Брок зовет Себастиана с собой на обход территории. Хейли хитро прищуривается, а ребята принимаются шутить о надобности в уединении и братских разговоров по душам. Они привыкли к таким шуткам, даже не реагируют больше. Стоит им отойти от лагеря, и руки сами тянутся друг к другу. Брок замечает, как успокаивается его сердце, когда он сжимает длинные холодные пальцы. Они оба научились ценить минуты покоя. — Закрой глаза, — просит Райт. Когда друг останавливает его, придерживая за плечо, Себастиан открывает глаза. Он слышал звук воды над лагерем в густом воздухе на закате, но не подозревал, что недалеко от их нового дома, в лесах, таится такая красота, природа нетронутая войной и человеком. Изумрудная листва сверкает на солнце. Ярко искрятся капли. Со скал неспешно сползает небольшая речушка, образуя внизу озеро. Настоящий водопад. Музыкант раньше никогда не видел водопадов. Он и не знал, что на войне можно увидеть что-то столь потрясающее. Сержант забирается на валун, протягивает руки в немом приглашении. Себ смотрит настороженно. Озирается по сторонам, будто вор. Вокруг тихо, ни души. Только вода журчит, и где-то высоко в раскидистых кронах поют птицы. Себастиан сдается. Ему так надоело бояться, оглядываться назад. Каждый раз пугаться любого шороха рядом с их палаткой. Он забирается на камень, усаживается рядом, прикрывает глаза. Губы касаются горячей кожи над лямкой майки. Себ чувствует, как спокойно, ровно бьётся чужой пульс. Брок улыбается ему в макушку. Стаскивает резинку с длинных волос, приглаживает рассыпавшиеся пряди. Себастиан поднимает лицо, смотрит в глаза, упираясь подбородком в его плечо. Так невозможно близко и бессовестно далеко. Брок не знает, шокируют ли два целующихся американских солдата японскую разведку, но ему очень хочется на это надеяться. Оторваться от почти забытых теплых губ решительно невозможно. Брок и не пытается. Одежда, пропитанная пылью и потом, снимается с трудом. Они смеются, толкаются, как дети, стаскивая с себя тяжелые солдатские ботинки. Брок прыгает первым, взметая в воздух каскад брызг. Вода ледяная. Сводит ноги. По спине бегут мурашки. Он хочет предупредить, но Себастиан разбегается, прыгает, с головой уходя под воду. Грин резко выныривает, стучит зубами. Сержант убирает мокрые волосы с красивого лица. Любуется веселыми искорками в синих глазах. Они выскакивают из озера через пару минут, когда их губы становятся цвета глаз Грина. Одежда неприятно липнет к мокрой коже. Ее бы тоже постирать, но другой нет, а идти в лагерь нагишом нет желания. Себастиан приближается бесшумно, обнимает со спины. Он нежно касается плеча, целует лопатку под скрипичным ключом. — Так много шрамов, — выдыхает парнишка куда-то в шею, ведет ладонью по изуродованному огнем боку. — У кого? — У нас обоих. — Не важно. Ты красивый, — просто говорит Брок и затылком чувствует, как краснеет его друг. — Спасибо. «За что?», — думает он, — «За комплимент? За то, что притащил на войну? За то, что показал водопад? За что, что рядом? За что?». — За что? — спрашивает Брок. Себастиан разворачивает его к себе лицом. Он растягивает рот в улыбке, будто через силу. Губы подрагивают от напряжения. Прижимается лбом к теплому плечу лучшего друга, а руки плетьми свисают вдоль тела. — За то, что жив. Мы оба живы. Знаешь, иногда мне кажется, что если бы у меня не было тебя, то я бы был совершенно одинок. Он улыбается, а взгляд у него потерянный, пустой, словно он сам не верит своим словам. Собственно, Брок тоже не верит. Здесь так улыбается каждый — безнадежно, отчаянно, затравленно даже. Он видит такую улыбку через день на собственном лице. Он знает, что чувствует друг. Знает, и боится собственной проницательности. Брок обнимает его, прижимает к себе. Бастиан теперь не тощий, забитый мальчишка. Даже не знаменитый музыкант, не герой нью-йоркских подворотен. Он возмужал. Обзавелся неразглаживающейся «мудрой» складкой между бровей и тысячей шрамов по всему телу. Но он по-прежнему остался его Себастианом, любимым и знакомым до последней родинки. Брок любит его, по-настоящему, навсегда. И он готов на все, чтобы Себастиан Грин вернулся домой живым, унаследовал семейную булочную, строчил ночами свои закорючки и сосредоточено играл, собрав длинные волосы в хвост. Они возвращаются в лагерь уже под вечер. Воздух начинает сгущаться, повышается влажность. Небо заливает ярко-алый закат. Из радио доносится веселая мелодия без слов. Под нее удобно танцевать. Хейли приветственно размахивает руками, протягивая им стаканы. Ребята вежливо отказываются от ужасно пахнущего пойла. Себастиан никогда не любил алкоголь, а Брок… А Брок любил Себастиана, потому бросил эту вредную привычку. Из солидарности. Хотя и никогда не признает этого вслух. — С Рождеством, бойцы! — говорит капитан. Ему вторит разноголосый хор. Взвод пускается в пляс. Повсюду смех, чужие конечности, голоса. Хейли звонко смеется, кружась в танце с Себастианом, а потом незаметно толкает его к Броку. Бойцы образуют круг, неприлично громко ржут, улюлюкают и пускают грязные шуточки. На что ребята только хихикают, продолжая танцевать. Вскоре взводу надоедает наблюдать за двумя танцующими парнями и в круг выплывают еще несколько пар подобного состава. Конечно, отсутствие девушек их не смущает. Танцевать, содрогаясь от хохота, держаться за крепкие плечи, а не за тонкую талию тоже неплохо. Лучше, чем ничего. Той же ночью, когда их небольшая компания собралась у огня, Себастиан начинает давиться кашлем. Он простудился после купания в ледяном водопаде. Он всегда легко заболевал. В дождливые дни в Нью-Йорке, Брок таскал его на спине, чтобы задохлик не простудился лишний раз из-за промокших ног. Себ больше не был хилым, но из-за недоедания и усталости иммунитет дает сбой. Его знобит. И Брок, прижимаясь к горячему лбу губами, настоятельно рекомендует навестить медиков. Он уже начинает тихонько ненавидеть себя за идею купания в холодной воде. Хейли спит у входа в палатку с красным крестом. Бас осторожно будит ее. Девушке не надо прижиматься губами к его лбу, чтобы понять, что у него жар. Она колет ему антибиотики, просит на ночь остаться здесь, потому что неизвестно, чем он болен. Себастиан соглашается. В итоге на утро он просыпается в крепких объятиях Брока. Медсестра только закатывает глаза, обнаружив их вместе. Поит больного каким-то травяным отваром, которое посоветовали от жара местные жительницы. Он отвратительный, горько-кислый на вкус. От него сводит живот, но жар вроде спадает. — Вы должны быть аккуратнее. Сюда только что собирался капитан Росс! — взволнованно докладывает она. Брок вовремя перемещается на стул рядом с койкой. Капитан распахивает шторку без предупреждения. Он говорит, что разведка заметила японцев недалеко от лагеря. Он приказывает Броку собрать отряд, чтобы обезвредить врагов, пока те не подошли ближе к их позициям. Сержант сдержанно кивает, отдает честь старшему по званию. На выходе из палатки обещает поскорее вернуться. Себастиан провожает его нечитаемым взглядом. — Давно вы с ним дружите? — интересуется Росс. — С самого детства. Почти десять лет. — Вы заботитесь друг о друге слишком… тщательно, — несколько неуверенно говорит капитан, — Ребята говорят всякие вещи, которым не место в армии США. Если это правда, то… — Он мне как брат, капитан, — Грин изображает, что оскорблен до глубины души грязными намеками, — В Нью-Йорке мы всегда приглядывали друг за другом. На войне ничего не изменилось. Мы — семья, — Себастиан заливается кашлем. К ним влетает Хейли. Подносит к пересохшим губам снайпера стакан с водой и просит капитана удалиться. Она серьезно смотрит на покрывшегося испариной парнишку. У нее вид строгой, чем-то недовольной мамаши. Себастиан не может сдержать улыбку. Если кто и заботится о них обоих слишком тщательно, так это овдовевшая медсестра. Они же относятся к ней, как к старшей сестре. Любимой, но иногда жутко раздражающей. — Я предупреждала, что вы должны быть осторожнее! — шипит она, — Уже вся дивизия травит байки про ваше тяжелое детство, когда приходилось согреваться всевозможными способами. Вы должны следить не только за руками и словами. Взгляд говорит гораздо больше, чем хотелось бы. Прекрати пялиться на него, как только он возникает в зоне видимости. Она наблюдает, как расширяются глаза больного. У него нет причин не верить. От того еще страшнее кажутся ее слова. Себастиан краснеет. Он прекрасно понимает, что иногда очень сложно совладать с чувствами. Особенно после раздельных операций. Следить еще и за взглядами непосильная задача. От нелегких мыслей вновь начинает расти температура, но волшебные травки филиппинских островов творят чудеса. К вечеру следующего дня Себастиан уже на ногах, снова обнимается со своей любимой винтовкой. Чистит ее до блеска, разбирает и собирает несколько раз, вымазавшись по самые локти в оружейной смазке. Кажется, он очень по ней скучал. — Знаешь, я скоро начну ревновать. Брок прижимается губами к его макушке. Он только что вернулся в лагерь со своим отрядом. Себастиан не досчитался двоих в сопровождении. От Райта пахнет кровью, потом, порохом и мокрой грязью. Парень выпутывается из медвежьих объятий. Кидает испепеляющий взгляд на друга, залезает в палатку. — Капитан спрашивал о нас, — без предисловий выдает снайпер, откладывая оружие, — Надо быть осмотрительнее. — Боишься трибунала? — зло ехидничает Брок. — Боюсь, что наша славная армия лишится такого непревзойденного снайпера, — в тон ему отвечает Себастиан. Он бы сказал что-нибудь и о сержантах, но их по определению больше, чем снайперов. Брок молчит, оттирает лицо мокрой тряпкой. Из рассеченной брови сочится кровь. Значит, опять сходились в рукопашной. Синяк на скуле начинает темнеть, завтра нальется темно-лиловой шишкой. Себастиан зевает. Он все еще слишком слаб. На улице жара, в палатке так душно, что практически невозможно дышать. Брок стаскивает ботинки, снимает форму, аккуратно складывая рядом, забирается под одеяло на своей лежанке. Укрывается по подбородок. Себастиан повторяет его маневр на своем подобие кровати. И только оказавшись под защитой одеял, они позволяют себе переплести пальцы. Сержант знает, что так Себастиан засыпает быстрее, крепче. Ведь жадный до прикосновений и тепла снайпер все равно окажется у него под боком ближе к утру. Собственно, это было единственной причиной, почему каждое утро их будила Хейли. Ей нравилось нарушать их покой и ехидничать, а они чувствовали себя под ее защитой спокойнее, свободнее даже.17.
26 февраля 2020 г. в 18:19