24.
Себастиан просыпается от шума. Кто-то переговаривается у палатки. Громко смеется. Столько мата, что смысл фраз уловить удается далеко не сразу. Сержант узнает их голоса. Это ребята из разведки. Скорее всего отряд только вернулся с задания. Брок спит, закинув на него ногу. Морщит во сне нос. Себ целует его в щеку и выбирается на воздух. Голоса тут же смолкают. Парни оглядываются на звук. Смотрят непонимающе. — Что? Можно подумать вы сами никогда до зеленых соплей не напивались? — он усмехается, — Пришлось заставить командира потесниться. Они дружно ржут и больше не обращают на него внимания. Это хорошо. Он устал заметать следы собственной неосмотрительности. Он так устал постоянно оборачиваться и бояться. Они оба устали. Себ всегда любил смотреть на закат. Ему нравилось, как солнце окрашивает небо разными цветами, прячась за горизонт. Даже наблюдая закат в одном месте несколько дней подряд, он никогда не будет одинаковым. Темнеет. Где-то слышатся минометы, рев танков, пулеметные очереди. Но здесь тихо. Ни души. Себастиан следит, как на берегу пролива мельтешат солдаты. Высадка десанта не прекращается ни на минуту. Война не прекращается. Он сидит на холодной земле. Всматривается в черное звездное небо. Себастиан не успевает осознать, когда оказывается не один. Его вздергивают на ноги за шкирку, как щенка. Оттаскивают волоком подальше от лагеря. Он не понимает, что происходит. Перед глазами проносятся макушки деревьев, появляются чьи-то ноги. Нападавший молчит, только пыхтит тяжело, пока волочет по земле брыкающегося сержанта. Себастиан сопротивляется. Выворачивается ужом, раня спину о камни. Пытается ударить по ногам, но все бесполезно. Он получает носком армейского ботинка в лицо. Перед глазами темнеет. На секунду он теряет связь с миром. А потом слышит голос. Он принадлежал человеку, чью жизнь Грин спасал не раз. Человеку, которого он считал другом. Возможно, ему кажется. Себ очень хочет в это верить. — Давай здесь, — командует кто-то. Его с силой швыряют на землю. Парень теряет равновесие, утыкается носов в собственные руки, пытается подняться с колен. У Себастиана не получается. Кто-то из нападавших пинает его в живот, и тот, кашляя, валится обратно. Он хочет поднять голову, посмотреть в глаза ублюдкам, но ужас сковывает. Он не может вздохнуть, не может пошевелиться. Он оцепенел. Будто не прошел через ад, будто не заталкивал кишки товарищей обратно в животы собственными руками. Ему стыдно за собственный страх. Ему стыдно за то, что он больше не будет достоин любви Брока. Себастиан слышит английский язык, знает — не немцы, от того еще страшнее. Значит кто-то из своих. Кто-то, кого он знает, за кого дрался, кого защищал. Это кто-то из тех, к кому он поворачивался спиной и доверял свою жизнь. — И давно сержант ночует в лейтенантской палатке? Над головой раздается гнусный хохот. Ему определенно знакомы эти голоса. Они принадлежат солдатам из его отряда. Себастиан поднимает глаза, убирая со лба челку. Марк Торнтон, тот самый парень, принесший первое письмо Брока, Кевин Клинтон — отличный стратег, помогал отряду выбираться из самых тяжелых ситуаций, Лиам Смоуг — новобранец, случайно попавший под командование Себастиана и уже успевший не раз спасти ему жизнь. Из разбитого носа течет кровь, капает с подбородка. Он должен закричать, позвать на помощь. Но язык немеет. Быстрее изобьют, быстрее он сможет уйти. Себастиан размышлял, как когда-то давно еще в Нью-Йорке, пока его били у школьного забора хулиганы Милтона. Сержант не станет звать на помощь. Это его проблема, и он никого не хочет втягивать, тем более Брока. Тот, скорее всего, просто пристрелит этих идиотов. Грин либо справится сам, либо не справится вовсе. Самостоятельно. Без чьей-либо помощи. Брок скажет, что Себастиан тупой и упертый до невозможности. Брок будет прав. Марк втаптывает в песок бычок, тянет его за волосы, заставляет сесть на колени. Больно заламывает руку за спину. Выкручивает так, что не вывернуться, если хочешь сохранить сустав в целости. Он склоняется над ухом Себастиана, выдыхает горький, едкий дым и скалится довольно. Это пугает. До трясучки, до красных кругов перед глазами, до бешено колотящегося сердца. Себастиан в ужасе. Он не может дышать, двигаться, кричать. Паника накатывает волной цунами, резко обрушивается на напуганного сержанта. Даже если он закричит, его никто не услышит. Они далеко от лагеря. И сейчас глубокая ночь, все отсыпаются после тяжелого дня. Ему некому помочь. Он один. — Принцесса не хочет с нами говорить? Рот не открывается после развлечений с лейтенантом? Грин чувствует, как затылок простреливает резкой болью. Его снова тянут за волосы, запрокидывают голову. Он поднимает глаза. Смотрит с вызовом и рывком подается вперед. Да, Брок определенно был прав, назвав его упрямым идиотом. Кевин отшатывается от неожиданности. Будто он уже решил, что его командир сдался. Плечо простреливает жгучей болью. Сержант раскрывает рот в беззвучном крике. Теперь никакой винтовки около недели. Неожиданно лицо оказывается рядом с чужими ботинками. Пошевелиться не получается. Грин может только шумно дышать и надеяться, что скоро все кончится. — Не дергайся, лейтенантская сучка! Торнтон поднимает Себастиана, дергая за раненое плечо, держит крепко руки за спиной. Лиам, совсем ребенок ведь, сдавливает пальцами скулы, вынуждая разомкнуть губы. Бас пытается укусить его за руку, но лишь получает пощечину, зажмуривается от боли и глупой детской обиды. Возможно, помощь ему не помешает, но он упустил возможность. Себастиан замирает, ожидая расправы. — Давай, принцесса. Открой свой грязный рот пошире, а то сосать будет неудобно. Ты ведь любишь это? Верно, сержант Грин? Себастиан распахивает глаза. Кажется, перестает дышать. Его ощутимо трясет. Лицо заливает лихорадочным румянцем. Парни только ржут, просят принцессу не смущаться. У Грина кровь стынет в жилах от осознания всей ситуации. Легкие горят. Он задыхается, глотает воздух открытым ртом и слышит, как одобрительно улюлюкает Марк. «Не пули на войне страшны, а люди, потерявшие человечность», — сказал однажды Фишер, и теперь Себастиан полностью осознает значение этой фразы. Он беззащитен. Обездвижен. Не может выдавить из себя ни звука. Только сжимает зубы на чужих пальцах, за что получает удар под дых, но рта больше не открывает. Для этих троих это игра. Они говорят «принцесса», толкают в спину, не дают упасть лицом в месиво под ногами, придерживают почти нежно за подбородок. Видимо, играть им надоедает. Себастиан чувствует перемещения за спиной. Видит перед собой искаженное гримасой лицо Марка. Тот хватает его за затылок, не дает увернуться, фиксирует надежно на месте и тянется к ремню на своих брюках. Они слишком увлечены своим занятием, чтобы обратить внимание на пистолет направленный на них. — Отпусти его, сукин сын! — командует Брок, взводя курок. — Вот еще. Сам оценил, дай и другим попробовать. Или тебе ночи не хватило? — Отпусти! — голос дрожит. — Не жадничай, командир. Его на всех хватит. Марк оглаживает ремнем щеку стоящего перед ним на коленях Себастиана. Тот молчит. Отворачивается, когда чувствует на себе прожигающий взгляд зеленых глаз. Он не смотрит на появившегося так кстати друга. Он хочет, чтобы Брок ушел, пусть они делают, что собирались. Плевать. Только бы Брок не видел его в таком виде. От этого позора он никогда не отмоется. Себастиан видит, как Марк расстегивает пуговицы на своих штанах. У него кружится голова. Желудок сводит. Затекшая рука, наконец, свободна. Себастиан слышит выстрелы словно сквозь толщу воды. Одни — Марк падает на землю с дыркой в черепе. Второй — Лиам хватается за грудь. Третий — Кевин, стоящий на карауле, валится вниз, простреленная коленная чашечка не позволяет сохранить вертикальное положение. Чужая кровь на его форме смотрится иррационально. Она покрывает его руки и лицо. Вязкая, горячая. Себастиан ничего не чувствует. Слышит, как хрипят раненые, как кричит Брок, бросаясь к нему. И только когда лейтенант опускается рядом на колени, он позволяет себе вздохнуть. Кашляет тут же, чуть легкие не выплевывает. Оцепенение спадает. По щекам катятся слезы. Руки мелко трясутся. А тело перетряхивает, как от озноба. Он похож на рыбу, выброшенную на берег: ловит ртом воздух, но не может вдохнуть. Брок обхватывает ладонями его щеки. Поднимает голову. Заглядывает в глаза. Он не видит в них ничего, кроме леденящего кровь ужаса. — Бастиан. Хороший мой, — зовет лейтенант, — Бас, посмотри на меня. Ты должен успокоиться. Дыши! Сержант силится поднять глаза. Он слышит тихий успокаивающий голос, который умоляет его вдохнуть. Себастиан закрывает глаза. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Дыхание восстанавливается. Легкие жжет, но не сдавливает. Краснота с лица постепенно сходит. Только дрожь никак не прекращается. И слезы беспрерывным потоком льются из глаз. Смывают свою и чужую кровь. Капают на чужую футболку. Себастиан приходит в себя. Брок продолжает командовать: «вдох-выдох». Прижимает к себе сотрясающееся от рыданий тело. — Я в порядке. Я… — он замолкает, обдумывая фразу, — Они ничего не сделали. Не успели. Брок сжимает в кулаках его куртку. Он очень хочет думать, что этот надломленный голос ему послышался. Райт боится, что у него не хватит сил заставить Себастиана забыть о случившемся. Он сам никогда не сможет забыть. Лейтенант не уверен, что сможет когда-нибудь перестать вспоминать увиденное сегодня. Черный кожаный ремень на щеке парнишки будет сниться в кошмарах. На шум и выстрелы прибегает Фишер. Он проснулся раньше и ушел искать загулявшего сержанта. Конечно, он видел, что тот вчера уходил с Броком. Энтони хотел разбудить его и вернуть в свою палатку, пока кто-нибудь не заметил их совместную ночевку с Райтом. Он опоздал. Понимание этого скручивает внутренности в жгут. Энтони видит раненых, видит труп своего сослуживца с расстегнутыми штанами. Видит, как задыхается от слез Себастиан, сидящий на коленях, как судорожно он сжимает плечи своего дорогого Брока. Вопросов не остается. Но вспыхнувшая вдруг ненависть никак не хочет стихать. Он прячет пистолет за пояс брюк. — Куда это? — он кивает в сторону раненых. — Так далеко, чтобы я до них не добрался, — цедит Брок. Энтони — сильный мужик, особенно, когда адреналин в крови зашкаливает. Он хватает неудавшихся насильников за ворот курток и тащит прочь. Они извиваются червями, пока Тони по земле волочет их в лагерь. Он возвращается не один. С ним майор Чейз. Они приближаются бесшумно, потому отлично слышат, как лейтенант Райт напевает тихонько какую-то незатейливую мелодию, поглаживая дрожащую спину. Он еще с Нью-Йорка уяснили, как бороться с паническими атаками, которые периодически мучили слишком эмоционального музыканта. А на Филиппинах Брок начал петь и узнал, что это лучше всех успокоительных действует на Себастиана. — Я опять стал принцессой. На этот раз, правда, без рыцаря, — шепчет Себастиан. Ему это кажется смешным, а Броку — нет, но он все равно приподнимает уголки губ в жалком подобии улыбки. Говорит какие-то глупости, о том, что рыцарь всегда рядом, рыцарь почти не опоздал. Рыцарь никогда не оставит свою принцессу. Себастиан смеется. Брок глотает слезы. Лейтенант видит замерших Фишера и Чейза. Он боится, что сюда придет весь взвод, но майор отдает какой-то приказ капралу и уходит. Судя по уверенной улыбке и столпившимся вокруг него бойцам, он примет на себя ответственность в объяснение утренней стрельбы. Это хорошо. Командир справится с этим лучше, чем кто бы то ни было еще. Себастиан засыпает в палатке лейтенанта. Зарывается с головой в чужое одеяло, втягивает носом родной запах, затихает. Брок сидит на улице, охраняя неспокойный сон своего сержанта. Покурить бы, но он вроде как бросил, ни к чему начинать по новой. Капрал подкрадывается бесшумно, садится рядом. — Как он? — Нормально. Заснул недавно. — Они… — Нет. Не успели. Я… Брок осекается. Он не может закончить фразу, просто не хватает мужества. Энтони отлично его понимает. Кивает в подтверждение, мол, хорошо, не продолжай. Он вообще хорошо разбирается в людях в целом, в Броке в частности. Он знает, что если его не сбить с тяжелых мыслей, то они просто сожрут его, уничтожат. Тони не хочет говорить, видит, что Броку не до того, но считает это слишком важным, чтобы молчать. — Майор отдал приказ. Распорядился казнить тех двоих. За подрыв боевой мощи армии США, за предательство и грубое неоднократное нарушение уставных отношений, повлекшее за собой тяжелые последствия. Никто не знает о случившемся, кроме нас. Чейз пытается защитить его. Что ты об этом думаешь? Брок ничего не думает. Он слышит, как беспокойно возится в палатке проснувшийся в одиночестве Себастиан. И больше всего на свете ненавидит себя за то, что позволил ему пойти на фронт. Фишер уходит, кладет напоследок руку лейтенанту на плечо, хочет подбодрить. Тот в свою очередь обещает явиться к майору, обсудить поспешность решения. Это самая сильная боль, которую Броку приходилось испытывать в своей жизни. Она не физическая. Моральная. Оттого справиться с ней еще сложнее. Очень больно видеть, как страдает Себастиан. Нет ничего страшнее этого. И Брок по-детски боится этой боли, потому что он ничем больше не может помочь. Но он не имеет права жаловаться. Себастиану хуже, ему больнее. У каждого свой порог того, что человек может вынести. У Себастиана он очень высокий, как и у Брока. Разница в том, что Грин все пропускает через себя. Поэтому сейчас ему в два раза больнее. Так будет всегда. Себастиан страдает, а Брок старается не убивать тех, кто виновен в этих страданиях. Себастиан спит до рассвета. Просыпается от кошмаров, мечется, хватается за Брока, как за спасательный круг. Опять засыпает. Он не говорит о том, что случилось. Не смотрит на лейтенанта. Шарахается от любых поползновений в свою сторону, как от огня. Уже засыпая, Брок слышит тихий голос. Себастиан смущенно касается его плеча кончиками пальцев, спрашивает, опустив голову: — Тебе со мной будет противно? Кулаки чешутся. Хочется ударить так, чтобы выбить дурь из лохматой головы. Правда хочется. Брок выдыхает сквозь зубы. Улыбается настолько искренне, насколько вообще возможно, целует мокрый висок. — Я люблю тебя. Этого ничто не изменит. Себастиан шепчет «спасибо» вперемешку с «я тебя люблю». Несколько раз повторяет, для верности. Позволяет себя поцеловать. Будто поцелуй способен смыть всю грязь, забрать страх. Парень снова засыпает. Брок должен сходить к майору до начала очередной операции. Оставлять Себастиана он категорически не желает, боится. Но и брать с собой не хочет. Капрал Фишер приходит на помощь. Он уже привык быть нянькой. Только сейчас он не смеется от этих слов. И Брок понимает вдруг, что Энтони не клоун, который все может обратить в шутку. Он — человек, которые не меньше его переживает за, вновь притихшего в палатке, сержанта. Райт врывается в шатер командования без предупреждения. Там проходит совещание. Командир жестом дает понять всем присутствующим, чтобы те оставили их вдвоем. Он устало смотрит на одного из своих лучших солдат. Он готов услышать от него все, что угодно, но судя по вытянувшемуся лицу, к такому повороту майор себя не готовил. — Мы не можем расстрелять этих двоих, — чеканит запыхавшийся лейтенант. — Мы не просто можем. Мы должны. И если не из мести, то по закону, — возмущается Чейз. — Он не простит нам. Ты же знаешь его не хуже меня, майор. Себастиан никогда не простит, если из-за него кто-то пострадает. Даже такое… он не захочет, чтобы их казнили. — И что делать? Вылечить и пустить обратно? Пусть воюют? Под знаменем этого полка такие… люди идти не будут! Я не позволю. Мне вас двоих достаточно! Вот отдал бы вовремя под трибунал, не случилось бы этого дерьма! Чертовы гомики! — Ну, так отдайте. Никто не будет против. — Хоть ты мне тут не начинай. Дерзкий какой стал, дослужившись до лейтенанта. Прямо как брат. Лучше скажи, что будем делать. — Отошлите их. Хоть немцам на поруки сдайте. Но не убивайте. Себастиан не сможет жить с таким чувством вины. Оно его уничтожит. Чейз опускает голову на лежащие на столе руки. Стягивает форменную фуражку. Броку хочется сесть рядом, тоже постучаться головой об стол. Он держится только на понимание того, что Себастиан действительно не простит ему, если те двое вдруг погибнут в перекрестном огне. Иначе бы Брок давно собственными руками вырвал хребет у пары козлов, отдыхающих в лазарете. Майор устало кивает и обещает подумать над этим. Напоследок спрашивает как там «его лучший снайпер» и не пора ли «нью-йоркским гомикам» домой? Брок возвращается в палатку к Себастиану. Тони отчитывается — все спокойно. Слухи никто не пустил, все думают, что лейтенант просто держится поближе к другу детства после нападения. Мол, беспокоится, вот и ведет себя как мамаша. В конце концов, ни для кого не секрет, что порой лейтенант действительно мог вести себя как курица-наседка, особенно со своими новобранцами. Брок благодарит его и отпускает отдыхать. Себастиан не спит. Смотрит пустыми глазами в потолок. Прошло всегда два дня, но он уже позволяет прикоснуться к себе. Практически не говорит и не ест. Не выходит из палатки. Но он жив. И это сейчас главное. — Малыш? — зовет Брок. — Я в норме. Райт не верит. Но впервые за несколько часов абсолютного молчания, услышав задушенный слабый голос, он улыбается. Говорит, значит, не закрылся в себе окончательно. А с этим уже можно работать. Главное теперь, чтобы поскорее начались бои. Затишье убьет их обоих. Брок заставляет себя успокоиться, убеждает, что всё в порядке. Они справятся с любым дерьмом, что выпадет на их долю. Вдвоем. Даже с этим. Он ведь успел. Почти вовремя. — Ты не в норме. Мы оба это знаем. — Мы на войне, Брок. Здесь все не в норме, — нехотя говорит Грин. — Себастиан, расскажи мне что случилось. — Меня хотели изнасиловать трое наших сослуживцев. Те самые, которые рисковали жизнями ради нас и ради которых рисковали мы. Что тут скажешь? Дерьмо случается. — Дерьмо случается? Ты в своем уме? — Чего ты от меня ждешь? Чтобы я разрыдался и рассказал, как мне было страшно? Как паника сковала каждую мышцу, и я даже закричать не мог? Как я боялся, что ты придешь и увидишь меня, стоящего на коленях перед ними? Как я боялся, что ты не придешь?! — Я никогда не оставлю тебя. Ты же знаешь. — Я так испугался. Я никогда еще не был так напуган. Всхлипы заглушают последние слова. Брок прорвал плотину. Осталось выяснить, сможет ли он остановить поток. Себастиан отдергивает руку, старается уползти подальше, но Брок не был бы собой, если бы позволил. Он хватает его за лодыжку и тянет к себе. Обнимает, прижимает крепко-крепко. Чтобы мыслей о том, что ему может быть противно в голове Баса вообще не осталось. Райт отпускает его, когда Себ видит уже третий сон. Только сейчас Брок осмеливается закрыть глаза. После нескольких бессонных ночей он чувствует себя измотанным до предела, опустошенным, но сон не идёт. Себастиан, что-то пробурчав во сне, утыкается носом ему в шею. Брок засыпает, согретый его дыханием. Последней в голове мелькает мысль, что этот упрямый комок честности таки сделал из него хорошего человека. Прежний Брок порвал бы ублюдков голыми руками. Проходит почти неделя. Двое солдат, напавших на Себастиана, испаряются, но Чейз клянется, что они живы. Когда Себастиан вбегает в его палатку и требует ответов, майор, уставший и раненый, говорит, что просто отослал их, перевел в другое место. А еще упоминает о том, что Райт их не трогал, так что их исчезновение никак не связано с лейтенантом. А потом грозится отдать под трибунал за нарушение субординации. Грин благодарит его и обещает позвать сестру. Броку, поспешившему за ним к командиру, хотелось прижать друга к дереву и выведать все, что творилось у того в голове. Он не стал бы. Неприкосновенность личных границ требовалась Себастиану больше, чем когда-либо. Без нее он просто не выживет. Брок не станет лезть ему в душу. Будет изводить себя, но Себастиана оставит в покое. Их путь не закончен. И после всего, что им пришлось пережить, после одиночества, после смертей и потерь, после ада войны они снова вместе. И Брок больше не отпустит своего музыканта. Никогда. Теперь они прошагают плечом к плечу до самого конца. Они всегда будут вместе. Долго и счастливо — иначе все это не имело смысла.24.
12 марта 2020 г. в 13:59