Охота по обе стороны

      Утром Генрих Вайренхольд получил сведения о личности убитого с отчётом о поисках в полицейской картотеке. Он тщательно с ними ознакомился. Также Генрих направил группу оперативников для обыска жилья Робера, чья квартирка находилась в квартале Маре.       «Матис жил один. В прошлом был воспитанником детского дома. Постоянных друзей не имел из-за дурного характера, имели место приводы в полицию», — читал криминальдиректор. Далее следовал список арестов убитого парижанина. «Связаться с таким отребьем? Видимо, он задумал заложить своих новых дружком или что-то ещё более гнусное. Настолько гнусное, что его пристрелили. Робера убили контрольным выстрелом в голову. Значит, простой потасовкой тут не пахнет. Его убили целенаправленно», — задумался Генрих.       Обыск квартиры прошёл быстро: в шкафчике гестаповцы нашли некое подобие личного дневника Робера, где им встретилась интересная запись: «Воскресенье — явиться в кафе «У фонтана». Придётся выслушать нудный инструктаж. Быстрее бы уже взяться за дело, чем языками чесать». Остальные записи или не представляли интереса для гестаповцев, или подтвердили догадки Вайренхольда. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что Робер являлся участником налёта на полицейский склад.       На бульваре Османа немцы нашли пистолет MAB модели D. И хотя на нём не нашли чьих-либо отпечатков пальцев, он всё равно оказался очень ценной находкой. На допросе в Гестапо один охранник сказал, что именно этим пистолетом ему угрожали перед тем, как усыпить. И целился в него в человек, по телосложению похожий на Матиса Робера.       Сам же пистолет, если верить картотеке французской полиции, числился за капралом Жаном Кроше. Месяц назад его убили ударом ножа в печень во время погони за преступником. Вайренхольд думал, что, может быть, его люди найдут что-нибудь интересное в документах СД и немецкой полиции. Однако Робер ни разу не попадал в их поле зрения. Генрих чувствовал, что французского ажана убил именно Робер, но у него не было никаких доказательств. .       — Вчера в кафе всё прошло спокойно. Дюшейн сидела одна до конца рабочего дня, — отчитывался о проделанной работе. Лутц.       — Это точно? — спросил Вайренхольд, с властным видом сидевший за столом.       — Да.       — Сегодня поговори ещё с соседями Дюшейн, но не забудь напомнить им о том, чтобы они держали язык за зубами. Нам нужно знать обо всех странностях, творимых с этой миленькой ведьмой.       — Есть. Разрешите спросить?       — Конечно.       — Дюшейн вызывает у вас подозрения. Почему бы её просто не арестовать? Чего тянуть?       — Мысль хорошая, но мы обязаны бить в яблочко и видеть, куда именно мы бьём. Если мы заберём Дюшейн, то распугаем мух, которые летают вокруг неё. А нам очень нужны эти мухи.       Лутц утвердительно кивнул.       — Не знаете, что там с Робером? Я тут подумал, что террористы могли раскрыть нашего агента и убили его вчера, — задал вопрос Лутц.       — Нет, он не наш человек. Наш чертяга не встретился нам ни в «холодном», ни в «тёплом» виде. Никто вообще не знает, куда он пропал. А по поводу убийства Робера скажу так: он, по всей видимости, решил сдать своих подельников нам, но его опередили и убили.       — Почему вы так решили?       — Ох, расскажу я тебе один свой маленький секрет. Хотя скрывать тут особо нечего, теперь за решётку меня никто не отправит, а, скорее, наоборот, даже похвалят. Но так вот, в послевоенные годы мне довелось самому стать членом подпольного движения. Оно боролось против оккупации Рейнланда. Я жил в Бонне. И мне было противно видеть на наших улицах этих солдат. Французы вели себя так же нагло, как мы сейчас. Победитель отыгрывается на проигравшем — закон жизни, тут ничего не поделать. Я ненавидел пьяные истерики моего папаши. Он ведь воевал, не щадил себя на фронте, а французишки пришли в наш город из-за трусости «ноябрьских преступников». Так мой папаша называл социал-демократов. Он хоть и был человеком не бедным даже не по меркам того ужасного времени, но всё равно он очень болезненно воспринял что поражение, что оккупацию нашего города. Я тогда считал, что он прав, пусть нас и победили, но никто не давал победителям права унижать нас.       — Но вы же говорите, что унижение проигравшего — это закон жизни, — возразил Генриху Лутц. — Как же вас тогда понимать?       — Да, говорил, и я от слов своих не отказываюсь. Но понимаешь, люди меняются с годами. Тогда я многого не понимал. По правде говоря, если бы мы победили, то мы бы точно так же унизили французов, как в восемьсот семидесятом. Или даже ещё сильнее. Они, можно сказать, рассчитались с нами за старые обиды, а потом рассчитались уже мы. Ох, замкнутый круг какой-то выходит. Но я отвлёкся. Уж извини, воспоминания нахлынули. Так вот, днём я ходил на занятия в Боннский университет, а вечером клеил листовки. Прямо как нынешние юные террористы.       По большей части, наша группа занималась всякими мелочами, но однажды ночью мы зарезали пьяных негров из колониальных войск. Они не уважали наших женщин. Мать моего друга Хельмута чуть не изнасиловали на улице. Конечно, мы убили не тех самых негров, а других. Но ярость, она же всегда слепая. Гадости творят одни, а в отместку получают другие. А мы тогда головой плохо думали, убивать хотели. Что взять со студентов, возомнивших себя солдатами?       — Я не знаю, я никогда не смотрел на ситуацию с позиций террористов. Они враги, и я больше думал над тем, как сцапать их. Мне до вас всё же далеко ещё. Я помню, перед тем, как я попал к вам, мне сказали, что мыслите вы чуточку нестандартно. И со временем я понял, почему мне так сказали.       — Однобоко ты мыслишь. Плохо это. Хотя… может, даже хорошо. Я прекрасно понимаю французов. Но я продолжу. Среди нас нашёлся один трусишка. Его звали Вилли. Когда французы подняли весь город на уши, он испугался, хотел сдаться и всех нас за собой потащить, чтобы ему смягчили наказание. Как ты понимаешь, наш идейный вдохновитель и вожак, потерявший обе ноги на фронте, приказал нам заткнуть его, — затем Вайренхольд, посмотрев в сторону, вздохнул. — Тогда я впервые проявил себя. Как вспомню, что я наговорил Вилли, так противно становится. Хочется даже вырвать себе язык. Сколько гадостей, сколько грязи я вылил на него! А ведь мы учились на одном курсе. Он был немцем, таким же, как мы всё, молодым, возмущённым и желавшим вернуть былой блеск Германии. Ну, или хотя бы нашему городу. И порой в тех французских мальчишках, расклеивающих сейчас листовки, я вижу нас. Они хотят вернуть честь Франции, как мы хотели вернуть честь Германии.       — Слышал бы вас сейчас «Скрипач»! Он бы не обрадовался.       — Но он меня не слышит. А тогда я своего добился — Вилли не пошёл к французам и никого не сдал. Он остался с нами. Все жаждали убить Вилли, но я хотел попробовать убедить его не предавать нас. Я ведь изучал право и даже планировал стать адвокатом, но судьба занесла меня в полицию. Вот я тогда и выступил кем-то вроде адвоката. А ещё мне нравилось и до сих пор нравится решать трудные задачи и делать это с настоящим изяществом и блеском. Грубые методы уже тогда меня отталкивали. А ещё, по правде говоря, мне было жалко Вилли. Я видел, как умирали те негры. И мне не хотелось, чтобы Вилли мучился точно так же, как они. Ох, до чего же смешно всё сложилось, Герхард. Сначала я сам, можно сказать, был террористом, а теперь занимаюсь их отловом. Какая тонкая ирония! Очень злая шутка, придуманная, увы, вовсе не мной.

***

      Ночь Розен провёл у себя дома. Утром же он сразу же заглянул к Мари Дюшейн, чтобы попросить у неё помощи. Он позавтракал у неё в кафе и только потом встретился с ней. Кристиан решил публично разоблачить Дюпона, собрав всех участников налёта. Если у Луи действовал с кем-то из них сообща, то Розен вывел бы их на чистую воду на таком «собрании». Однако имелась одна проблема, и Кристиан требовалась помощь.       «Агент может позвать своих «друзей» к нам на огонёк. И тогда нас всех повяжут разом. Либо он придёт с ними сразу, либо дождётся нужного момента. Мне потребуется хотя бы пара стрелков и бинокль для слежки. Укроюсь где-нибудь рядом и буду наблюдать. Если гестаповцы нагрянут сразу, то люди люди Франсиска помогут мне хотя бы отогнать их. Дело в шляпе, осталось лишь заручиться его поддержкой», — по пути к кабинету Мари Розен уже нашёл выход из ситуации.       — Доброе утро, — поздоровался сыщик, повесив плащ на крючок.       — Привет, — улыбчиво сказала Мари, одетая по-вчерашнему.       — Есть свежие новости? — игриво задав вопрос, Кристиан сел перед Дюшейн.       — Нет. Вся шумиха стихла.       Руками девушка подпёрла голову.       — Я решил тут позавтракать у тебя в кафе. Жерар недурно делает свою работу, но я готовил лучше. Ладно, перейду к главному. Я никогда не просил у тебя помощи, однако должно же что-то меняться, не так ли? Я хочу собрать всю группу Бернара в одном домике у сада Альбер Кан. Но шпион может прийти не один. Потому мне нужен стрелки для подстраховки на случай.       — Ты знаешь, кто из вас шпион?       — Да. Если сегодня мне удастся найти на него ещё что-нибудь, то всё будет просто замечательно. Что же касается моего плана, то я хочу завести каждого человека по отдельности в разное время с небольшими интервалами, а сам буду следить за домиком, находясь от него на расстоянии.       — Хочешь сказать, что если кто-то приведёт за собой хвост, то тогда стрелки отгонят гестаповцев?       — Именно так. Это очень рискованно, но я уверен в своём успехе.       — Ты знаешь, что по таким вопросам нужно обращаться не ко мне, а к отцу.       — Где его можно найти?       — Давай-ка я ему позвоню. Его не так легко найти, как ты думаешь.       — Буду очень благодарен. Знаешь, Жак набрал группу из лживых и очень ненадёжных людей, склонных к обману. Проще от них всех избавиться. Кроме Женевьевы, наверное.       Дюшейн позвонила отцу и вкратце сказала ему, что Кристиан хочет с ним встретиться, после чего, получив ответ, она положила трубку.       — Сейчас за тобой приедет машина. Люди отца отвезут тебя куда надо, — пояснила она.       — Очень хорошо.       В коридоре послышался голос повара:       — Жаклин, чего ты тут ошиваешься? Клиенты ждут.       — Я…я, — в ответ Резан лишь замычала.        Чисто инстинктивно Розен открыл дверь.       — Ну, привет, ребятки, — нервно поздоровался он.       — И тебе не хворать, Кристиан. Мари, у нас помидоры закончились, — сказал Дюшейн повар Жерар.       — Я поняла, придётся отменить все блюда с помидорами, — растерянно сказала Дюшейн. Её широкие овальные глаза испуганно смотрели на официантку. От осознания того, что её разговор с Кристианом подслушивали, она совсем не придала значения словам Жерара.       — Хорошо, — ответил повар и ушёл.       — Жаклин, останься.       Кристиан насильно втащил Жаклин в кабинет, когда ушёл Жерар, и усадил её на стул.       — Говори сразу начистоту, зачем ты подслушивала наш разговор? — задал вопрос Розен, положив ладонь Жаклин на плечо.       — Я ничего не слышала.       — Не включай дурочку. Ситуация складывается настолько интересная, что ты можешь и исчезнуть. Терять всё ровно нечего, — Розен приставил к виску официантки холодное дуло револьвера.       — Меня вынудили.       — Кто?       — Не знаю. Какой-то немец. Сказал, что если я не буду делать то, что он говорит, то моих родственников отправят в тюрьм.       — Как он выглядит?       — Рослый, тёмные волосы.       — Он носит форму?       — Нет, обычную одежду.       Вдруг Кристиан вспомнил, что вчера он видел Жаклин с человеком, подходящим под её сегодняшнее описание.       — Когда ты встретишься с ним в следующий раз? Его интересовало, о чём мы говорили с Мари?       — Немец придёт в восемь часов вечера, когда мы заканчиваем.       — Поступим следующим образом: скажешь немцу, что ты не слышала ничего подозрительного.       Розен взвёл курок для убедительности угрозы.       — Да, да. Конечно.       — Хорошо. А сейчас держи язык за зубами. Мне терять нечего, я могу убить тебя прямо здесь, и никто меня не выдаст. Будь на виду, девочка.       Потом Жаклин ушла работать.       — Ты ей поверил на слово? — возмутилась Мари, чьё лицо в пору злости с одной стороны выглядело строго, а с другой — очень даже мило.       — Я похож на глупого мальчишку? Люди привыкли разбрасываться словами, как мусором. Я пригляжу сегодня вечером за нашей парочкой. А ты присматривай за Жаклин сейчас.       — Хорошо.       Вскоре за Розеном приехали два неприметных с виду человека. Они сидели спереди. На заднем же сидении его ожидал пятидесятилетний мужчина в синем костюме с седыми по краям волосами. В нём Кристиан сразу же узнал Франциска Дюшейна. Розен сел рядом с ним, захлопнул дверь. Чёрный автомобиль с газовыми баллонами на крыше поехал по хмурым и сырым парижским улицам в сторону центра Парижа. Салон у «Рено» оказался очень просторный, любой человек почувствовал бы себя внутри него комфортно.       — Давно не виделись, Кристиан. Ты проводишь расследование, как мне сказали. У меня никогда не было сомнений в тебе, и я доволен тобой, — сказал Франциск Дюшейн, сидевший справа от Кристиана. — О чём ты со мной хочешь поговорить?       — Куда мы едем? — невольно спросил Розен.       — Катаемся по городу. Пока мы не решим проблему с кротом, я не могу пустить тебя даже на явочную квартиру.       — Я понял вас. Но мне нужна ваша помощь, — Кристиан подробно изложил свой замысел Дюшейну.       — Оружия в моей организации мало, людей тоже. Ты осознаешь, на какой риск мы должны пойти? Мы не коммунисты, чтобы устраивать свободную охоту на бошей средь бела дня, — спросил Дюшейн. И хотя в его словах звучал скепсис, он, на самом деле, неплохо отнёсся к задумке Розена.       — Осознаю. Немцы не станут сгонять на нашу поимку военных. Ограничатся оперативниками штатском. Сгонять против нас роту солдат нецелесообразно. Они ведь знают, что из себя представляет наша группа. И потом, если я попаду в Гестапо, то боши точно развяжут мне язык, не сомневайтесь. Они умеют ломать людей и добиваться своего. Они узнают про вас. Выбор у вас не велик.       — Умеешь убедить. Аргументы железные. Хорошо, к половине шестого мои ребята встретят тебя там, где ты сказал. Бинокль мы тоже для тебя найдём. Его тебе передаст командир отряда. Пароль — «Стрела», отзыв — «Палица». Запомнил?       — Да.       — Вот и отлично. Будь осторожен. Мы рассчитываем на тебя, не подведи наши ожидания. Ты сам знаешь, что на кону стоит и твоя жизнь.       — Всё будет в лучшем виде. Однако у меня есть ещё одна просьба, — далее Кристиан рассказал о том, как поймал Резан за подслушиванием. — Сегодня вечером она встретится с гестаповцем. Я бы хотел разорваться надвое и сделать два дела сразу. Но я не могу одновременно вывести шпиона на чистую воду и проследить за Резан. Нужно, чтобы ваши люди проследили за ней и за гестаповцем. Если она скажет немцу правду…       — Нам придётся убить и её, и гестаповца, — оборвал Кристиана Дюшейн. — Убить невинную девушку, на которую надавили боши… слишком подло.       — У нас нет другого выхода. Резан выдаст немцам не только меня, но и Мари. Может, всё обойдётся.       — А, может, и нет. Есть ещё просьбы?       — Это всё.       — Где нам тебя высадить?       — Мне нужно обратно на Монмартр.       — Хорошо, Кристиан.       Чёрный «Рено» через двадцать минут остановился у розового домика, где снимала квартиру Лероа.       — До встречи, сынок. Как всё проведёшь, так отчитаешься, — сказал напоследок Франциск Розену перед выходом.       — Как я это сделаю?       — Спросишь у Мари, она объяснит.       — Хорошо. Всего доброго, у вас просто замечательная дочь, — случайно вырвалось у Кристиана.       — Я знаю. Удачи.       Сыщик вновь очутился на холодной улице, а автомобиль, шипя резиной по мокрой брусчатке, уехал. Розен, вспомнивший номер квартиры, быстрым шагом пошёл к Женеьвеве.       Она встретила Кристиана вся в слезах.       — Что случилось? — спросил Розен, разувшись.       — Я… я вспоминала моего Анри. Мне больно, — ответила она и пошла к дивану       Они вдвоём сели, и Лероа закрыла ладонью свои голубые глаза, после чего послышался её болезненный стон. Рядом с ней лежала фотография, на которой Кристиан увидел совсем другую Женевьеву, наивную девушку, светлую, и очень счастливую. В светлом свадебном платье она напомнила Розену цветок белой розы, такой чистой и непорочной. Её обнимал высокий молодой мужчина с аристократической осанкой, тонкими и нежными чертами вытянутого лица. Кристиану хотелось назвать его доблестным рыцарем рыцарем, настолько уж благородно выглядел Анри Лероа. Под стать своей жене. Новобрачные выглядели очень органично, находясь рядом друг с другом, словно идеальная пара. И Анри, и Женевьева, как догадался Розен, раньше принадлежали если не к высшему обществу, то уж точно не к городской бедноте и к людям среднего достатка.       «Что же они с ней сделали! Война превратила её из наивной девчушки в умудрённую опытом вдову. Не то что бы она плоха сейчас, нет. Женевьева и сейчас хороша. Просто она будто стала совсем другой, не такой, как раньше», — подумал Розен и обнял Женевьеву.       — Бедный мой Анри! Как же мне его не хватает! — стонала Лероа, убрав руки от глаз.       — Мне очень жаль, что так всё вышло, — произнёс Кристиан. — Ты здесь такая счастливая. Ты сильно изменилась после свадьбы.       — Как же давно это было! В июле у нас была бы годовщина. Три года. А мне кажется, что прошла уже целая жизнь, навсегда ушедшая вместе с Анри. Я вспоминаю наш медовый месяц. Он у нас, правда, затянулся. Мы два месяца провели на Лазурном берегу. Видит Бог, как же тогда было прекрасно! А теперь мне кажется, будто ничего на самом деле не было, и я всегда жила во мраке.       — Сколько тебе тогда было?       — Двадцать три. Меня считали наивной, ранимой и очень женственной. Анри был моим единственным… Мы наслаждались друг другом в наш медовый месяц. Я и подумать не могла, как же прекрасна жизнь! Исполнились все мои желания! Просто сказка! Мы вернулись в сентябре. А через два дня началась война.       — Анри мобилизовали?       — Да. Он прошёл офицерские курсы и зимой стал су-лейтенантом. После этих курсов его отпустили домой ненадолго. И мы снова наслаждались жизнью вместе. Лучшее рождество в моей жизни, лучший новый год. Как же прекрасно! И форма ему шла. Он думал, мы уже скоро победим немцев, и я верила и ему, и в него. От Анри исходила такая уверенность, что я ни в чём не сомневалась. И в нём, разумеется, тоже. Я хотела, чтобы он побыстрее вернулся домой. Я ждала его, перечитывала каждое письмо и мечтала, как Анри вернётся домой после победы, как я увижу его на параде победителей и побегу прямо к нему, а он выйдет из строя, и мы страстно поцелуемся под аплодисменты. Но близилась весна, а война продолжалась. Когда наши войска отправили в Норвегию, я хотела, чтобы Анри остался во Франции.       — Но его всё-таки отправили в Норвегию?       — Нет. А потом напали немцы. Я верила в Анри. Меня воодушевляла мысль, что мой муж, красавец-офицер, защищает не только Францию, но и меня лично. И я не отчаивалась даже тогда, когда сдали Париж. Я ждала, я верила, я надеялась до последнего. И волновалась за него. Но Анри так и не вернулся. Через пару месяцев от него пришло письмо. Он написал, что попал в плен. Его держали в лагере для офицеров в Померании. Антри просил меня не беспокоиться за него. Но как я могла не беспокоиться за него, скажи мне? Анри был для меня всем на свете, я места себе не находила. Однако у меня появилась цель… А, впрочем, ты сюда явно не меня пришёл слушать.       — Да, уж прости меня. Но я должен поговорить с тобой о деле, как бы ни тяжело тебе сейчас не было.       Розен рассказал Женевьеве свой план.       — Разоблачение преступника в домике? Очень похоже на детективы Агаты Кристи. Слышал о ней? — сказала Лероа. — Я до войны читала у неё «Смерть на Ниле» и «Тайна замка Чимниз».       — Ты придёшь туда в шесть часов.       — Хорошо. Я готова разорвать Дюпона на части. У меня нет оружия. Если хочешь, дай мне свой револьвер. Я не стану колебаться и сделаю всё грязную работу за тебя, если понадобится.       Посмотрев в глаза Женевьевы, Розен понял, что она с лёгкостью перейдёт от слов к делу, когда встретит Луи, и убьёт его без всякой пощады. Этот взгляд затравленной волчицы, готовой вцепиться в горло врагу, не на шутку испугал Кристиана.       — Именно поэтому я оставлю револьвер у себя, — ответил Розен. — Не хватало ещё, чтобы ты начала палить раньше времени и всё испортила. Я встречу тебя нам месте. Если встретишь других наших друзей, то держи себя в руках.       — Я постараюсь. Ты уже уходишь?       — Ты очень догадливая.       — А куда именно ты пойдёшь?       — Всё тебе надо знать. Я хочу пригласить всех остальных на наше тайное собрание.       — Я пойду с тобой, — неожиданно сказала Лероа.       — Вот как? — удивился в ответ Розен.       — Слушай, мы всё ровно уже знаем, кто из нас шпион. Хватит меня уже подозревать. Почему бы нам вообще не убить Дюпона прямо сейчас? Это ведь намного проще.       — Он в отеле, а там полно народу. К тому же, я не до конца уверен в Фонтене. Может, они с Дюпоном и правда шпионы. А, может, и нет. Очень многое скажет их реакция. Такие вещи можно отследить, только собрав всех нас вместе, — объяснился Розен. На самом деле он всё ещё продолжал сомневаться в каждом члене группы Бернара. .       — Ты прав.       — Ладно, давай собирайся тогда. Нам пора идти.       Кристиан подумал, что ничего ужасного не случится, если он возьмёт с собой Лероа. Совместная встреча с другими беглецами могла выдать в ней то, что при Розене оставалось в тайне.       «Игра становится более захватывающей. Дюпон должен избавиться от Фонтена, Лероа и меня, чтобы уничтожить тех, кто может его разоблачить. Убив нас, он обратится к Мари, как и велел Бернар. Перед ним откроются двери, ведущие к нашим секретам. Но если хоть кто-то из нас уцелеет, то ему придётся завалить операцию и попросить немцев помочь ему», — задумался Кристиан.       Габриэль, выслушав Розена, сразу же согласился. Ему захотелось пойти вместе с Кристианом и Женевьевой.