Охота по обе стороны

      После обеда в департамент пришла сводка об убийствах, совершённых за последнее время. В первом случае Вайренхольда заинтересовал тот факт, что первого человека застрелили, по всей видимости, из того же оружия, из которого ранили Матиса Робера. Совпали калибры. Погибшего звали Габриэль Готье. «Лишён сана. За что? Пьянство и разврат? Вряд ли, иначе бы он не был связан со вчерашней историей. Нужно узнать, за что убитый лишился своего звания», — задумался Вайренхольд. Второй мертвец, найденный там же, где и священник, оказался наёмным убийцей, о коем информации хватало с избытком во французской картотеке.       Тело третьего человека нашли там, где в полицейской документации значилось место обмена информацией с внедрённым агентом. Им оказался опасный бандит, партнёр второго покойника. «Где связь? Подполье связано с криминалом? Возможно, любой организации нужны деньги, а для той, что стоит вне закона, сойдут и грязные. Ладно, с этим более-менее понятно. Но как объяснить то, что один из опытных наёмных убийц был найден мёртвым на нашем канале связи с агентом? Вероятно, бандиты решили соскочить и разорвать все связи с партизанами, а тем была нужна зелень, потому и всё обернулось конфликтом», — Генрих пытался найти взаимосвязь, но вскоре предпочёл заняться делом в том направлении, где у него было больше уверенности в своём успехе.       «Наши беглецы, наверняка, уволились перед тем налётом. Трудно совмещать работу с партизанской деятельностью. Что в полиции только за лазутчики плохие такие, нельзя же передать нам имена участников? Ух, сейчас пригодится сводка обо всех увольнениях за последние два месяца», — подумал гестаповец. Для выполнения задания он выбрал Болла. Вызвал, дал указания, получил «будет исполнено» в ответ и продолжил работать в привычном режиме.       Потом Райзер вызвал его к себе в кабинет после того, начальник как прочитал протокол.       — Вы предлагаете мне нарушить принципы реализации расовой политики фюрера? — возмутился прочитанному штурмбанфюрер. — Неполноценные должны подлежать уничтожению, мы с вами это прекрасно знаем. А вы же покрываете беглых евреев. Как такое вообще можно понимать, а?       — Никто никого не покрывает, герр штурмбанфюрер. Мы на самом деле даже не знаем, где прячутся родственники Резан. Всё наше с ней сотрудничество держится на их выживании, — ответил Генрих.       — Такое недопустимо. Они рано или поздно будут пойманы и доставлены в концентрационные лагеря, а самой Резан повезло оказаться всего лишь внучкой этих слизней.       — Как скажете.       — Взяли бы вы и привезли её вообще сюда.       «Ты, крокодил кабинетный, читать умеешь? Требуешь от меня часовой возни с бумажками, а сам их читаешь через строчку!», — разозлился криминальдиректор.       — Она нужна нам для слежки, — сказал гестаповец.       — Ладно, тут вы правы. Никакой сделки с ней не будет. Только пусть она узнает об этом потом, — согласился Райзер.       «Все эти расовые принципы — чушь собачья. Бюрократы совсем не видят реальности, когда порой следствие для поимки одних преступников идёт на сделку с другими. Да, спору нет, я так и остался полицейским прагматиком, а трепачом не стал», — задумался Генрих, далёкий от идеологии в рабочих вопросах.       В четыре часа дня к Генриху Вайренхольду явился один из сотрудников:       — Герр криминальдиректор, пришло сообщение от агента по резервному каналу связи. Мы получили зашифрованное послание.       Весть вызвала огромное удивление у гестаповца, считавшего лазутчика уже мёртвым.       — Озвучьте его.       — Никак нет. Идёт расшифровка.       — Фантастика! — Генрих после восклицания вскочил со стула и, покинув кабинет, чуть ли не бегом направился к техническим специалистам, «колдовавшим» над листком бумаги.       В серой мрачной комнатке шаркали ручки, что нарушало тишину. За столом сидели молодые сотрудники, на чьих лицах виднелась сильная заинтересованность в работе. Вайренхольд тихо вошёл туда, стараясь им не мешать.       — Мы закончили, — шифровальщик протянул заветный лист бумаги Генриху с готовым вариантом текста.       Из него следовало: «Уцелевшие налётчики соберутся в домике в саде Альбер Кан сегодня в полночь. Среди них посеяны сомнения друг в друге. Некоторые начинают догадываться, что я совсем не тот человек, за которого себя выдаю. От них решил избавиться. До настоящего времени я не имел возможности передать информацию в штаб, был занят: присматривался к каждому и стремился войти к ним в доверие. Главный канал связи раскрыт. Связная по фамилии Дюшейн пока должна оставаться на свободе. Жду указаний в течении получаса, дайте их по телефону».       У Генриха ненадолго возникло желание выругаться в адрес шпиона, который так и не передал сведения о личностях подпольщиков, но его всё ровно охватило одухотворение. Немец принялся разрабатывать схему дальнейших действий. Перед ним стояли два варианта. Первым оказался банальный арест всех беглецов на том месте, где они должны были собраться в полночь, а потом допросить. Способ оказался очень грубым и привлекающим много лишнего внимания. Второй же требовал максимум усилий от внедрённого в ряды противника человека: от него требовалось переиграть всех французских патриотов на их же поле, подставив под удар другого человека, чтобы обезопасить себя, после чего он уже мог спокойно внедриться глубже, дабы изучить всю кухню изнутри. Его сведения в таком случае приобрели бы хирургическую точность по сравнению с допросами людей, которые знали мало. Потому Вайренхольд склонился именно ко второму варианту, хотя внутри него сидел большой соблазн закрыть Мари Дюшейн за решёткой, но пока гестаповец решил действовать так изящно, словно его операцию потом могли бы рассматривать как блистательное произведение искусства сыскного дела.       Криминальдиректор для начала отправился к себе, чтобы внести новые записи в протокол, но на пути ему встретился Ганс Райзер, с коим начался неприятный разговор.       — Стойте. Мне известно, что агент под прикрытием вышел на связь. Вы ознакомились с его сообщением? — штурмбанфюрер остановил спешившего подчинённого.       «Ну куда ты лезешь? Куда? Сейчас не до тебя! Проваливай отсюда!» — Генрих слегка завёлся и потом же резко выпустил пар.       — Так точно. Шпион докладывает о том, что налётчики соберутся в домике у сада Альбер Кан для выявления «крота». Он жив и не раскрыт, — успокоившись, криминальдиректор коротко пересказал начальнику текст послания. «Не время языками чесать, дело делать нужно. Чёрт, угораздило меня протокол идти писать! Сначала указания, потом отчёт», — внутри Генрих заметно отличался от того человека, с которым говорил Райзер снаружи.       — Почему вы радуетесь? Наш человек в опасности.       — Он ввёл французов в заблуждение. Они прикончат другого, а наш человек внедрится в основную организацию подпольного движения. От него потом будут приходить точные сведения, как зрение у орла.       — Опять вы, Вайренхольд, стараетесь провернуть всё тише, не желая показывать силу посредством грубых методов. Необходимо арестовать беглецов.       — Не забывайте, герр штурмбанфюрер, операцией руковожу я, потому мне виднее, как следует действовать дальше.       — Это маленькая преграда. За возражения старшему по званию и некомпетентные взгляды вы отстраняетесь от управления ходом операции. Теперь ей руковожу я.       — Причина? На каких основаниях вы приняли такое решение?! — Генрих нагнал Ганса, хлопнув того по плечу.       — Неужели ты думаешь, умник вестфальский, что я позволю тебе почивать на своих лаврах? Я терпел тебя уже слишком долго, пора бы наконец мне избавиться от лишнего человека. Ты хотел, чтобы я и дальше находился в твоей власти? Ещё бы, какой толковый подчинённый, который делает за шефа всю работу. Ага. Моего кресла тебе не видать, будь уверен. Сейчас администрация поставила нас с тобой в такие рамки, при которых выражение «либо я тебя, либо ты меня» принимает самое верное значение. Повышение, обещанное тебе, мне нужнее. На новом месте я найду себе целую свору таких же умников, как ты, — Райзер резко перешёл на другой тон. Презрение так исходило от него, будто Ганс смотрел на оборванного пьяницу времён Веймарской республики, а не на человека, которому он был обязан своей должностью. — А ты поедешь в Протекторат Богемии и Моравии или в какую-нибудь глушь у нас дома. Можешь не сомневаться, мои связи в высшем руководстве позволяют мне наконец-таки разделаться с тобой раз и навсегда. Я долгое время их налаживал, и вот теперь наконец-то пришла пора ими воспользоваться. Кресло главы Гестапо в Западной Европе шатается, и мне за счёт твоих стараний не составит труда занять его.       Генриху стало понятно, что штурмбанфюрер определённо знал больше него. Видимо, руководство решило заменить Райзера на трудолюбивого Вайренхольда, о чём стало известно нынешнему гестаповскому руководителю, отчего тот решил защищать себя всеми способами.       Разгорячённый криминальдиректор, промолчав, решил успокоиться у себя в кабинете. Он попытался расслабиться, однако им овладела такая жгучая ненависть, благодаря которой Генрих совсем перестал бояться начальства. Словно одержимый приверженец дикого культа, Вайренхольд с безумием в глазах направился в кабинет Райзера. Терять было уже нечего.       — Вздумал на моих лаврах почивать, падаль?! Нечего у тебя, баранья рожа, не выйдет! Ты всё завалишь, если попытаешься взять их сегодня! Французы не настолько глупы, чтобы так попасться! — взорвался Генрих.       — Твоё мнение никого не волнует. Я одержу победу без тебя.       — Конечно. Любители лизать донышко партии всегда продвигаются выше, верно, подхалим?       — Проваливай отсюда. Меня останавливают твои заслуги перед нашей страной. Я забуду об этом разговоре. Всё ровно, завтра ты уже направишься на новое место и перестанешь путаться у меня под ногами. Спасибо за моё успешное продвижение по службе!       Уходя, криминальдиректор сказал напоследок:       — Рано радуешься. Смотри, не наруби дров.       Последовала злая усмешка.       «Нда-а-а-а! Сделана непростительная ошибка. Благодаря связам в партии и СС жалкий слюнтяй реализует свои замыслы. Я проглядел некоторые моменты, и теперь настала пора расплачиваться. Очевидно, мне было некогда заниматься подковёрной борьбой, хватало дел и без этого. В партии требуется навык трепания языком об арийской расе, лизоблюдство — важный элемент для политического роста, иначе его просто не заработаешь. Из-за сильного влияние НСДАП, СС Гестапо превращается в их некое подобие. Удивительно, почему генштаб Вермахта не прочистили от беспартийных? Эх, далёк я от политики. Когда работаешь в поте лица, тебе некогда обращать внимание на партийных крикунов», — задумался Генрих. «Мой фюрер, рост влияния политических формирований в жизни армии, полиции и Гестапо до добра не доведёт. Скоро, всё превратится в кучку бюрократов, и великий рейх развалится от засилья функционеров», немец образно произнёс монолог, направленный в сторону портрета Гитлера.        «Поскольку от дела меня отстранили, то я могу спокойно идти домой», — потом Вайренхольд надел плащ и фуражку, после чего покинул парижского департамента Гестапо. У дороги он встретил Райзера, говорившего с кем-то из военной администрации.       — Какую я вам могу предоставить помощь? Хотите, выделю огромные силы полиции? Или жандармерии? В них покоится уверенность нашей нации, — распинался майор. — Мне бы хотелось попасть в ваши сводки. Как никак, я готов оказать вам существенную помощь.       «Ещё один слизняк. Ему нужна медалька при минимуме стараний. Что за люди пошла такие? Хочешь заслужить награду? Так работай над этим каждый день, чтобы она оказалась заслуженной!» — человек из военной администрации вызвал у Вайренхольда раздражение.       — Вы бы лучше развернули против партизан аппарат пропаганды. Сегодня важно заручиться поддержкой населения. Члены подпольного движения должны предстать перед обывателем в самых негативных тонах, они просто бандиты и разбойники, желающие грабить, прикрывшись громкими словами о патриотизме, свободе. Войной за освобождение партизаны хотят, чтобы пролилось ещё больше крови, чем в Великой войне, — вмешался в разговор Генрих.       — Хорошая идея, — согласился тот майор.       — Верно, поступите так, как сказал вам мой подчинённый. Остальные вопросы я решу сам при помощи профессионалов.       К говорившим подъехал грузовик «Опель-Блитц», из чьего кузова выгрузились солдаты в полной боевой выкладке, а к Райзеру подошёл рослый офицер в сером кителе, на котором сияли петлицы с зиг-рунами, выглядевшими, словно молнии на грозовом небе, орёл и свастика на рукаве. На голове красовалась скошенная на левый бок пилотка с кокардой в виде черепа. Пояс его был увешан подсумками ребристой формы для магазинов пистолета-пулемёта МП-38, что висел на ремне рядом с животом. Топот сапог, заправленных в брюки-галифе, стал слышнее. У Генриха не оставалось сомнений в том, что эсэсовцев вызвал Ганс.       — Докладывает унтерштурмфюрер Кригге. Временно сформированная зондеркоманда прибыла в ваше распоряжение, — звучал бодрый голос молодого командира, отдавшего честь старшему по званию.       — Вольно.       Криминальдиректора Вайренхольда тошнило от такой картины — в последние полчаса у него выработалась аллергия на все партийные организации, а на СС и подавно. «Военные и прусские аристократы считают их фанатичными выскочками с элитарным статусом», — промелькнуло у него в голове.       — Входите в здание. Я объясню вам цели операции, которую возглавляю лично, — приказал Райзер. — А вы куда собрались? — обратился он уже к уходившему Генриху.       — Я теперь свободный человек. Иду домой. Говорю вам в последний раз, отмените захват.       — Вас это не касается. Идите туда, куда шли.       — Непременно. Вечером загляну в кинотеатр. Знаете, в нём сегодня будут один фильм показывать про то, как один тщеславный человек потерпел крах, — бросил напоследок Вайренхольд.       Он заглянул в один ресторан, но перед тем, как войти внутрь, гестаповец заметил усатого человека в помятом плаще, который шёл куда-то торопливо вместе со светловолосой спутницей. Немец никак не мог объяснить себе то, почему пара французов заинтересовала его внимание, но продолжал смотреть на них. Они имели усталый вид и скорее смотрелись как чужие друг другу люди, чем любовники. «Ладно, пусть себе идут. Что, мало ли в Париже угрюмых людей? Вот вам и ламур», — подумал Генрих и вошёл в ресторан, где заказал себе порцию мясных блюд, чьим страстным любителем он являлся.       Рядом два молодых офицера обсуждали славные «боевые успехи» своих итальянских союзников, терпевших поражения от свободолюбивых эллинов. Вайренхольд что-то слушал, что-то пропускал мимо ушей, но больше его волновала собственная карьера. Вероятное вторжение германских войск на Балканы интересовали Генриха ещё меньше. «Меня переиграли на моём же поле. Что ж, мне остаётся только рассчитывать на то, что Райзер либо упустит французов, либо его убьют. Да, пуля промеж его мелких глаз смотрелась бы отлично. Меньше нужно политического словоблудия, а больше дела. Партийцы мало знают о том, как нужно ловить преступников. Да и в управлении страной они смыслят мало», — размышлял Генрих.       — В Африке у итальянцев тоже дела не идут. Везде от них одни беды, — сказал один из офицеров, попивая красное вино.       — Вы тут в отпуске? Воевать собираетесь? Или из парижского гарнизона? — мимоходом спросил Вайренхольд со скукой на лице.       — Служим здесь, — ответил второй.       — Понятно. В бой, небось, хотите?       — Есть такое, — согласился первый.       — Не особо, тут приятнее. Мне нравится этот город. Местные дамы не прочь закрутить роман с немецким офицером, а в Африке никого, кроме верблюдов, нет толком, — а вот второй особо на фронт не рвался.       — Вот и мне этот город нравится, уезжать совсем не хочется, — вздохнул Генрих.       Подчинённые же продолжали выполнять его приказы.

***

      Розен закончил приготовления к полуночному разоблачению. Ему осталось лишь сделать две вещи: избавиться от нового «друга» Жаклин и дождаться нужного времени. Кристиан не мог понять, что он должен был сделать с официанткой. Убийство бы обезопасило его, но он ни за что не хотел идти на такое, ведь именно при подобных обстоятельствах инспектор Розен вылетел с насиженного места, когда смерть безоружных могла спасти его карьеру. Но полицейский из принципа не стал убивать невинных людей, будучи поставленным в жёсткие рамки, за что и поплатился.