Лесной царь: Король эльфов (Семейные хроники 2)

— О, боже! Кажется, я заблудился! — трепетным голосом отчетливо и в меру громко произнес Яр, оглядываясь по сторонам.       Он остановился на тропинке посреди леса, поэтому вокруг со всех сторон были, естественно, видны только кусты и деревья.       — Ах, где же мои спутники? — продолжил он тревожно вопрошать вечерние сумерки. — Куда же они пропали? Или это я пропал? Заблудился! Заплутал! Даже не представляю, куда мне теперь идти, куда податься! Ах, как же страшно быть одному… Здесь есть кто-нибудь? — позвал он вполголоса, почти распевно. — Эй, кто-нибудь? Отзовитесь!..       «Папка, не переигрывай», — строго одернул его Драгомир. Даже через мысленное послание, прозвучавшее в голове Яра, можно было понять, как смущен его лицедейством младшенький.       «Пф!.. Продолжай, у тебя отлично выходит!» — веселился Руун Марр. Яр отсюда видел, как от беззвучного драконьего хохота трясутся кусты вдалеке, под приметной высокой ёлкой, где остались приглядывать за ним его «пропащие» спутники.       С другой стороны от тропинки, тоже в густых кустах, сидели в засаде иные зрители устроенного Яром сольного представления. До тонкого нюха бывшего эльфа доносились малоприятные запахи терпкого мужского духа, грубой одежды из давно не стиранной дешевой шерстяной ткани, пахнущей, как дворовая собака после дождя, из заношенных шкур и толстой дубленой кожи, а также пивной перегар, приправленный ароматом съеденной на обед гороховой каши с луком и гнилых зубов. Яр поморщился, за годы в Дубраве он и забыл, как мерзко могут пахнуть люди. А ведь когда-то, в пору скитаний, ему частенько приходилось общаться с такими вот бандитами с большой дороги.       Из-за волнующихся кустов доносились взволнованные перешептывания:       — …Говорю тебе, пацан это! Ушастые — они все смазливые. А этот просто еще и коротышка.       — Знаток нашелся! — перебили его с пренебрежением. — Можно подумать, будто ты когда в жизни своими глазами эльфа видал.       — А вот и видал! — кипятился первый. — В ту весну в таверне у реки один белобрысый весь вечер соловьем заливался. Вот точно такой же, как этот, тоже кудрявый. Только этот, вон гляди, с зеленью какой-то в лохмах, может, болеет, оттого и хилый такой. Тот-то был с тебя ростом! И у того был здоровенный черный коняга, с бараньими рогами и с зубами вот такими, а еще у него были на копытах пальцы и когти!       — У парня-то? — хмыкнул напарник.       — Тьфу! — обиделся «очевидец». — Дурной, что ли? У коня!       Яр усмехнулся: без сомнения, это про Светозара вспомнили.       Тут в разговор за кустами вступил еще один голос, старческий надтреснутый, с одышкой:       — А я вам говорю, это знак! Прадед атамана водил дружбу с эльфом. От него наши братья много добра видели. Он телегу золота помог добыть и в клады запрятать, заговоренные на черный день. А вы, бездари, собираетесь эльфа, как деревенскую шлюху, в бордель продать? Не видать вам за это счастья в жизни!       — Ш-ш, дед, угомонись, — одернул старика второй сидельщик в кустах. — Если и продадим, то точно не в бордель, а на восток к султану в гарем.       — К султану? Евнухом? — ахнул первый, ужаснувшись позорной для любого мужчины участи.       — Нет, дурень, дочери султанской на потеху! — шикнул на него второй. — Хватит трепаться! Вы, главное, не вспугните пташку, а то улетит наша удача, тогда точно счастья в жизни не увидим.       От обсуждений, рассуждений и сомнений кусты тряслись, роняя листья. Но Яр стоял на месте, прикинувшись глухим и близоруким. Картинно заламывал локти, якобы не решаясь идти по лесной тропинке в якобы неизвестном направлении. И терпеливо ждал, когда же охотники за удачей, наконец, решатся перейти от слов к делу.       «Пап, ты уверен? — снова услышал он в своей голове голос сына. — Давай лучше мы с Рууном их логово огнем прочистим, а потом я…»       «Мирош, со мной всё будет хорошо, — Яр в очередной раз взялся отстаивать своё право на хулиганство. — Я просто ненадолго загляну к разбойникам в гости. А вас позову позже, как условились, ладно?»       «Развлекайся, золотце, мы не помешаем, — хохотнул дракон, и от его раскатистой мысли у Яра слегка зазвенело в ушах. — За малышом я присмотрю, чтобы не спутал тебе карты, не переживай».       Драгомир тотчас привычно надулся на звание «малыша» — так он позволял называть себя отцам и сестре, но для летающего ящера он был хозяином. Руун же с шуточками заявил, что по-настоящему они между собой контракт еще ни разу не подтвердили, поэтому он, дракон, вольная птица — и волен в своих речах даже в большей мере, чем в делах, хотя и в делах также...       Вынужденный слушать их взаимные препирательства, Яр едва не пропустил момент, когда разбойники из кустов соизволили выйти на тропинку. Двое за его спиной старались не пыхтеть, не шуршать и не топать. И один впереди — вышел открыто, потирая волосатые лапищи, которыми несложно было бы свернуть шею медведю. И скверненько ухмыляясь. Кто угодно на месте Яра от такой ухмылки поспешил бы удрать без оглядки куда угодно, да хоть напролом через кусты или по стволу на верхушку дерева. Бывший лесной царь не был лишен здравого чувства самосохранения, он тоже ощутил покалывание страха на кончиках пальцев. Только этот страх не годился и в закуску тому кошмару, который глодал его сердце нынешними ночами вдали от дома. Яр наклонил голову, чтобы скрыть ответную усмешку, заигравшую на его губах. Азарт предстоящей забавы освежал, как вихрь льдинок в порыве метели.       — Какое счастье! — всплеснул Яр руками, точно кисейная барышня из высокого терема. — Я так рад! Вас мне послало Небо на помощь!       Он кинулся к разбойнику навстречу, заставив того отшатнуться от неожиданности. Смутил еще больше, предприняв попытку в прыжке повиснуть у него на шее.       «Папка!» — осуждающе воскликнул Драгомир, пылко стыдясь за отцовское шутовство.       «Ты бы видел, как вытянулись физиономии у тех двоих!» — веселился Руун.       «Вы обещали не мешать! Не отвлекайте, а то собьюсь с верного тона», — отозвался Яр.       «Где тебе сбиваться? Ты ж всегда такой!» — хмыкнул дракон.       Собственно, от разбойников Яру нужно было только одно — чтобы они привели его прямиком в тайное логово шайки. Конечно, он мог бы отыскать укрытую в чаще хибару самостоятельно, но на это потребовалось бы время. За давностью лет Яр успел запамятовать дорогу к этому самому логову, а ведь когда-то, лет сто назад, вместе с Сильваном провел здесь целое лето в веселой компании отщепенцев разных сортов. Вдобавок, местность слегка изменилась, приметные ориентиры затерялись. Главное — он сам в благодарность за убежище зачаровал подступы к логову, заставляя всех посторонних плутать вокруг и около. Он мог бы легко разрушить эти чары и имел на то полное право, но зачем?       По дороге до логова Яр вдоволь поиздевался над своим эскортом. То пугался примерещившейся в жухлой траве змеи и прыгал к самому рослому на ручки. То в двадцати шагах от тропинки замечал какой-то последний чахлый цветочек и умилялся над ним так долго и восторженно, что мужикам приходилось его силой оттуда утаскивать. И как же не полюбоваться лишнюю минутку на закатное солнце, просвечивающее рыжими лучами сквозь деревья, на переливчатые краски облаков на небе! Причем сопровождалось сие актерство беспрестанной пустопорожней болтовней, ахами, охами, писками, взвизгами… В общем, когда пришли, были уже сумерки, и мужики успели сильно пожалеть, что связались с этой чересчур общительной и чувствительной «эльфийской барышней».       С великим облегчением они передали трещащую «находку» своему старшому, тот же с подленькими ухмылочками нарочито вежливо проводил «гостью» в «апартаменты, где благородная госпожа проведет ночь в тишине и безопасности». Яр продолжал изображать дурочку и делать вид, что не чует подвоха. Даже когда его втолкнули в сырой подвал и с грохотом заперли дверь за спиной, он не сразу замолк, продолжая щебетать о своей благодарности к «добрым людям», пока в узком проходе не затихли удаляющиеся шаги. Острый слух бывшего эльфа смог различить сдавленное покашливание, которым разбойник пытался замаскировать довольный хохот — наверняка уже в воображении пересчитывал золото, вырученное за продажу редкостно глупой красотки, ради поимки которой они палец о палец не ударили. Яр разочарованно вздохнул: видно, от бесшабашного духа прежней пестрой шайки, в которую они с Силем чудесно вписывались, давно ничего уж не осталось — ни идей, ни вдохновения, ни чести…       Шевеление в углу подвала напомнило ему, что он здесь не ради воспоминаний.       В темноте кто-то тихонько заплакал. Оно не удивительно.       Яр, ступая бесшумно, обошел помещение — довольно просторно, при этом сыро, холодно, пахнет плесенью, нечистотами и приторно-противной гнилью. Свет просачивается через узкие отдушины, прорезанные на уровне глаз во внешней, самой заплесневелой бревенчатой стене. Вероятно, в «уловистые» сезоны бандиты набивают подвал похищенными женщинами, чтобы затем продать выживших на черном рынке восточным торговцам. Сейчас Яру повезло — здесь было относительно чисто. Узниц, не считая его самого, только три. Причем одна, лежащая в ворохе прелых тряпок в пятнах крови, умерла день-два назад, не сумев разродиться недоношенным плодом, похожим на комок слизи размером с кулак, вовсе не на младенца. Вторая, сидевшая скорчившись в дальнем углу, давилась слезами в полувменяемом состоянии запущенной истерики. Третья спокойно спала, вытянувшись на лавке вдоль стены, закутавшись в свой опрятный теплый плащ. Видимо, эта попала сюда совсем недавно и сохранила надежду выбраться живой и без рабского клейма.       Первым делом Яр, поборов брезгливость, прикоснулся кончиками пальцев ко лбу плачущей. Та поначалу дернулась, попыталась отмахнуться и закрыться рукам, но быстро притихла, опьяненная блаженством от прекратившихся болей. Яр торопливо залечил ее повреждения кое-как, скупо расходуя силу. Его не волновало благополучие случайной встречной, просто раздражали и отвлекали ее поскуливания, а он не мог терять времени даром. Раз здесь не оказалось Рэгнета, нужно двигаться дальше и искать в других возможных местах. Яр не решил, хорошо это или плохо, что он не обнаружил здесь «блудного» дядюшку. Вряд ли его успели продать с предыдущей партией пленниц, и судя по высохшей грязи на земляном полу, он здесь вообще никогда не появлялся. Если его держали отдельно — об этом Яр спросит у самого атамана позже. Плохо то, что придется ломать голову, продолжая гадать, где еще дядюшка всё-таки может быть…       — Наконец-то она заткнулась! — подняла растрепанную голову та, что спала. Похлопав глазами в темноту, разглядела Яра и обрадовалась: — Ой, у нас тут гости, а я непричесанная — какой конфуз!       Яр отшатнулся от сидевшей на полу. Та завсхлипывала снова, теперь из-за страха, затопившего не вовремя прояснившееся сознание, и попыталась ухватиться за протянутую руку с таким рвением, словно в темноте ей причудился ангел господень, не меньше.       — А тебя за девчонку приняли, да, красавчик? Сюда они только девочек сажают, мужиков держат отдельно и в колодках. Вот, наверное, от радости плясали, придурки, что эльфийку заполучили!       Смерив взглядом усевшуюся на лавке незнакомку — весело тараторя, она принялась заплетать свои длинные пламенно-рыжие волосы в неровную косу, — Яр запоздало понял: она легко рассмотрела его в такой темноте, где человеческий глаз уже не в состоянии различить серое от цветного, не то что определить пол у эльфа.       — И где же они держат мужчин? — осторожно спросил он.       Хуже того: от девицы повеяло странным запахом мертвечины. Причем не ярким и свежим, как от трупа под тряпками, а очень давним, почти неуловимым, как пахнет пыль на пороге заброшенного склепа. Однако запах был настолько слабым, что Яру могло лишь причудиться. Но определенно девчонка, сидевшая перед ним, была далеко не проста. Одни только побрякушки у нее на шее чего стоили, как в прямом, так и в переносном смысле. Почему разбойники не отобрали их у нее сразу, эльфийское-то золото? Неужели побоялись трогать молоденькую ведьму? Тогда почему она вообще оказалась здесь — как и Яр, по доброй воле пришла переночевать? У него в голове роилось слишком много вопросов, возникших при виде этой девицы. Вот только расспрашивать ее ни о чем не хотелось — а она, судя по приветливой ожидающей улыбке, именно этого и хотела от него.       — А там вон и держат, — она мотнула головой в сторону двери. — За поворотом коридорчика такой же подвал. Разве не заметил, когда сюда шел?       Яр в растерянности прошелся от стены до стены: нет, он не заметил, играя роль дурочки, сам поглупел. Он мог пройти мимо умирающего, скованного Рэгнета — и не заметить его? Острый укол страха и резкий приступ раскаянья гнали его немедленно проверить все помещения в логове шайки. Однако разум лихорадочно выискивал подвох в ее словах — у него не было причин ей доверять. Более того, она, ничем того не заслужив, вызывала в нем какое-то животное отвращение и брезгливость, несравнимую с его отношением к лежащему рядом трупу или беззвучно рыдающей женщине. Если те раздражали своим присутствием, от них хотелось отодвинуться как можно дальше, чтобы не запачкаться — эту безумно хотелось уничтожить, чтобы она прекратила существовать вообще. Яр был изумлен собственной реакцией, никогда прежде он не сталкивался с подобным. Разве только…       Однако разбираться в своих ощущениях было недосуг.       — Да ты не волнуйся, нынче там никого нет, — остановила его метания рыжая незнакомка. — Ты и не заметил потому, что подвал пустует. Если ты своего дядю Рэгнета ищешь, то я скажу тебе, где он.       Яр встал, как вкопанный.       — Ты же Ксаарз? — продолжала она. Улыбнулась смущенно: — Я тут на днях твоего сына видала, перепутала с тобой. Ну, это я теперь поняла, тебя увидев. А так-то перепутать немудрено — вы ж похожи очень, если не приглядываться.       Яр продолжал молчать. Пытался понять, почему эта благожелательная девица с веснушками на всё улыбчивое лицо, одетая в плохо сшитое платье из грубой дешевой ткани, увешанная амулетами и оберегами — почему она кажется опасной до ледяных мурашек? Страшно до смешного — теперь-то Яр понял чувства Леса, который при виде зажженной лучины ударялся в панику и вопил: «Пожар! Горим!». Сейчас сам он, не видя реальной угрозы, с удовольствием поорал бы во всё горло: «Смерть! Кошмар! Ужас!». Да нельзя.       — Ой, я ж не назвалась! — спохватилась девица. Хихикнула: — Извини, неловко получилось. Я знаю, как тебя зовут, а ты про меня — нет. То-то, гляжу, ты со мной разговаривать не хочешь. Еще бы, совсем манер не знаю, деревенщина! Уж прости, невоспитанную — у волков росла, не во дворце. Меня Кайянной нарекли, в честь бабушки.       — Бабушки? — переспросил Яр.       Он заставил себя слегка остыть. Судя по всему, девчонка не обладает никаким магическим даром. Возможно, она просто оборотень, не более того. Если так, то ее двойственная суть объясняет странности, которые он видит в ее теле. Вернее сказать, наоборот — он не видит в этом теле потоков жизненной энергии. Вообще. Словно она закрыта непробиваемым щитом неизвестной ему природы. Или словно она мертва, но никогда не бывала живой прежде. Настоящие мертвецы так не выглядят, уж Яр повидал немало поднятых или оживленных благодаря Сильвану. С Рууном тоже не сравнить — в любом обличии дракон одинаково горяч. Здесь же с этой Кайянной творилось нечто противоестественное, запрещенное самой природой! У Яра возникло устойчивое подозрение, что его нарочно водят за нос.       — Ну да, в честь моей родной бабули, — кивнула девица, зазвенев подвесками. — У нее еще брат был, молочный — Розенрик. Может, слыхал про него?       Яр неопределенно пожал плечами. Девица была слишком… настырной. Слишком яркой. Подозрительной. Настолько подозрительной, что, следя за ней в оба глаза, он может прозевать настоящую ловушку.       Он отошел к стене и выглянул в щель отдушины. Поток чистого воздуха, пахнущий осенью, окружающим лесом и вечерней свежестью, приятно овеял его разгоревшееся от волнения лицо. Яр глубоко вдохнул, наслаждаясь передышкой от тяжелых запахов подвала.       Глаза его широко распахнулись. Он, не боясь испачкаться черной плесенью, приник к отверстию. На вытоптанной поляне, что тянулась позади дома в промежутке перед стеной леса, кое-где торчала прозрачно-вялая растительность. За одним из таких облезших «веников» сейчас прятался пугливый рыжий котенок. У Яра сердце ёкнуло, стоило разглядеть характерный хвост-обрубочек, кисточки на ушах и полоски на тревожно глазастой мордочке.       — Рысёныш! — выдохнул Яр, не сдержавшись.       — Где? Тут? Правда? — живо подскочила ко второй отдушине Кайянна, в любопытстве привстала на цыпочки.       К ревнивому счастью Яра, она никого не увидела.       — Убежал, — сказал он, отойдя от стены.       Девица принялась громко и многословно расстраиваться, ругать себя за неповоротливость и нерасторопность.       Яру же добавилась еще одна загадка: услышав шорохи и голоса в подвале, рысёнок мгновенно пропал. Не убежал! Он в прямом смысле слова исчез — в короткой вспышке колдовского сияния. Возможно, это был просто местный оборотень, совсем молоденький, если судить по облику котенка. Крайне сомнительно, что это была та же самая кошка, что намедни помогла Рууну найти оплошавшего в чужой роще Яра — всё-таки эти два места разделяют многие версты драконьего полета, кошке столько не пробежать за короткий срок. Но отрицать эту возможность нельзя. Ведь у Яра не в глазах мушки мерцали — уж в чем, а в своем зрении и здравомыслии он не сомневался! Котенок удрал благодаря заклинанию переноса. Следовательно, эта рысь — любимец и помощник какого-то мага? Вряд ли в столь юном возрасте у котенка хватило бы сил самому управляться с подобным трудным колдовством. Тем более, если это был зверь, а не оборотень.       Яр вздохнул: час от часу не легче. Если б не Рэгнет, сидел бы он сейчас у себя в Дубраве, любуясь из окошка первыми снегопадами, попивал бы чай, заедая плюшками!..       — Ой, к нам кто-то идет. Вон, топают как громко, — дернула Яра за рукав настырная девица.       Действительно, когда замок с лязгом отомкнули и дверь распахнулась, оказалось, что пленников решил навестить сам атаман шайки — крупный мужчина лет пятидесяти, крепкий, хотя и одышливый из-за умеренной полноты и заложенного от простуды массивного носа. Вокруг атамана увивался уже известный Яру старшой, гордый настолько, будто сам нашел эльфийку среди чащобы. В воодушевлении он размахивал обеими руками, причем в одной держал связку с тяжелыми ключами, в другой — фонарь с огарком, спрятанным от сквозняков за промасленной желтой бумагой. Так как коридорчик был узким, атаману приходилось проявлять осторожность, чтобы не остаться без глаза из-за ржавых ключей или без жилища из-за ненадежного фонаря. За ними двумя едва виднелся старикашка, сухой и сморщенный, ему можно было смело дать лет сто, не меньше.       — Нельзя ушастых трогать, не к добру! — скрипел старик из-за широкой спины атамана. — Папаня, мир его праху, дружил с эльфом! Я из его собственных уст слышал истории про их совместные делишки. И вам, остолопам, сколько раз пересказывал! А вы — неблагодарные, добра не помнящие! Тьфу на вас! Проклятье призываете на наше убежище!       — Цыц, старый, — прогудел атаман и смачно чихнул, оплевав разлетевшимися соплями свою свиту с ног до головы. — У меня от твоего зудения еще больше в носу свербит. Щас сперва поглядим, что за пава у нас тут ночует, потом и решим.       Подручный суетливо влетел в подвал и почти на ощупь нашел спокойно стоявшего Яра — бестолково махал руками, пока тускло мерцающий фонарь случайно не оказался у самого его лица. Атаман прищурился от порога, но света было маловато. Подручный ухватил Яра под локоть и потащил к выходу. За ними, как приклеенная, последовала Кайянна.       — Эта вот ничего, симпатичная, — оценил веснушчатую куколку атаман, та кокетливо заулыбалась в ответ. Потом поглядел на Яра, с сомнением изрек: — А это вроде парень.       — Неужто? — Старшой огорчился ужасно, словно у него в руках горсть золота рассыпалась золой.       — А я говорю, папаня обижать эльфов запретил строго-настрого! — вылез из-под мышки атамана старикашка. — Не к добру!       — И женщин тоже нельзя! — поддакнула Кайянна. Выразительно потрясла своей золотой сбруей: — Проклянем!       Атаман поглядел на нее с утомлением на роже. И чихнул. Благо, Яр успел отскочить ему за спину, а Кайянна прыснула за Яром.       — Этих отпустить, — прогнусавил, истекая соплями, атаман. Махнул рукой на дверь подвала: — И тех двоих тоже. Всё равно не продадим. Посредника, говорят, на той неделе поймали и вздернули.       — Вот! — заскрипел старикашка. — Я же говорил! Теперь на нас будут сыпаться одни несчастья!       — Не каркай, дед, — попросил атаман. И сморщился для следующего чиха.       — А тут одна преставилась, — проверил под тряпьем подручный.       — Я же говорил! — снова подхватил дед. — Несчастье за несчастьем!       — А-апчхи-и!!!..       Яр потерял надежду на разговор с атаманом и выловил деда, развернул носом к себе. Спросил громко и внятно:       — Скажи, уважаемый, у вас здесь не появлялся другой эльф? Повыше меня, волосы темного золота, длинный такой, узкий в кости. Нет?       — Рэгнетом зовут! — встряла Кайянна из-за плеча Яра, хоть ее и не просили уточнять.       — Появлялся! — закивал дед. — Как щас помню, лет десять назад ходили мы всей шайкой в пригородную таверну, слушать менестрелей. Двое их было — Рэгнет и дочка его, Нэбелин, штаны непотребные в обтяжку носила. Ох, пели ангельски!..       — Десять лет назад они тут окрест бродили, чтобы вот его отыскать, — пояснила деду Кайянна, потыкав пальцем в грудь Яра.       — О как! — оценил доверенные сведенья старик.       — И чо, нашли? — высморкавшись в полу своей же рубашки, развернулся к ним атаман.       — Нашли, — мрачно кивнул Яр.       — Это племянник того менестреля, — снова влезла со справкой Кайянна.       — А что, похож! — закивал дед, как будто впрямь помнил давнишнее выступление Рэгнета.       — Теперь Рэгнет назад поехал, в Долину, и пропал без следа, — не стал отмалчиваться Яр. — Не появлялся он у вас тут месяц назад или около того?       — Нет, не появлялся, — покачал головой атаман. — Пришлых оборотней в это лето и осень видали, они по лесу шастали. А эльфов ни в городе, ни за городом не было, ты первый.       — А я говорила, что твоего дяди тут не было и быть не может! — торжествовала Кайянна. Снова продолжила объяснять старику про Яра: — У него самого сын есть, тоже красавчик! И тоже друг на дружку похожи, как две горошины! Тот, кстати, тоже с зеленью в волосах.       — А мой отец рассказывал, — кивал старик в ответ, — что в одно золотое время примкнул к нашей компашке эльф с золотыми волосами. Вот был затейник! Отец только диву давался, как это у его ушастого приятеля так ладно удается проворачивать делишки, да такие, что нам, смертным, и во сне не снились! Кстати, по описанию тот был тоже мелкого росточка и на девчонку похож.       Яр только вздохнул. Не хватало ему вечера народных преданий и пересказов через третьи уста истории собственных злоключений. Будто от хорошей жизни им с Силем пришлось в лесах скрываться! Влипли по самые уши, даже вспоминать не хочется, из-за чего именно они тогда сбежали из города.       «Папа? Ты там закончил?»       Мысленному обращению Драгомира Яр обрадовался, как яркому солнцу снежной весной.       «Закончил, сокровище мое! Рэгнета не нашел, и, похоже, зря только день потерял».       «А я говорил, надо было сразу лес поджечь — и к логову вышли бы мигом, и королевской гвардии подсобили бы с наведением правопорядка на труднодоступных территориях, — поддакнул Руун Марр. — Ох, ладно. Золотце, отойди от внешней стеночки, мы сейчас совместно жахнем!»       Яр не сразу понял, что дракон обращается к нему, а не к Миру. Хмыкнул: совсем ящер распоясался, тестя не уважает!       — Отойди, — негромко позвал Яр Кайянну и потянул ее за собой обратно из коридора в подвал.       Разбойники воззрились на их маневр с недоумением. Но удивлялись ровно миг — от грохота взрыва их приплюснуло к стене, что разделяла коридор и подвал, обдало щепками, горячими угольками и облаком белого пепла, закружившегося в воздухе, как снежные хлопья.       Яр выглянул: в стене напротив зияла ровная круглая дыра. В дыру, в любопытстве вытянув шею, засунулся по плечи черно-багряный дракон, не обращая внимания на то, что края дыры продолжали кое-где гореть зеленым пламенем.       Руун подставил лапу подножкой, как ученый слон, и Драгомир спустился с его загривка, минуя острые щепки пролома. Яр поспешил принять сына в объятия.       — Да ладно тебе, папка, всего-то полдня не виделись, — смущенно засмеялся Мир, обнимая родителя в ответ.       «Здесь та подозрительная гадалка, будь с ней крайне осторожен», — передал мысль Яр, от волнения забыв, что при безмолвном общении вовсе не обязательно понижать голос до заговорщицкого шепота и тем более не надо пыхтеть в самое ухо.       «Здесь? Поджидала тебя?!» — возмутился дракон, отыскал сверкающим взором слегка испуганную, но безмерно восхищенную их впечатляющим появлением Кайянну. Встретившись с ней глазами, Руун Марр на мгновение замер с открытым ртом, словно хотел плюнуть в нее струей огня. После чего непроизвольно сменил облик на человеческий и ненадолго выпал за пределы свежепрожженного «окна», дабы одеться.       — А п-почему огонь зеленый? — подал голос подручный атамана. Видимо, цвет пламени поразил его гораздо сильнее, чем отверстие в стене или живой дракон.       Сам главарь разбойников благоразумно помалкивал, отползя в сторонку. Его дед продолжил рассказывать Кайянне о легендарном эльфе-разбойнике, так увлеченно, словно их разговор не прерывался взрывом.       — Кстати да! Мирош? — поддержал вопрос Яр. — Зеленый огонь в таком количестве — это что-то новенькое!       — Мы с Марром немного упражнялись в совместном управлении стихией, — стеснительно и одновременно с долей гордости пояснил Драгомир. Признался: — Только у меня плохо выходит контролировать большой объем пламени, поэтому мы решили, что я буду поддерживать огонь, а Марр — управлять. А клад искать будем?       — Точно! Совсем из головы вылетело, — всплеснул руками Яр. — Спасибо, что напомнил, сокровище.       — Клад — это так интересно! — восхитилась Кайянна. Всё-таки она прислушивалась к ним больше, чем к бубнящему старику.       — Клад Ксавьер закладывал, да-да, а то как же! — тотчас подхватил дед. — И не один! Но только последний из своих кладов он запретил трогать моему отцу. Все остальные схоронки папаня потом открыл и истратил в пору особой нужды, когда уж совсем нашу шайку прижала королевская гвардия. А последнюю заначку Ксавьер сделал такую, что взять ее мог лишь он сам!       — Я-то думал, что у меня получилось сделать тайник, пока никто не видит, — пробормотал Яр.       — Ну что ты, золотце! — хмыкнул Руун, вернулся к ним одетый, ловко запрыгнул в дыру. — За тобой тогда вся шайка наблюдала. Это мне за кружкой пива его папаша покойный сам рассказывал, — он кивнул на притихшего старика, — когда я выискивал ваш с Силем след.       — Неужто ты моего папашу знавал? — изумился дед, с подозрением воззрившись на дракона. Пусть он и был подслеповат в силу почтенного возраста, но отчетливо видел, что Марр по дряхлости ему явно уступает.       — Довелось, — небрежно повел плечом Руун. — Тебя, старик, в то время еще на свете не было, а папаше твоему, наверное, было уже лет под сорок. Меня тогда из эльфийских подземелий только-только выпустили.       — Да ты сидевший? — проникся сочувствием дед. — И сколько тебя продержали?       — Лет пятьдесят, точно не упомню.       — Не врешь? — прищурился старик.       — Да чтоб мне сапоги съесть! — хмыкнул дракон.       — Любимая клятва моего папаши! — еще больше изумился дед. — Знать, правду ты говоришь!       Пораженный старик пошел делиться впечатлением с атаманом, успевшим доползти до поворота коридора. Там из-за угла выглядывали почти все обитатели разбойничьего убежища — сбежались на грохот взрыва.       — Ну, что же мы ждем? — повисла на плече Яра Кайянна, преданно заглянула ему в глаза. — Идем искать клад?       — Если б я еще помнил, куда я его запрятал, — смущенно пробормотал Яр. — Всё-таки полтора века прошло с хвостиком. Да и дом этот они перестраивали, похоже, не раз.       — Может, у Сильвана спросить? — озадачился Руун. — Или у деда вон, вдруг он в курсе.       — Сомневаюсь, — вздохнул Яр. — Когда мы тут прятались, отец старика был безусым пацаном. Вряд ли полжизни спустя он стал бы рассказывать малолетнему сыну, как в юности развлекался с сумасшедшим эльфом.       — То про разврат — а то про клад! — возразил Руун, хмуря брови.       — Развлекались и развратничали? — поймала на слове Кайянна и с намеком захихикала, не помышляя отлепиться от Яра. — Эх ты, сам же и проговорился!       Яр потер лоб рукой, словно у него заболела голова. Попытался отшутиться в тон, но слова как-то непривычно завязли на языке. Мысли разбегались и растворялись в рассеянности, он с трудом заставлял себя сосредоточиться, но вдруг понял, что не помнит, о чем же пытался вспомнить мгновение назад…       — Папка! — окликнул его из полумрака Драгомир. — Тут мертвячка есть, можно я ее подниму ненадолго?       — Зачем, сокровище? — мигом встрепенулся, стряхнул с себя оцепенение Яр.       Под испепеляющим пристальным взглядом дракона Кайянна, надув губки, отошла от бывшего эльфа.       — Да просто вторая девица, которая живая, не хочет идти домой одна, боится, что на нее опять нападут, — пояснил Драгомир. — Так я подумал, пусть ее мертвая проводит? Здесь недалеко, за три дня дойдут до ее родного селения. Как думаешь?       — Хорошая идея, Мирош, — разрешил отец. — Только не расходуй много сил, пожалуйста.       — Да нет, я слегка. — Мир обернулся к сидевшей у его ног испуганной пленнице, постарался ей втолковать: — Не пугайся, на тебя она нападать не будет. Кормить ее ничем не надо, поить тоже. Только прикрывай днем от яркого солнца хотя бы тряпкой. Сейчас не лето, но, сама понимаешь, тело уже начало подгнивать. Как придете к твоим, оставь ее в лесу, в селение не заводи, а то подумают, что ты ведьма. После похоронишь в благодарность…       Перепуганная девица кивала, очевидно плохо понимая значение его слов. Она вообще с удовольствием упала бы в обморок, но Драгомир ловко удерживал ее в сознании и вменяемой.       — Одной рукой поднимает мертвых, другой лечит живых! Ксаарз, у тебя такой милый мальчик, — восхитилась Кайянна. — Такой добрый!       — Еще раз назовешь меня этим именем — убью! — глухо пообещал Яр.       — О, Ксаарз! — напевно протянула она с улыбкой. — Умереть от твоей руки — мечта, а не смерть! Но как же мне тебя называть в таком случае? Ксавьером? А может быть, золотцем?       — Ишь, разохотилась! — оскалился Руун. — Не заслужила еще такой чести.       Между тем Яр сдался — совсем его память ни на что не годилась в последние дни! Со вздохом он достал из-за пазухи небольшое зеркальце в серебряной оправе тонкой работы Дубравных кобольдов.       — Волшебное стекло? — сразу заинтересовано сунула нос Кайянна.       — Замороженная вода, — пояснил Яр. — Знаешь ли, вся вода мира связана между собой. Все родники, реки и даже океаны… В общем, через воду можно связаться с кем захочешь в любом уголке мира.       — Да ты что! — восхитилась Кайянна. — Какое необычное колдовство!       — Самое обычное, — отмахнулся Яр.       — Конечно, обычное — для эльфов, — закивала она.       Выпуклая и слегка мутная ледяная линза зеркальца прояснилась, стоило провести по ней пальцами. В маленьком окошечке рамки возникло лицо Сильвана. Некромант был чем-то озабочен и выглядел мрачнее обычного. Капюшон его мантии был отброшен назад ветром, серебристо-белые волосы развевались на фоне темных ночных туч, длинные пряди смешивались с летящими хлопьями снега.       — Батюшки, Силь, ты разве не дома? — изумился Яр.       — И тебе добрый вечер, — отозвался зять. — Да вот, прогуляться решил.       — Никак полеты на метле осваиваешь? — хмыкнул Руун, заглянув поверх плеча Яра, беззастенчиво пользуясь огромной разницей в росте. — У Лукерьи стащил помело?       — У жены одолжил, — отвел глаза Сильван. — Зачем вызвали-то? У вас всё в порядке? Где Мирош?       Яр направил зеркальце на сына, хлопочущего над неуверенно вставшей на ноги мертвячкой:       — Да вон, развлекается с женщинами.       — Не позволяйте ему переутомляться! — потребовал старший некромант. — Не давайте ему поднимать больше одного трупа в день!       — Помню-помню. Знаю, не повторяй, — в один голос откликнулись Яр и Марр.       — Силь, не напомнишь, где я устроил наш тайник в логове разбойников? Помнишь, там излишки зелья спрятали, кое-какие драгоценности…       — Какого зелья? — не сразу сообразил некромант. Его отвлекали собственные мрачные думы и необходимость управлять метлой в суровых условиях ночной осенней метели.       — Восстанавливающее, — пояснил Яр. — Я тогда много наварил для тебя, остался лишний кувшинчик. Ну, помнишь, в него можно было кинуть хоть прядь волос, хоть ноготь отломленный, потом вливаешь в тело — и получается любой нужный орган.       — А! — вспомнил Сильван. — Это когда ты спьяну мне вместо вина уксусную кислоту налил, потом этой бурдой меня накачивал? Полезная была штука. Тем флакончиком, что сохранился у меня, я Груше глаза вырастил взамен выклеванных. Обязательно найди, вдруг пригодится — не дай боже, конечно.       — Ну, так куда я это всё засунул-то? — напомнил Яр.       Сильван пожал плечами:       — Кажется, ты говорил, что выбрал подходящее дерево на заднем дворе. Тебя уже тогда к природе тянуло.       — Хм. Спасибо…       Яр договорить не успел, Кайянна вдруг выхватила у него из руки зеркальце — и закричала в удивленное лицо некроманта, словно громкий крик мог добавить ее словам убедительности:       — Так это вы и есть Сильван? Мне о вас Рэгнет рассказывал! Он сказал, что вы обязательно согласитесь помочь, когда я вам всё объясню!       — Это еще кто такая? — недовольно перебил Силь.       Руун ловко вернул зеркальце:       — Не обращай внимания, это какая-то местная сумасшедшая ведьма.       Оставшаяся ни с чем Кайянна только ахнула, всплеснув руками.       — Понятно, — кивнул некромант. — Проследи, чтобы Яр не притащил ее в Дубраву. Нам здесь своих ведьм хватает.       — Что, опять с Лукерьей Власьевной поцапался? — понимающе ухмыльнулся дракон, понизил голос.       Сильван поджал губы, но всё-таки вырвалось горькое:       — Я ей слова поперек не сказал. И всё равно я отвратительный зять. И, как сегодня выяснилось, никчемный отец.       — О, Силь! — снова забрал зеркальце себе Яр. — Не расстраивайся, Луша придирается к тебе не со зла. И Груша тоже тебя обожает. Просто они все волнуются и нервничают, вот поэтому…       — Ладно, всё, — отмахнулся расстроенный некромант. — Ищи свой клад, а мне приземляться надо. Мне и так спуски даются с трудом, а тут еще грязища и ни черта не видно.       — Смотри, не налети на частокол! — напутствовал Руун.       Зеркальце снова затуманилось, и Яр спрятал его во внутренний кармашек кафтана.       — Как же они с Грушей так рассорились, что он за нею в Новый Город помчался? — проговорил бывший лесной царь, беспокоясь за друга. — Он ведь терпеть не может находиться среди людей — и всё-таки пошел!       — Воспитывать детишек надо вовремя, что уж теперь-то, — развел руками Руун. — Вот ты своих с рождения нянчишь, а разве Милена тебя всегда слушается?       — Ой, не говори, — вздохнул Яр. — Им всем надо с родителями на пустом месте припираться!       Вспомнил, оглянулся на своего младшего:       — Мирош, заканчивай со своими бабами! Ишь, увлекся.       — Уже закончил, пап! — отозвался Драгомир. — У живой я нашел в скрытой памяти путь, по которому ее сюда привезли, и внедрил это знание в псевдо-разум мертвячки…       — Уволь нас от подробностей, — поморщился Яр. Оглянулся на подглядывавших из-за угла коридора разбойников: — Эй, кто-нибудь! Дайте человека, пусть выведет этих двух из леса. А нас проводите на задний двор. Понастроили тут лабиринтов!       Атаман шайки уразумел, что за оскорбление эльфийской чести никто никого карать в ближайшее время не собирается и дракону скармливать человеческие жертвы, похоже, не потребуется — поэтому бесстрашно вышел вперед, отряхнулся, приосанился. Шмыгнул соплями. С мертвой и с еле живой бывшими пленницами он приказал идти своему подручному. Старшой затрясся от одной мысли приблизиться к поднятому трупу, но атаман зыркнул слезящимся глазом, и тот смиренно замолк, признав это наказанием за оплошность с эльфом. С высокими гостями на задний двор глава шайки пошел сам. За ними, правда, увязались на почтительном отдалении и все остальные обитатели логова. Кроме деда — тот снова пристроился к Кайянне в собеседники и принялся с упоением излагать продолжение легенды о похождениях эльфа и разбойничьего атамана.       На заднем дворе Яр снова впал в растерянность, обозревая «возмужавшие» за минувшие полтора века деревья:       — И в котором из них?..       В свете услужливо запаленных разбойниками факелов окружающая логово безмолвная роща казалась особенно неприветливой и чуждой, а стволы деревьев совершенно одинаковыми — будущие бревна и дрова.       — Пап, да что с тобой? — возмутился Драгомир. — Вот же!       Он указал на ничем не примечательную липу с толстым стволом, раздвоенным на уровне человеческого роста.       — И верно, — вздохнул Яр. — Спасибо, сокровище.       Теперь он тоже заметил приметы, невидимые непосвященным: нити жизни внутри ствола прямо под развилкой сплетались в кокон, огибая массивный посторонний предмет, заключенный под слоем коры.       Яр усталым мановением руки снял печати, а Драгомир уж сам достал клад, правда, Рууну пришлось его подсадить.       Разбойники от таких чудес ахнули и дружно придвинулись поближе, чтобы рассмотреть получше. Даже дед замолчал, увлеченно щурясь на блеснувшее золото. Одна Кайянна стояла с недовольным видом.       — Почему ты не хочешь меня выслушать? — негромко спросила она, поймав на себе изучающий взгляд Яра.       — Потому что я тебе не верю, — ответил тот.       — Просто не хочешь верить, — поджала она губы. Добавила: — Я всё равно от вас не отстану. Буду следовать хвостом, пока не выслушаете.       — Если тебе больше нечем заняться, пожалуйста. — Яр пожал плечами с видом, что драться с упрямой девчонкой и прогонять ее силой не намерен.       — У меня выбора нет, — буркнула она, за злостью пряча тоску такой черноты, что Яра на мгновение обдало леденящими иглами-мурашками.       — Пап, да тут всего полно! — заставил его отвлечься Драгомир.       Яр вздрогнул, словно очнулся от неприятного и пустого сна, тотчас забыв странное ощущение, исходящее от непрошеной попутчицы.       Действительно, в тайнике нашлось немало занятных вещиц. Начать с того, что всё было уложено в тяжелую крутобокую супницу из чистого золота.       — О, это нам пригодится, — Руун выловил из сверкающей посудины невзрачный кошель с серебряными монетами. Развязал шнурок, высыпал на ладонь: — Старые, но еще в ходу. Не придется расплачиваться в здешних трактирах червонцами северной чеканки.       Драгомир с любопытством нанизал на пальцы найденные среди прочих вещиц перстни с каменьями, на запястья примерил браслеты.       — Пап, они все заговоренные, — удивился он. — Обереги и готовые заклинания на разные случаи и надобности. В некоторых накоплены сырые чары, закупорены про запас.       — Это мы с Силем одного важничавшего колдуна раздели, — со смешком вспомнил былое Яр, присел перед поставленной прямо на землю супницей на корточки и запустил в сверкающее добро руку, пропустил сквозь пальцы множество цепей с подвесками. — Он нас тогда в гости к себе зазвал, а под ночь напился свински и стал приставать к Сильвану с непристойностями.       — А ты обиделся, что не к тебе полез, треснул его супницей по голове, обокрал и сбежал? — подхватил Руун.       — Примерно так, — не стал отпираться Яр. — Только я не знал, что он настолько обидится, что, проспавшись, спустит по нашему следу королевскую гвардию. Мирош, забирай всё, что приглянется, потом рассмотришь, не здесь.       Угукнув, Драгомир запасливо выгреб себе в наплечную сумку все колдовские побрякушки. Нашедшийся под украшениями кувшинчик из керамики под синей потрескавшейся глазурью, наглухо залепленный сургучом, Яр тоже доверил сыну — у него уже звенели в сумке флакончики с разнообразными зельями, прихваченными из дома на всякий случай.       — Только эту лохань я на себе не понесу! — заранее запротестовал дракон. — Я не двужильный конь!       — Да уж, тяжелая мисочка. Вот почему я и сделал тайник, — фыркнул Яр. Жестом подозвал подойти старика, указал ему на опустевшую посудину: — В память о твоем отце дарю тебе сию супницу. Можешь ее распилить, что ли, и продать по кускам. Только смотри, чтобы тебя самого не угробили за такое наследство.       — За что ж мне такая щедрость! — ошеломленно пробормотал старик. И тут же бодро заявил: — Ужо я им оставлю наследство, как же, дожидайтесь!       — Да кто его тут у нас обидит, — усмехнулся атаман.       — Вы только дайте обещание, что больше не станете людей похищать и продавать, как товар, — неожиданно выступил с требованием Драгомир.       Яр вздохнул, закатив глаза к небу.       Атаман же свел глаза в кучку к переносице, что долженствовало, по всей видимости, изображать умственную сосредоточенность.       — Обещаю, — прогундосил он. — Больше никогда, пока я жив.       Руун хрюкнул:       — Конечно, чего бы не обещать теперь! Подельника-то повесили, некуда продавать-то.       Атаман пробурчал нечто маловразумительное в свое оправдание. Затем добавил неуверенно, обратившись к Яру:       — Мы тут поняли, что ваша милость кого-то разыскивает, верно ли? Дозволите совет высказать в таком случае?       — Говори, — разрешил Яр.       — Про пропажу лучше всего у гадалок спрашивать, — рассудил атаман. — У нас тут на опушке давеча бродячее племя свои шатры ставило. Я так понимаю, с тех пор они недалече ушли. Ежели вы сверху, на своем драконе, окрестности обозреете, так сразу их найдете.       — Хорошее дело — с набитыми золотом карманами отправлять к цыганам! — зло фыркнула Кайянна. — Отличный совет от главы разбойничьей шайки! Я вам без всяких гаданий и фокусов всё расскажу, а вы!..       Яр на нее и ухом не повел. Кивнул атаману, поблагодарил за дельный совет. И заодно выспросил, есть ли поблизости приличный трактир, чтобы хорошо кормили, лишнего не спрашивали и на ночь устроили с удобством.       Кайянна тоже выслушала объяснения, стояла молча, поджимала губы. Когда же Яр с Миром и драконом распрощались с обитателями лесного логова и отошли вглубь рощи, где Руун оставил дорожные сумки, Кайянна от них поотстала. Радоваться они не спешили, понимая, что от попутчицы так просто не отделаются. Когда же Марр со своими наездниками поднялся в ночной холодный воздух, с земли взлетела драконица, как будто только их и ждала. В бледном свете месяца, проглянувшего из-за вуали облаков, ее шкура поблескивала рыжими и золотыми всполохами. В облике ящера Кайянна оказалась значительно мельче Рууна, но, не неся на себе груза и отчаянно работая крыльями, она сумела нагнать их в два счета и быстро обогнать — с независимым видом устремилась вперед, искать упомянутый трактир для ночлега.       «У нее глаза дракона, но она не слышит моих мыслей», — озадаченно заметил Руун.       «Я следил за ней, — признался Драгомир. — У нее есть спрятанное в ином пространстве тело, но это не та двойственность облика, как у Марра. Ее две ипостаси скрепляются не нитями жизни, это грубые, наспех сотканные цепи. Сейчас вот она не желала показывать нам свое обращение не из девичьей скромности, а потому, что ее тело превратилось в драконье так же тяжело, как оборотень превращается из человека в волка и обратно — со всеми этими вывороченными суставами и хрустящими костями».       «Она упоминала, будто бы выросла среди волков, — припомнил Яр. — И за всей тучей благовоний от нее пахнет оборотнями».       «В ней намешано всё: кровь волков-оборотней, людей, эльфов, капля драконьей, — уверенно подтвердил Драгомир. — Она перевоплощается, как оборотень, но в дракона, и при этом имеет второе скрытое тело, как у дракона. Кто же она такая, черт бы ее побрал?»       «Сокровище, не ругайся, тебе не идет», — сделал ему замечание Яр.       «К тому же она увешана подозрительными оберегами», — продолжал рассуждать Мир, поумерив возмущение в голосе.       «Может, она ими торгует?» — предположил Яр.       «Если бы они были спящими, я бы тоже так подумал. Но они все действующие. Причем обращены не вовне, чтобы отвести угрозу от нее, а вовнутрь, будто бы запирая нечто в ней самой».       «Действительно, крайне подозрительная особа, — согласился Яр. Вяло удивился: — И как это ты всё рассмотрел в ней, сокровище мое? Я, как ни старался, ничего не смог разобрать. Она для меня как дыра в колодце тьмы без дна».       «Я уже заметил, — мрачно кивнул Драгомир. — Ты ведешь себя очень странно, как будто из тебя высасывают силы. Но я не вижу на тебе ничьих чар, вот в чем беда!»       «И память, — вставил доселе молчавший Руун Марр. — В последнее время ты становишься забывчивым, как старый дед».       Драгомир поежился. Яр ободряюще обнял его со спины, но не нашел, что сказать.       — А дома сейчас снег идет, — произнес вслух Мир.       — Ну где же этот обещанный трактир? — воскликнул Яр. — Нам срочно нужен плотный ужин и теплая постель!       «Согласен, одна крепкая кровать на троих — и я вас согрею», — безмолвно ухмыльнулся дракон. Не удержался — чихнул огнем в синеву ночи.       — Ох, смотри у меня! — пригрозил Яр. — Если простынешь, плюнем на все загадки и перенесемся домой!              ____________              Сильван вздохнул с облегчением: посадка вышла терпимой. Не мягкой, но хотя бы в грязь не нырнул лицом, как случалось в прошлые, самые первые, полеты — еще летом, в компании хохочущей над муженьком Милены. Нынче грязь от холода покрылась хрусткой корочкой — не только изгваздаешься, но сперва исцарапаешься о колкие лезвия льда, а потом наверняка простудишься.       К счастью, для такой погоды Дубравные рукодельницы кикиморы еще летом пошили ему очередную длиннополую мантию на теплой подкладке, с пушистой меховой оторочкой. Грела она отлично, сидела прекрасно, простуда ему точно не грозила. Придворная мастерская шила для царской семьи только лучшие вещи. Сильвана захлестнуло привычное малодушие — достоин ли он быть частью царской семьи.       Краткое облегчение от ощущения земли под ногами развеялось. Впереди, выше по склону, виднелись на фоне темно-синего неба высокие стены и дозорные башни города. Город — это люди. Сильван поежился: против шутки Яра, как-то раз назвавшего некроманта главным ценителем человечества в их семье, на деле он всё-таки был склонен любить людей издалека. Вблизи, тем более среди толпы народа, его против воли бросало в дрожь. Однажды умерев от публичной казни на позорном костре, уже вряд ли когда-нибудь забудешь, какими могут быть люди. К тому же на этом берегу Матушки он был отрезан от Леса, не сможет при необходимости быстро связаться с Миленой…       Сильван тряхнул головой, сбрасывая с капюшона прилипшие хлопья мокрого снега. Пристроил помело, на котором прилетел, в заросли ивняка. И заставил себя сосредоточиться на том, зачем он здесь.       После званого чаепития у Лукерьи они с Грюнфрид снова поссорились. Старшая ведьма без чар и колдовства умела так вывернуть разговор, что Сильван, незнакомый с правилами женской болтовни, то и дело говорил не то, что хотел сказать, и не теми словами. Грюн, выросшая в суровом гоблинском матриархате, была склонна верить бывшей лесной царице больше, чем родному отцу. Тем более от Лукерьи она видела только заботу и ласку, сдобренные подарками. Родитель же мало что испортил ей детство, так теперь не скупится на необходимую строгость — желает, видите ли, наверстать упущенное и воспитать всё-таки из нее не дикого гоблина, а девушку, которую не стыдно отдать в невесты лесному царевичу!       В итоге Грюнфрид убежала в город — к Нэбелин, жаловаться. Обычно за ней послали Светозара, который всегда знал, как утешить и усмирить свою занозу-зазнобу. Но сейчас не было такой возможности, так как Тишка на несколько дней уехал с Весняном в Березополье, решать там какие-то особо срочные хозяйственные проблемы. Поэтому-то Сильван решился переступить через гордость и полетел за блудной дочкой сам. Разумеется, Нэб позаботилась бы о капризнице, нынешней скучной осенью эльфийка прекрасно подружилась с гоблинкой. Но Сильван понимал, что он не просто упустит время из-за этой размолвки, но рискует окончательно потерять доверие дочери, и без того подорванное его скоропалительным браком с Миленой.       Он собирался проникнуть в город через малые западные ворота, понадеявшись, что в мирное время стражники будут дремать, а его прикроет ночь и снегопад. Конечно, ему следовало просто перелететь через внушительную крепостную стену, сделанную из двух рядов высокого частокола и земляной насыпи между ними. Однако он понимал, что пока еще плохо управляется с помелом — в городе он мог занервничать и врезаться в какой-нибудь дом или, тем паче, в колокольню, чем перебудил бы всю улицу. Конечно, его бы узнали и ничем страшным ему бы это не грозило кроме выговора от Томила. Но подобного позора он просто не пережил бы — оба сердца в его груди разорвались бы на месте.       Одностворчатые малые ворота, узкие, так что всадник на лошади въедет, а телега застрянет — оказались заперты. Сильван рассеянно вспомнил, что телегам и повозкам полагалось въезжать в город только при свете дня и только через главный вход.       — Стой! Ты кто и зачем пришел? — бдительно, хотя и негромко, окликнули его на подходе. Из окна в надвратной башне высунулся стражник, ненавязчиво показал алебарду.       У Сильвана сердце ёкнуло, непонятно, которое из двух, но, возможно, оба.       — Я к Томилу Красимировичу, — произнес он, стараясь, чтобы голос не выдал дрожанием. И отбросил капюшон с головы.       Подоспел разбуженный разговором второй стражник, высунулся с фонарем, посветил на визитера. Оба пялились с минуту, как показалось Сильвану, смиренно стоявшему под медленно падающим снегом. Снежинки таяли, как только касались черной холодной земли, и оставались кружевными, повиснув на длинных волосах некроманта.       — Погоди, ты же муж Дубравной барышни, — сообразил один.       Оба стянули шапки с голов, воззрившись с почтением.       — А… ты чего тут? — спросил второй.       — Дочку домой забрать пришел, — с неловкостью произнес Сильван. — Она у жены Томила в гостях засиделась.       Оба закивали понятливо:       — Низенькая такая, бойкая, Аграфеной звать?       — Грушей, — поправил Сильван. — Грюнфрид.       Один второго с намеком пихнул в бок локтем, продолжая с любопытством пожирать глазами заречного колдуна. Второй попытался трусливо отмахнуться от своих обязанностей, но получил в добавок такой тычок, что едва не вывалился в оконный проем. А вот шапку уронил, она с шорохом плюхнулась Сильвану под ноги. Пока тот наклонился и поскорее отряхнул ее от снега, размокших гнилых травинок и прочего земляного сора, стражник успел с топотом сбежать с верхнего яруса башни, изнутри отпереть ворота — и с приглашающим полупоклоном объявить:       — Милости просим, Сильван Иванович, пожалуйте, проходите!       Сильван переборол нахлынувшую оторопь — и шагнул вперед. Второй шаг дался уже легче, над следующими вообще задумываться не пришлось. Силь выпрямил спину, напомнив себе, что он здесь не как отверженный людьми черный колдун, а как представитель уважаемого семейства.       — Не желаете ли осмотреть город с высоты пожарной каланчи? Правда сейчас не видно будет ни черта, — предложил первый стражник, успевший перебежать от одного окна к другому, прорубленному во внутренней стене башни.       — Или вас проводить куда? — спросил второй, с поклоном забрав свою шапку из его рук, заглянул в серебристые глаза некроманта снизу вверх из-за разницы в росте.       — Я не уверен, где сейчас может быть госпожа Нэбелин, — признался Сильван.       — Ох, да это просто, — заявил стражник, нахлобучив шапку чуть не по самую бороду. — Она либо дома с Томилом Красимирычем, либо у матушки-княгини, либо в кабаке песни поет. Вась, глянь — свет в кабаке горит? — спросил он у напарника.       — Горит, вроде, — ответил тот из окошка. — Хоть за снегом не шибко видать, так что не поручусь наверняка, могу и обмануться.       — Пойдем, Сильван Иваныч, — обрадовавшись, кивнул стражник, сразу и развернулся, пошагал быстрым шагом вглубь сонных темных улиц. — Там и по чарочке от холода пропустим, ух! Пивка хлебнем…       — Себялюб! Только о своем чреве алчном заботишься! — крикнул ему, смеясь, в спину напарник, оставшийся на дозоре. — Придешь пьяным, доложу на тебя Шмелю!       — Не пьяным, а чуток выпимши! — откликнулся хитрец. — За щекой принести полрюмочки?       — Тьфу на тебя, балабол!       Сильван улыбнулся. Кажется, этот город не так страшен, как ему мнилось — и не так огромен, как те, в которых ему довелось побывать в скитаниях вместе с Ксавьером. Подумать только — прошлой осенью он сам, соединившись с Яром под мощью Леса, едва не разнес тут всё в щепки, чуть не сжег до головешек и едва не разметал ураганом по бревнышку.       А сейчас тут тишина и покой.       Заборчики, огороды, в конурах возле крылечек ворчащие сонные собаки. Сильван даже на время позабыл о хлюпающих под ногами лужах — пока едва не утопил сапог в одной из них, провалившись почти по колено. Пусть Томил радел о порядке на улицах, но лужи и ямы появлялись всё равно — дело это мистическое, даже колдуну неподвластное.       В домах редко светились окна. Да и вообще редкие окна не были надежно закрыты деревянными ставнями. Сильван поразился различию: слишком он привык к огромным дворцовым витражам в Дубраве. В далекой, наполовину забытой родине тоже окна делали другие — а здесь, в крошечных избах, окошки, кажется, с три ладошки: две вертикальные и сверху горизонтальная. Лишь на верхних ярусах теремов рамы поблескивают слюдяными пластинками, как ледышки. В домах попроще под ставнями прятался промасленный мутный пергамент или растянутая пленка бычьего пузыря.       Да и свет, если и теплится внутри жилищ, то со стороны улицы был едва уловим человеческому глазу. Еще бы, лучины и не могли сиять ярко. Чаще всего даже их не зажигали, обходясь светом от устья печки и лампадками в красном углу перед образами. Восковые свечи, как слыхал Сильван от Томила, в городе жгли только в княжеском и боярских теремах, да в монастырях во время служб. Сальные свечи были куда дешевле, вот только воняли и коптили — лишний раз не захочешь зажечь. Лампады и фонари берегли, ибо боялись пожара от случайно разлитого масла. Поэтому-то улицы казались спящими — темнота и безлюдность, ибо никто не гулял на холоде да под мокрым снегом, вокруг тишина…       И сколь же радостными показались люди, собравшиеся в светлом, теплом и довольно просторном помещении кабака. На столах горели толстые свечи, воткнутые в щербатые, уже не пригодные для питья кружки. Через распахнутую дверь, ведущую на кухню, можно было увидеть очаг с играющим огнем, над которым на вертеле проворачивался жирный гусь. Пахло пирогами — только что вынутыми из печки, горячими, пышными, румяными. В простую закуску шла квашенная с морковью капуста, моченые зеленые яблоки, огурцы, засоленные в бочках с пряной зеленью.       Сильван и испугался в первый момент, переступив порог, и внутренне замер от укола зависти — вот так, значит, здесь веселятся смертные, не думая о краткости собственных жизней. Он и забыл. Хотя вернее будет сказать — никогда не знал этого ощущения. Когда-то он тоже был просто человеком, пока его не убили в первый раз.       Он не пошел следом за стражником, пусть тот оглянулся позвать за собой — к столу, где хозяйка разливала по глиняным кружкам кому медовуху, кому шипящий яблочный сидр, затворенный по привозному рецепту, или родную рябиновку на хмелю, кому чистый крепчайший самогон — и с почтением подавала знающей публике привозной кагор в серебряных рюмках. Сильван, стараясь оставаться в тени, пробрался вдоль стенки в уголок, затаился за пустым крайним столом.       В кабаке играла музыка — редкая роскошь. Конечно, в город наезжали скоморохи — да то на праздники. Каждый и сам умел петь, да то без инструментов и за работой. В церкви и при монастырях возносили молитвы слаженные хоры и басовитые дьяки — да то ж о небесном! А такой вот музыки, чтобы разливалась весенним половодьем, журчала летним ручейком и звенела зимними хрустальными сосульками — такой тут прежде не слыхали.       Сильван и сам чуток сомлел, заслушавшись, как под проворными пальцами Нэбелин то грустила, то смеялась многострунная арфа.       А потом в мелодию вступила задорная свирель, вторя арфе, споря с нею, задираясь игривыми коленцами. Сильван мельком, в просветах между спинами столпившихся слушателей, разглядел, что играла на свирели Грюнфрид.       — Хороши наши девки, скажи, а?       Сильван вздрогнул — и отпрянул от подсевшего рядом мужчины. Выдохнул с облегчением, узнав:       — Богдан Шмель?       — Я, — смеясь, кивнул воевода. — Вот не ждал застать здесь тебя! С Грушей пришел? Заскучал в Дубраве? Или решил выпить тайком от женушки?       — Нет, Груша не знает, что я здесь, — помотал головой Сильван, надвинул капюшон поглубже на глаза. — И не зови ее сюда! Пока нет. Мы с ней поссорились.       — Ох, вот как? — свел широкие брови Богдан Шмель. — Это тогда надо обдумать.       Он ловко поймал за руку стражника, попытавшегося под шумок улизнуть на улицу, пока воевода отвернулся.       — Мил человек, не в службу, а в дружбу — сбегай за Томилом Красимировичем в гридицу? — ласково попросил он побледневшего подчиненного.       — Будет исполнено, воевода-батюшка! — рявкнул тот, хотя по возрасту сам был старше молодого начальника и ему в отцы он никак не годился. Стрелой вылетел из заведения.       — Гляжу, любят тебя подчиненные, — фыркнул Сильван. — Так глаза вытаращил, я уж побоялся, как бы не выпали.       — Главное, чтобы уважали, — заявил Богдан.       — Не наказывай мужика, он меня сюда проводил от ворот, — попросил маг.       — Угу, а то б ты заблудился в нашем великом городе! — расхохотался Шмель. — Да у вас в Дубраве один дворец больше, чем весь наш город вместе предместными с деревнями!       Сильван на него зашипел, чтобы заткнулся и не выдал его присутствия Груше.       Дуэт между тем разошелся: Нэбелин сменила арфу на лютню и завела плясовую, под которую гоблинка принялась выдавать частушку за частушкой. Народ смеялся до слез и топал ногами от переизбытка чувств, так что весь дом, кажется, ходил ходуном. Сама Нэб, раскрасневшись и сверкая глазами, тоже спела пару куплетов, казавшихся еще смешнее из-за ее необычного чужестранного произношения. Всё-таки взрослой эльфийке, выучившей за время странствий множество языков и наречий, оказалось сложновато сходу овладеть еще одним, местным, мало схожим по звучанию с привычными ей западными — в этом Груша ее заметно опередила.       Шмель только успел распорядиться подбежавшей к столу девчушке, чтобы принесла две кружки сидра, как в двери ворвался запыхавшийся Томил Сивый. Знакомый с привычками приятеля, он сразу глянул в самый неосвещенный угол — и неверяще разинул рот. В ответ Шмель, прыская смешками, приложил палец к усам. Томил рот закрыл — и плюхнулся к ним за стол, на скамью напротив.       — Тебя каким ветром сюда занесло, колдун страшный? — громким шепотом воскликнул назначенный княгиней градоначальник.       — Сам ты колдун! — невозмутимо парировал Сильван.       Шмель снова заржал, не смущаясь того, что люди начали на них оборачиваться. Уж кто-кто, а Богдан лучше всех на свете знал своего закадычного друга — как и то, что Томил, даже загруженный заботами, денно и нощно радея о благе горожан, не забросил свои занятия чародейством, начатые еще в малолетстве под наставничеством старика Щура.       — Попутным ветром, как видишь, — продолжал Сильван, а сам спрятал подрагивающие пальцы в рукавах мантии. — На помеле прилетел.       — Хвастаешься? — прищурился Томил. — Научился-таки?       — Научился, — кивнул некромант, отведя взгляд.       — Ну, я пойду, — с сожалением бросил на прощание Богдан Шмель, со вздохом поднялся. — Надо идти.       — Иди-иди, — не глядя в его сторону, поторопил Томил.       — Болтайте тут без меня о своем, о чернокнижном, — еще горше, еще глубже вздохнул воевода. — Пейте, веселитесь. Я вам выпивку заказал.       — Иди уже! — рыкнул на него Сивый. — Ты всю гридницу с ног на уши поднял, а сам в кабак сбежал певиц слушать, оставил меня разбираться! Совесть поимей уже, а?       — Ушел, — насупился Шмель, покорно побрел к выходу.       — Думает, если друг он мне, так я ему всё с рук спущу? — горячился Томил.       Очень кстати им принесли две большие кружки холодного и шипящего пузырьками сидра, пахнущего тенистой прохладой летнего яблоневого сада.       — Что у вас там стряслось, в вашей этой казарме? — поинтересовался Сильван. Хотел небрежно отпить из кружки, но пальцы слишком очевидно тряслись, так что пришлось отдернуть руку, точно обжегся о глазурованную глину.       — Шмель вдруг решил, что надобно-де нам заранее выработать план сражения, буде на нас обрушатся войска нечистой силы, — хмыкнул Томил. — Вроде мертвецов, которых ты в прошлый раз поднял с погоста. Чтобы мы были ко всякой напасти готовы загодя, каждый бы стражник и ополченец знал бы свое место и индивидуально поставленную задачу, а все вместе мы могли бы выйти сухими из любого огня!       — Вон оно как! — оценил некромант.       — Так-то оно так, и вроде даже правильно звучит, — пожал плечами Томил.       — Только нечисть шибко разнообразная бывает на свете и во тьме, — подхватил Сильван. — И заранее никак не угадать, случится что или обойдется в этом веке.       Томил Красимирович покивал его словам. Отхлебнул из кружки — и негромко спросил в лоб:       — Всё-таки не можешь среди людей быть? Крутит и трясет?       Сильван вспыхнул, отвернулся, пусть и сразу заметил, что приятеля провести не сумел.       — Умом понимаю, что глупо, а задавить это в себе не получается, — пробормотал он, постыдившись отпираться.       — В Дубраве я за тобой такого не видел, — сказал Томил. — А там зачастую собирается толпа куда больше, чем сейчас здесь.       — Так там русалки и лешии, водяные, гоблины, кикиморы…       — Ну так и представь, что здесь тоже — русалки и лешии.       — Том, — слабо улыбнулся некромант, посмотрел в глаза пристально, — если бы ты увидел дикого волка, оборотня-людоеда и собаку — ты сумел бы различить, кто из них кто? Используя свою силу, свои знания — сумел бы?       — Думаю, да. И?       — Поняв разницу, ты больше не сможешь спутать одно с другим. Никогда! Увидев знакомого лешего в облике медведя — ты будешь видеть Михайло Потапыча Дуболома, а не зверя или Весняна Березопольского. Я, увидев их в облике людей, вижу, что это обретшие плоть духи, никак не простые смертные.       — Я понял, извини.       Городской колдун пристыжено уткнулся в кружку, смущенный своим наивным советом. Сильван тоже вцепился обеими руками в свою — в горле пересохло, стал пить мелкими глотками. Но сидр не вода, в носу защекотало от пузырьков.       — Прости, расплатишься? — поставив на стол и на треть не опустошенную кружку, спросил он у приятеля.       — Да, разумеется, — отозвался тот. Удивился: — Но ты разве не за Грушенькой пришел?       — Не могу сейчас с ней видеться, сил нет ее уговаривать, — честно признался Сильван. Поправил почти съехавший с головы капюшон.       — Экий ты у нас чувствительный, — хмыкнул Сивый. — То-то Яр над тобой всё кудахчет, как над четвертым своим дитем.       Он кинул подбежавшей девчонке монетку.       — Скажи, Том, — поднял глаза к снежном небу некромант, когда вышли из кабака. — Почему Лукерье нравится меня изводить?       — Ну, знаешь, — протянул Томил. — Для тещи это естественная надобность — проедать зятю плешь. А у тебя такая роскошная грива, что тем более устоять невозможно, так и хочется клюнуть в темечко.       Сильван оглянулся на него, и в свете рыжих фонарей, освещающих вход в гостеприимное заведение, Томил увидел стоящие в светлых до прозрачности глазах некроманта слезы.       — Мне кажется, она меня ненавидит, — проговорил Сильван. — По-настоящему ненавидит, а не играя. Она настраивает против меня Милену, всякий раз старается поссорить с Грюн. Разве я виноват в чем-то перед ней, скажи? Почему же тогда?       — Может, потому, что твой тесть в тебе, напротив, души не чает? — ответил Томил. Приобнял приятеля за плечо, повел неспешным шагом в сторону монастыря, с издалека заметной даже в темноте колокольней, уткнувшейся острой шатровой кровлей в низкое брюхо снежной тучи. — И вообще, с чего это вдруг ты раскиселился, а? Это с двух-то глотков яблочного сока?       — Переброженного яблочного сока, — поправил педантично некромант. — Куда ты меня ведешь?       — Тебе там понравится! — уверенно пообещал Томил. — Раз ты в кои-веки здесь, я должен тебе это показать.       Он неожиданно остановился, спросил без шуток:       — Ты, кстати, сможешь войти на святую землю?       — В мужскую обитель? — уточнил Сильван.       — Ну, в женскую к сестрам-старушкам я бы сам ночью не пошел! — хрюкнул Томил.       Некромант пожал плечами:       — Я не пробовал, не знаю. Давай попытаемся, мне тоже стало интересно.       — А если тебя за надругательство над мертвыми молния поразит? — распереживался городской колдун.       — Я никогда ни над кем не надругивался… Тьфу, то есть всегда поднимал только по веским уважительным причинам. И в большинстве случаев не поднимал, а возвращал к полноценной жизни — это разные вещи, заметь! Так что касательно моего призвания мне не за что приносить покаяние, я готов отвечать за каждый случай перед лицом любого бога — людского, эльфийского, какого угодно. И зимой молний не случается, — отмахнулся Сильван, пошел вперед, потянул за собой приятеля.       Тот запричитал, наполовину в шутку, наполовину всерьез сомневаясь в собственной задумке:       — Но пока еще не зима, а осень на дворе. И небесному огню никто не указ, когда и куда ему бить!       — Так и ты не кричи, — улыбнулся некромант. — Проберемся тихонько, авось с небес и не заметят. К тому же пасмурно нынче, тучи плотные. Я знаю, я сюда на помеле прилетел.       — О, боже! — всплеснул руками Томил. — Какой бес меня надоумил тащить этого ведьмёныша в монастырь!       — А что ты там мне показать-то хотел? — остановился посреди дороги Сильван. — Что там может быть интересного?       — Библиотека, — уныло раскрыл сюрприз Томил. — Ты же чернокнижник, вот я и подумал, что книжки…       Сильван молча схватил его за руку и решительно прибавил шагу.       — Я нашел там несколько необычных, — продолжал Томил, поспешая за приятелем почти бегом, — но настоятель, как я ни упрашивал, не позволил мне вынести за пределы монастырских стен. Говорил: «Знаю я тебя, упрёшь ведь!»       — Да, ты бы точно упёр, — рассмеялся некромант.       — Угу, упёр бы.       — Стал бы вором-грешником и не подумал бы раскаяться!       — Стой, погоди! — вдруг остановился Томил.       — Что?       — Ты предупредил Милену Яровну, что заночуешь у меня?       — Черт… — вырвалось у озадачившегося некроманта. — Я думал обернуться за час-два.       — Не управимся так быстро.       — Да уж, тем более если меня молния поразит… — якобы задумался чернокнижник.       — Тьфу на тебя! — замахнулся Томил.       Но вместо потасовки он поднял с земли камушек (и как только углядел в темноте) — и запулил им в чердачную отдушину ближайшего домишки, прямо через забор.       — Тсс! — шикнул на приятеля Сивый, хотя Сильван и так молчал.       Вскоре на чердаке послышалось ворчание, шевеление, шебуршание.       — Кто посмел потревожить мой сон? — недобро рыкнули из темноты скрипучим голосом. — Ужо я вам!       — Прости, соседушка, что побеспокоил! — громким шепотом обратился через забор к невидимке городской колдун.       — Ах, ты ж батюшки! Нешто Томилушка это? — распознал нарушителя тишины чердачный житель. — Сам градоначальник к нам пожаловал, радость какая!       — Будь любезен, не сочти за труд, соседушка, пошли на берег Матушки кого из своих меньших домочадцев, пусть через водяниц передадут в Дубравный дворец, что Сильван Иванович у меня на ночь останется.       — Боюсь, водяницы в эту пору на дно ушли, нынче их не докричишься, — заметил некромант с легкой досадой за то, что из-за его непредусмотрительности пришлось разбудить домового с семьей.       — Не беда! — отозвался соседушка. — Я пошлю самого младшего — он по первому ледку до того берега мигом добежит!       — Еще не хватало, чтобы из-за меня шуликун под лед провалился! — нахмурился Сильван.       — Ну и что? — искренне не разделял его беспокойства домовой. — Как провалится, так и назад всплывет. Отряхнется и дальше побежит!       — Это же не человеческий ребенок и не зверек даже, — развел руками Томил.       — Да уж, постоянно забываю об этом, — вздохнул Сильван.       На монастырский двор они проникли не через калитку, как порядочные люди, а через дыру в заборе со стороны сливового сада, как ночные тати — или как мальчишки, эту дыру из поколения в поколение проделывающие сызнова, сколь ее ни заколачивай. Возможно, поэтому светопреставления не случилось, и некромант ступил на освященную землю без эффектных молний и громов.       Дальше еще проще — монахи и послушники не имели привычки шататься без дела, так что по дороге в библиотеку, имевшую отдельное крылечко, «ночные тати», вполголоса хихикающие между собой, никого не встретили.       Дверь Томил отпер своим ключом.       — Ты же говорил, что настоятель тебе не доверят? — хмыкнул некромант.       — Это ключ княгини, — отговорился тот. — Назначив меня ответственным за город, она мне его вручила, как символ доверия!       В безмолвии книгохранилища Сильван с наслаждением вдохнул характерный запах старых пергаментов. Томил запалил свечу в подставке-плошке, и к «аромату знаний» прибавилась тонкая нотка пчелиного воска. В отличие от жилых изб, здесь были высокие потолки и узкие большие окна, забранные частым переплетом — свет здесь был важнее, чем тепло. Сильван представил, как бедные монахи-писцы днями напролет стоят за наклонными столами-конторками и замерзшими пальцами выводят витиеватые буквицы.       — Княгиня ведь у нас лично радеет за собрание: заказывает купцам привозить заграничные трактаты, некоторые даже сама переводит, диктует писцам, придумывает, чем украсить переплеты, — продолжал рассказывать Томил. — На «Жития святых мучениц» не пожалела собственный драгоценный венец, в котором на свадьбе блистала.       — Просто хотела избавиться от еще одного воспоминания о Рогволоде, — скривил губы чернокнижник.       — Может, и так, — не стал отрицать Томил. — Но дело богоугодное — переплет получился роскошный, на праздники люд издалека стекается полюбоваться. Многие подопечные Щура из-за такой красоты вдохновились и решили выкреститься.       — Да что ты говоришь, — фыркнул некромант.       И всё-таки обширность собрания впечатляла. При свете одинокого огонька свечки шкафы казались бесконечными, череда толстых корешков, укрепленных кожаными ремнями и серебряными бляшками, манила и завораживала. Сильван бесшумно прошелся вдоль полок. Наверняка княгиня и ввела это правило — выставлять книги на обозрение, ведь в здешних местах принято хранить такие дорогие сокровища в специальных ларях. Сильван и сам держал свою коллекцию в сундуках…       Характерный шорох заставил его замереть на месте:       — Мыши?! — воскликнул он шепотом, до глубины души возмущенный истинным святотатством. — Вы развели здесь мышей, чтобы они сгрызли корешки и накакали в чернильницы объеденными с переплетов жемчугами и смарагдами?       — Будто мы специально! — Томил обиделся за весь монастырь вообще и за себя и княгиню в частности.       — Почему не завели хотя бы кошку? — недоумевал Сильван.       — Кошку! Здесь раньше ручной хорек жил, до него совы семьей под крышей обитали, — принялся оправдываться Томил. — Потом настоятель сменился и запретил нечистых ночных зверей в святой обители. А следующий за ним понял ошибку: принесли тогда от княгини самого борзого теремного кота, так он на следующую ночь домой сбежал греться на печке, хоть его и запирали тут — вылез в мышиную дыру. Другая кошка нагадила на стол писцу, на начатую страницу. Ну, больше пытаться не стали.       Сильван покачал головой. Потер озябшие руки, разминая пальцы перед колдовством:       — Ладно, побуду вам вместо кота. Дохлых грызунов пусть завтра монахи сами выискивают-прибирают! И поставлю отгоняющие знаки, должно помочь. Найдется кусочек мела или уголек?       — Вот это мысль! — восхитился Томил. Поделился с приятелем угольным грифелем, который носил при себе, завернутым в тряпицу, на всякий случай — вдруг понадобится что-то срочно записать по делу. Загорелся идеей: — А на зернохранилище можешь такую же охрану поставить?       — Чтобы зерно в прах обратилось? — хмыкнул некромант. — И то не знаю, как еще на ваших писцов мои знаки подействуют, мало ли чахнуть начнут тоже — придется тогда снять. Я, конечно, постараюсь направить узко на мышей и крыс… — пробормотал он уже из-под крайнего в ряду стола, куда залез, чтобы в неприметном месте вычертить на стене небольшой знак, испещренный замысловатыми символами.       Пока он копошился по углам, бормоча заклятье, Томил ощутил, как в помещении стало словно бы еще холоднее, чем обычно. Потом пролетел неприятный сквознячок, от которого по затылку пробежали мурашки.       — Закончил, — удовлетворенно отряхнул руки от угля Сильван, вернул грифель поежившемуся приятелю. — Скажи им завтра тут не сидеть долго, пока векторы нестабильны. Хотя, если найдут кучку внезапно сдохших мышей, сами, наверное, сообразят запереть библиотеку на пару дней. Ну, так где те особенные сочинения, ради которых ты меня сюда привел?       Усмехнувшись, Томил подвел приятеля к обособленно стоявшему низкому ларю, который некромант поначалу принял за скамью-короб. Разумеется, особенные книги были заперты от любопытных писцов — и, конечно же, у градоначальника нашелся ключ от замочка, врезанного в лакированную плоскую крышку. Внутри обнаружились действительно неожиданные для монастыря опусы на разных языках мира.       — Трактат о ведьмовстве, — опознал первую из книг Сильван. Полистав, вынес вердикт: — Знаю автора — сумасшедший отшельник, выдающий себя за святого. Полная чушь, выдумка больного мозга, да ты и сам наверняка это видишь — к ведьмам и колдовству это не имеет никакого отношения. Лучше сразу сожги, от греха подальше.       Несколько следующих томов в потрепанных переплетах тоже не вызвали особого интереса:       — Хороший справочник о травах, у меня такой тоже есть, только в вашей местности мало какие из перечисленных растений можно найти. А это трактат о внутреннем строении органов человека, западные священники его почитают бесовским и жгут сразу, как увидят. И зря, по-моему, очень толковый учебник для лекарей и костоправов получился бы, если вычеркнуть ерундовую идею о невидимых духах-мастерах, живущих в каждом органе, чтобы управлять оными. Так, что тут еще? Справочник для ученика алхимика — мой экземпляр сжег Яр! Случайно, когда влез ко мне в лабораторию и решил с чем-то там помочь. Я так на него орал тогда!.. Или там был другой, а такой я потерял, когда мы с Яром в очередной раз удирали из очередного города?.. О, знакомый сборник рецептов зелий и ядов. После смерти учителя я от безделья проверил все эти рецепты от корки до корки — здесь оказались одни сплошные яды, причем страшно эффективные. В принципе, полезная книжка, чтобы знать, что с чем смешивать нельзя.       Зато спрятанная на самом дне последняя книга в простой обложке из мягких листов кожи, переплетенная тонким шелковым шнурком, оказалась удивительной находкой.       — Я пытался разобрать эти хитрые письмена, но не преуспел, — пояснил Томил, пока Сильван пораженно разглядывал титульный лист. — Подумал, что эти закорючки и чернильные таракашки — китайское письмо, но когда на Ярмарке подловил купца из Поднебесной и попросил его посмотреть, о чем это сочинение, тот почему-то покраснел и заявил, что тоже не понимает этого языка. Судя по картинкам, это, наверное, пособие по единоборствам.       — Мой учитель увлекался снадобьями китайских лекарей, — начал издалека Сильван, в нерешительности застряв на нескольких первых страницах. — Я тоже научился кое-как читать эту хитропись. Понятия не имею, как эта речь звучит вслух, но значение многих букв-жучков примерно представляю.       — И о чем же здесь написано? — нетерпеливо поторопил его приятель. Похоже, Томил бился над сей загадочной книженцией не первый год.       — Если читать буквально, — отвел глаза Сильван, — то это философское сочинение о пользе дружбы между мужчинами. Мол, два витязя, прекрасные душой и телом, защитят друг друга и на поле брани, и в повседневных заботах протянут руку помощи, откроют друг другу сердца и облегчат суетность бытия взаимным пониманием.       — Всего-то? О дружбе? — изумился Томил.       — Но если знать страсть восточных поэтов к многозначности слов и сложности образных сравнений, — продолжал Сильван, зарозовев щеками, — то это получается поучительный сборник о любви.       — Чего? — не поверил Томил. — Какой еще любви? К единоборствам?       — О плотской любви, — еще тише произнес Сильван. — С подробными пояснениями про удобные позы, о необходимости приготовлений и чистоты, о приятности взаимных ласк…       — Всё-всё! Я понял, не продолжай! — отшатнулся Томил. Почесал нос в смущении: — Вот не знал, что китайские философы такие затейники. И как я по картинкам этого не понял?!       Сильван фыркнул со снисхождением: мол, непосвященный и не должен был догадаться.       — Такому учебнику в мужском монастыре точно не место! — решительно воскликнул Томил.       — Согласен, — кивнул Сильван. — Но сжигать жалко — такая редкость.       — Значит, упрём, — хмыкнул градоначальник.       И застыл: за его спиной раздались шаркающие шаги.       — Что это ты тут стащить собрался, Томил Красимирович? — строго спросил седобородый величавый старец.       Сильван отложил книги, поднялся с корточек, почтительно склонил голову.       — Ваше преосвященство? — натянул на физиономию улыбку Томил Сивый. — Какая неожиданность!       — Да неужели? — поднял кустистые брови архиерей, он же настоятель. — Я совершал ежевечерний обход обители, проверял, везде ли бытие течет чином и правилом. И тут вижу отсвет свечки в окнах. Думаю: кто ж так засиделся над книгами? Гляжу — а это ты! И что ж ты тут нашел эдакого, что сам поночужничаешь и гостя с собой привел?       — А мы тут… хм, мышей морим, — ответил Томил.       Пришлось Сильвану вмешаться в разговор и вступиться за приятеля, честно рассказать, какие именно они книги здесь инспектировали. Настоятель выслушал терпеливо, не перебивая. На алхимию и травничество покивал, на восточную философию вскинул брови и пробормотал: «Пакость какая! Забирайте себе, коли замараться не боитесь!»       — И что ж ты собираешься делать с этой книженцией? — ухмыльнулся Томил приятелю. — Подаришь Милене Яровне?       — Ей она ни к чему, — заулыбался в ответ маг. — Просто положу в своей лаборатории среди прочих справочников. Ты же знаешь, в них никто не посмеет сунуть нос.       — Угу, никто, кроме твоего единственного ученика, — хмыкнул приятель. — Нарочно подтолкнешь ребенка на кражу?       — Этот «ребенок» — ровесник твоего отца, между прочим, Томил Красимирович, — напомнил некромант. — И тут есть несколько глав, которые ему будет полезно разобрать. Если не сумеет, наш дракон ему охотно подскажет.       — И как вас только Яр терпит? — шутливо проворчал городской колдун. — Всё-таки хорошо, что мы с Нэб отдельно от вас поселились.       Закончив с книгами, Сильван поймал тяжелый изучающий взгляд на себе — и глаз не отвел, вопросительно посмотрел в ответ, выдержав эту бессловесную дуэль.       Духовный отец всего княжества усмехнулся в усы:       — Давно хотел посмотреть на тебя, каков ты есть, Сильван Иванович.       — Весьма польщен, — пробормотал некромант.       — Не откажитесь от полуночного чаепития в моем обществе? — предложил архиерей, и по виду было ясно, что отказа он не примет.       Пришлось им идти следом за главой монастыря — в его личные покои.       — Как два сорванца, пойманные дедом-сторожем за воровством слив, — по пути шепнул Томил приятелю.       — Знал бы, не пошел бы с тобой даже из-за книг! — раздосадовано прошипел тот в ответ. — Я просто хотел помириться с Грюн, а не знакомиться с вашим городом и горожанами.       — Заметь, с первыми лицами среди горожан! — с важностью воздел палец вверх Томил.       В покоях игумена, кроме стола, уже накрытого к чаю, их ожидал другой сюрприз: в креслах сидели дамы — сама княгиня и ее старшая подруга и советчица, боярыня Дарья Адриановна. Обеих Сильван видел год назад, когда вместе с Миленой забирал из пыточной младшего Яровича. Тогда он впервые побывал в городе, но обстоятельства не располагали к прогулкам, знакомствам и обозрению окрестностей. Сильван лица-то женщин с трудом вспомнил.       — Благородные дамы — ночью, в мужском монастыре? — усмехнулся он, встав на пороге.       — Чернокнижник — в сердце святой обители? — парировала с приветливой улыбкой княгиня. Повела рукой, приглашая пройти и присоединиться к легкой трапезе.       — Ничего непристойного, — проворчала боярыня, сложив руки на выдающемся животе. — Мы просто засиделись, заговорились с полудня. Тем паче его преосвященство — духовный отец нашей госпожи-княгинюшки. А дочери никогда не зазорно прийти за советом к родителю, в любой час дня и ночи.       — Да уж, дочери — они такие, — в тон пробормотал Сильван, вспомнив о своей, имевшей привычку врываться в супружескую спальню в неподходящий момент, чтобы затем выставить его же кругом виноватым.       Некроманта осенило, он обернулся к мявшемуся за его плечом городскому колдуну:       — Ты знал об этом, — прошипел он, испепеляя обманщика негодующим взором. — И специально заманил меня сюда книгами!       — Прости Томила, Сильван Иванович, — вступилась княгиня за своего верного помощника. — Я лишь просила его устроить нам свидание с тобой, если выпадет удобный случай.       — Свидание? — Силь снова обернулся к Томилу, с сердитой насмешливостью бросил: — Вот сам и будешь объясняться с моей женой, почему я застрял в городе и зачем ночью виделся с незамужней дамой.       Княгиня заулыбалась еще веселее, возможную ревность лесной царицы сочла за изысканный комплимент.       И всё же, чтобы не показаться неучтивым, чернокнижник принял приглашение разделить хлеб-соль — вернее, душистый травяной чай с ягодными вареньями на кленовом сиропе и с пирогами.       — Получается, ты нынешний хозяин Дубравы? — спросила княгиня.       — Вовсе нет, — отказался от высокого звания Сильван. — Нынешняя владычица Леса — моя супруга, Милена Яровна. Я лишь помогаю ей советами в меру моих разумений, не более того. И лишь в ожидании возвращения настоящего правителя.       — Куда же подевался Яр? — удивилась она.       Сильван мельком взглянул на невозмутимо уплетающего пирог приятеля, пытаясь угадать, как много тот успел разболтать в городе.       — Отправился навестить земли своего отца, — обтекаемо ответил некромант.       — О, повидать родные места! — подхватила княгиня с чувством. — Признаюсь, мне понятен его порыв.       Сильван промолчал, прикрывшись серебряной чашечкой с тонкой чеканкой и отделкой из пластинок резной слоновьей кости. Вполне возможно, этот чайный набор княгиня привезла среди прочего свадебного приданого как напоминание о том, что она родилась принцессой в куда более просвещенном государстве, чем дремучее княжество, затерянное среди лесов и болот. Или, что тоже не исключено, просто купила эти чашки здесь у приезжающих на Ярмарку купцов и подарила на какой-нибудь церковный праздник игумену.       Пока он рассеянно размышлял о чашках и чае, о том, что неплохо будет заказать подобный набор посуды у придворных ювелиров-кобальдов, чтобы при случае задобрить Милену — княгиня впрямь увлеклась воспоминаниями о далекой родине. Мол, так-то хорошо было в краю ее детства, так-то светло, тепло и ладно! И небо тогда было выше, и фрукты сладкие, как нигде. В силу своего опыта путешествий и прожитых лет чернокнижник составил о мире ровно противоположное мнение — согласно его наблюдениям всё везде было примерно одинаковым, лишь фрукты и солнце немногим отличались со скидкой на географическую широту, но и то не обязательно.       Сильван послушал и не выдержал, вставил:       — Однако не всегда человек… или эльф, или любое другое разумное существо — склонно считать своим родным домом то место, где родился. Дом там, где ты узнал счастье. Уверен, Яр любит Дубраву несравнимо больше, чем отцовский замок.       — Безусловно, это так, — мечтательно улыбнулась княгиня. — Но с истечением времени ты стараешься забыть неприятные вещи и сохраняешь только отрадные картины из прошлого. И начинаешь смотреть на свои юные безмятежные годы, как на утерянный райский сад. Ах, как бы мне хотелось взглянуть хоть глазочком на дом моего детства!       — Что ж, это можно устроить, — заявил Сильван.       И под дружное «Ах!» выплеснул чай из своей чашки над столом.       — Уф, напугал, — выдохнул Томил, увидев, что вода собралась в пузырь и зависла над скатертью на высоте примерно в локоть. — Предупредил бы сперва, что ли!       — Что это за волшебство? — оправившись от легкого испуга, восхитилась княгиня.       — Это еще не волшебство, а только приготовления, — ровно отозвался Сильван — и позаимствовал чашку остывшего напитка у архиерея: — Разрешите? Пузырь должен быть достаточно крупным, иначе будет плохо видно и изображение получится слишком выгнутым.       — Томил, твой друг отчаянно смел, — заметил первосвященник, пододвинув чернокнижнику еще одну чашку от боярыни. — Ты ни разу не пытался чародействовать при мне, тем более в обители.       — Мои способности не столь сильны, чтобы их демонстрировать, — скромно пожал плечами городской колдун. А Сильвана поостерёг: — Ты уверен? Может, вправду не стоит творить заклятье здесь?       — Я не делаю ничего особенного, — откликнулся, увлекшись процессом, некромант.       — Конечно, — кивнул Томил, — парить в воздухе — это совершенно естественное состояние для воды.       — Именно, — улыбнулся Силь. — Разве пар над горячим чаем сильно отличается от этого пузыря? В воздухе всегда есть частички воды.       — Или, например, когда идет дождь? — включилась в игру княгиня, не отрывая глаз от колышущейся и поблескивающей неровной большой капли, будто танцующей перед зрителями.       — Не только дождь или снег, или туман, но даже в ясный солнечный день в воздухе есть невидимая водяная пыль. Иногда, при определенном падении лучей света, на этих капельках расцветает радуга. Но чаще они настолько крошечные, что мы их не замечаем — просто вдыхаем и радуемся прохладе и свежести воздуха.       — В писании сказано, что радуга есть божественное чудо, — заметил настоятель.       — В писании просто опустили скучные объяснения, как именно бог создал это чудо, — возразил некромант.       Решив, что подвесил достаточно чая, он достал из внутреннего кармашка мантии маленькое зеркальце — и прикоснулся им к пузырю.       — Заговоренное зеркальце? — предположила княгиня.       — Зачарованная нетающая льдинка, не стекло, — показал ей Сильван, но в руки не дал. — Пожалуйста, сударыня, подумайте о человеке, которого вы хорошо знаете и который сейчас живет в доме ваших родителей. Есть такой?       — Кажется, да, — озадачилась княгиня.       — Я спрашиваю о человеке, а не о месте, потом что так легче сосредоточиться на поиске, — пояснил он.       Вода в пузыре перестала переливаться, играя попавшими чаинками, утратила желтоватость настоя, прояснилась, как проясняется зеркало, на которое подышали и хорошенько протерли, не оставляя бликов. Над столом как будто повисла дыра в другой мир: темное глубокое небо, на горизонте полоса отгорающего заката. Плоская крыша южного дворца, вдалеке за густыми кронами деревьев виднеются купола храма, но не золотыми луковицами, а светлыми каменными полусферами.       — О, боже мой, — ахнула княгиня. — Вид из окна женских покоев. Словно ничего не изменилось за прошедшие годы…       — Я не подумал, что там тоже поздний вечер, — повинился Сильван. — Следовало сделать это днем, тогда видно было бы лучше и показать можно было бы больше.       Картина в водяном пузыре сменилась, теперь они словно шли по коридорам дворца, освещенного огоньками масляных ламп. В отделке стен, в мелкой единообразной резьбе по мрамору угадывались восточные орнаменты.       — Я помню и это место, — тихо прошептала княгиня. — Но как это возможно?       — Вся вода мира связана между собой. Все родники, озёра, реки и океаны перемешиваются, переливаются, объединяются в одно целое. Вода путешествует по небу облаками и проливается снова на землю дождем, уходит под землю и оттуда возвращается ручейками, скапливается болотами. Вода есть в каждом живом существе, в растениях, в животных, в нас самих. Воззвав к помощи воды, мы обращаемся к ней в любых ее проявлениях. Вода — едина.       Сильван заставил пузырь показать еще несколько картин, после чего развеял заклинание — и аккуратно поймал плеснувшую вниз воду в тазик для мытья рук, заранее примеченный в углу комнаты, так что никого даже не забрызгало.       — Благодарю! — сквозь слезы умиления произнесла с чувством княгиня. — От всего сердца — спасибо тебе!       — Простите, я, кажется, слишком увлекся, — запоздало понял некромант, смутившись от произведенного эффекта.       — Я будто в родимый дом забежала на минутку! — радовалась княгиня, схватив за руки Дарью Адриановну.       — Было весьма познавательно, — кивала ошеломленная боярыня.       — Мда, — только крякнул настоятель, исподволь разглядывая потупившегося мага.       — А теперь идем ко мне, — решил за Сильвана Томил, — скажешь своей Груше, что приходил в город по делу. Пусть не зазнается, что ты только ради нее через реку на помеле летел.       Но быстро их не отпустили — княгине оказалось совершенно необходимо, во-первых, высказать Томилу, как очаровательна его супруга даже в пору тяжести, как необычны острые эльфийские ушки и как они будут мило смотреться на младенце, если оного угораздит родится похожим на свою мать. Сильвану же княгиня поведала, что его Грушенька тоже мила безмерно, даже зеленоватый оттенок кожи ее нисколько не портит, а необычные манеры и привычки только добавляют обаяния невинности и непосредственности.       Терпеливо выслушивая курьезную историю о первом знакомстве княгини с гоблинкой, некромант от стыда за дочурку хотел сквозь землю провалиться.       Позже, дома у Томила, всё еще находясь под впечатлением от этого многословного и подробного рассказа, Сильван обратился к удивленной его появлением Грюнфрид вовсе не теми словами, какие мучительно придумывал по пути в город. Разумеется, после этого они перессорились заново, и чернокнижник улетел в Дубраву в одиночестве, всю дорогу мысленно кляня себя последними словами за неподобающую вспыльчивость.