Лесной царь: Король эльфов (Семейные хроники 2)

             За время, столь бездарно потраченное на бордель, на город успели опуститься ранние сумерки. На центральных улицах и бульварах фонарщики кое-где зажгли фонари — крохотные беспомощные огоньки масляных ламп, заключенные в клетки из жести и закопченных стеклышек, лишь подчеркивали приближение темноты. Впрочем, все трое путешественников отличались острым зрением, какому сами кошки позавидуют. Яр уверено повел своих спутников через притихшие переулочки.       — Так короче, — заявил он.       — Ты отлично помнишь этот город, а ведь просидел полгода в борделе! — заметил Руун.       — Я же говорил: меня частенько отпускали покататься на карете, — напомнил Яр. — К тому же спустя год после нашего побега, мы с Сильваном приехали сюда еще раз, под видом бродячих аптекарей.       — Не знал, что ты умеешь делать порошки и микстуры, — сказал Драгомир.       — Не удивительно, в Дубраве-то мне некого лечить порошками, — хихикнул родитель. — Меня Силь научил. Хотя, конечно, лекарства у него получались гораздо лучше. Мои порошки благотворно действовали на покупателей, если они выпивали их при мне, прямо не отходя от лотка, что давало мне возможность незаметно подлечить напрямую. Кстати, мы с Силем много чему научили друг друга, пока странствовали вместе. У нас был очень разный подход к искусству колдовства, и мы чудесно дополнили друг друга, просто-таки взаимно обогатили, обмениваясь знаниями и накопленным опытом. М-да. Днем он был просто прелесть как хорош! Лучше товарища я и желать не мог. Зато по ночам из-за своих кошмаров совершенно не давал мне выспаться. Если же я убегал ночевать к… эм…       — К первому встречному красивому мужику, — подсказал Драгомир.       — Именно! — не смутился папаня. — Тогда Сильван встречал меня утром безмолвной истерикой, что выходило еще хуже. Поэтому, промаявшись год, я решил, что есть смысл привезти его сюда, показать ему место казни еще раз, объяснить, что за ним никто не гонится, что люди про него благополучно забыли.       — И как? Получилось? — спросил Мир.       — Не очень, — признался Яр. — Он неделю просидел в гостинице безвылазно, только по ночам порошки свои стряпал, чтобы мне было, что продавать утром на рынке. Однажды глубокой ночью мне удалось его вытащить на прогулку до лобной площади. Скажу честно, тогда я сто раз пожалел, что вернулся, что повел Силя смотреть на место его казни. Но, к счастью, потом ему слегка полегчало. Правда, людские толпы он до сих пор не переносит… О, а вот мы и пришли!       Здание ратуши было легко отличить от прочих окружающих домов: у него имелась башня, символизирующая гордость горожан (заодно ее использовали для наблюдения за пожарами), и еще был большущий балкон на фасаде. Внушительный колокол в звоннице под островерхой крышей отмечал каждый полдень, объявлял о бедствиях, созывал жителей на площадь, когда городская управа собиралась объявить нечто важное, либо когда на балконе появлялся королевский глашатай. О церковных праздниках трезвонили колокольни при храмах, а для личных обращений к народу король использовал другой балкон — дворцовый, не хуже этого.       — Вот на этом балконе всё и произошло, — объявил Яр, задрав голову.       Балкон ратуши был, бесспорно, примечателен: он тянулся через весь фасад, широким полукругом выступая над первым этажом, так что собственно вход в здание скрывался в тени за строем колонн, сей «козырек» поддерживающих. Понятно, что черепичной крышей такую площадь прикрыть было бы неудобно, поэтому зодчие оную и не стали продлевать дальше необходимого: ради особых случаев над балконом натягивали навес из ткани в расцветке королевского флага, но чаще обходились без этого. (При плохой погоде выступающие просто укорачивали свои речи до скупых тезисов или вообще переносили обращение к горожанам на другой день, ведь сами столичные жители тоже не дураки слушать речи, стоя под дождем или градом).       На балкон можно было попасть как через широкие двери, ведущие из зала собрания на втором этаже, так и снаружи: по обеим сторонам здания, прилегая к стенам, до земли спускались каменные лестницы, не слишком узкие, но и не слишком широкие, довольно крутые и совершенно непримечательные. Зато на крыше виднелись на фоне сумеречного неба весьма примечательные статуи — горгульи. Каменные чудовища уселись на самом карнизе тесным рядком и обратили невидящий взор вниз, на балкон, будто прилетели на своих нетопырьих крыльях только ради того, чтобы стать свидетелями чьей-то занудной высокопарной речи.       Пусть ночью здание пустовало (не считая пожарного дозора на верхушке башни), возле лестниц и у входа зевал бесполезный караул. Марру пришлось расстаться с несколькими монетами, чтобы полусонные стражи отвели свой бдящий взор в другую сторону и позволили любопытным путешественникам подняться на балкон.       — Переплатил! Тут заперто, — огорчился Руун, тщетно подергав ручки дверей, ведущих в зал собрания.       — Нам туда и не нужно, — заметил Драгомир. Вышагивая по балкону, он смотрел под ноги на пеструю мозаику, напоминающую узором то ли веер, то ли круги на воде. — В момент убийства Альдирейка в зале собрания находились сиятельные лорды его свиты. Сам король был здесь. Как и те, кто пришел отнять его бессмертную жизнь.       — Как и юный изгнанник Ксаарз, поспешивший ему на помощь, — негромко добавил Яр. В отличие от сына, меряющего шагами пространство, он тихо подошел к краю, оперся о перила и воззрился на город. Затуманившийся взгляд рассеянно скользил по замощенному простору площади, мимо окружающих нарядных зданий, вдоль уходящих слегка под откос улиц, расходящихся от центра лучами.       — Пап, если ты рассчитывал застать здесь призрака покойного короля, то придется мне тебя разочаровать — тут нет никаких духов.       — Совсем-совсем? — переспросил бывший лесной царь крайне жалобным тоном, дурачась.       — Абсолютно, — отрезал сын, который порядком устал за долгий насыщенный день.       — Какая досада, — вздохнул Яр. И замолчал.       Руун Марр тоже молчал, тоже о чем-то задумался.       Драгомир, заложив руки за спину, еще раз прошелся от перил до перил, цокая подковками на каблуках по каменным плиткам мозаики. Не выдержал тишины, принялся рассуждать вслух:       — Альдирейк вышел из зала и закрыл за собой двери. Встал на то место, где сейчас стоит отец. В зале собрания остались лорды его свиты, там было шумно и многолюдно.       — Это случилось в последний день перед отъездом эльфов в Долину, — кивнул Руун. — Альдирейк объявил о расторжении помолвки с принцессой смертных. Но горожане всё еще надеялись на мирный союз — и возможность взаимовыгодной торговли. Эльфам устроили прощальный пир от имени гильдий купцов и ремесленников, вручали подарки и в меру умения конопатили длинные уши льстивыми восторженными речами.       — Альдирейк, чтобы не дать воле раздражительности, вышел подышать воздухом, — предположил Яр.       — Вряд ли великий король спьянился настолько, что ему потребовалось освежиться ночным ветерком, — пожал плечами Драгомир. — Скорей всего, это был предлог, чтобы ненадолго остаться без надзора своих же лордов. Кстати, разве дело было ночью? С той стороны небо было еще светлым от последних отсветов заката.       — Сокровище, откуда ты всё это знаешь? — восхитился дракон.       — Сопоставил то, что видели вы оба — отец и ты.       — У меня нет секретов от моих детей, — невозмутимо произнес Яр.       — А твои воспоминания об этом я прочитал еще при нашей первой встрече, — сказал полуэльф Руун Марру. — Помнишь? Когда я вас с Сильваном помирил.       — Такое забудешь, — поежился дракон. — Ты мне знатную устроил кашу в голове, месяц потом раскалывался котелок… Кстати, всё-таки то была ночь. Зарево за теми крышами было не от догорающего заката, это вообще восточная сторона. Там вспыхнул пожар, выгорела половина улицы: армию мертвецов, поднятую Сильваном, городская стража предала огню. Однако они не учли, что оставшиеся без некроманта мертвяки будут норовить разбегаться кто куда, как самоходные неуправляемые факелы, не боясь ни стрел, ни копий.       — Ты видел это, потому что поджидал Альдирейка, сидя на крыше, прячась за каменными чудовищами, — продолжал Драгомир.       — Я был в облике дракона. Никто не будет ночью смотреть вверх, тем более никто не станет вглядываться в статуи и пересчитывать их количество.       — Когда король вышел, ты накинулся на него. — Мир шагнул на середину, мысленно отмечая место кровавой схватки. — Заткнул ему рот, чтобы не позвал на помощь, второй лапой раскроил живот, пробил грудь и вырвал сердце. Сердце съел?       — Фу-у, — поморщился Яр.       — А куда мне его было девать? — оправдывался дракон. — Мне надо было его убить, причем наверняка, иначе Розенрик сотворил бы из него черт знает что! Без сердца даже бессмертные долго не протянут.       — Только Альдирейк умирал слишком медленно, — сказал Яр. — Я там битый час околачивался под дверями, прикидывая, как бы ловчее пробраться на пир и встретиться с королем, при этом не попавшись на глаза Орсаарксу или Виару. К сожалению, гильдийцы не посещали наш бордель, они все были примерными семьянинами и по воскресеньям дружно ходили в церковь. Именно здесь у меня не нашлось ни одного знакомого, кто неприметно провел бы меня внутрь, минуя стражу у дверей. Зато я первым услышал на балконе звуки борьбы — и прибежал сюда вот по этой лестнице.       — Народ в зале очень шумел: нестройная музыка, хоровые пьяные завывания, — пояснил Руун. — Даже лорды из свиты не сразу сообразили, что прямо у них под носом что-то происходит.       — Это дало мне немного времени, — сказал Яр. — Очень немного, меньше минуты.       — В такие моменты даже бессмертные эльфы начинают ценить каждую секунду, — невесело сострил Руун.       — Тебя вспугнул отец, и ты сиганул обратно на крышу? — кивнул дракону Мир.       — Я был уверен, что у меня всё получилось, — вздохнул Руун. — Но всё-таки решил проследить и удостовериться до конца.       — Но как Альдирейк вообще прозевал твое нападение? Он же великий король! Вся Гильдия магов — ничто против его могущества!       — Но я тоже не какая-нибудь ящерица, — надулся Марр. — Последний из драконов! Он просто не ожидал, что в людском городе встретит такую редкость. Ну, и всё-таки мы, драконы, отличные охотники. Благодаря двойной сущности, мы умеем скрывать свое присутствие, выслеживая добычу. Если я захочу, затаюсь так хорошо, что даже искусный чародей ничего не заметит.       — Ну-ну, — хмыкнул Яр. Драгомир тоже смотрел скептически, очень уж мало был похож их дракон на самого опасного на свете хищника.       Руун насупился еще больше на такое пренебрежение. Обратился к старшему спутнику:       — Ты мне вот лучше скажи, почему так долго возился с полутрупом? — Оглянулся к Миру, ища поддержки: — Сокровище, представь, они успели за минуту и пошептаться, и поцеловаться!       — Разве? — искренне поразился Яр. — Тебе не примерещилось? Я не помню никакого поцелуя.       — Я всё прекрасно видел! — стоял на своем Руун. — Ты остановил кровь, стал заращивать распоротое брюхо, в этот миг он открыл глаза, схватил тебя за руку и заставил наклониться к своим окровавленным губам.       — Пап, так и было? — воззрился на родителя Драгомир.       — Может быть, я пытался восстановить его дыхание? — неуверенно предположил Яр. И неожиданно вспомнил: — Я ведь почему был уверен, что спасу его — потому что не сразу увидел, что сердца-то нет!       — Как это? — тут изумились оба, и сын, и дракон.       — Да! Теперь-то я понимаю, что такова была особенность его дара! Кровь не хлестала, нет, она соединилась с потоками магии в его теле, свилась в клубок и превратилась в подобие сердца. С такой заменой Альдирейк мог протянуть куда дольше, чем несколько минут. Мне хватило бы времени, чтобы его полностью вылечить!       — Но помешали лорды, — вставил Драгомир. — Двери распахнулись, и все увидели лежащего с жуткой раной короля, и над ним — тебя, с окровавленными руками и измазанным лицом. Конечно, тебя узнали даже в таком виде.       — Орсааркс и Виар стояли в первых рядах, — невольно поежился Яр, вспомнив тот момент. — Руун, почему ты не сбежал? Почему вступился за меня перед лордами? Ведь я помешал твоему плану.       — Понятия не имею, — со вздохом признался тот. Пошутил с кривоватой улыбкой: — Может быть, глядя на тебя, вспомнил, как меня в детстве били, поэтому и взбесился?       Однако ни Мир, ни Яр не улыбнулись, и помрачневший Руун понял, что его шутка не шутка вовсе.       — Ты проломил крышу, обломками отрезало часть свиты и людей, — продолжил Драгомир. — Остальных лордов ты беспощадно кусал и жег огнем. Отвлек на себя, оставаясь за этими дверями, поэтому отец тебя и не смог рассмотреть.       — Да и некогда мне было рассматривать, — заметил Яр. — Я сбежал…       — По той же лестнице, что и поднялся? — перебил родителя Мир.       — Да. Я понял, что душа Альдирейка покинула его тело. И еще ужасно обиделся на несправедливость отца — он первый выкрикнул, что я и есть убийца. Ну, не удивительно — следы от когтей и зубов дракона я же сам убрал. Залез по локоть во внутренности правителя, копошился там с остервенелым видом, ха…       — А я до последнего дня в темнице строил из себя невиновного, — хмыкнул Руун. — Нет, правда, какой мне был смысл тогда признаваться в содеянном? Всё равно сидел уже под замкОм под зАмком. Зато потом сам Орсааркс меня и выпустил, отправил за пропавшим сыночком. Правда, пусть и решил меня использовать, а всё равно не извинился, старый хрыч.       — Пока ты был на крыше, ты не смотрел на вторую лестницу? — оборвал его ворчание Драгомир.       — Нет, — в недоумении протянул Руун. — А должен был? Рядом в то время дерево росло, ветки мешали обзору. И горгульи тоже заслоняли, а высовываться мне было незачем.       — Мирош, ты что-то подозреваешь?       — Вы не задумывались, почему Альдирейк оказался тут в одиночестве? Может быть, он не был тут один? Он остался в городе не ради чествования гильдийцами, на которых ему было наплевать. Может, он ждал кого-то для секретного разговора? Настолько тайного, что даже верный Орсааркс не должен был присутствовать при этой встрече.       — Намекаешь на его делишки с оборотнями?       Драгомир пожал плечами: у него не было ответов, лишь вопросы и сомнения.       — Вы уверены, что Альдирейк умер?       Яр и Руун переглянулись.       — Душа покинула его тело, — пробормотал Яр. — Только после знакомства с Сильваном я понял, что это еще не равно смерти.       — Я вырвал его сердце, — кивнул Руун, — но он и не подумал немедленно рассыпаться прахом.       Драгомир пристально поглядел на своих старших:       — Не могли ли его тело выкрасть те самые оборотни, сторожившие каждый его шаг?       — А душу захватил Розенрик… — потерянно договорил Руун.       — Ведь ты попросил Сильвана поднять нежить не только ради того, чтобы отвлечь городскую стражу? Ты знал, что вокруг ратуши будет толпиться народ, высматривая эльфов, но благодаря другому невиданному зрелищу на площади никого не осталось. Ты мог не волноваться, что Розенрик в своей охоте на короля мимоходом уничтожит половину горожан. Выходит, ты подозревал, что он будет здесь?       — У нас нет доказательств, — зябко поведя плечами, напомнил Яр. — Всё это могло случиться, а могло и не произойти. Ни я, ни Руун не увидели, как рассыпается прахом тело последнего короля. Однако эльфы заперлись в Долине и не пошли войной на Ущелье, хотя могли бы в минуту разнести там всё по камешку — разве это ни о чем не говорит?       Руун Марр между тем сбросил все сумки под ноги и, присев на корточки, сосредоточенно зарылся в ту, где держал свои вещи. Вскоре нашел, что искал — мешочек-кисет, крепко завязанный на многочисленные хитрые узлы. Внутри оказалась прядь русых волос, Руун задумчиво взвесил ее на ладони, показал спутникам:       — Это его волосы.       — Альдирейка? — недоверчиво переспросил Яр.       — Угу. Когда я угодил в плен, сам удивился — эта прядь застряла среди шипов моего гребня. Похоже, я случайно срезал когтями. Ее покрывала засохшая кровь, поэтому не заметили даже эльфы-стражники. Я сохранил ее. И долго думал: не должна ли она тоже рассыпаться прахом вслед за исчезнувшим телом?       — Да уж, любопытненько, — согласился Яр. — Я-то гадал, от какой-такой принцессы хранит романтическую память наш трепетный дракон? А оказалось, не от принцессы вовсе.       Когда Мир хотел прикоснуться к пряди, папаня легонько шлёпнул его по руке:       — Некроманту волосы мертвеца без особой нужды трогать не надо.       — Прости, пап, не подумал.       Яр аккуратно запихал прядку обратно в мешочек, затянул завязки — и заявил:       — Надеюсь, Руун, ты не будешь возражать, если это я пока подержу при себе? На всякий случай.       — Есть какие-то догадки? Не хочешь поделиться? — ревниво вскинулся дракон.       Но бывший лесной царь сунул мешочек за пазуху — и погладил его по щеке, благо тот всё еще сидел на корточках, тянуться не пришлось:       — Ничего определенного, пока. Но своим ощущениям я привык доверять. Тем более, ничего ведь не изменится: ты по-прежнему будешь охранять нас, а я — присматривать за твоей древней ценностью. В конце концов, — повысил он голос, — я же доверил тебе своего сына, м? Вот и славно, договорились.       Руун лишь вздохнул. Смиренно собрал сумки, повесил себе на оба плеча. И мрачно буркнул:       — Я проголодался. Не пора ли выбрать ночлег?       Спутники мысль охотно поддержали. А Драгомир так обрадовался, что с балкона убежал первым, на ходу подбадривая старших поторопиться, ибо до заранее примеченной Яром гостиницы идти было не близко.       — Вон, тоже об ужине мечтает, вприпрыжку унесся, — проворчал дракон, спускаясь по лестнице следом. — До чего ты сына довел своими воспоминаниями!       — А мне кажется, он больше о постели мечтает, — негромко съехидничал папаня. — Как узнал, кому принадлежал столь бережно хранимый тобой локон, так и расцвел.       — Неужели тоже подозревал меня в сентиментальных чувствах к почившей принцессе? — удивился Руун.       — Ты же дракон, как иначе, — пожал плечами Яр. — Вам это положено.       — Мало ли, — проворчал Руун, но теперь его ворчание приняло совершенно иной оттенок.       Не замечая за собой, он тоже разулыбался во всю физиономию. Прибавил шаг и вскоре поравнялся с полуэльфом. Вдвоем они настолько сосредоточились на смущенных переглядках между собой, что далеко не сразу заметили, как сильно отстал от них Яр.       «Постойте-ка минутку!» — пришлось ему мысленно их окликнуть.       — Ну, что еще? — застонал Драгомир. — Я правда уже спать хочу... И надо Миленке сказать, чтобы поночугу прислала…       Но пришлось вернуться и поглядеть, на что же там уставился неугомонный родитель. С первого взгляда заинтересовавшую вещь определить не удалось: Яр застрял перед ничем не примечательным дворцом средней роскошности, каких здесь была целая улица.       — Надо бы наведаться сюда, когда обитатели крепко заснут, — заявил Яр, не моргнув глазом. — В прошлый раз я тут кое-что оставил, нынче это могло бы нам пригодиться.       — А просто зайти и попросить вернуть никак нельзя? — спросил Мир, прикрывая зевок ладошкой.       — Сомневаюсь, что владельцы дома разрешат взломать стену, да еще фасадную, — хихикнул родитель. Указал на окно-розетку над парадным крыльцом: — Вон там мы с Сильваном устроили тайничок. Нас тогда пригласили к больной барышне, пришлось остаться на ночь — очень милое было семейство, и заплатили неплохо.       — У вас с Сильваном, видимо, немало осталось тайничков, — съязвил Мир.       — О, мы с ним были запасливы, как трудолюбивые белки! — закивал папаня. — Но я не собираюсь разыскивать все подряд, не волнуйся. Я помню только о тех, где есть кое-что полезное. Кстати, если не хотите помогать, можете остаться в гостинице, я один управлюсь гораздо быстрее.       — Вот не знал, что ты еще и вором-домушником сумеешь поработать! — хмыкнул Руун.       — В жизни многие навыки могут пригодиться, — не думал смущаться Яр. — Залезть в чужой дом, кстати, не самое сложное, особенно, если умеешь насылать на людей сонливость или отводить глаза. Другое дело, как объясниться с местным домовым — вот где потребуется приложить все старания!       — Может, пойдем уже? Вернемся позже, как ты и говоришь, — нахмурился Драгомир, резко отвернувшись от обсуждаемого дома. — За нами кто-то наблюдает. Окно на втором этаже, видите? Занавеска колышется. Наверняка уже решили, что мы замышляем их ограбить.       Руун расхохотался:       — И будут правы!       Однако они не успели отойти далеко — всё-таки слишком быстро ретироваться было бы подозрительно, следовало придерживаться неспешного прогулочного шага, — как на крыльцо выскочил запыхавшийся тучный лакей, сопровождаемый немолодой почтенной служанкой, вероятно, здешней экономкой.       — Господа! Прошу, постойте, будьте любезны!       — В чем дело? — напустил на себя высокомерия Яр.       Пришлось развернуться и ждать, пока эти двое приблизятся.       Слуги, запинаясь и кланяясь, как-то застенчиво улыбаясь (и это довольно странно выглядело при случайной встрече с незнакомцами посреди улицы), объяснили, что их послала госпожа, старая графиня. Она имеет привычку подолгу сидеть перед окном, иногда ночи напролет из-за бессонницы, (на этом месте рассказа Руун незаметно пихнул Яра в плечо, намекая, что при таком безусыпном наблюдении тайно проникнуть в особняк даже глухой ночью не получилось бы). И вот сейчас эта привычка позволила старой даме увидеть перед своим домом колоритную троицу.       — Вы ведь эльф, милорд? — с надеждой воззрились на Яра слуги. — Госпожа графиня будет счастлива, если вы навестите ее! Пожалуйста, уделите хотя бы несколько минут, очень просим!       Разумеется, Яр не отказался нанести визит к внимательной старушке.       — У вашей хозяйки острое зрение для ее почтенного возраста, — заметил Драгомир. И всю дорогу брюзжал отцу: — Пока с тобой доберемся до гостиницы, там все номера окажутся заняты!..       Графиня ожидала их в будуаре, на окно которого как раз и указывал Мир. Она сидела в кресле, укутанная пледом и дорогими шалями, но осанку сохраняла истинно придворную, словно всё еще была затянута в корсет. На голове старушки красовался парик, причесанный по моде полувековой давности. Дряблую шею до подбородка обматывала нить отборного жемчуга, воротничок и манжеты домашнего светлого платья были отделаны тончайшим кружевом. Гранд-дама при виде посетителей заулыбалась всеми морщинками, будто увидела любимых родственников.       — Ах, это он! Точно таков, как рассказывала моя бабка! — глубоким голосом воскликнула она, протягивая сухую руку для приветствия. — Прошу извинить, что встречаю вас сидя, господа, ноги давно уж мне не служат, как прежде в пору юности не танцевать мне до рассвета... Ах, боже!       Это Руун Марр поклонился и галантно поцеловал изумруды в браслете на костлявом запястье. Старушка расцвела еще пуще, в волнении замахала кружевным платочком на экономку:       — Мари, ну где же?! И скажи подать вина! Господа, садитесь, прошу! Милорд, я ведь не ошиблась, вы и есть тот самый эльф Ксавьер? Ах, какой счастливый случай! Как же я вовремя выглянула в окно!..       Яр отпираться не подумал. Тем более тотчас в двери ворвалась юная горничная, притащившая большой портрет в пыльной раме. На полотне довольно похоже были изображены двое: сам Яр, лукаво улыбающийся, тогда еще без зелени в шевелюре, и рядом с ним строго поджимающий губы Сильван — в те времена черноволосый, длинные шелково блестящие пряди аккуратно ложились на тугой воротничок старомодного темного камзола.       — Моя прабабка писала по памяти, — смущенно объяснила графиня.       Руун с удовольствием полюбовался на живопись, признался Яру мысленно:       «А ведь мне показывали этот самый портрет, когда я вас разыскивал».       «Неужели? — хихикнул тот. — Я удивлен, что ты его тогда же не выкрал!»       «Я подумывал об этом, но пришлось бы скитаться, таская на себе тяжеленную раму!» — рассмеялся дракон.       Между тем графиня, пользуясь их мнимым молчанием, снова зачастила, горячо уверяя, какая это честь — вновь принять под сим кровом эльфийского волшебника целителя. Мол, с той давней первой встречи, когда многоуважаемый Ксавьер помог ее прабабке благополучно разродиться ее бабкой, хотя никто уж не чаял и не верил в спасение ни роженицы, ни младенца, — с тех самых пор в этом доме все роды проходят чудесно легко! И не только у дам из графской семьи, но даже у служанок, кухарок, жен лакеев, у дальних родственниц, прогостивших сезон — и вообще у всех знакомых беременных, кто даже приходил сюда с визитом на чай! Про кухонных кошек, комнатных собачек и породистых лошадей в конюшне при доме и говорить нечего — все плодились на диво. Об этом феномене слава разнеслась по всему городу, более того просочилась за пределы столицы — барышни в тягости специально приезжали даже из дальних поместий, стараясь подгадать время. Правда, после нескольких случаев, когда из-за дорожной тряски роды случались прямо в экипаже на пути сюда, паломничество сие порастеряло славу. Но графская семья этому только обрадовалась, им хватало окружения вечно беременных служанок, сменяющихся из месяца в месяц — девушки были готовы тайком приплачивать товаркам и подменять друг друга, лишь бы заполучить здесь место и немного пожить в доме, осененном благодатью.       — Это из-за амулета, который Сильван придумал повесить на дом, — закивал Яр, благосклонно выслушав. — Та молодая женщина, ради которой нас позвали, была слишком слаба, чтобы применять чары непосредственно на неё и на младенца, поэтому мы с ним сообразили поместить ее в благотворную среду, смешав энергию рода и привнесенные нами заклятья. Неужели чары всё еще действуют?       Старая графиня закивала:       — Вы с другом облагодетельствовали наш род! Уж на что моя невестка была слабой и бледной девицей, а и то с легкостью произвела на свет троих здоровых наследников! Я сама осчастливила моего покойного супруга пятерыми сыновьями и тремя дочерьми! Только к несчастью, все они, кроме самого младшего, погибли при разных обстоятельствах — кто-то на войне, кто-то от болезней. Счастливое рождение, к сожалению, не означает долгую жизнь.       — Ваша правда, в жизни слишком много разнообразных опасностей, — закивал Яр. — Могу ли я просить дозволения осмотреть заклятье? Возможно, за давностью лет оно ослабло или изменилось, я хотел бы проверить и освежить чары.       — О! Это безмерная щедрость с вашей стороны! — воскликнула графиня. — Да, разумеется! Лакей вас проводит, куда прикажете — весь дом в вашем распоряжении!       «Ты же хотел забрать этот амулет? — хмыкнул Руун. — Не стыдно обманывать старушку? Она так гордится твоим подарком».       «Для начала надо хотя бы посмотреть на плетение чар и вообще вспомнить, что мы там с Силем понаплели в той-то спешке, — невозмутимо ответил Яр. — Влили столько сил, что хватило на полтора века! А думали, что на один раз делаем».       Между тем экономка склонилась к уху хозяйки, шепнула той что-то, при этом ласково поглядывая на Драгомира, вгоняя полуэльфа в краску.       — О, разумеется! — закивала графиня. Обратилась к Яру: — Не нужно никаких гостиниц! Прошу, останьтесь у нас! Я немедленно распоряжусь приготовить для вас лучшие комнаты. И ужин! Конечно, же ужин! — она снова обернулась к экономке: — Мари, вели накрыть в парадной столовой. И скажи, чтобы предупредили всех, что у нас важные гости! Девочки наверняка захотят принарядиться. И вино! Пошли в погреб за лучшим вином! Пусть найдут то сладкое красное, что я просила сохранить на мои именины!..       «Мирош, не дуйся! — улыбнулся Яр смущенному сыну, ведь экономка подслушала его брюзжание про гостиницу, когда он от усталости и обилия впечатлений спутался и ругался на отца вслух на здешнем языке. — Они рады нам, мы рады ночлегу в прекрасных условиях — зачем в таком чудесном раскладе искать недостатки? Тем более я как раз хотел показать тебе людские жилища изнутри, так сказать. Вот, ознакомься, здесь не хуже, чем в королевских дворцах. Просто наслаждайся выпавшим случаем побывать в гостях у порядочного дворянского семейства».       «Почему мне кажется, что ты просто оттягиваешь время, чтобы не лететь к Орсаарксу?» — вздохнул Драгомир.       Пока слуги суетились, а господа прихорашивались перед ужином, Яр не стал тратить время на отдых — отправился в холл особняка проверять амулет плодовитости. Разумеется, Руун и Мир последовали за ним. Любезный немолодой лакей, приставленный графиней к гостям, освещал им путь, неся бронзовый подсвечник с пятью свечами. Он же, увидев, что Яр примеривается к окну-розетке над входной дверью, сообразил сбегать за приставной лестницей, с помощью которой цветные стекла в этом окне регулярно мыли при генеральных уборках.       Бедняга не ожидал, что хрупкий эльф, взобравшись наверх по шаткой лесенке, выше уголка верхнего «лепестка», одним прикосновением пальца к вроде бы сплошному каменному блоку устроит взрыв и выломает из стены изрядный кусок, осыпав широкие ступеньки порога кирпичной крошкой и пылью. Более того, Яр не рассчитал силы и не предугадал, что взрыв волной пройдется по сложной составной раме: несколько стекол выпало и разбилось, еще десяток украсились трещинами.       — Ох, извиняюсь, — мимоходом повинился он.       — Ничего страшного, — проблеял лакей, утирая взмокший лоб рукавом ливреи. — Госпожа поймет, раз это было необходимо… Боже мой, двухсотлетний витраж…       Как выяснилось, мрамором стены были облицованы поверх кирпичной кладки. И под одной из пластин, в толще кирпичной стены, скрывался небольшой тайник.       — Мирош, сокровище, вызови Сильвана. Он хотел посмотреть, что мы с ним тут наколдовали, — попросил Яр. Засунул руку в дыру в стене по локоть, пошарил там — и чихнул от кирпичной пыли, аж едва не свалился с лесенки, благо Руун внизу бдительно держал хлипкую конструкцию и не дозволил опасных шатаний.       — Выходит, вы с ним ради мамы и Миленки про этот случай вспомнили? — догадался Мир. Ледяное зеркальце для связи нашел за пазухой, поколдовал над ним, стал ждать ответа. — Как будто они без ваших амулетов не справятся! Вечно у вас двоих на уме одни страхи.       — Конечно, справятся! — уверенно откликнулся Яр. Достал из схоронки сизый от пыли мешочек-кошель, набитый чем-то тяжелым — подкинул его Рууну. Тот ловить и не подумал, не стал отпускать лестницу, только отступил чуть, чтобы не получить по макушке, и проследил взглядом за кошельком, плюхнувшимся на пол с металлическим звоном. Яр досадливо цыкнул, но не ругнулся, снова засунулся в тайник, забубнил оттуда, поминутно чихая: — Безусловно, Лукерья и Милена справятся прекрасно! Родят нам чудесных здоровых малышей. Они постараются! Ну, а мы с Силем и Щуром постараемся со своей стороны, чтобы им ничто не помешало в этом деле, ничто не отвлекло.       «Знакомый витраж!» — раздался наконец-то из зеркальца голос старшего некроманта.       Драгомир кратко описал своему второму отцу и наставнику сегодняшние их приключения, заодно скороговоркой, пока не забыл, попросил прислать поночугу, чтобы отдать лишний багаж.       Тем временем Яр достал из тайника еще четыре кошелька, которые сбросил уже не дракону, а лакею. Сообразительный слуга пристроил подсвечник на ближайшую тумбу, а с тумбы снял бархатную скатерть с бахромой — растянув ее перед собой на руках, в нее и ловил падающие сверху предметы, забавно при этом прыгая-перебегая с места на место, что со стороны выглядело, как танец. Следом за кошельками в него под смех дракона полетели золотые кубки, три штуки и все разные, диадемы в каменьях, массивные ожерелья, закутанные в паутину, браслеты и связка колец-перстней, нанизанных на одну толстую витую цепь. Слуга только ахал, охал и пыхтел, вид имея крайне озадаченный — не верилось ему, что такой клад лежал здесь, практически у всех на виду, столько времени не тронутый и не найденный.       «Узнаю твое бордельное приданое», — развеселился даже Сильван.       — Ничего из этого я не крал! — объявил гордо Яр с верхотуры. — Всё это подарки моих пылких поклонников.       «Мы с этим добром год мучились, — пояснил маг Драгомиру, — прежде чем догадались, что всё ненужное можно куда-то спрятать. На жизнь-то всегда находили способ подзаработать, а грабителей постоянно дразнить и носить на себе тяжести — вот это было изматывающе!»       — Завяжи в узелок, будь любезен! И положи в сторонку, потом с этим разберемся, — кивнул Яр запыхавшемуся лакею. — Думаю, будет справедливо, если часть оставим здесь, в оплату за хранение, так сказать. Монеты, например, мне не жалко. А вон та диадема мне очень нравилась! Я в ней в королевский театр выезжал однажды, с кавалером полспектакля в ложе целовался, пьесу вообще не вспомню... Подарю Миленке, ей будет к лицу.       — Премного благодарствую, — принялся кланяться слуга. Спохватился: — Я доложу госпоже графине!       — Иди-иди, — разрешил Яр. Добавил с важностью: — Теперь мы займемся настройкой чар, смертным на это смотреть нельзя!       Под приглушенный смешок Сильвана лакей вперевалочку убежал.       Избавившись от лишних глаз и ушей, Яр принялся читать заклинание, время от времени кивая Сильвану, который подсказывал забытые слова. Отвечая на колдовство, вся стена, от пола до потолка, покрылась линиями слабо светящегося узора, напоминающего паутину. Линии пересекались, разбегались лучами, огибали-оплетали нижние окна и дверь — и центром узора было окно-розетка, здесь рисунок чар распускался цветком невиданной красоты. Драгомир попытался понять, какое именно заклятье лежит в основе этого сложного плетения, попытался вычленить то, что было характерно для колдовства отца, и то, чем отличалась магия наставника, но совершенно запутался. Дуэт двух чародеев постарался тут славно, сотворив нечто, прежде незнакомое людским колдунам и тем более эльфам.       Даже Сильван примолк, сосредоточенно разглядывая через зеркальце дело собственных рук полуторавековой давности.       «Оно разрослось», — в итоге констатировал некромант.       — Угу, — устало вздохнул Яр. — Питаясь энергией рода, живущего здесь, заклятье буквально расцвело и разветвилось.       «Оно охватило всё здание. Кажется, приобрело зачатки воли, сравнимые с растением».       — И наверняка приравнивает младенцев, рождающихся под этой крышей, к собственным плодам-семенам, — поддакнул Яр.       — Любое растение стремится разрастись и дать как можно больше семян, — понял Драгомир.       «Не волнуйся, это заклятие не способно переродиться в нечто опасное», — успокоил ученика некромант.       — Только и нам оно бесполезно, — снова вздохнул Яр. — Ни повторить, ни скопировать, ни забрать с собой мы его не сможем.       «Там был камень! — вспомнил Сильван. — Отправной узел плетения!»       — Он тут.       Яр снова вынул руку из тайника — с последней драгоценностью, там находившейся. Это был крупный, очень крупный камень, прекрасной огранки, яркого голубого цвета, какой не могли скрасть ни полумрак, ни желтоватый огонь стоявших внизу свечей, ни намотавшаяся дымка паутины. Вот только внутри некогда безукоризненно прозрачный камень был испещрен мелкими трещинами, словно подтаявший кусок льда.       «Если оборвать нити, он рассыплется, и чары разрушатся», — заметил с досадой Сильван.       — Нет, думаю, заклятье прочно въелось в стены и исчезнет, только если полностью рухнет крыша и прогниет фундамент, — сказал Яр. В доказательство сжал кулак. Захрустев, словно стекляшка, камень рассыпался сверкающей крошкой.       Лишившись начального узла, линии заклятья даже не замерцали.       «Молодец! — рассерженно «похвалил» приятеля некромант. — Я даже не успел понять, какого сорта он был!»       — Насколько помню, мне его дарили под видом сапфира. Тебе прислать с поночугой остатки? — невинно предложил Яр.       «Будь любезен!» — буркнул маг.       — Топаз это был, — веско высказался Руун Марр, потянув носом пыльный запах. — Уж будьте уверены, я могу отличить топаз от сапфира.       — Черт, — шикнул Яр. — Получается, меня в свое время надули, я продешевил? Вот мерзавец! Недаром ему потом голову отрубили за интриги!..       — Не знал, что драконы умеют на запах определять драгоценности, — удивился Мир.       — Мимо сокровища дракон не пройдет, — с особым выражением ухмыльнулся Руун.       Драгомир понял фривольный намек и густо покраснел.       Объявив, что собирается расшифровать суть заклятья плодовитости, Сильван распрощался и погасил зеркальце.       — Ну, нашли ему полезное занятие на ближайший месяц, — хихикнул Яр. — Зато скучать не будет.       Он насыпал щепотку голубого песка в свой носовой платок, завязал узелком и стал спускаться под чутким руководством дракона, напоминавшего про каждую перекладину.                     ______________              Против невысказанных опасений Драгомира ужин не обернулся скандалом. Их не объявили самозванцами и не выставили вон. Шока от внезапного явления ожившего фамильного предания тоже никто не показывал явно. Слуги помладше таращились на гостей, но старшие их шепотом одергивали. Члены семьи вообще раскланялись с ними, будто с хорошими знакомыми, прибывшими из дальнего путешествия. Сперва, разумеется, в приветливых улыбках сквозила настороженность, причем с обеих сторон. Однако глава семьи, приятный мужчина лет сорока с небольшим, ни словом, ни взглядом не выказал своей матушке неудовольствия тем, что она устраивает званый ужин в честь каких-то смутных личностей. Было ли тому причиной большое наследство старой графини или же порядочность отпрысков и уважение к любимой бабушке, однако все в доме подчинились ее капризу беспрекословно, и все явились к столу в умерено праздничных нарядах. Не как на королевский бал, конечно, но примерно как на домашние именины.       И постепенно привкус фальши из улыбок исчез, недоумение от непривычной внешности путешественников растаяло под тройной порцией столь разного очарования — гости пришлись по душе всему семейству. Графиня-бабушка не сводила блеклых глаз с Яра. Графиня помладше, супруга сына старушки, с первого взгляда воспылала интересом к Руун Марру. Она не стеснялась флиртовать с гостем на виду у мужа, но тот и не думал проявлять ревность. Более того, за внимание дракона дама едва не поцапалась с собственной старшей дочкой — мамзель на выданье, юной ее копией, демонстрирующей еще более вольные манеры к молчаливому огорчению отца. Эти две наряженные в бриллианты трещотки, перебивая друг дружку, усадили Рууна рядом с собой, не постеснявшись пододвинуть с законного места главу семейства. Впрочем, дракон в грязь лицом не ударил — улыбался и щурился, как сытый кот, и без устали осыпал обеих комплиментами к безмерному их удовольствию. Младшая дочка, девочка лет двенадцати, оказалась полной противоположностью сестры и матери — она украдкой из-под ресниц пялилась на Драгомира и мучительно краснела, стоило ему покоситься в ее сторону. За весь долгий ужин от нее не услышали ни слова. Хотя полуэльф тоже предпочел слушать, а не говорить.       Благодаря прекрасному настроению Яра разговор за столом получился непринужденным и приятным для обеих сторон. В основном он общался с графом и с его почтенной матушкой. Сын графа, смазливый парнишка с буйными каштановыми кудрями и едва пробивающимися над верхней губой усиками, внимал словам заезжего эльфа почти что с открытым ртом и осмеливался изредка вставлять вопросы. Например, набравшись храбрости, спросил, будут ли гости музицировать после трапезы? На что Яр, смеясь, ответил, что не все эльфы прирожденные менестрели.       — Зато наш друг, — он лукаво кивнул на дракона, — отменный глотатель огня!       Конечно, хозяева дружно взялись восклицать в восхищенном недоверии, упрашивать продемонстрировать редкостное искусство.       — Смогу показать представление, только если за ужином съем что-то не то и буду мучиться изжогой! — хохотнув, парировал Руун. — Но, уверен, то, что легко исполнить в придорожном трактире, невозможно в доме почтенного семейства, доверившего кухню лучшему повару королевства!       Дамы его горячо поддержали, кокетливо смеясь — и наперебой предлагая отведать все имеющиеся закуски и кушанья. Толпившиеся за дверями слуги зашушукались, поздравляя стоявшего среди них повара с присвоенным высоким званием. А ведь мнение эльфов (и их спутника), повидавших много чего за свою бессмертную жизнь, дорогого стоило! Не удивительно, что повар тотчас рванул обратно в свое кипящее-бурлящее царство, дабы сотворить еще один десерт, достойный королевского стола...       Сначала общая беседа коснулась географии: Яр рассказал о северных землях, умудрившись не упомянуть Дубраву и Лес. Объяснил, что даже в столь отдаленных диких местах люди способны жить вполне цивилизованно и даже строят города. Особого упоминания удостоилась Ярмарка, ежегодно проводимая под стенами Нового Города, названная наследницей Вавилонского столпотворения за многонациональное разнообразие стекающихся туда купеческих караванов. Хозяева выслушали его рассказ со вниманием, восхищались в нужных мустах, ахали и качали головами.       Однако куда более живой интерес они проявили, когда гость в свою очередь осведомился о семьях местных дворян, с представителями которых он в свое время познакомился в борделе. Разумеется, ему хватило такта не смущать хозяев, он не уточнял, в чьей именно «гостиной» проводили досуг графы и маркизы — в ту пору в борделе собиралось общество не хуже, чем, скажем, за ужином у королевы. В ответ хозяева принялись охотно вспоминать, как окончили дни упомянутые особы, в какие умудрились влипнуть скандалы и сколько успели родить наследников, как те похожи на своих прадедов, и так далее. Яр же не скупился на анекдоты из жизни прадедов нынешних вельмож, сквозь смех умоляя не пересказывать никому пикантные подробности. Впрочем, помня о присутствии за столом девушек и собственного сына, все пикантности он заменял намеками и недосказанностями. Хозяева делали большие глаза, шепотом обещали хранить секреты, однако даже Драгомиру было ясно, что эти их застольные клятвы не стоят и гнилого ореха.       Под роскошный десерт и сладкое вино Яр окончательно завоевал любовь семейства, презентовав им немалую часть хранившихся в тайнике драгоценностей. Старая графиня пыталась отказаться, уверяя, что их род и без того в долгу перед ним, но Яр легкомысленно отмахнулся, и ее невестка с великим удовольствием приняла дар — в пользу своих дочерей, которые получат эти вещицы в приданое и будут с благодарностью хранить память о щедром эльфе-лекаре.       Позже, расположившись в отведенной спальне, на просторной кровати под боком у широко зевающего дракона, Мир ворчливо заметил:       — Знатные люди и сплетничают знатно, от всей души! Это же их соседи? Я правильно понял? Им было так интересно тебя слушать только потому, что они смогут запустить эти давнишние выдохшиеся сплетни по новому кругу!       Яр слушал его возмущения вполуха, прихорашиваясь перед зеркалом. Он умылся, холодной водой прогнав из глаз сонливость, причесался, сменил рубашку и жилет на свежие.       — Ты еще напудрись и сбрызнись духами, — добродушно хохотнул Руун. — Собрался куда-то?       Вместо многозначительно промолчавшего отца ответил Драгомир, напустив в голос если не яда, то уксуса точно:       — А ты думаешь, зря он за трапезой под столом…       Тут дракон перебил, вытаращив глаза:       — Под столом?! Прямо за трапезой?! Золотце, я тебя недооценивал!       Драгомир снова покраснел и рассерженно пихнул ящера в плечо:       — Я не говорил, что он под скатертью чужие коленки щупал! Он без спроса вылечил графу опухоль, делавшую его евнухом. Если б не это, стал бы хозяин смиренно взирать, как его супруга маячит перед тобой своим декольте, а?!       — А я и коленки успел пощупать, — подал голос Яр. — Ты просто не заметил.       — Я заметил, — хмыкнул дракон. — Там кое-кто чуть насмерть не подавился от твоих поползновений.       — А ты-то сам? — выдвинул сыну встречное обвинение папаша.       — Что я? — взъерошился младший. — У меня рядом сидела малявка, мне даже словом не с кем было перекинуться.       — Зато эта малявка влюбилась в наше сокровище по уши, — гоготнул Марр. — Теперь она всю жизнь будет мечтать о скромном эльфийском принце. Бедное дитя! Она же не подозревает, что наш принц особенный и единственный на всём белом свете.       Драгомир презрительно фыркнул, показывая, что не желал ей такой участи.       — Ты прямо за ужином вылечил старушке-графине почти все болезни! — обличил Яр отпрыска. Принялся загибать пальцы: — Боль в коленях. Воспаление и истертые хрящи в бедренных суставах. Печень, желудок, желчный пузырь. Подлатал сердце и расчистил главные кровеносные сосуды. Я удивился, что на этом ты закончил и не стал выращивать ей новые зубы и густые волосы на голове!       — Мне было скучно! — заявил в свое оправдание полуэльф. — Зато с любящей здравствующей бабушкой у девочек есть шансы в будущем найти приличную партию. Мамаше до них, похоже, дела мало!       — Яр! Наш малыш впервые проникся чувствами к девочкам! — с наигранным ужасом возвестил дракон. За что получил от полуэльфа подушкой по голове.       Однако бывший лесной царь уже навострился к дверям:       — Оставляю на ночь вас одних, так что не балуйтесь. Если понадоблюсь, я буду в соседней комнате. Или нет, — он мечтательно улыбнулся, — смотря, как мне повезет. Не забудьте: на рассвете прилетят поночуги!       — Ты хоть уверен, что граф будет тебе рад? — обеспокоился Руун.       — А я не к графу, — заулыбался тот еще шире.       — К сыну? О, боже! — застонал Мир от осознания глубины разврата собственного отца, повалился на постель спиной, обнимая подушку.       Яр надул губы:       — Тебе-то хорошо, у тебя личный дракон под боком! Никуда бегать не надо — только приказ отдать верный.       Драгомир в скорби накрыл голову подушкой, лишь бы не оскорблять слух подобными речами.       Когда он оттуда вынырнул, родителя и след простыл.       — Не переживай, — примирительно сказал ему Руун. — Для него это просто невинное развлечение. Возможность вспомнить былое. Он ведь еще очень молод по эльфийским меркам.       — Я знал, каким он был до Дубравы… до мамы, — признался Мир, тиская подушку. — Но видеть собственными глазами — этот бордель, город… Даже этот особняк, и как он строил глазки графу… Брр! Он словно с цепи сорвался!       — Ему сейчас нелегко, — кивнул дракон.       Поднявшись с постели, он быстро разделся до подштанников — и нырнул обратно, теперь под покрывало и одеяло, на тонкие простыни, приятно пахнущие засушенной лавандой.       — Ты прав, — согласился Драгомир, поразмыслив. — Орсааркс, Виар, эти непонятные оборотни… Еще Кайянна! Не к ночи будь помянута… Руун?       Дракон уже улегся, закинув руки за голову, и приготовился спать. Даже глаза закрыл. И свечи на прикроватном столике погасил, не пошевелив и пальцем.       — М-м? — вопросительно промычал он.       Драгомир ползком забрался на него, дотянулся до подсвечника и запалил одну свечку снова, от пальца. Зеленоватый огонек наполнил комнату таинственностью.       — Ты спишь, что ли? — поинтересовался полуэльф, не думая сползать с дракона. Более того, он устроился удобнее, сложил руки на его груди, с любопытством придвинулся нос к носу и принялся рассматривать подрагивающие веки, обведенные темными тенями, и длинные густые ресницы.       — Нуу… — раздумчиво протянул Марр. Приоткрыл глаза самую малость, щелочкой, глянул на своего хозяина, снова зажмурился. И решительно сказал: — Сплю! Кто-то не наездился на мне за день?       — Научи меня целоваться? — стеснительно попросил Мир.       От неожиданности просьбы дракон поперхнулся слюной, закашлялся, вскинулся, свалив с себя полуэльфа — благо на другую половину кровати, а не на пол.       — Что?! — просипел он.       — Ты слышал, — упрямился Драгомир, аж мочки ушей покраснели. Но глаза не отвел.       — Я ведь… Малыш, прости, но я на поцелуе не смогу остановиться, — потерянно признался дракон, раскрасневшись не меньше. — Именно сегодня, после всего… Может, отложим?       — Я приказываю, — отрезал и себе, и дракону путь к отступлению Мир. Прошептал, зажмурившись: — Раздень меня… Ой! Не так быстро! Порвешь же! Только сегодня купили ведь!.. Черт, пуговицы будешь сам искать под кроватью и пришивать перед завтраком… М-мм… Стой! А теперь моя очередь!..                     ________________              Яр тихо-тихо, на цыпочках, выскользнул из комнаты графского сына. Притворил за собой дверь, прижался спиной к косяку, выдохнул. Мысленно прошелся по спальне, вспоминая, не оставил ли компрометирующих следов: мальчишка крепко спит, уложенный на кровати вдоль посередине, а не как сам рухнул — поперёк и наискосок. Одет в ночную рубашку, подштанников он в постели, видите ли, не носит. Окно занавешено, мальчишка продрыхнет до полудня — после такого-то неповторимого наслаждения, что ему доставил заезжий эльф! Своих вещей или предметов гардероба Яр не забыл, всё его осталось при нём.       Впрочем, (тут он досадливо фыркнул), он и раздеться не успел. Кинул разгоряченного поцелуями сопляка на кровать. (Драгомир и тот целуется в сто раз лучше! Этот именно что и есть сопляк и слюнтяй, тьфу! Вот же «повезло», а?!) Затем расстегнул на графском отпрыске штаны, достал стручок, поиграл слегка — даже не ртом, руками лишь, всего пару движений! А тот сразу и кончил. И сразу от впечатлений неземных заснул. Вот просто моментально! Черт! Проклятье! Яр готов был пинать дверь от досады — столько времени угробил, терпя неумелые лобзания, а смысл? А смысла нет!.. Впрочем, сам дурак, конечно. Надо было сразу к папаше идти, тот хоть что-то должен понимать — ведь родила ему жена троих детей всё-таки…       — Не спится?       Занятый своими нерадостными переживаниями, Яр в расстройстве чувств прозевал чужое присутствие. Оказалось, не он один тут бодрствует: в конце коридора за закоулочком подпирал плечом простенок между узкими окнами сам хозяин особняка.       — Какая неожиданная и приятная встреча, — оскалился в ухмылке бывший эльф. Конечно, иной бы постеснялся на его месте столь вызывающе скалить зубы, но Яр смело подошел вплотную — так еще сильнее ощущалась разница между ним, невысоким, хрупким, и мужчиной крепкого телосложения. Причем за ужином в камзоле хозяин особняка выглядел довольно невзрачно. А вот сейчас, в просторной рубашке из тонкой материи, чьи многочисленные складочки чуть-чуть просвечивали на фоне окна и чудесно обрисовывали мужественный рельеф торса и плеч, да в этих узких брюках с высокой талией, застегивающихся на ряд пуговок… Яр быстро облизнул губы, пересохшие от вновь накатившего желания.       — Не хотите ничего мне объяснить? — предложил граф.       — Извольте, — согласился бывший эльф. — Прямо здесь? Или предложите место удобнее?       Граф секунду переваривал выразительный тон, каким был задан вопрос. Кивнул:       — В мой кабинет, пожалуй.       — Там есть диван? — немедленно уточнил Яр.       — Хотите прилечь? — не удержался, хмыкнул тот.       — В столь поздний час? Не откажусь. Лежа, знаете ли, тоже можно общаться.       Они неспешно двинулись по коридору, плечом к плечу, словно прогуливались по какой-нибудь тенистой аллее перед сном.       — Если начать объяснения с самого начала, — негромко заговорил Яр, — то вынужден пожаловаться: некоторое время назад меня покинула моя супруга. Мы прожили с ней много счастливых лет, она подарила мне троих детей.       — Тоже трое? Как у меня.       — Да, но у меня двое мальчиков и одна девочка.       — Вы счастливчик, — кивнул граф. Добавил: — Примите мои соболезнования.       — Что? — не сразу понял Яр. — А, нет. Она не умерла, бог с вами. Здравствует и процветает — с новым любимым мужем.       — Вот как? — впечатлился граф.       — Да, вот так, — вздохнул бывший лесной царь. — Поэтому я решил, что заслуживаю немного…       — Развлечений? — перебил его хозяин. — Поэтому пустились распутничать и выбрали моего сына.       — О, об этом я не подумал, — пробормотал Яр, внезапно остановившись. — Я не хотел создавать ему проблем.       — Нет, ничего, — развернулся к нему граф. — За это я не выгоню его из дома и совершенно не собираюсь лишать наследства. Спасибо, что обеспокоились его судьбой.       — Рад это слышать. Мой отец поступил именно так — выгнал меня из дома за куда меньшую провинность, — признался бывший эльф, невольно проведя кончиками пальцев по тонкому шраму на своем лице.       Граф подождал секунду, но гость о своем прошлом больше ничего рассказывать не захотел.       — Вообще-то я подозревал о склонности моего сына к… необычному жизненному опыту, — продолжил хозяин, тронув его за локоть и вежливым жестом предложив проследовать дальше мимо череды закрытых дверей. — Надеюсь, ему хватит здравого смысла, чтобы держать в тайне то, что не нужно демонстрировать общественности. И еще надеюсь, что в положенный срок он выберет себе порядочную жену из хорошей семьи, с приличным приданым. И не станет ее знакомить со своими любовниками.       Яр смерил графа насмешливым взглядом:       — Вы надеетесь, что ваш сын пойдет по вашим стопам?       Тот передернул плечами:       — До некоторого времени я и моя супруга были довольны нашим браком. Мне повезло — ей всегда приходился по вкусу мой выбор, мы находили способы прийти ко взаимному удовлетворению и согласию. Только с недавних пор у меня начались проблемы со здоровьем…       — Можете дальше не объяснять, — остановил его Яр. — Поверьте, больше у вас проблем не будет, еще долгие годы. Можете обрадовать жену.       — Благодарю, я уже почувствовал значительное облегчение... Вы осчастливили нас обоих этим подарком. Моя супруга была раздражительна в последнее время по моей вине. Она придерживается в чем-то широких взглядов, но... Но заводить себе друзей без моего ведома и участия отказывалась, презрительно говорила, будто я толкаю ее на измену, на грехопадение.       — Какие интересные принципы! — заметил Яр. — В чем-то я ее понимаю.       Граф как-то несмело добавил:       — Я навестил матушку перед сном, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Она ходит! Без посторонней помощи, без трости!       — А, — отмахнулся Яр. — Простите, что не предупредил. Придется вам заново привыкнуть к тому, что ваша матушка теперь будет вновь наводить порядок во всех уголках дома без исключения. Вашей супруге будет несладко, всё-таки две хозяйки — это слишком.       Граф наконец-то остановился и любезно открыл перед гостем дверь в кабинет:       — Сюда, прошу!       Яр огляделся: действительно, диванчик имеется. С полосатой обивкой, гнутыми ножками и ужасно неудобной спинкой. Не лучшее место для тайного свидания, ну да черт с ним, сойдет, несколько минут можно и потерпеть. Хотелось бы надеяться на лучшее и большее, но приходилось смиряться и мысленно уговаривать себя не закипать раньше попытки. До зубовного скрежета хотелось хоть какой-то близости. Хоть с кем. Хоть в спешке.       — Это на матушку и на меня подействовало обновленное заклятие? — предположил граф. В кабинете нашелся шкафчик, в коем хранился выдержанный янтарный коньяк в хрустальном графине. Разлив понемногу в бокалы, обнаружившиеся там же, хозяин предложил гостю.       Яр выпил крепкий напиток залпом.       — Нет, это Драгомир практикуется в медицине, иногда с живыми людьми ему тоже интересно поиг… позаниматься, да. Знаете что! Скажу прямо: ваш сын оказался приятным аперитивом, но мне теперь хочется чего-то большего.       — Разве ваши спутники?..       — Мои спутники — это мой младший сын и его мужчина.       — Ах, вот оно как…       — Так что? — потребовал прямого ответа бывший эльф и звезда борделя. — Будем дальше разговаривать? Или я пойду искать себе развлечений на одну ночь в другом месте.       — На одну ночь? — Похоже, хозяин слегка перенапрягся от переизбытка впечатлений.       — Завтра нас здесь не будет, — пояснил очевидное Яр. — И скорей всего еще сто лет я сюда не загляну. Или, скорее, вообще никогда.       Он напирал, и графу невольно пришлось отступать шаг за шагом в нужном направлении. Еще немного — и хозяин кабинета плюхнулся на диванчик, немного плеснув коньяком себе на рубашку. Яр встал у него между коленей и положил руку на влажное пятнышко на груди. Требовательно потер пальцами, и граф судорожно выдохнул — под пятнышком оказался сосок.       — Простите, я видел ваш портрет с детства, гадал, не сказка ли это предание, а теперь…       — Да или нет? — жестко надавил Яр.       — Да, разумеется!       — Пф, вашего сына совратить было гораздо проще и быстрее. Правда, и закончили мы с ним тоже слишком скоро…       На поцелуях с привкусом коньяка они оба задерживаться не захотели. Умелые руки избавили бывшего эльфа от штанов, но длинная рубашка могла бы послужить платьем и прикрывала его до колен, еще больше делая похожим на хрупкую девушку. Граф, позабыв обо всём, оглаживал его спину и поясницу, водя широкими ладонями под свободной тканью, и эти прикосновения и скольжение легких складок сводили Яра с ума.       Он дрожащими пальцами расстегнул чужую ширинку, вздохнул от предвкушения, найдя искомое в полной боевой готовности. Не откладывая, забрался верхом на колени мужчине, лицом к лицу. Граф придерживал его за талию, выцеловывая при этом шею, так что упасть он не боялся. Сосредоточия их взаимного влечения соприкоснулись, чуть влажные и очень горячие, и Яр обхватил оба ствола руками, мягко сжал и провел по длине. Граф отозвался вздохом сквозь стиснутые зубы. Всё шло отлично…       Вот только Яра отвлекала какая-то тень, маячившая на краю поля зрения. Он увернулся от поцелуя в губы и посмотрел в окно: кошачья тень на ветке дерева. Короткий хвост, широкие лапы, кисточки на ушах. Яр прикрыл глаза на мгновение: что за невезение на его голову?       — Как давно у меня не было подобного… — прошептал ему в ключицы граф.       — Ты не представляешь, как давно не было подобного у меня, — с обреченным вздохом пожаловался Яр.       Довести мужчину до быстрой разрядки ему не составило труда. У самого же пропало желание. Вернее, желание-то никуда не делось, но не вовремя пробудившаяся совесть совершенно убила настроение. Делать же что-либо только ради телесного блуда, без удовольствия полной отдачи — после ведь не отмоешься от желания отмыться. Нет уж! Будет у него еще не один шанс… Мысленно успокаивая себя бессмысленными обещаниями, Яр торопливо оделся. Графа он усыпил после первого же встревоженного вопроса.       Приведя одежду в порядок, бывший лесной царь заставил себя сосредоточиться и наложить на несостоявшегося любовника чуть более сложные, чем сон, чары: тот должен был очнуться, как только за Яром закроется дверь. Очнуться, но не проснуться. В состоянии лунатика он оденется, дойдет до своей спальни, там ляжет спать, как делает это обычно. Утром же проснется свежим и бодрым — и не вспомнит ничего из ночных похождений.       Закончив с этим, Яр отправился в сад.       Ночь стояла холодная и сырая, как и положено в это время года. Поэтому подозвать рысенка не составило большого труда — замерзший звереныш сам охотно подбежал на знакомый голос, очевидно надеясь получить угощение. Однако Яр сегодня обманул: еду не принес, зато схватил его, прижал к себе, да так сильно и ловко, что рысенок ни удрать, ни пикнуть не успел. А через мгновение и не захотел противиться — пригрелся. Даже когда они вернулись в дом и поднялись в гостевую спальню.       По пути Яр очень кстати столкнулся с одышливым лакеем: похоже, толстяку велели следить за дорогими гостями даже ночью. Не вдаваясь в объяснения, он потребовал принести в свою комнату ведро теплой воды для мытья и блюдо холодного мяса или отварной птицы. Отдать должное, слуга выполнил поручение быстро и без нареканий: на большой тарелке выложил нарезку из разнообразных колбас, копченостей, вяленого окорока, прибавил по паре ножек курицы, куропатки и одну от индюка — так что Яр, облизнувшись на аппетитные запахи, решил, что тоже не прочь перекусить, тут и на двоих хватит. Что касается воды, то к запрошенному ведру лакей присовокупил небольшую лоханку, за что получил благодарность и увесистую старинную монетку на память.       В лохань-то Яр и загнал вздыбившего шерсть котенка с угрозой:       — Не дашь себя помыть — не поделюсь колбаской!       Он сомневался, что звереныш в принципе знает, что такое колбаса, в диком лесу ее не попробуешь. Однако угроза подействовала! Яр сам изумился, увидев, как смирившийся с участью рысенок неохотно запрыгнул в воду, доходившую ему до брюшка, и встал там, прижав ушки и зажмурившись.       Приглашать дважды не пришлось. Бывший лесной царь кинулся к мыльнице, имевшейся при умывальнике, набросил на плечо полотенце, вооружился кувшином, куда налил воды для споласкивания, присел перед лоханкой на колено — и со всей душой взялся за мытье! Грязь сходила с пятнистой шерстки темными ручьями, мылить пришлось аж дважды. Споласкивать, держа мелко дрожащую костлявую тушку на руке на весу — аж четырежды, еле воды хватило. Зато как заурчало это мокрое встопорщенное существо, когда оказалось завернуто в мягкое полотенце и уложено в кровать!..       Там же, в кровати, Яр и разделил с рысенком позднюю трапезу. После всех пережитых волнений и приключений оба едва не заснули носами в тарелку, с недогрызенными косточками во рту. Яр всё-таки собрал в себе последние крупицы сил, чтобы переставить тарелку с кровати на стол, накрыть рысенка уголком одеяла и самому раздеться-улечься. После чего просто провалился в глубокий сон.       Если в эту ночь ему и виделись кошмары, то он их не запомнил.       Под утро Яр услышал скрежет перьев поночуги об оконную раму, но даже разлепить глаза не смог, не то чтобы подняться. Он понадеялся, что Руун и Драгомир сами разберутся с отправкой багажа на родину. Ведь их окно соседнее, а поночуга существо крупное, не заметить они ее не смогут при всём желании. С этой мыслью бывший эльф перевернулся на другой бок, нашарил рукой уютно сопящий в складках одеяла пушистый клубочек, притиснул к себе поближе — и снова заснул.              _________________                     Грюнфрид сидела возле печки и уныло хрустела капустной кочерыжкой. На полатях за печкой мурлыкали между собой кошки. Нэбелин, как только обосновалась в доме мужа, набрала себе полдюжины котят разных мастей — и уже успела откормить настолько, что у Грюн сил не хватало поднять на руки даже самого маленького из котиков. Эльфийка объясняла свое увлечение просто: в замке Орсааркса кошек держать было не принято, там разводили только лошадей и собак для охоты. В путешествиях, скитаясь менестрелем, пушистого любимца тоже не заведешь. А ей всю жизнь хотелось иметь свой дом, и котика в нем!.. Гоблинка решила, что это у них семейное — страсть к мурлыкам, что у Яра к рысям, что у его кузины к домашним усатым-полосатым.       Сегодня на ужин Грюнфрид вдвоем с Нэб налепили пирожков. Эльфийка хлопотала вокруг внушительной кирпичной печи, ловко орудовала широкой деревянной лопатой для хлебов, гоблинке оставалось только завидовать ее росту и силе. Отправив пирожки в печь, Нэбелин велела подруге следить за огнем, а сама схватила мужа, явившегося домой как нельзя вовремя, и утянула его в баньку. Грюнфрид прекрасно знала этот многообещающий взгляд, которому Томил не посмел противиться: точно так Милка смотрит на Сильвана, когда тащит того за косицу в спальню. Несмотря на немалый срок беременности, эльфийка аппетита к жизни нисколько не растеряла. И пусть Нэб уверяет, что Грюн здесь может хоть навсегда поселиться, ежу понятно — загостившаяся подруга своим присутствием мешает семейной идиллии.       Гоблинка вздохнула, захрустела кочерыжкой с усердием, какому позавидовал бы любой кролик. Голова гудела не тише разогревшейся печки: имеет ли она право теперь называть Сильвана отцом? Ведь он, по сути, отрекся от их родства — не без давления с ее стороны! Грюн вообще с трудом верила, что такой разговор произошел по правде. Только очутившись в Новом Городе, она сообразила, что же наговорила ему прямо в глаза! Тогда, в Дубравном дворце, у нее было странное ощущение, будто она наблюдает за собой со стороны. Она пришла в лабораторию мага, чтобы извиниться за прошлую размолвку. Но когда он, вместо того, чтобы отругать ее и простить, принялся объяснять, почему он сам был неправ — что-то внутри нее перещелкнуло, как в сломавшемся часовом механизме. Будто кто-то другой, не она, завладел ее языком и заставил произнести обидные жестокие слова. Сама Грюн в это время сжалась глубоко в своем затрепетавшем сердечке, но ничего поделать не могла. Люди сказали бы, что в этот момент в нее вселился бес — он-то и выкрикивал несправедливые обвинения побелевшему, как снег, родителю.       Вот только в Дубравном дворце жила всяческая нечисть, но бесов отродясь не бывало. Казнить ей некого, кроме себя самой.       Настроения не добавляли завывания ветра. Нынче снова дуло с Матушки: разгоняясь над широкой рекой, ветер оттуда приносил особенно колючий снег, особенно злые порывы. Морозом тянуло из каждой маломальской щелки, свистело между ставнями, выло в трубе, будто кто-то запрыгнул на крышу и хотел трубу оторвать. Вьюга незваной гостьей пыталась завалиться в дом всякий раз, как открывалась входная дверь. От врывавшихся в сени клубов снежно-ветреной круговерти со скрипом распахивалась дверь светёлки, от сквозняка гасла не только лампа на столе, но задувало даже огонек в красном уголке. Томил клялся, что смажет петли и как-нибудь починит дверь, но руки у градоначальника до домашних мелких забот всё не добирались. Грюнфрид приходилось брать лучину от печи, придвигать табурет к угловой полочке и запаливать фителек снова и снова. Ей даже стало казаться, что строгий лик людского чудотворца, темный и почти неразличимый под окладом из речного бисерно мелкого жемчуга, следит за нею с осуждением. Это всё, конечно, была ерунда, ей мнилось — какое дело чужим святым до нее, зеленой гоблинки, и ее отца-некроманта. Но на душе делалось еще тревожней, муторней.       Доев кочерыжку, Груша показала сиреневый язык в сторону лампадки:       — Ме-ее!       Она знала, что ни Томил, ни тем более Нэбелин не усердствуют в пустопорожнем молитвословии. Томилу вообще отчасти достались настроения от Щура, а тот всегда как был, так и поныне остается волхвом при чащобных идолах. Образ же этот принадлежал Красимиру, ученику Щура, перед ним он просил у Небес защиты для своего пропавшего на чужбине сына, им же порывался благословить невестку эльфийку. Потому Томил и оставил его на видном месте, как напоминание об ушедшем странствовать травнике. Да и просто не положено в городе избе стоять без святого образа…       Отвлекшись на высокие размышления, гоблинка не расслышала сквозь шум вьюги шаги на крыльце. Она подскочила с лавки, переполошив кошек на полатях, когда дверь распахнулась, явив топтавшегося в сенях на половике высокого плечистого парня в волчьей шубе нараспашку.       — Доброго вечера, хозяюшка, — смеясь, поклонился гость.       — Светозар! — Вскрикнув, гоблинка кинулась к своему богатырю на шею.       — Погоди, дай отряхнусь! — рассмеялся тот, быстро приобнял невесту, но тотчас отстранился. Вытер ноги, снял шапку, снова приотворил входную дверь, чтобы стряхнуть за порогом налипший на мех снег, но только напустил в сени пурги. Невозмутимо повел носом: — Пироги-то не подгорают?       Ахнув, Грюн кинулась обратно в светелку.       — Иду по улице — ни черта не видно! — принялся рассказывать старший лесной царевич. — Всё бело! Вернее, темно уже. Снег в глаза, в нос, в рот, ладно шапку на уши натянул, хах! Да липкий, мокрый, ух! Завтра поутру, если утихнет, можно будет в снежки поиграть — зима только началась, можно сказать, еще осень не кончилась, а уже сугробы!..       Оглядываясь, кивая, ахая, Грюн успела вынуть зарумянившиеся пироги из печки, сбросила горячие на большое блюдо, накрыла чистым полотенчиком, чтобы помедленнее остывали.       Сняв косматую шубу, Тишка уселся за стол, огляделся. Шмыгнул носом с холода. Спросил:       — А где все? Томка? Тетя Нэб? — И сразу, не умея скрывать то, что больше всего волнует: — И почему ты здесь? Вроде бы условились, что будешь ждать меня дома? Я не так уж надолго уезжал вообще-то. Что не так-то?       Он оглядел ее пристально, уже без улыбки. Заметил и платок, закрывающий рыжие волосы, завязанный под подбородком. Раньше она так не носила, видать, ради городской жизни стала повязывать. И платье на ней было не то, что шили Дубравные кикиморы — это было простое, почти крестьянское, без оборочек-бантиков. Да и выглядела его гоблинка совсем не так, как он привык.       — Ты не болеешь, нет? — встревожился он из-за теней под векам, из-за складочки в уголке рта.       — Зачем спрашиваешь, если тебе уже всё в Дубраве рассказали? — буркнула Грюн.       — Мало ли, — дернул он головой, отмахнув со лба отросшую кудрявую челку. — Рассказали. А я хочу от тебя услышать!       — Нечего тут слушать, — бросила она еще тише. — Бес попутал.       — Чего? — распахнул он глаза. И ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не утонуть в небесной летней синеве. — Погоди, кого попутал?       — Меня, — прошептала она. И заплакала.       Он сразу притянул ее к себе, обнял бережно, усадил на колени, словно маленькую девочку, принялся гладить по голове, стянув мешавший платок. И от душащего стыда слезы из ее глаз полились еще обильнее. Платок она перехватила обеими руками, уткнулась в него захлюпавшим носом да прикрыла некрасиво кривящийся рот, чтобы возлюбленный не видел.       — Он мне сказал, что я больше ему не дочь! — шмыгая, заикаясь и подвывая, выдавила она из себя.       — Кто — Силь? Да ладно! — не поверил Тишка. — Не может быть!       — Угу! А Милена обещала меня выпороть! Розгами!       — Кто — Миленка? Да брось!       — Мне мавки сказали, они слышали!       — Да нас папка никогда рукой не шлепал, не то что розгами! Откуда ей вообще знать, как они выглядят, розги-то!       — Опять ты меня не слушаешь! — обиженно вырвалась она из его рук, отбежала к печке. — Не хочешь слушать! Только смеешься надо мной!       Тишка насупил брови, смешки бросил, пояснил:       — Как же не смеяться, если ерунду выдумываешь. Миленка тебя пальцем никогда не тронет. Сильван в тебе души не чает.       — Ах, значит, это я лгунья?! — взвилась она, аж слезы на глазах высохли.       Он примирительно поднял ладони:       — Нет, я тебе верю! Просто ты всё неверно поняла. Тебя все любят в Дубраве, тебе не за что сердиться на них.       — А на тебя? — уперев руки в бока, она шагнула к нему с угрозой в горящем взоре. Тишка даже малость опешил.       — А на меня за что ругаться? — искренне не понял он. — Ну, оставил тебя на две недели, но по делу ведь уезжал, по государственной важности.       — Вот! — вскинула Грюнфрид пальчик вверх, заставив жениха чуть отпрянуть от неожиданности. — Сперва на две недели уедешь, потом на полгода бросишь! Не скажешь, куда, зачем! А зачем? Я ведь тебе не жена! Какой смысл мне всё объяснять?       — Не жена? — растерялся полуэльф.       — Все мужики с женами советуются! — посетовала гоблинка с горечью. — Все всё рассказывают, просят что-то подсказать! Что Щур с Лукерьей, что Томил с Нэб! Веснян с Лилькой! Даже отец Миленку слушается! А ты со мной? Тебе всё шуточки-прибауточки!       — Погоди, — остановил ее Тишка. — Ты свадьбу хочешь, что ли? Так давно бы сказала! Весной запросто устроим…       — Я не хочу свадьбу! — заорала и в сердцах топнула ногой гоблинка. — Мне наплевать на пир, пляски, платье! Я хочу, чтобы ты решил наконец: жена я тебе или кто?       Светозар смотрел на нее ошарашено. И молчал, не зная, что сказать, чтобы не прогневить еще больше.       Грюн глубоко выдохнула. Опустила голову. Выдала главное, терзавшее давно:       — Ты не обращаешься со мной, как с женой. А я не хочу быть вечной невестой.       Тишка смутился, пробормотал:       — Как же не обращаюсь? Спим в одной постели…       — Спим! — вновь мигом вскипела гоблинка. Замахала кулачками у него перед носом, благо он сидел, а она стояла, потому получалось разговаривать почти на равных. — Ты уложил меня в свою постель! Ты целуешь, ласкаешь, милуешься со мной!       — Разве тебе что-то не нравится? Я думал, ты тоже получаешь удовольствие, — еще больше сконфузился лесной царевич.       — Ты делаешь это всё не по-настоящему! Я до сих пор еще девушка, не женщина! — чуть не плакала злыми слезами от обиды Грюнфрид. Добавила навзрыд: — Мне Нэб объяснила, откуда берутся дети. Хотя и я сама знала, видела, не слепая же… Ты не хочешь сделать меня своей женой!       Тишка покраснел густо-густо, до кромки волос, до кончиков ушей. Опустил ресницы, дрогнул губами:       — Я понял. Ты хочешь, чтобы я тебя…       — Да! Хочу! Сколько можно! — выкрикнула гоблинка. И запоздало поняла, что именно требует в полный голос, закрыла загоревшееся сиреневым цветом лицо обеими ладонями.       — Но как же я могу? Ты ведь у меня такая маленькая… — проговорил лесной царевич.       — И ничего я не маленькая! — пробурчала в ладони Грюн. — Я знаю, прежде ты… ну… хороводился даже с кикиморами! А они мельче меня.       — Кикиморы — сравнила! Я ж с теми только, кто уже взрослые, какая уж не один выводок шуликунов снесла. Они там все… ну… не тугие, кхм. А ты еще совсем девочка.       — А мавки? Мне сказали, ты даже мавок не обходил стороной! Вот уж кто девочки!       — Да, наши мавки выглядят, как девчушки лет двенадцати, — признал грех за собой лесной царевич. — Но! Я же их всех не первый десяток лет знаю. Мало ли, кто как выглядит! На самом деле иная мавка будет пошустрее любой русалки. Это они так только глазками хлопают невинно, а в кровати вытворяют ого-ого что!.. Ой, всё. Больше не спрашивай!       — А я не буду спрашивать! — вскинулась, отринув стыд, Груша. — Я скажу: ты с гоблиншами не имел дела, вот и трясешься надо мной! Ты не знаешь, какие у мужиков ихних причиндалы! Думаешь, у тебя самый огромный во всем Лесу? Да не выдумывай! А бабы наши ничего — только покрякивают от удовольствия!       — Что?!.. — задохнулся Тишка от возмущения. — Ты — моя невеста! Последи за языком!       — Не подумаю! Сто лет молчала, теперь не заткнешь!       — Головой сперва подумай, прежде чем молоть! Ты — не гоблинша!       — Да неужели?!       — Ты — дочь человека! Еще Сильвана и немного Рууна, но… Ты не сможешь вытерпеть то, что терпят настоящие гоблинши. Тебя разорвет! Пополам треснешь! Даже от моих негоблинских размеров.       — А давай попробуем!       — Ну уж нетушки! Фигушки! Попробует она — эка смелая! Неужто я не знаю, о чем говорю? Я ж тебя сколько раз…       — Что ты меня? — прищурилась Грюн.       — Пальцами ласкал, — признался, сгорая от стыда, Тишка. — Разве забыла? Уж получше тебя самой знаю, что у тебя и как. Так что молчи уж!       Грюн и молчала, язык проглотила от негодования.       — А рожать тебе от меня вообще противопоказано! — продолжал Тишка. — Папка мне сам так сразу и сказал, как тебя увидел: не сей в нее семя, говорит! Она либо сбросит и зачахнет, либо живот так разнесет, что на нос полезет — и всё равно завянет! Хочешь, чтобы тебе живот раздуло, как у жабы пузырём? Хочешь потом под нож лечь? Спроси поди, как Щур из папки Мироша доставал. Так то Мир — я помню, он младенцем был вот такой крохотулечка, с два кулачка, ножки-ручки соплей перешибешь, не то что Миленка. А я какой был младенцем, знаешь? Мама меня не доносила, сбросила — я уже тогда с кошку был размером!       Для наглядности Тишка схватил с полатей одного из жирных котиков и приложил того, опешившего от подобного обращения, к талии гоблинки. Затем сунул ей под нос:       — На, попробуй, как носить такую тяжесть, а? Да то не в руках, а в утробе! Дышать не сможешь, не то что поесть — желудок в горло вдавится! Кожа порвется, пупок вылезет! Косточки в бедрах перегнутся, треснут!       Кот спрыгнул из его рук, оскорблено мявкнул, выразив свое искреннее недовольство, и прошествовал обратно в запечное «гнездо». Тишка слизнул капельку крови с расцарапанного ребра ладони.       — Без ребенка я буду не лучше, чем все твои прежние бабы, — шепотом произнесла она, глядя ему в глаза. И Тишка сглотнул, видя блестящие озера дрожащих на ресницах слез. — Что помешает тебе бросить и меня, как любую из них? Чем я докажу, что я твоя жена? Чем ты докажешь, что не относишься ко мне так же, как Рогволод к твоему брату?       — Что? — севшим голосом прошипел Тишка. Одно упоминание убитого Драгомиром князя вывело его из себя. — Ты считаешь, что я такой же? Что я тебя использую, как постельную игрушку? Насилую тебя?       — Нет, подожди, я не то сказала… — забормотала она, пятясь. Вжалась в стену, втянула голову в плечи, зажмурилась от животного ужаса, который сейчас внушал взбеленившийся от ее неосторожных слов лесной царевич.       У того разве лишь глаза не загорелись от бешенства. Но волосы дыбом поднялись точно. Или Груше так показалось со страха.       Светозар наклонился к съежившейся невесте, зашипел ей в посеревшее личико:       — Не смей! Слышишь? Никогда!       — Прости!.. — всхлипнула она без голоса, стараясь растечься по рельефному бревенчатому срубу.       Но тот продолжал тихо:       — Ты не знаешь, что Мир пережил! Ты не знаешь, что моя семья пережила! И говоришь мне такое! Не хочешь жить в Дубраве — твое дело. Но там мой дом и оттуда я никуда не уеду. Терпеть не можешь мою сестру — не надо. Но она у меня одна. Баб разных было много, и еще, возможно, будут, а сестры другой не будет, понятно? Как и у тебя другого отца. Уж какой есть! И заботился о тебе, как умел. У него самого не было никакого. Так откуда ж ему знать, как надо? Никого у него не было, пока Руун не появился, а потом мой папка. А потом мы. Его никто не любил, его убивали сколько раз. Тебя убила твоя же мать, да. Но потом Сильван хранил тебя и всю деревню гоблинов от бед. Свою жизнь тратил — на ваше счастье. Умереть был готов. А Милка его нашла и спасла. Не ты! А он всё равно тебя любит. Не так, как Милку, по-другому. Она ему детей родит — он и их будет любить, не так, как тебя. Но тебя при этом меньше любить не станет. У него два сердца, его любви на всех хватит. А ты ему прямо по сердцу и ударила. Разве не видишь, как он терзает себя виной, что не сдержал данного тебе обещания заботиться? Как его гложет это и рвет изнутри? Ведёшь себя, как дитё малое! Старше Миленки вдвое, а ума не набралась. И еще ребенка от меня требуешь? Да если я тебя послушаю и из дома уеду, на ком следующем ты станешь свой гоблинский гонор проявлять? На мне? Весь год Рууна донимала, хоть он сто раз извинился перед Сильваном, ты же перед ним ни разу, а ведь именно твое вмешательство решило их разрыв. Как он уехал — ты с Силем принялась ссориться, наплевав на его старания к тебе подладиться. Если ты с собственным отцом ужиться не можешь, как я могу от тебя ждать, что ты моих родных стерпишь? Отказываться от своей семьи я не стану. Даже ради тебя. Хорошенько подумай об этом сейчас, пока ты еще невеста, а не моя жена.       Когда он выговорился и отошел от нее, Грюн стиснула виски руками — казалось, голова сейчас просто разорвется пополам. Она понятия не имела, что ее прекрасный Светозар умеет быть таким страшным. И с кем? С нею! Неужели она это заслужила?..       Спустя несколько минут, наполненных бурлящим взаимным молчанием, оба встрепенулись, словно по команде. Тишка взялся надевать свою шубу, шапку нахлобучил, но сразу снял, оставил пока в руках. Грюн отбежала к углу за печкой, где стояла кадка с водой для мытья посуды и прочих кухонных надобностей, торопливо умылась из ковшика.       Томил и Нэбелин, счастливые и румяные после баньки на двоих, хлопнули одной дверью, и тотчас отворилась вторая.       — О, племянничек? — заглянула в комнату Нэбелин, кутаясь в лисью шубку. — Вернулся?       — С легким паром, тётушка, — неловко махнул шапкой Тишка. — Да вот, недавно.       Эльфийка подробности выспрашивать не стала. Кивнув, из сеней по лестнице убежала наверх в горницу переодеваться.       — Евтихий? С дороги и сразу к нам? В Дубраву-то хоть заглянул? Хотя чему тут удивляться! — Томил, пусть и был одет в тулуп на белье, не засмущался попусту, с искренней улыбкой подошел обнять друга. Предложил тоже наведаться в баньку, подмигнул в сторону резко отвернувшейся Груши.       — Благодарю, недосуг, — отказался лесной царевич.       — Тогда давай чай пить! С пирогами — смотри, как наши красавицы расстарались для нас, как будто заранее знали!       — Нет, мне к Шмелю надо. Сильван просил кое-что с ним обговорить касательно обороны.       Томил вскинул брови:       — Что ж, врага всё-таки ждать надо?       — Надо, — развел руками Тишка. — Придет или нет — это другой вопрос, а ждать надо всегда. Если нападет, город защищать будем вместе, люди тут одни не справятся. Да и нам нет резона подпускать невесть кого к Дубраве.       — Угу, вам выгоднее городом прикрыться, — покивал Томил. — Ладно, шучу я. Понятно.       — Мы с Весняном всё зверьё увели из опасных мест, — продолжал полуэльф. — Ниже по течению Матушки, считай, леса полностью вымерли. Никого не оставили, кроме мелких пичуг — чтобы было кому наблюдать за гостями. Даже медведей и бобров подняли, не дали в спячку залечь. Сам понимаешь, мороки вышло много — это ж не только оленей-лосей с волками перегнать. Всех устроили у Весняна в Березополье, кое-как распределили под присмотр лешаков. До весны, надеюсь, с местными не перегрызутся, а там назад опять поведем, на старые их берлоги. Так что ты своим городским и деревенским мужикам скажи, чтобы охотники туда зря не ходили, дичь не найдут. И в Березополье пока без особой нужды пусть не суются, звери раздраженные, усталые, могут и загрызть невзначай. И Щуру передай то же самое, если встретишься с ним раньше меня. Или людям его, что, мол, лесная царица так приказала, тебе они поверят.       — Ясно, — тряхнул волосами Томил. Не успевшая высохнуть после мытья седая шевелюра его казалась темной, как старая сталь. — Тогда, что ли, иди к Богдану вперед, я оденусь и тоже подойду.       Глянув на гоблинку, громыхавшую посудой в дальнем углу, он понизил голос:       — Только я думал, ты за нею явился, забрать домой. Нет, значит?       Светозар покачал головой:       — Прости, что докучаем. Разрешишь ей пожить с вами еще немного?       — Разрешу, конечно. «Немного» — это недельку или до весны? Только учти, если сразу не помиритесь, дальше тяжелее будет договориться.       — Учту. Спасибо. Вот как остынем, так и приду мириться. А пока пусть среди людей поживет. На других поглядит, о себе подумает, ей небесполезно. Вдруг повзрослеет немножко. Гоблины-то сотню лет ее за дитя богини почитали, она и привыкла.       — Ну… — протянул с улыбкой Томил. — Если у коротышек она считалась ребенком, то среди людей такую крошку тем более всерьез никто не воспримет, хоть через сколько лет. Ты посмотри на нее — куколка и есть, хоть в какие платья наряжай!..       Когда мужчины ушли, Нэбелин подкралась к мрачной гоблинке. Грюн в этот момент яростно вгрызалась в пирожок, словно набитые щеки могли уравновесить пустоту в сердце.       — Первый скандал и крупная ссора? — промурлыкала эльфийка.       Грюнфрид, не заметившая ее появления, подавилась, закашлялась.       — Поздравляю, племянница, — легонько похлопала ее по спине «тётушка». — Наконец-то ты почувствовала себя по-настоящему замужем! У жениха с невестой мало общего, что им делить? В любом деле готовы во всём друг дружке уступить, разве жалко! Зато муж с женой всегда найдут, из-за чего поссориться. А после славной ссоры ах как сладко мириться!..       — Думаешь? — неуверенно произнесла Грюн.       — А то! — рассмеялась Нэбелин. — Жалко только, что он на ужин не остался, пирогов твоих не попробовал. С мужиками ведь надо, как с котами — подманивать на вкусненькое и кормить с руки, чтобы привыкали только возле твоей юбки виться. А у вас в Дубраве за готовку отвечают кикиморы, там ты на кухню не сунешься. Вот скажи, ты за прошедший год, что с ним жила, хоть раз кормила своего жениха с рук?       — Нет. Обычно он сам мне подсовывал лучшие кусочки.       — Вот видишь! — воздела палец к потолку Нэбелин. — Это значит, что он тебя любит, хочет тебя баловать. Хм, хотел. Но любви с его стороны мало! Он тебе не доверяет. Вот чтобы научился доверять, и нужно подкармливать. И хвалить, и за ушком чесать, и пузико гладить…       Она увлеклась, взгляд ее затуманился. Грюн поморщилась: наверняка сейчас мыслями витает в остывающей баньке! Представлять Томила в роли серого ластящегося кота гоблинке вовсе не хотелось.       — Ничего, не кисни! — подытожила эльфийка, по-мальчишески хлопнула подружку по плечу, (всё-таки целый век в штанах проходила менестрелем, кое-какие привычки навсегда въелись). — Научим тебя готовить, сделаем из тебя справную хозяйку! Глядишь, соскучится, вернется — и заново влюбится!       — Хорошо, если так, — вздохнула Грюнфрид.       Иного выбора у нее всё равно не имелось. Хотя и веры в подругу тоже было немного — замужем-то Нэб жила ровно столько же, как сама Грюн при своем царевиче! И готовит не намного лучше гоблинки: Томил ест и нахваливает стряпню любимой женушки, а сам после украдкой прикладывается к травяным настойкам от желудочного несварения, Груша собственными глазами сколько раз видела.       — Невесты — они как ангелы сияющие, подходят исключительно для любования! — продолжала философствовать эльфийка. — А жены — они для жизни! Соратницы в ежедневном быту, советницы, помощницы, опора, тыл, ценность и смысл бытия женатого мужчины. В первую брачную ночь ангелица как бы теряет белизну непорочности, обретает плоть и кровь… Хм, кровь в особенности, чем приводит в священный трепет мужчину, в душе и сознании которого происходит коренной переворот, сдвиг и смещение всех смыслов жизни! Скажи, племяшка, ты хочешь устроить своему любимому смещение смыслов?       — Не знаю… Надо?       — А как же! Мужикам это для спокойной семейной жизни просто необходимо! Иначе так и будет бегать по миру за подвигами!              _______________              — Нет, Луша, не сейчас… — бормотал Яр сквозь сон. — Я сплю, угомонись…       Ему виделась жаркая сцена: любимая жена, совсем еще юная, уселась на него, вольно оседлав, склонилась над лицом, щекоча свесившимися прядями волос… Она всегда любила стричься до плеч, не длиннее… И в страсти не целовала, нет — вылизывала губы. Собственнически врывалась в приоткрытый рот супруга своим юрким языком, обшаривала по зубам, деснам, охаживала щеки изнутри, нёбо, пыталась втянуть его язык в свой рот, чтобы игриво прищипнуть губами, покусывала его губы острыми мелкими клычками… Вот только бывшая жена в его сне была уж слишком худая, а ведь Луша даже подростком отличалась крепкой фигуркой и яркой женственностью форм. Причем она никогда не бывала столь огненно-рыжей. Даже на тонких руках и плечах сияли россыпи крупных веснушек. Яр сквозь цепкую дрёму осознал это несоответствие медленно просыпающимся разумом.       В дверь спальни тихо, но настойчиво постучались. Яр услышал даже во сне голос младшего сына. Драгомир поостерегся врываться к отцу, помня о предупреждении, что тот может найти себе приключение на ночь. Окутанное сновидением сознание бывшего эльфа оценило немыслимую шутку: Мир был бы ошеломлен, увидев в постели обоих родителей, давно объявивших о разводе…       Стук повторился, и Яра бросило в жар: у «Лукерьи» вдруг выросли звериные клыки и лицо вытянулось в морду. Так вот почему покусывания казались такими острыми!..       — Пап, ты вообще тут? — не выдержал неизвестности и открыл дверь Драгомир.       Сон окончательно слетел с Яра. Картинка перед глазами прояснилась: на его груди стоял рысенок, переминая лапками край одеяла и при этом слегка задевая растопыренными когтями кожу на шее и ключицах. Мурча, котенок старательно вылизывал кончик носа бывшего эльфа.       — Ага, нашел-таки себе любовника по вкусу! — увидев такую сцену, прыснул в кулачок сын.       — Что-то я нисколько не удивлен его выбором, — хмыкнул дракон, просочившийся в комнату следом за своим хозяином.       Яр непонимающе похлопал глазами. Поморщил облизанный нос. От щекотания длинными встопорщенными усами хотелось чихнуть.       Котенок, запоздало засмущавшись общего внимания, коротко мрякнул и брызнул со всех лап под кровать. Яр застонал и, согнувшись, сел в постели, схватившись за живот — мягкие широкие лапки, оттолкнувшись, ударили с недетской силой. Но тут же опомнился:       — Стой! Куда?.. — Он кинулся ловить котенка, да только запутался ногами в простыне и рухнул с края прямо на пол. Ладно, лоб не расшиб.       Мир сунулся под кровать с другой стороны, откинув угол свисавшего покрывала:       — Кис-кис! Не убегай!..       Однако там никого не нашел: на ровном слое пыли на лакированном паркете цепочка следов обрывалась характерной для прыжка смазанностью. Вопрос в том, что прыгнуть-то котенку было попросту некуда!       Между тем Руун обошел кровать так, чтобы видеть сразу обоих своих «принцесс», вернее, их задние части, при стоянии на четвереньках представленные с лучшего ракурса. Дракон с умным видом ценителя наклонил голову к плечу, сложил руки на груди. И не подумал торопить с объяснениями.       Драгомир поднял недоуменный взгляд на отца, взиравшего на следы со своей стороны. Яр дернулся назад, стукнулся макушкой о бортик кроватного каркаса, охнул.       — И куда он делся? — уточнил сын.       — Ну… — промычал родитель, отвел глаза. — Он всегда так удирает.       — Не думаешь, что это может быть опасно? — сурово произнес Драгомир.       Яр торопливо вылез, сел на кровать, пожал плечами:       — Опасен может быть тот, кто использует этого ребенка для слежки за нами. Но разве мы скрываем, что направляемся в Долину? Так что пусть следит, не жалко.       — А потом ты заберешь его себе? — хмыкнул Руун. — Увезешь в Дубраву?       — Да я и сегодня не собирался никуда отпускать! — раздосадовано всплеснул руками Яр.       — Угу, а мы его вспугнули, — проворчал Драгомир, отряхивая колени и локти от пыли. — Да-да, конечно…