Лесной царь: Король эльфов (Семейные хроники 2)

Отыскать расстроившегося дракона в родном замке для Яра не составляло труда. Стоило бросить мысленный вопрос на скознячок, гуляющий по безлюдным залам, и невидимые струны тотчас натянулись в воздухе, ведя точно к заданной цели. Нет, Драгомир вовсе не просил отца вмешиваться. Полуэльф великодушно спрятал подальше собственное беспокойство и позволил своему дракону побыть в одиночестве столько, сколько ему понадобится. Вот только у Яра не имелось в запасе столько же терпения и тактичности, как у младшего сына.       Руун нашел себе романтичное местечко для тоскливого миросозерцания: устроился на широком подоконнике в выбитом окне одной из башенок. Сидел, обняв колени, пялился на расстилающийся внизу парк, переходящий в лес, за которым поднимались холмы, укрытые дымкой сумерек.       Яр подошел к вздрогнувшему дракону и просто обнял его за плечи.       Помолчали.       — Красиво, — сказал Яр, полюбовавшись на полузабытый вид.       — Угу, — согласился дракон.       — Не хочешь поведать мне причину твоего уныния? — спросил заботливый тесть. — Нет, я понимаю, в общем и целом тебе есть о чем грустить. Но чую, что имеется и некая конкретная печаль. Я прав?       — Прав, — со вздохом согласился Руун Марр. Уткнулся лбом в сцепленные руки, малодушно спрятав лицо.       — Это связано с Мирошем? — продолжал допытываться Яр.       — Нет, совершенно нет.       — С Розенриком?       Дракон снова тяжко вздохнул.       — Есть что-то, чем ты должен поделиться со мной? — настаивал Яр. Зарывшись пальцами в ало-черные пряди, он принялся массировать эту большую и глупую голову, чтобы унять гудение и растерянность.       — Ничего такого, что имело бы значение сейчас, — тихо, но уверенно ответил Руун. — Совершенный пустяк.       — Но не для тебя?       — Увы. Не понимаю, почему меня это так задело. Я ведь даже не уверен, что всё правильно понял, — пожаловался ящер. — Это вообще никого не касается, кроме него самого.       — Розенрика? — предположил Яр.       Руун промолчал.       — Ты хотел от него сбежать, мечтал от него отделаться, когда он мучил тебя, — заговорил Яр, поглаживая его по спине, и дракон под его рукой напрягся. — И это было правильное чувство, любой на твоем месте хотел бы избавиться от этой болезненной связи. Больше того, любой попытался бы найти способ уничтожить нежить и вампиршу. Мало кто стал бы терпеть и взывать к их чувствам, словно забыв, во что они превратились. Продолжая видеть в них несправедливо обиженных судьбой юношу и девушку.       Руун еще больше втянул голову в плечи.       — Теперь же, встретив его в жалком состоянии, ты ощутил вину и раскаяние за свои прошлые мысли о свободе, — продолжал Яр сыпать соль на рану. — И да — он действительно теперь жалок. Но! Не по твоей вине, а по своему собственному выбору. Розенрик сам выбрал свою судьбу. Он погиб по случайности, но если б он слушался вашего отца и голоса разума, ничего этого не произошло бы. Ведь так?       Он потормошил притихшего ящера.       — Так, — вздохнул тот вынужденно. — Ты прав, конечно.       — Ты не мог его остановить, потому что он не хотел тебя слушать, — настаивал Яр. — Так?       — Тоже верно.       — Ты отговаривал его от мести? Ты сколько раз был бит за свою настойчивость? Так отчего же теперь винишь себя напрасно?       — Думаешь? — поднял голову Руун.       — А ты разве не считаешь так же? — выгнул бровь Яр.       Дракон вымученно улыбнулся.       — Спасибо. Вообще-то я тут о другом думал. Но ты прав. Во всём как всегда прав.       Он благодарно притянул к себе тестя, неловко чмокнул в подбородок, в последний момент передумав целовать в губы, но промахнувшись мимо щеки.       — Полегчало? — засмеялся Яр.       — Угу.       — Вернешься к Миру? Или еще тут похандришь, считая звезды?       — Какие звезды? Облака на небе, — резонно возразил Руун. — Можно, я на охоту слетаю? Один. Эжен сказал, тут кабанов развелось в округе. Надо бы пополнить хозяевам мясные запасы.       — Лети, что ж, — разрешил Яр благодушно. — Только недалеко и не уставай сильно — учти, утром вы с Мирошем отправляетесь в город.       — Ага, — кивнул дракон. Не откладывая, он слез с подоконника и взялся торопливо раздеваться. Спохватился: — Захватишь одежду? И еще… С Розенриком… Ты…       Яр похлопал его по щеке. Задержал ладонь, стерев подушечкой большого пальца следы влаги с нижнего чуть припухшего века.       — На него у меня особые виды. Не волнуйся, я буду осторожен и строг с ним. Но из рук просто так уже не выпущу, это я тебе обещаю. Я не такой мягкий, как ты, я ему дурить не позволю.       Черно-бордовые губы дрогнули, неуверенно растянулись в улыбку.       — Спасибо.              ____________                     К ужину Руун не присоединился, зато успел к тому времени притащить во двор замка двух кабанов и матерого оленя. Мир за столом сидел обиженный, однако на подначки Розенрика о сбежавшем питомце твердо заявил, что уверен в драконе: тот прилетит сразу же, стоит его мысленно позвать.       На этом Розенрик от полуэльфа не отстал — завел дискуссию о темном колдовстве, о мастерстве, вызвал Мира на сравнение их первого опыта. Яр втайне был благодарен болтливой нежити за то, что своими язвительными речами выводит Драгомира из мрачного настроения, пусть даже заменяя оное раздражением, зато смешанным с небесполезным любопытством.       Без их препирательств за ужином стояла бы слишком унылая атмосфера. К тому же, к злорадному удовольствию Яра, Орсааркс быстро удалился, потеряв аппетит при описании самых невинных некромантских занятий. Брина же, к чести внучки шамана, напротив с интересом прислушивалась к спорам. Впрочем, встревать с замечаниями не рисковала, по-прежнему трепеща перед Розенриком.       А тот от внимания младших щебетал соловьем: расписывал, насколько-де могущественным он был до столкновения с королем, да как всесилен снова будет, если разберется наконец-то с упрямым эльфом. Вывел: убить-то изнутри Альдирейка у него не получается, зато бросить опостылевший сосуд он может в любой момент. И не просто бросить, а переселиться в новое приглянувшееся живое тело — да хоть к самому Драгомиру, хоть к Яру! И вот уже оттуда, используя новый сосуд, он запросто уничтожит Альдирейка, ибо тогда ему откроется его прежняя огромная сила, несравнимая с возможностями призрака. Так что лишь только его великодушие и доброта спасает их, ничего не подозревающих, от полнейшего порабощения телесного и поглощения-пожирания душевного.       Яр послушал-послушал и, хмыкнув, подытожил:       — Что ж, на крайний случай воспользуемся таким планом. Спасибо за подсказку, Роз.       У Розенрика откровенно вытянулось лицо:       — Ты серьезно? Позволишь мне вытворить подобное?       — Не с Драгомиром, конечно. Только со мной, только в крайнем случае, — кивнул Яр с полной серьезностью. — Если в Альдирейке взыграет безумие и он решит проявить свое всемогущество, как ты нас без устали стращаешь, и если не будет иного способа его остановить, то придется выбирать, чем пожертвовать — одной жизнью или целым светом.       — Не думал, что ты настолько озабочен мировым благополучием, — без уверенности оскалился Розенрик.       А вот Драгомир шутку не оценил — метнул на отца испепеляющий взор, выразительно промолчал.       И Яр решил, что достаточно сыт «семейным ужином».       — Что-то рыцаря-менестреля не видно? — пробормотал он, поднимаясь из-за стола. — Пойду, проверю, как он себя чувствует.       — Ты сегодня необычайно человеколюбив, — ядовито заметил Мир.       — Сокровище мое, — улыбнулся бывший эльф, — я всего лишь расчетлив, как всегда. Наш ящер уже столько мяса раздобыл, кто-то ведь обязан о тушах позаботиться! Кого еще можно заставить этим заниматься, как не Эжена?              _________                     В личных покоях Орсааркса царила разруха безумия, иначе и не сказать. Яр не верил своим глазам, это было так непохоже на высокомерного эльфийского лорда — жить среди подобного беспорядка. Однако это не могло быть игрой вечерних теней или мороком, даже в темноте лесной царь прекрасно видел окружающий хаос.       Явившись без приглашения, он не стал зажигать свечей или ламп. Ступая бесшумно по ковру столетней пыли и сора, он с холодным любопытством рассматривал трещины в стенах, откуда сквозил ветер. Холодно здесь было и по другой причине — большая часть некогда роскошных высоких окон лишились своих великолепных витражей: какие-то осыпались полностью, какие-то сохранились частями. Цветные стеклышки выпали из лопнувших рам, и дамы на витражах потеряли головы, рыцари зависли в воздухе, оставшись без скакунов. А ведь Яр сделал в Дубравном дворце витражи из окрашенных смоляных пластинок, стремясь обойти в красоте именно эти, навсегда врезавшиеся в его память. И вот теперь он увидел воочию, что с ними сотворило время.       Что говорить о колоннах, покрытых трещинами, расколовшихся резных арках, местами обрушившихся сводчатых потолках, дырах в полах. Даже камень без должного обращения ветшает и сдается под грузом стихий и столетий.       Но подобное Яр видел во всем замке.       Поражало другое: здесь будто нарочно старались усугубить гнетущее впечатление. Как если бы Орсааркс разрешил Эжену обустраиваться везде и настрого запретил не то чтобы какую-то починку, но даже уборку в личных покоях. Словно копил здесь рухлядь, стаскивал отовсюду поломанные предметы, вплоть до расколотых ваз. Будто эти комнаты стали кладбищем памяти. Постоянным напоминанием о фатальной ошибке.       Отсветы от тусклой лампы привели Яра в дальнюю каморку без окон. Хотя бы тут не свирепствовал вездесущий сквозняк. Поэтому, если судить по лежанке с ворохом некогда прекрасных покрывал, последние полвека этот чулан служил лорду Орсаарксу спальней.       И сейчас именно здесь спрятался перепуганный до потери разума менестрель.       Сам Орсааркс неумело хлопотал над забившимся в угол парнем — пытался напоить его вином с пряностями, мешая скупые успокаивающие фразы с формулами заклинаний защиты, доверия и бесстрашия.       Яр, бесшумно подойдя, остановился на пороге. Прислонившись плечом к дверному косяку, с минуту прислушивался к плетению чар. Узнав мотив, не удержался и фыркнул.       Орсааркс на фырканье вскинулся. Увидев сына, побелел, закаменел, точно застигнутый за непотребством.       — Так и думал! Ты пытаешься защитить своего рыцаря заклятиями, какие привык накладывать на верховых коней? — насмешливо спросил Яр. — Что ж, в этом есть какой-то смысл… Был бы смысл, если бы Эжен был лошадью. Но он, увы, человек.       — Это всё, чем я могу ему помочь, — глухо ответил старый эльф.       — Какое честное признание своей бесполезности, — развеселился Яр.       Не подумав спросить дозволения, он вошел — и присел перед Эженом на корточки. Тот, сидя на полу и кутаясь в прихваченное с лежанки покрывало, не сводил с Яра настороженных глаз. Он явно не узнавал гостя. По телу пробегала дрожь, лицо блестело от болезненной испарины.       Яр протянул парню обе руки, ладонями вверх, показывая, что пришел без оружия. И к удивлению Орсааркса, Эжен ответил тем же: по-детски прикусив нижнюю губу, робко, с затаенной надеждой в прояснившихся глазах, выбарахтался из покрывала — и дотронулся подрагивающими пальцами, самыми кончиками, до ладоней бывшего эльфа.       — Хороший мальчик, — похвалил Яр, как если бы разговаривал с щенком.       Эжен в ответ с облегчением улыбнулся. Прикрыл глаза — и повалился на пол, довольно громко при этом стукнувшись головой.       — Эх, еще и ушибся, — досадливо пробормотал Яр, хотя сам и не подумал вовремя подхватить усыпленного беднягу.       В том, что парень не потерял сознание, а именно погрузился в глубокий спокойный сон, сомнений не было — лицо менестреля озарилось безмятежностью, он сладко причмокнул губами.       — Помоги, что ли? — бросил Яр отцу. — Отставим на полу — простудится.       Вдвоем, взявшись один за руки, второй за ноги, они перетащили менестреля на лежанку.       — Смотри, — деловито велел Яр, не глядя на старика, — людей, в отличие от животных, закрыть от страхов полностью нельзя. У них слишком богатое воображение, им только дай повод — напридумывают себе такое, что никаких щитов не хватит. Пусть этот мальчишка доверяет тебе, как пес, но даже его ты не защитишь таким способом. Сейчас я сниму накопившееся напряжение, потому что оно отравляет и ослабляет его разум. Затем надо повысить уверенность в безопасности и в твоем покровительстве. Потом наложу небольшой морок, чтобы он меньше обращал внимания на Роза. Этот морок продержится до следующего вечера, но мы уже к тому времени уедем… Хотя зачем я тебе это объясняю? Ты же не сможешь за мной повторить, у тебя совершенно другая манера колдовства… Хм, забавно — я понятия не имею, что именно ты умеешь и как это делаешь, меня же обучал дядюшка… А впрочем, мне всё равно.       Орсааркс промолчал.       Яр закончил накладывать чары в полной тишине, если не считать размеренного дыхания спящего.       Закончив, он остался сидеть на краешке лежанки.       — Ты мог бы выбрать для себя спальню получше, — заметил, всё еще избегая прямых взглядов. — Многие комнаты сохранились очень хорошо. Даже залы не все пострадали от запустения. Или ты сам устроил здесь погром? Или ты наказываешь себя, изо дня в день, из года в год оставаясь в месте, где невозможно жить?       Орсааркс ответил не сразу. Вернее, произнес совершенно невпопад:       — Это первый раз, когда мы разговариваем наедине.       Яр фыркнул, указал на менестреля:       — Мальчишка не считается?       Старый эльф пожал плечами:       — Он же ничего не слышит.       Яр поднялся с места и наконец-то взглянул ему в глаза:       — Наедине — и? Ты хочешь мне что-то сказать по такому случаю?       — Нет, — устало произнес Орсааркс, опустил голову. — Ничего из того, о чем бы ты не знал.       Яр на шаг приблизился к нему, заглянул в лицо, пользуясь значительной разницей в росте.       — А если я хочу услышать кое-что, произнесенное вслух? — вкрадчиво попросил он.       Старый эльф в изумлении и замешательстве уставился на него.       — Ну же? — поторопил Яр, впившись взглядом в блеклые глаза отца. — Не скажешь всё-таки? Пока мы наедине, и никто больше не увидит, как ты переломил свою гордость лорда.       — Изволь, — набрал в грудь воздуха Орсааркс. И всё равно запнулся: — Я… я сожалею.       Яр замер, будто мысленно взвесил услышанное. Отступил, встал на пороге каморки, отвернувшись. Но не ушел.       — Раньше я не понимал, почему ты был ко мне так жесток. Теперь, узнав о матери и Эстервит, вижу, что иначе ты и не мог бы поступить. Не могу сказать, что, оказавшись на твоем месте, я поступил бы так же. Но твой поступок сделал меня таким, каким я стал. И поэтому мои дети не имеют причин жаловаться на мою жестокость — ты научил меня так не поступать.       — Так ты простил меня?       — Тебе станет легче, если я скажу: я прощаю тебя? — усмехнулся Яр. — Тогда считай, что простил.       — Я понимаю, простить такое невозможно, сколько бы лет… — начал было Орсааркс.       Но сын его оборвал, решившись:       — Я хотел бы попросить тебя… Попросить тебя, чтобы ты показал мне воспоминание о ней, — тихо проговорил он. — Мирош позволил мне ощутить ее душу в Древе. Но мне хочется увидеть. Это возможно, я умею, не подумай, будто я брежу. Может быть, Миленка окажется на нее немного похожа внешне? Хотя бы чуть-чуть. Или… Виар говорил, будто я на нее… Нет, не о том я, не слушай. Нельзя, иначе я не удержусь и покажу тебе мои первые ночи вне стен замка, то, чем встретили меня люди…       — Покажи, — потребовал старик.       Яр мотнул головой, скривил губы:       — Это была бы слишком жалкая месть с моей стороны. Дать тебе увидеть меня униженным? Да ты и так не имеешь ко мне ни капли уважения. Ты не тупой и при желании должен был догадаться, что со мной происходило… И уж точно это не сделает нас ближе, не зажжет родственной любви. Зря я вообще не прикусил язык, — невесело хохотнул он. — Просто подумалось, что ты можешь помереть, пока мы ищем Рэгнета, и тогда я потеряю последний шанс хоть что-то узнать.       Он вцепился пальцами в свои волосы, словно у него разболелась голова.       — Почему я говорю тебе всё это? — пробормотал он. — Я же не пьян, а как будто вылакал в одно рыло бочку эля… А, погоди-ка… Неужели это Роз?.. Паразит…       — Тебе дурно? — наконец-то сообразил Орсааркс.       — Проявляешь заботу? — оскалился Яр, коротко оглянувшись. — Не смей меня жалеть теперь, когда я сам… А, к черту… Роз, негодяй, прекрати…       Он вышел из каморки, сильно шатаясь, впрямь как пьяный.       — Ксаарз! Скажи мне, что я должен сделать?! — с надрывом вырвалось у отца.       Яр поднял руку, не обернувшись:       — Не ори. Не разбуди мальчишку, иначе мои усилия окажутся напрасными. Что ты должен? Хм… Разве только…       Он помедлил, и Орсааркс торопливо подошел, чтобы не пропустить ни слова.       — Скажи при случае Драгомиру, будто мы с тобой объяснились по душам. Расцеловались, ха-ха! Мой младший хочет обрести в тебе любимого дедулю, не смей его разочаровывать. Я не могу позволить, чтобы он переживал о наших отношениях. Не думай, будто я балую его. Ему слишком многое пришлось вынести совсем недавно… Не хочу, чтобы что-то причиняло ему боль.       Яр обернулся к стоявшему очень близко отцу. И у старого эльфа защемило сердце от взгляда, обращенного к нему — столь непривычно открытого, без следа ненависти, но полного печали о том, что невозвратно утрачено.       — Ты не такой, каким я тебя запомнил, — пробормотал Яр. — Как будто всю жизнь я злился на призрака. А ты оказался… просто слабым и никчемным существом. Бесполезен как глава клана, убогий родитель. Попытайся хотя бы стать достойным дедом? Здесь от тебя не потребуется много усилий, не волнуйся. Поверь, когда тебя любят за одно то, что ты есть на свете, в этом нет ничего плохого. Просто потерпи. Хорошо?       — Обещаю, — улыбнулся Орсааркс, прослезившись. Потянулся обнять сына.       — Фу!.. — Яр отпрянул, презрительно скривившись.       И, пошатываясь, поспешил прочь.              __________              Преодолеть путь через ночь, через залы, по лестницам, не всегда безопасным, не запутаться в лабиринте сделавшегося чужим замка — Яр не понимал, как он сумел добраться до нужной спальни. Вокруг него разыгрался невидимый шторм: кружилась голова, земля уходила из-под ног, в черноте повсюду расплывались призрачные фейерверки, парили радужные пузыри, танцевали созвездия пестрых искр. Во рту пересохло, точно он бежал полдня по пустыне. Сердце стучало в горле под кадыком. Ребра, казалось, скрипели при каждой попытке глотнуть воздуха. Приходилось судорожно хвататься за ненадежные перила лестниц, через десяток шагов прислоняться плечом к ближайшей стене, чтобы перевести дыхание.       «Розенрик!!! Гад! Засранец! Нежить паршивая! Тебе обязательно надо высасывать из меня силы, пока я в кои-веки собрался поговорить с папашей?! Лучшего момента не нашел?! Что ж ты подлый-то какой, а?!»       Ответа не было, словно он кричал в пустоту.       После, как казалось, часа пути Яр исчерпал запасы ругательств — и на мгновение оцепенел в озарении.       «Роз?! Ты вообще там жив?!.. А, какая к черту жизнь — ты же призрак… Ты ведь не поэтому тянешь из меня душу, что ты сам издыхаешь? Вот ни на минуту нельзя оставить никого без присмотра! Что за семейка?!..»       Он не сошел с ума от беспокойства только потому, что за несколько поворотов коридора до цели ледяное зеркальце ожило в кармане. Сильван очень вовремя решил проверить, как у них тут дела. Будто чуял! Яр, привалившись спиной к простенку между окнами, попытался дрожащей рукой вытащить зеркальце, но пальцы не слушались, льдинка в серебряной оправе выскальзывала, колола холодком. Плюнув, он сдался и оставил попытки. Тем более было бы некстати разбить вещичку, слишком долго колдовать заново.       «Яр? Ты слышишь меня? Почему у тебя так темно?»       — Потому что ночь, Силь, — хохотнул тот. — Разве у вас иначе?       «У нас тут снег и морозные звезды, — занудно доложил некромант. — Что с твоим голосом? Ты выпил лишнего? Или у тебя нервы сдали?»       — Тебя не обмануть, — со злым весельем отозвался бывший эльф.       «Ты с Орсаарксом поговорил?» — догадался маг. Тон мигом стал соболезнующим — переживает! Яр криво усмехнулся заботе.       — Силь! — воскликнул он. — А ведь, если подумать, ты единственный, кто по-настоящему любит меня!       «Чего?! — изумился приятель. — Тебе совсем дурно, что ли? Где Руун? Где Мир?! Так, говори немедленно, где ты сам! Я сейчас же их…»       — Нет, правда! — перебил его Яр. — Ты не ори, а послушай. Как друг!       «Я понимаю, тебе стыдно показываться в таком виде перед сыном, — в свою очередь перебил его взволнованный маг. — Но позволь Марру…»       — И даже ты меня не любишь?! — рявкнул Яр.       «Люблю, — буркнул Сильван. — Но если тебе плохо…»       — Мне плохо, я хочу выговориться, а ты не слушаешь!       «Хорошо, слушаю. Только давай коротко, а потом зови дракона, пусть тебя спать уложит».       — Есть кому меня уложить, а как же, — хрюкнул бывший эльф. — Так о чем я? Смотри! Матери у меня не было? Не было. Отца тоже не было, если честно признать. Дядя… Чертов дядюшка врал мне всё моё детство! Мне весь клан в глаза врал. Не поверю, будто никто не проведал, откуда папаня ребеночка пригулял и отчего наша бабуля в это же самое время концы отдала. Ладно, черт с ними… А Луша? Луша привязалась ко мне, потому что я был рядом, когда у нее никого не осталось, потом вышла замуж, потому что я был самой лучшей партией. В итоге она всё-таки меня бросила и ушла к тому, кого полюбила по-человечески. Дети любят меня, потому что я забочусь о них, потому что естественно любить родителя. Даже ты — ты любишь меня или благодарен за прошлое спасение?       «Эк тебя заносит, — посочувствовал Сильван. — Если бы я был тебе лишь благодарен, я бы сбежал от тебя гораздо раньше, а не стал бы терпеть твои сумасбродные приключения и то, как ты без жалости перекраивал меня по живому».       — Но ведь ты ушел в итоге, — ехидно напомнил Яр.       «У меня были другие причины бросить тебя, свои собственные».       Он произнес это таким тоном, что сразу сделалось стыдно. Яр потер пальцами глаза, чтобы не двоилось, но это, понятно, не помогло.       — Прости, я немного устал, наверное.       «Признайся, этот Розенрик на тебя плохо действует!» — раздраженно заявил Сильван.        — Думаешь? — рассеянно усмехнулся бывший эльф.       «Разве нет? Ты так сильно хочешь помочь ему, потому что ты сам боишься остаться один! Никому ненужный! Все вокруг нашли себе пары, а Лес теперь под рукой Миленки — тебе больше нечего делать в собственном доме! И ты вцепился в этого несчастного призрака, причем вцепился сильнее, чем он в тебя. Не думаешь, что этот страх ненужности и одиночества он усиливает в тебе специально?»       — Ты точно не ревнуешь? — снова развеселился Яр.       Маг воздухом подавился.       «Я тебя предупредил», — отрезал он. И оборвал связь.       Яр со вздохом откинул голову назад, прижался гудящим затылком к холодной стене.       — Конечно, я дурак, Силь… — пробормотал он, ненадолго прикрыв веки. — Но что ж тут поделаешь? Я не могу иначе…       …Розенрик послушно дожидался в отведенной ему спальне. Лежал на кровати и при мягком сиреневом свете ночника бездумно разглядывал предметы на полках.       Бывший лесной царь ввалился в дверь, еле держась на ногах. Колени подгибались, тело сотрясала уже не просто дрожь — его колотило до зубовного стука. Ухватившись за косяк, он выдавил приветливую улыбку:       — Не спишь?       Чернокнижник не встал, только повернул голову и окинул явившегося недоуменным взглядом:       — Как видишь, нет. Ты же знаешь, если я решаю улечься, то обычно сплю лет сто. А ты меня на завтра зовешь в путешествие, так какой тут сон! Кстати, ты что-то хотел от меня?       — Хочу, очень, — прошипел Яр, стиснув зубы, чтобы не клацали. — Будь любезен, в следующий раз, если пожелаешь, чтобы я пришел, просто позови меня, а не выворачивай душу на расстоянии. Договорились?       Розенрик в деланном возмущении поднялся, сел на постели:       — И в мыслях не было тебе вредить, клянусь потрохами короля! Я ощутил твое волнение и попробовал придать тебе сил и уверенности. Подпитать тебя своей энергией, как ты это делал со мной. Увы, я позабыл, что я всего лишь паршивая нежить, и мою энергию никто из живых не переварит. Ах, это так обидно, ты не представляешь!       — Да-да, — фыркнул Яр. — Ты еще слезу из Альдирейка выжми для убедительности.       — Пытаюсь, не брызжет. Этот эльф совершенно бесчувственная скотина, — пожаловался тот. — Кстати, а что это ты вытворяешь?       Пока чернокнижник разглагольствовал, Яр, не теряя времени, прохромал до стола с алхимическими приборами. Зажег лампу и на сильном пламени разогрел кстати попавшийся под руку серебряный стержень. Вместо зеркала он схватил блюдце из отполированной латуни, пусть отражение в нем было неровным и мутным.       Розенрик наблюдал за его действиями с живейшим интересом.       Шипя от обжигающего пальцы жара, Яр прижег раскалившимся стержнем тоненький шрам на своей щеке. Сдавленно вскрикнул от боли, выронил стержень, отшвырнул латунное блюдце.       — Ты не попал, — сказал Розенрик, не спуская с него внимательного взгляда. — Только зря испортил личико.       — Тогда помоги! Не видишь, у меня руки из-за тебя трясутся! — Он заорал бы, но помнил о сыне, который мог услышать его крик даже через разделявшие их комнаты. — Я хочу избавиться от этого следа.       — Перекрыть незаметный шрамик свежим ожогом? — покивал Розенрик.       Он не встал с кровати, но на коленях подобрался к краю, поближе к Яру. Комната была небольшой, поэтому между ними осталось не так уж много пространства.       — Я слишком долго старался сохранить это напоминание о нашем расставании с отцом, что сейчас не могу убрать его просто так, — с досадой посетовал Яр.       — Но вместе с ожогом сведешь запросто, я понял.       Чем ближе была эта многозначительно лыбящаяся нежить, тем спокойнее билось сердце бывшего эльфа, свободнее дышалось. Хотя пальцы всё еще плохо слушались, да к тому же теперь на руке, державшей стержень, наливались волдыри.       Розенрик потянулся и поймал его за пострадавшую руку. Яр ойкнул. И попытался сосредоточиться на жжении, чтобы убрать последствия своей неосторожности. Сделать это оказалось очень затруднительно — Роз отвлекал. Ему захотелось, видишь ли, покрыть ожоги поцелуями, игриво лизнуть пальцы, отчего Яр зашипел и невольно дернулся вырваться. Роз отпустил резко, со смешком — и он не устоял, отшатнувшись, ударился о стол, с которого посыпались алхимические склянки.       — Ты правда готов это сделать? — спросил чернокнижник. — Столько времени лелеял свою обиду, а теперь хочешь стереть ее из памяти и выжечь со шкурки?       Яр взял со стола нож с коротким фарфоровым лезвием, каким недавно мельчил травы для целебного отвара — и подал ему рукояткой вперед:       — Ты ведь умеешь пускать кровь?       Розенрик вскинул брови, нож взял с подчеркнутой осторожностью, чтобы не порезать многострадальную руку. Любовник ему достался удивительный до безумия.       Яр подошел вплотную к краю, встал между широко раздвинутых тощих коленей. Их глаза оказались на одном уровне. Чернокнижник не мог отказаться от такого доверия. Обвил его за талию рукой, властно надавил ладонью на спину, чтобы не думал теперь сбежать. Вторую руку поднял с ножом к подставленному лицу — и кончиком лезвия, незаточенной кромкой, плавно провел по коже, прочертив линию от уголка брови до уголка рта, едва прикасаясь, без нажима. И оскалился в пугающей, предвкушающей ухмылке.       Яр не отвел взгляд, не дернулся, не поморщился. Спокойно смотрел, ожидая помощи:       — Долго примериваться будешь? — поторопил, недовольно надув губы.       — Уверен? — шепнул Розенрик.       — Давай уже, — проворчал Яр.       И Роз не утерпел — лизнул эти капризные губы.       Яр замычал, противясь поцелую. И ахнул — на лоб надавила рука, пальцы стиснули череп, грубо развернули голову. Щеку обожгло прикосновение лезвия — новый разрез лег поверх старой царапины. По щеке расплылось тепло — из ранки потекла кровь.       — Стой тихо, — опалило щеку чужое дыхание. Ладонь со лба сместилась на затылок, пальцы стиснули в горсть волосы.       Мягкий язык щекотно слизнул убегавшие к подбородку капли. Затем губы накрыли кровоточащий разрез, чуть втянули саднящую кожу.       — Ты закончил? — пробурчал Яр, не делая попыток освободиться из захвата. — Могу я заживить порез, или тебе хочется еще крови?       Рассмеявшись, Розенрик отпустил его. Облизнулся с довольным видом, словно попробовал нечто невероятно вкусное. Яр покосился на него досадливо, но у самого при этом раскраснелись мочки ушей.       Нескольких секунд хватило, чтобы от ранки и старого шрама не осталось и следа.       — Не могу сказать, что ты стал от этого красивее, — заверил наблюдавший за ним чернокнижник.       Яр фыркнул. И подрагивающими пальцами принялся расстегивать на себе кафтан.       — Зачем ты раздеваешься? — изобразил удивление Роз. — Пока дойдешь до своей кошки, замерзнешь — в коридорах дует. А здесь кровать узкая, двоим будет тесно.       — Ты же спать не собирался? — парировал тот, продолжая бороться с пуговицами. — Тебе не стоило бояться, что я не приду. Вовсе не обязательно было тянуть меня сюда через связь, как за удавку. Я всё равно собирался воспользоваться твоей бессонницей. И плевать на ширину кровати — тебе хватит, а я с тебя не слезу до рассвета.       — С меня? — прищурился Розенрик. — Или с Альдирейка?       — Раздевайся, — рыкнул бывший лесной царь. Сбросил кафтан на пол под ноги. Добавил повелительно, указав на ворот рубашки: — И помоги мне уже распутать этот узел, иначе я тут скоро удавлюсь!       Розенрик смерил насмешливым взглядом изнывающего от нетерпения любовника. Действительно: шнурок, стягивающий воротник с легкомысленными оборочками, успел перепутаться самым непостижимым образом.       Холодные пальцы легли на шею, легонько погладили дернувшийся кадык. Яр опустил ресницы, принимая это за начало любовной игры. Розенрик расплылся в улыбке. Тронул губами губы, но целовать толком не стал, хотя наивный бывший эльф охотно приоткрыл рот, приглашая продолжить.       И резко затянул шнурок.       У Яра горло сдавило, не выдохнуть. Однако вместо попыток вырваться он остался неподвижен, лишь сморгнул невольно выступившие слезы и вопросительно взглянул на него.       Розенрик ухмылялся — и тянул всё сильнее, любуясь сереющим лицом… Но шнурок лопнул.       Яр кашлянул, потер саднящий след на шее.       — Наигрался? — спросил он у довольного чернокнижника. Отпихнул его, заставив повалиться на постель. — Теперь моя очередь водить.       — К твоим услугам, золотце, — бездарно разыграл покорность тот, раскинув длинные тощие конечности.       — Разденешься сам-то? — недовольно бросил бывший эльф, спешно избавляясь от обуви, штанов и исподнего. — Или так и будешь лежать трупом?       — Не желаешь сорвать с меня покровы лично? — хмыкнул тот.       — Вот еще, хорошую одежду портить! — буркнул Яр.       Против ожиданий, на этот раз чернокнижник не кусался и не тянул энергию. Видимо, уже напился вдоволь. Игру начал Яр, и начал грубо, словно хотел отомстить. Но Розенрик с неподдельным наслаждением принимал всё, что ему давали, радостно подчинялся и с кротостью исполнял приказы. Он был в обращении столь трепетно осторожен и внимателен, что сперва тем самым даже приводил бывшего эльфа в замешательство. Однако вскоре Розенрику удалось усыпить подозрения в своей неискренности. В итоге соблазн отдаться на милость разнежившегося любовника оказался столь велик, что Яр плюнул на соревнование, всё равно физическое преимущество было очевидно не на его стороне. И растекся податливой лужицей удовольствия под сухопарым, местами костлявым, но очень желанным телом. Роз не подвел — помог забыться, заставил открыться и воспарить к звездным небесам… Четырежды до рассвета, и то лишь потому только, что оба совершенно не торопились.       Перед восходом солнца измученный, вымотанный и опустошенный до звона, Яр ненадолго утонул в черноте сновидения. Вероятно, оттого, что во сне его обнимали руки почти покойника, сон привиделся отвратительно кошмарным. Настолько мерзким и муторным, что сознание не удержало его в памяти ни на миг после пробуждения.       — Как у тебя сердечко заколотилось, — любовно шепнул ему на ушко Розенрик. — Я смотрел на тебя, пока ты спал. И ты почувствовал. Прости. Но ты сам виноват — такой беззащитный, такой соблазнительно теплый!..       — Угу, — пробормотал взъерошенный Яр, с недовольством поглядев на синеющий за окном рассвет. — Наивный дурень, думавший выспаться под боком у нежити… Вставай, нам пора.       — Дракон с сокровищем лишь недавно затихли, — заметил Роз. — Не позволишь им отдохнуть после страстного объяснения? Какой жестокий папочка!       — Даже не собирался их будить, — проворчал Яр, с сожалением выбираясь из объятий и из постели. С досадой окинул хмурым взором валявшуюся вокруг в беспорядке одежду.       — Решил удрать от строгого сына? — понятливо хмыкнул чернокнижник и сладко потянулся, бесстыдно сбросив одеяло.       Яр насмешливо покосился на тощие мощи:       — Откормить бы… вас, обоих. А то спать колко. О, как теперь я понимаю Миленку! То-то она старалась, еще до свадьбы без устали пичкала Сильвана пирожками…       Чернокнижник подавился зевком и с подозрением уставился на любовника, не понимая, на что тот намекает.       Яр недоумения не заметил, ибо прежде чем одеться, полез под стол искать полированное блюдечко. Найдя, тщательно разглядел собственную щеку, где недавно был шрам: удостоверился, что кожа сделалась абсолютно гладкой. И плевать ему, что в это время кое-кто забыл обо всём, приклеившись взглядом к обнаженным ягодицам.       Кровожадная нежить напомнила о себе, когда любовник наклонился, чтобы подобрать с пола одежду. Вопль, с каким Яр резко разогнулся, чудом не разбудил обитателей замка:       — Ты совсем сдурел?! — разозлился он и от души съездил заигравшемуся чернокнижнику кулаком в ухо.       — Аппетитно, как не куснуть-то? — от удара рухнув обратно на постель, в оправдание простонал «убитый».       — Боже! — вздохнул Яр, потирая знатно наливающийся кровоподтек на заднице. — Что у тебя за привычки? Нахватался от своей вампирши!..       Пока собирались, помирились. Прощенный Роз не замолкал ни на минуту, трещал не хуже сороки. Поневоле приходилось слушать и отвечать.       — А на чём отправимся в путешествие? Я ведь теперь не смогу обратиться в дракона. Так бы я, конечно, отвёз бы тебя верхом, легко. Но не теперь. Мертвечину было удобно превращать во что угодно, а теперь у меня нет куклы, так что лететь не на чем. Ты ведь Рууна не хочешь с собой брать — так как же быть?       — Увидишь, — уклончиво ответил Яр. Заинтересовался: — Постой, а если тебе новый труп дать, из него тоже сделаешь дракона?       — У тебя где-то завалялся ненужный мертвец? — оживился Розенрик. — Неужели пожертвуешь ради моего удобства кем-то из замороженных родственников?       — Не обольщайся, я просто из научного интереса спросил, — пошел на попятный Яр. Шлепнул чернокнижника по рукам, чтобы не щипал за зад: ишь ли, ему галстук шейный завязывают красивым бантом и пуговки на камзоле застегивают в правильном порядке, а он отвлекает и конечности распускает!       Розенрик послушно сложил руки за спиной и дурашливо надул губы:       — Я и не просил! Слишком много мороки было бы — материал-то подпорченный да протухший. Я вообще больше привык с людьми работать, удобнее и проще.       — Из людей у нас под рукой только Эжен, — пожал плечами Яр. — Боюсь, Орс будет возражать, если мы решим его позаимствовать. Можно было бы, конечно, отправиться за материалом в ближайшее селение, но…       — Но до селения надо еще на чем-то добраться, — возразил чернокнижник. — И лететь до людей не ближе, чем до оборотней, только в другом направлении. Так что легче сразу в Ущелье податься. К тому же, новую марионетку пришлось бы довольно долго обрабатывать и настраивать, сомневаюсь, что у меня хватило бы сил и возможности добиться такого же идеального подчинения, как было с Кайянной. Даже с твоей помощью и подпиткой — вторую такую куклу мне уже не сделать. Из нее я мог лепить что угодно… — добавил он мечтательно. Но оборвал сам себя, с надеждой уставился на любовника: — Жаль, что с Альдирейком я не могу поиграть вдоволь. Возможно, если ты убьешь его, я бы смог…       — Невозможно! И не надо строить глазки, я тоже так умею, — отрезал Яр. Проигнорировал подставленные с намеком губы, вернулся к своей дорожной сумке, стал перепроверять, не забыл ли чего важного.       Розенрик лишь тяжко вздохнул:       — Зачем же спрашивал? Жестокосердный!..              __________              Первые лучи солнца коснулись шпилей на крышах башен, но внутренний двор был окутан тьмой. Не просто задержавшимися ночными тенями, а тем мраком, что приходит с грозами посреди ясного дня, когда невольно веришь во внезапно наставший конец света. Тем, что накатывает на неспящих в волчий час ночи, когда сердце замирает от необъяснимого ожидания чего-то ужасного, а глаза слепо смотрят в черноту и видят невидимых чудовищ…       — Это что за монстры?! — воскликнул в восторге Розенрик, сбегая по ступеням крыльца в нетерпении поближе познакомиться с невиданными чудищами.       Трое черных, как омуты, огромных коней пританцовывали на месте, отбивая искры из каменных плит под копытами. Присланные из Дубравы, эти красавцы были по праву гордостью табуна водяного воеводы Лещука Илыча — и, понятно, приходились родными сыновьями Полкана.       — Твои кельпи? — уточнил Розенрик. Он без боязни подбежал к коням и с удовольствием принялся гладить лебединые шеи с роскошными волнистыми гривами, дружелюбно фырчащие клыкастые, мягкогубые морды.       — Не совсем кельпи, — справедливости ради пояснил Яр.       — Не важно, я всё равно ни тех, ни этих ни разу в жизни не видел, — отмахнулся чернокнижник, успевший уже потерять к коням интерес.       Всё его внимание переключилось на другое существо, из-за которого, собственно, замковый двор и утопал в зловещей тьме. Оно имело размеры куда более внушительные, чем кони — сравнительно с сараем для карет. А нутро его было прозрачно, как туманные сумерки, оттого и заметить сразу его было сложно.       — Ничего себе! — присвистнул Розенрик, запрокинув голову вверх. С высоты на него невозмутимо поглядели два огромных глаза, похожих на две полные луны, только с черточками живого зрачка посредине.       — Я знал, что тебе понравится. Сильвану они тоже по душе, — улыбнулся Яр. Представил зверюшку чернокнижнику: — Поночуга. Водится исключительно в моих владения. Редкий вид.       — Не сомневаюсь, что редкий, — покивал впечатленный Роз. — Призрак совы, проглотившей кузницу вместе с горном… Или нет?.. Смотри, какие перья! Острые и твердые, почти сталь! Этим же убивать можно! Один взмах крыла — и половины вражеской армии как не бывало! А какие когти! А клюв чего стоит!       — Они на редкость добродушные создания, — сказал Яр. — И очень стеснительные — днем прячутся в тенистых местах: в глубоких оврагах, на чердаках, в ельниках. Даже ты ни за что бы не заметил поночугу, если б она того хотела избежать — прошел бы в двух шагах мимо и не почуял бы.       — Занятная нежить, — оценил чернокнижник.       Поночуга от пристального внимания смущенно нахохлилась, распушив на крыльях и загривке перья-сабли. А когда Розенрик ее за кончик крыла потрогал, то глухо, утробно заклокотала, точно на дне колодца что-то забулькало, и зажмурила глазищи-колеса.       — Они не совсем нежить, ибо очень даже живые, — продолжил рассказ, сам увлекшись, Яр. — Скорее нечисть, пусть и не злобная к людям. Они даже размножаются изредка — яйца несут. Правда, почему-то откладывают только зимой и исключительно на погосте: над заброшенной могилой, причем относительно свежей, где покойника не навещают родственники несколько лет, но не дольше полувека. То ли им там сугробы нетронутые особенно нравятся, то ли есть иные причины — непонятно. Сильван пытался в прошлом году выяснить, что к чему, но и сам ничего не понял, и меня запутал своими вычислениями. И князя-отрока простудил — мальчишка бегал к ним на погост под городской стеной, сидел тоже в засаде часами вместе с Драгомиром, а потом Щур его неделю от соплей лечил…       Розенрик слушал лекцию с неподдельным интересом, переспрашивал, в нужных местах ахал — и не уставал восхищаться разнообразием непостижимого мира.       — В общем, выбирай, — велел Яр. — Можем на конях доскакать до Ущелья, но уйдет чуть больше времени. А можем на поночуге полететь.       — Как же мы это чудище оседлаем? — тут же начал примериваться Роз. — С ее оперением забраться верхом будет проблематично.       Яр рассмеялся, продолжил лекцию: мол, есть на свете птицы разные. Есть, к примеру, водоплавающие, которые на себе птенцов катают. У поночуг такая же манера своих детишек при себе держать, пока те не подрастут. Только они не сверху их сажают, а в кисельное нутро. Ту их привычку и переиначили себе на пользу обитатели Дубравы, навадились вместо птенцов кататься.       — Ну, что ты смотришь? — окликнул он слишком задумавшегося чернокнижника.       Розенрик, слушая объяснения, расхаживал вокруг смущенно курлыкающего чудища кругами — и буравил просвечивающий живот пристальным взором.       — Ну… хмм… — промычал он в сомнении.       — Что ты там выискиваешь? — усмехнулся Яр, поняв его замешательство. — Это самец.       — Да? — недоверчиво оглянулся Роз. — Как это ты понял?       — Уж наверное отличу! — ворчливо отозвался бывший лесной царь. — Я их каждый день вижу, они у меня дворец охраняют.       Поночуга, судя по курлыканью, совсем смутилась. И вдруг вытаращилась, упялившись в сторону крыльца.       Там за колонной тщетно пыталась спрятаться Брина. Сонливость мигом слетела с рыси, стоило увидеть на дворе зубастых коней — и неведомое страшилище с клыкастым клювом и прочими достоинствами полупризрачной натуры. Коленки у девы-оборотня задрожали, ослабевшие от ужаса ноги отказались спускаться по лестнице, потому и пришлось вцепиться в каменный столб, чтобы не скатиться по крыльцу под копыта к заинтересованно оглядывавшимся коням.       — Ты вовремя, — сказал девушке Яр. — Мы собирались отправиться в Ущелье, ты помнишь?       — Я помню, — слабым голосом отозвалась та, — что договаривались отбыть днем. А сейчас ни свет, ни заря… И неужели не нашлось обычных коней?!       — У нас есть кое-что получше коней — поночуга! — счастливо объявил Розенрик.       — Ну нет! — попятилась к дверям Брина. Негромко, но твердо повторила для убедительности: — Нет, нет и нет! К этому кошмару я и близко не подойду. И верхом ездить не умею, оборотней лошади терпеть не могут…       — Только не эти, — попробовал возразить Яр.       Но рысь предложила своё решение:       — А почему бы нам всем не перенестись в Ущелье с помощью заклинания? Так будет еще проще и быстрее!       — Позвольте отказаться, — презрительно фыркнул Розенрик.       — Но почему? — расстроилась та. Жалобно захлопала глазами на бывшего эльфа: — Разве ты мне не доверяешь?       — Тебе — доверяю, — кивнул Яр. — Но тому, кто заготовил для тебя заклятья — нет. Слепо воспользовавшись чужим колдовством, очень легко очутиться в ловушке.       — Ну, как знаете, — надулась она, от обиды даже дрожать забыла. — Тогда мне тоже нет смысла ехать с вами. Тем более на эдаких страшилищах! Можете отправляться, легкого пути! А я сейчас пойду досыпать. К чему мне делить с вами тяготы путешествия, если я могу догнать вас за мгновение ока? Что ж, встретимся в Ущелье!       На прощанье она кинула на чернокнижника сердитый, полный зависти взгляд. Роз в свою очередь ответил ей взором победителя. Яр, чуть-чуть ощущая себя призом на турнире, только хмыкнул.       …Хмурая осенняя погода и теснящиеся на небе сизые облака позволяли поночуге и посреди дня оставаться незаметной. Кто ж на земле станет задирать голову вверх и всматриваться в очередную темную тучу, если на голову льет противный холодный дождь? Пусть даже эта туча двигается вразрез прочим, поперечно ветру, и подозрительно напоминает силуэтом огромную пузатую птицу.       Внутри поночуги дождь, туманная облачная сырость, как равно холод, двоих путешественников совершенно не беспокоили. В кисельном брюхе можно было принять любое удобное положение — словно на невесомой пуховой перине. Или как в теплой воде купальни, но не опасаясь намочить одежду и без риска захлебнуться. Да хоть разлечься в полный рост, раскинув руки, будто сам планируешь над проплывающей далеко внизу землей! — что Розенрик и выбрал.       — Совершенно другие ощущения! — не уставал восторгаться он. — Когда я летал с помощью куклы, было совсем не так. Там летела марионетка-якорь, управляемое мной тело, к которому было присоединено это, тогда спрятанное в дополнительном пространстве. Кстати, ты вообще знаешь, что существуют скрытые измерения?       Яр, спокойно лежавший на боку, подперев голову рукой, лениво отозвался:       — Да что ты говоришь?       И мигом обернулся крошкой-феей с яркими крыльями бабочки.       — Мир и Сильван мне как-то раз пытались объяснить, что к чему, да я не особо вслушивался, — заметил он невозмутимо. — Сам-то я научился этому фокусу давным-давно, а как это работает — мне без разницы.       Розенрик ошеломленно смотрел на него. Смотрел-смотрел, а потом расхохотался так, что поночуга от неожиданности кульбит в облаках сделала.       Яр принял обычный облик — и бровью не повел на это веселье.       — Ты заметил огромную разницу между ощущениями марионетки и тела, в котором сейчас живет твой дух, — завел снова бывший эльф. — Но ведь этот сосуд ты одолжил. Представь, как бы ярко ты всё чувствовал в собственном теле? Насколько всё стало бы острее — запахи, прикосновения… Я уж не говорю о похотливых ночах.       У чернокнижника сразу испортилось настроение. Улыбка сползла с лица эльфийского короля.       — Ты хочешь, чтобы я вернулся в собственную шкуру? — уточнил он с плохо скрываемой злостью. — В искореженные останки нежити?       — Нет, я не про то, — не подумал извиниться Яр. — Я тут подумал: а ведь ты вряд ли помнишь, каково это — быть живым?       Розенрик отвернулся, чуть ли не скрипнув зубами.       Яр же продолжал, не заботясь о болезненности рассуждений:       — В каком возрасте ты переродился? Как у полуэльфа, твоя юность должна была растянуться до полувека, а то и дольше. Но я очень сомневаюсь, что твоя молочная сестра дожила бы до пятидесяти — даже для здоровой смертной женщины это уже почтенная старость. К тому же зрелые женщины обычно не склонны вестись на речи влюбленных юнцов. Скорей всего, вы с нею сбежали из дома, едва ли достигнув двадцатилетия. Тогда да, вы могли выглядеть ровесниками, разница внешне еще не ощущалась. Я отлично помню моего старшего сына в этом возрасте — тело взрослого, вот только разумом совсем дитя. Драгомир тоже в свои двадцать едва-едва начал задумываться о сложных вещах… Как же она любила тебя, раз согласилась последовать за тобой, мальчишкой? Тяжело больная?       — К чему ты ведешь? — спросил Розенрик.       Яр пожал плечами, будто рассуждал чисто теоретически:       — К тому, что ты удручающе мало прожил в собственном теле. Конечно, ты зол на весь окружающий мир и не ценишь жизнь — ты ее не знаешь, не распробовал.       Розенрик промолчал, сделал вид, будто увлечен скучным пейзажем внизу.       — Если бы у тебя был выбор: начать жизнь заново в своем собственном теле или перестать существовать — что бы ты предпочел? — негромко поинтересовался Яр. — Исключительно с умозрительной точки зрения.       Розенрик смерил его колючим взглядом:       — Исключительно умозрительно, равно как насущно действительно — я не хочу тебя слушать! Ты не можешь понять моего положения, сколько ни рассуждай. Я прошу тебя о помощи — а что ты?       — А что я? — не понял Яр.       Розенрик с горечью фыркнул:       — Ничего.       Яра устроил и такой ответ. Кивнув, вывел:       — Понятно. Значит, пока так.       — Что тебе понятно? — взвился Роз.       Яр не взглянул на него. Поменял позу на еще более ленивую — теперь улегся на вязкий воздух на спину, закинув ногу на ногу и заложив руки за голову.       — Меня смущает еще кое-что, — проговорил он задумчиво. — Позволишь спросить? Впрочем, если не хочешь, можешь не отвечать. Я вот что подумал: почему Эстервит… то есть Кайянна влюбилась в Орсааркса? Действительно ли она заигралась в маскарад настолько, что забыла о том, что это лишь роль ради осуществления мести?.. Кстати, если не вы вдвоем принесли заразу в замок, то в чем же заключалась ваша месть?       Розенрик поежился, старательно избегая его взгляда. Буркнул:       — Кай упросила меня сохранить жизнь твоему отцу. Я не сразу понял, почему она тянет время. Потом мне стало не до того.       — Ясно, — кивнул Яр. — Я так и подумал. Я помню свою мачеху — невинная, чудесная девушка. Совершенно не похожая на убийцу, вампиршу. Ты ведь постарался тогда над ее мертвым телом? У тебя отлично получилось — никто в замке не заподозрил в ней нежить. Пусть мой дар лекаря в то время еще не пробудился и доставлял одну лишь головную боль, но уверен, плохую подделку я бы и тогда раскусил.       — О, благодарю за похвалу моему таланту, — язвительно отозвался чернокнижник.       — В мыслях не было тебя хвалить, — парировал бывший лесной царь. — По-видимому, ты не ограничился наведенной личиной, а полностью изменил ее, совершил глубокое превращение, в котором иллюзия столь тесно сплелась с плотью, что стали полным подобием жизни. Полагаю, над ее памятью ты тоже потрудился? Чтобы она не раскрыла себя случайным жестом или словом. Я помню, Эстервит производила впечатление настоящей эльфийки. Вне всякого сомнения она ею была… Или, обретя новую жизнь и новое тело, пусть даже временно, она сама захотела забыть о том, кем стала с тобой?       Розенрик вздрогнул, словно от пощечины. Дыхание сбилось, но более ни единым движением он не выдал своего взвинченного состояния.       — Участь кровопийцы, — безжалостно продолжал Яр, — это не та судьба, о какой мечтает смертная девушка. Легко понять! Она влюбилась в загадочного печального полуэльфа, но из-за тебя же превратилась в чудовище. Ты увез ее из дома от родных, не защитил от жестокости мира, хотя обещал заботиться и лелеять, позволил умереть и не отпустил после смерти ее душу в покой. Затем ты сосредоточился только на мести и видел в ней лишь инструмент для выполнения твоих планов. Кто выдержит такое?       — Может, поболтаем о чем-то другом? — почти ласково предложил Роз. Делая вид, будто не вслушивается в раздражающие речи, он переместился за спину Яра и обнял его за пояс, уткнулся подбородком в плечо.       — По вине Эстервит я стал изгнанником, позволь же мне понять ее образ мыслей! — возразил Яр, нисколько не противясь тесным объятиям, сам привычно зарылся пальцами в его волосы. — Слишком разительный контраст ты устроил для нее: из бытия вампирши бросил в безмятежную жизнь благородной эльфийки. Конечно, на ее месте любой подумал бы, что предыдущий кошмар просто привиделся. Она охотно поверила в то, что ничего не было — ни побега, ни убийства, ни кровавых жертв. А раз не было, то почему бы не влюбиться в лорда, который вдруг воспылал ответным пылом, стоило разок состроить для него глазки?       Яр не прерывался, словно не обращая внимания на жаркие поцелуи в шею. Будто не чувствовал жадно шаривших рук на своем теле, не замечал, как торопливо спутник расстегивает его одежду.       — А потом ты вернул ее назад. Вырвал из романтической сказки и развеял иллюзии благополучия и счастья. Она возненавидела тебя еще больше, чем прежде?       — Она любила меня всем сердцем, — прошипел Розенрик ему в ухо. И укусил за мочку.       — Эй, мне не нравится, — рассеянно воззвал к его совести Яр. — Любовь очень легко обратить в ненависть, знаешь ли. Чем сильнее любишь, тем больнее принимать удар и обман от любимого. Никакое сердце не выдержит, даже мертвое. Но ведь и тебе было больно не меньше, я прав? Видеть перед собой ту, кого ты безгранично любил — обезображенной по твоей вине! И еще больнее было видеть, что она охотно забыла о тебе, увлекшись твоим врагом. Не представляю, какую истерику она устроила тебе, когда ты вернул ее назад, отобрав нового возлюбленного, отняв красивую внешность. И рядом больше не было дракона, чтобы встать между вами. Да еще Альдирейк не желал сдаваться. Никто бы тебе не позавидовал в тот момент! Как ты справился? Полностью стер ей память, чтобы она снова стала покорной и безжизненной, как положено мертвецу?       Поглаживавшие шею холодные пальцы стиснули горло отнюдь не ласково. Яр, засипев, скосил глаза, ловя взгляд любовника: Роз был до безумия зол. Просто взбешен.       — Тебе любопытно, насколько мне было плохо тогда? — прошипел чернокнижник, стискивая горло еще сильнее, до черных мушек перед глазами. — Какое тебе дело до того, что я чувствовал? Чего ты вообще от меня ждешь?!       Вторая его рука, хозяйничавшая под рубашкой, переместилась под расстегнутый пояс штанов, бесцеремонно там стиснула вялое достоинство в кулак — Яру столь грубое обращение, понятно, по душе не пришлось. Однако попытки даже двумя руками оторвать одну его руку от горла оказались тщетными.       — Не брыкайся, — капризно попросил Роз, покрывая поцелуями висок и щеку. — Давай еще поиграем? Я только во вкус вошел.       У Яра перед глазами уже не черные мушки плавали, а искры сверкали. Легкие разрывало от недостатка воздуха, жалкий сип вдохом назвать нельзя было. Играть он любил, но не так! Сразу же бить по Альдирейку не хотелось, сам ведь только-только его отпаивал травами, лечил… Яр попытался сосредоточиться и воздействовать на мускулы кистей рук, чтобы эти проклятые цепкие пальцы потеряли железную хватку.       — Хочешь обезвредить мой сосуд? — понял его намерения чернокнижник. — Увы, ты сам перестарался. Альдирейк стал слишком здоров, чтобы твои слабенькие удары сработали. Твои осторожные чары просто рассеиваются, столкнувшись с его мощью. Либо бей всерьез, либо терпи, золотце, пока мне не надоест. А мне еще долго не наскучит! Я только начал. Твою злость, твою боль так сладко пить!       И он впрямь пил его — не столько эмоции, сколько напрямую силы. Уже начало покалывать ледяными иглами стопы и ладони, губы немели, сердце мельтешило птичкой. А подкрепить силы Яру сейчас неоткуда — в небе среди облаков он оказался до обидного беспомощным. Вдобавок болтаться в воздухе со спущенными штанами, притом нисколько не возбужденным, оказалось чертовски позорно — он подозревал, что этот пылкий стыд для подлого призрака словно специя к основному блюду.       …ты умрешь… я выпью тебя и брошу — ты разобьешься в кровавую лепешку… или застрянешь между небом и землей, насадившись на колья макушек деревьев… не бойся, ты ничего не почувствуешь — ты будешь мертв к тому времени… я нежно высосу твою жизнь по капельке… я буду обнимать тебя до последнего твоего вдоха — разве это не романтично?..       Это уже было совсем не похоже на игру. Яр постарался сосредоточиться, хотя выходило отчаянно плохо — пока он спохватился, стало слишком больно и паршиво. Надо было сразу бить, а не ждать, пока нежить одумается и обернет всё в шутку. Даже у наивности есть пределы: Розенрик перешел последнюю границу дозволенного, а Яр и не заметил, так глупо прозевал!       …еще немного потерпи… я почти вошел в тебя… нет, не в любовном смысле — какой же ты у меня пошляк!.. я дотянулся до твоей души… я готов поглотить тебя и завладеть твоим телом… после этого я уничтожу Альдирейка — и буду наконец-то свободен!.. что ты там внушал мне насчет собственного сосуда?.. я согласен взять твой, я отлично успел его изучить!..       Уже давно обеспокоенная их «играми» поночуга еще больше разволновалась. Не дождавшись указаний, приняла решение самостоятельно — резко пошла на снижение.       Это последнее, что ощутил Яр, прежде чем утонул в беспамятстве.              ______________              Грюнфрид не могла остаться в стороне от происходящего. Пусть она всё еще принципиально не разговаривала со старшим Яровичем, но обходить дозором леса ниже города вместе с ним отправилась. Ну, как с ним — с отрядом гоблинов. Впрочем, наряженные в тулупчики и шапки-ушанки, низкорослые следопыты сразу же рассыпались кто куда, на расстоянии переговариваясь между собой условными птичьими свистами. Светозар тоже выбирал другие тропки, делая вид, что на свою невесту внимания совсем не обращает. Но всё-таки далеко не отходил — то и дело бурая шкура его ездового кабана мелькала в просветах между заснеженными деревьями.       Груше и без них было не страшно — верхом-то на Полкане. С чудо-конем даже целая стая свирепых оборотней не сладит!       Да и некого пока бояться — коли судить по донесениям лесовиков из юго-восточных чащ, основное войско незваных гостей досюда еще не добралось. Еще бы, нелегко бежать зимой по чужим землям на пустые желудки. Леса теперь тут стоят пустынные, тихие, зверье воеводы увели заранее, остались только совсем больные и старые, а таких в хозяйстве Яра считанные единицы. Разве еще мелкие пичужки и совы снуют по макушкам самых высоких деревьев — глаза и уши Дубравы. Негостеприимно встречали в лесном царстве чужаков. Волкам оставалось перебиваться редкой падалью да подворовывать скот в деревнях. Только люди, предупрежденные Томилом, за своим мычащим, блеющим и квохчущим имуществом смотрели в оба глаза. К счастью, на двуногих чужаки не кидались. Пока. Может, помнили, что сами тоже в какой-то мере люди. Или, может, справедливо опасались, что в таком случае обитатели Дубравы с ними расправятся сразу и без разговоров, и тогда отчаянный поход их обернется совсем уж позором.       Так что сегодняшний обход леса был скорее прогулкой, чем необходимостью. Поэтому и не возражал Святозар против увязавшейся за компанию гоблинки. А Груша и не сразу поняла, отчего он такой сговорчивый! Потом лишь постепенно догадалась — и разобиделась на жениха пуще прежнего.       И на предателя Полкана.       Сперва-то она всерьез на войну снарядилась. А потом нашла в своем колчане среди стрел розу — тугой бутон на длинном стебле. На цветок гоблинка фыркнула. Не слезая с коня, переложила его в подседельную сумку, чтобы не мешался. И в сумке нашарила кулек с горячими пирожками, которые ей точно не Небелин подсунула. Почуяв вкусный запах, Полкан завернул рогатую голову на лебединой шее, выклянчил угощение. Скормив ему с ладошки один, Груша не заметила, как в задумчивости сама слопала второй. Опомнившись, метнула сердитый взор в сторону ельничка, из-за которого доносилось басовитое прихрюкивание.       Еще в городе Груша спросила у Нэбелин, почему старший царевич выбрал себе верховым зверем не коня, даже не оленя или лося, а именно кабана. На что эльфийка, накрывавшая стол к завтраку, безразлично пожала плечами. Светозар же, тетушкой приглашенный разделить трапезу, на это ответил, обращаясь к Нэбелин: мол, кони к скачкам по сугробам приспособлены плохо, могут простыть или ноги переломать о засыпанные снегом коряги. Олени слишком хрупки и тонконоги. У лосей рога за ветки цепляются, опять-таки через заросли на них не особо поскачешь, в длинную шею волки норовят куснуть, да и размера они крупного, не всякую густую чащу одолеют. Зато кабан — зверь боевой! Его хищниками не запугаешь, это во-первых. Во-вторых, у него нюх не хуже собачьего, след возьмет хоть из-под снега. В-третьих, спина у него крепкая, шея короткая — хочешь, верхом катайся, припав к горбатому загривку, хочешь, рылом как тараном врагов сшибай на полном скаку! И умный к тому же, куда сообразительней тех же благородных оленей. (Когда Нэбелин, не вслушиваясь в рассуждения, всплеснула руками и побежала доставать из печки пшенную кашу на молоке, едва не убежавшую, разговоры вести им стало не через кого. Оба, покраснев щеками, замолкли, глядя кто в пол, кто в стену).       Разглядев боевого вепря поближе, Груша вынуждена была признать: зверюга страшный! Матерый, размером с молодого бычка, косматый, горбатый, длиннорылый. Из пасти клыки торчат загнутые — бивни! — любой слон позавидует. Короткие крепкие ноги сходились к неожиданно узким, почти изящным лодыжкам (или как уж это место называется у парнокопытных?) и оканчивались очень широкими раздвоенными копытами. С такими «лаптями» зверь мог спокойно бегать по заледеневшему снежному насту и не проваливаться. Но сейчас, пока снег был еще довольно рыхлым и влажным, царевич снабдил своего скакуна для устойчивости снегоступами, какими пользуются охотники. Четыре большие, плетеные из ивовой лозы овальные «лыжи» были привязаны к лапам веревками, прутья жалобно поскрипывали под каждым скачком, однако на удивление вес выдерживали.       Одно плохо — кабан пах хряком. От густой косматой шкуры запашок, понятно, отчасти перешел на наездника. Гоблинка невольно заподозрила: может, еще и поэтому Светозар старается к ней близко не подъезжать?       А Полкан, предатель, знай себе катает ее по заранее придуманному плану.       То подвезет ее к сосёнкам, проедет тесно между стволами, так чтобы ветки пришлось руками отводить — как тут не заметить висящее на колючей лапе наливное яблочко? Да само падающее в подставленные ладони.       Конь на ее удивленный возглас и ухом не ведет — везет дальше. А дальше кусты расступаются, и перед ними раскрывается полянка благоуханных ландышей и разноцветных подснежников: небесно-голубых пролесок, бело-лиловых дубравниц, желтых ветрениц, алых и фиолетовых полыхающих анемонов!.. Вот тут-то до Груши окончательно дошло, что к чему.       Потом была дикая слива — белая от цветения, куда белее, чем стоящие рядом запорошенные снегом березки.       После сливы «набрели» на вишню — зеленую среди зимы, всю сплошь в бордовых сочных «серьгах». Что ж, Грюн отказываться не стала, нащипала с веток в подол три горсти. Едет дальше, поплевывает косточками с высоты седла.       Последним незабываемым штрихом стал арбуз. Темно-зеленый, малахитово-полосатый, огромный, круглый, влажно-соблазнительно блестящий, чуть присыпанный снежочком, он покоился у корней развесистого молодого дуба в венке собственных изумрудных лоз и резных листьев. Грюнфрид аж затребовала спустить ее на землю, чтобы обойти это чудо кругом и хорошенько рассмотреть. Впрочем, со всех боков арбуз оказался примерно одинаковым, поэтому Грюн сразу начала ломать голову: а как это можно съесть? Ну не кусать же просто так! В том, что данный презент съедобен, у нее не было сомнений — иначе бы зачем такой вообще дарить?       Полкан в силу возраста был опытнее гоблинки, в странствиях по землям нижней Матушки арбузы ему доводилось пробовать не однажды. По его совету Груша взялась за кинжал, заменявший ей меч — и с размаха не столько разрезала, сколько расколола загадочную «ягодку». Сок, брызнувший во все стороны, покорил ее с первого облизывания пальцев.       На свежий манящий аромат, разлившийся по лесу, и на подозрительный хруст — словно раскололась голова врага! — тотчас на полянку сбежались все гоблины дозорного отряда. Забеспокоившись, что восхитительная мякоть слишком быстро начала убывать из «тазиков»-корок, Грюн расторопно откромсала два ало-сахарных ломтя — и, не раздумывая, направилась в ту сторону, где предполагала найти своего жениха. То, что она с ним не разговаривает, она вспомнила на ходу, чуть не запнулась… Но под чарующим действием аромата решила, что сейчас в ее руках хороший предлог для примирения. Всё-таки она была истинной гоблинкой по натуре, а этот народ свято чтит вкусное угощение и уважает узы сотрапезников.       Идти пришлось дальше, чем ей думалось. По дороге, карабкаясь через снег, Грюн запыхалась — и обкусала до половины один ломоть. Полкан, отвоевавший у гоблинов четверть опустевшей корки, следовал за нею, хрустя не столько снегом под копытами.       Светозар нашелся за очередной куртиной елок.       Кабан, терпеливо ждавший своего наездника, переминался с копыта на копыто поодаль. Зверь злобно зыркал из-под крутого косматого лба, фыркал и похрапывал. Ему откровенно не нравилось то, что царевич покинул его безопасный загривок — чтобы погладить черный, как ночь, длинный и пушистый мех двух явно не местных волков.       У Груши от неожиданного зрелища из рук выпали оба куска арбуза. Заметивший это кабан бочком подобрался к ней и аккуратно подобрал всё со снега своим длинным рылом. Грюн не обратила внимания ни на огромного зверя, ни на прихрюкивание у своих ног. Она не могла оторвать пораженного взгляда от Светозара и повизгивающих, как щенки, оборотней.       Волки были крупнее обычных вдвое. Один катался по снегу на спине, сложив лапки по-заячьи, подставляя меховое брюхо под ласкающую руку и вывалив язык от удовольствия. Второй вился вокруг и около, подныривал острой мордой под локоть смеющегося Светозара, просительно заглядывал в глаза. Мохнатые уши преданно торчали торчком, ловя каждое его слово.       Тишка наслаждался новым знакомством, мурлыкал что-то ласковое — и совершенно не желал признавать в этих умилительных зверюгах обещанных отцом чудовищ.       Полкан, сосредоточенно дохрумкав корку, громко сплюнул с языка семечку.       Волки, опомнившись, подняли морды и уставились на гоблинку и двух скакунов. То, что нашлись свидетели столь неподобающего до безобразия, позорно щенячьего их поведения, оборотней крайне расстроило. С растерянными мордами они с трудом подобрали свои лапы и хвосты, подняли на загривках шерсть дыбом. И из-за спины Светозара зарычали на гоблинку, пятясь при этом задом в кусты. Крупные желтоватые клыки на фоне угольно-черной шерсти не могли не впечатлить.       Грюнфрид невольно вздрогнула.       Оглянувшись, Тишка заверил ее с улыбкой:       — Не бойся! Они не нападут…       Воспользовавшись тем, что он отвлекся, его новые знакомые рванули со всех лап прочь через заросли. Видимо, стеснялись убегать у него на глазах.       При виде улепетывающих зверей в Полкане неожиданно проснулся охотничий азарт: воинственно заржав, он галопом кинулся догонять.       Тут уж не смог удержаться и кабан: он и так рыл копытом снег, переломав снегоступ, а пример товарища окончательно сломал выдержку — вепрь ринулся следом с неожиданной прытью, оставляя в заледенелых зарослях после себя дыры проломов.       Груша и Светозар остались наедине. Ошарашено стоя посреди вытоптанной полянки, они переглянулись между собой. Тут же смутились. Сразу вспомнили о размолвке — и резко отвернулись друг от друга.       …К счастью для уставших петлять волков, Полкану быстро наскучила погоня по зимнему труднопроходимому лесу. А кабана отвлек запах вишневого дерева — переспевшие ягоды легко осыпались на снег от одного крепкого удара лбом о ствол.              _________________              Сильван глубоко выдохнул и мысленно поздравил себя с успешно выполненной задачей. Средь бела дня набрался смелости — и пролетел на помеле над городом! Ну и пусть день был не сказать что особо белый, скорее серый в крапинку. И горожане в небо не смотрели — кому надо задирать голову, если сверху сыплет мокрая противная крупа? Да и не через весь город он летел — только до башенок княжеского терема, а бревенчатый дворец как раз балкончиками-бочонками, галереями-гульбищами и резными наличниками смотрел на реку.       На один из таких балкончиков чернокнижник умудрился филигранно приземлиться. Этот маневр стоил ему немалых сил и нервов, вспотел на зимнем ветру. У него получилось не упасть, не удариться и даже не наступить на подол своей длинной новой мантии. По случаю визита к княгине Миленка заставила мужа нарядиться в парадный балахон густо-синего бархата, подбитый коричневыми шкурками горностаев. (Летом случился у несчастных зверьков труднообъяснимый падёж, поэтому, пока Яр с Миром разбирались в причинах и лечении, Миленка не растерялась и набрала шкурок на обновки. Правда, потом уже самому Сильвану пришлось поломать голову над тем, чтобы вернуть меху здоровый вид, а то очень уж женушка переживала, как бы шкурки не облезли прямо под руками швей-кикимор. И не важно, что летний мех не грел — не пропадать же добру!)       Приставив метелку к стене, некромант предпринял безуспешную попытку отряхнуть мантию от прилипших снежных хлопьев. Если б не супруга, он надел бы в полет свою старую зимнюю, теплую, заговоренную от осадков и грязи…       Дверца балкона приоткрылась щелкой, сверкнули любопытные глаза. Сильван, заметив внимание к своей особе, прекратил раздраженно сопеть — и, приложив руку к груди, слегка поклонился встречающему его мальчишке:       — Давно не виделись, княжеское высочество. Здорова ли твоя матушка?       — С чего бы ей хворать? Тебя ждет с самого обеда!       Дверца открылась шире, князь-отрок кивнул вихрастой головой:       — Заходи скорей, а то холода напустим. Дядь Вань?       — М?       — А меня на помеле покатаешь?       Сильван усмехнулся:       — Я сам-то едва держусь в небе, куда мне с грузом-то? Вот Драгомир вернется, у него спрашивай. Или у Миленки просись — она-то на метле, как ласточка!       — То-то и оно! — разочаровано протянул Всеволод. — С ней-то ни за какие коврижки не пойду летать — жутко! К тому ж она тяжела нынче, поди еще дождись ее. А ты, дядь Вань, осторожно летаешь, степенно — и меня ни за что не уронишь!       Сильван на сомнительный комплимент промолчал. Юный князь повадками сильно отличался от сверстников, потому к идее с полетами надо было отнестись серьезно: это не случайный каприз избалованного мальчишки, раз высказал вслух, то надолго из головы не выбросит. Как бы теперь метлу не стащил.        С княжичем Сильвана познакомил Мир, еще когда сам был лесным царем. Всеволод за ним половину лета ходил хвостом. Только вот на дружбу сперва это было крайне мало похоже. Некромант поежился, вспомнив, какими ледяными глазами по первому времени смотрел на их семейку сын Рогволода.       — Наконец-то! — Пока шли по переходам-галерейкам, объявился и Томил. Приветствовал дружеским похлопыванием по плечу, правда, весьма сдержанно, оба не терпели пылких объятий. — Ты что так припозднился? Я уж думал за тобой шуликунов посылать!       — Я вообще обещал не раньше заката, — буркнул Сильван. Поманил подставить ухо: — Следи теперь за своим князем в оба! Задумал на метле покататься.       — Он может, — понятливо кивнул городской колдун. Продолжил громко: — Как же на закате? Мы с княгиней с обеда ждем!       — Только ты и она? — остановился Сильван перед золочеными дверями в тронные палаты.       — Да-да! — отвел глаза Томил. — Никого лишнего при разговоре, как мы с тобой и условились.       Сильван подозрительно нахмурился. Но не ругаться же на пороге! Толкнул послушно распахнувшиеся створки, густо изукрашенные резьбой.       От широких массивных сводов, к тому же расписанных аляповатыми яркими узорами, потолок в зале показался некроманту ниже, чем был на самом деле. Он даже невольно ссутулился. Привык к простору Дубравного дворца — вот там везде своды так своды! Любой западный собор позавидует… И еще здесь было душно — от жара хорошо растопленных печей, пусть эти печи располагались на нижнем «черном» ярусе, тепло поднималось в терем по большим кирпичным трубам, облицованным пестрыми изразцами. И дымно от огня свечей, что сияли в многорожковых светильниках, стоявших на полу и поднимающихся на витых высоких ножках до уровня глаз.       — Ваше высочество, княгиня-матушка! Ваше преосвященство, и все остальные, — вкрадчиво объявил Томил Сивый. — Извольте приветствовать долгожданного гостя: супруг лесной царицы Милены Яровны, чернокнижник, маг, некромант — Сильван Иванович собственной персоной.       Вздохнув, Сильван заставил себя и на присутствующих людей обратить внимание.       На резном кресле с высокой спинкой восседала княгиня в парчовых одеждах и в жемчужной тиаре поверх тончайшего пухового платка — законная хозяйка Нового Города. На второе такое же кресло рядом торопливо забрался Всеволод Рогволодович.       А вокруг на лавках, покрытых коврами и подушками, сидели доверенные люди: ближние бояре и свитские боярыни, архиерей с дьячком-писцом и воевода Богдан Шмель. Вот его, последнего, Сильван ожидал увидеть. Но отнюдь не рассчитывал на почти полное городское собрание!       Обернувшись, некромант одарил приятеля выразительным взором, в который постарался вложить всё, что думает о его обещании разговора «с глазу на глаз», всё, что приличными словами не описать.       Томил только развел руками с виноватым видом, а сам при этом косился хитрыми глазами, втихомолку торжествуя: негоже великому чародею от людей шарахаться! Доколе стесняться намерен?       — И снова я вынуждена просить у тебя прощения, Сильван Иванович, — обратилась к гостю княгиня. — Снова я упросила Томила Красимировича привести тебя, чтобы нам всем вместе можно было обсудить, как избавиться от надвигающихся на город бед.       Она повела рукой на два позолоченных табурета, выставленных перед креслами. Сильван поморщился: если он сядет на указанное место, то окажется со всех сторон окруженным людьми, в него вопьется дюжина пар внимательных глаз… Уже впилась, но сейчас хоть не в спину. Сейчас позади него открытая дверь, но если он шагнет вперед, дверь немедленно захлопнется. Да еще эти свечи — слишком много огня, слишком много огня…       — Пожалуйста, не сердись на наш обман, — продолжала она. — Я знаю, Томил обещал тебе тайный разговор со мной…       — Хорошо, пусть, — вздохнул некромант. Пытаясь справиться с поднимающимся внутри волнением, не обратил внимания, что невежливо перебил хозяйку. — Я сам просил нашего общего друга устроить мне встречу с тобой, госпожа княгиня. Если тебе угодно присутствие этих смертных, я согласен говорить при всех. Только позволь мне… — он запнулся, стыдясь просить о снисхождении к его страхам.       — Всё, что угодно! — всплеснула она руками. — Я понимаю, человеческое жилье для тебя чуждо.       — Благодарю, — с облегчением выдохнул маг.       Сильван вовсе не желал демонстрировать собравшимся свои умения. Он просто попытался хоть чем-то облегчить свое положение, не позволить себе сорваться и опозориться у всех на виду. Ведь задержаться здесь придется на добрый час, а то и дольше.       Бояре ахнули, боярыни охнули, Шмель и Томил согласно хмыкнули, княгиня заинтригованно промолчала, княжич обрадовался: Сильван и пальцем не пошевелил, а табуреты сами собой отъехали к стене, остановились сбоку от двери. Дверь пришлось всё-таки закрыть, чтобы тайный разговор не подслушали слуги. А вот небольшое окно с мелким переплетом цветных стеклышек по воле чернокнижника отворилось, впуская в духоту струю свежести и редкие белые хлопья. На припорошенный снегом подоконник тотчас уселась крошечная совушка с круглыми внимательными глазами. Свечи почти все погасли, остались гореть лишь по одной на каждом подсвечнике, и те сменили цвет огонька с обыкновенного золотистого на призрачный зеленовато-голубой.       Прохлада и полумрак ошарашили людей, зато чернокнижнику вернули уверенность в себе. Поклонившись княгине, Сильван сел на один из табуретов, с удовлетворением отметив, что за спиной под слоем расписных золоченых досок обшивки — крепкая стена из толстых прочных бревен, из которых при желании вполне возможно выжать достаточно энергии на колдовство — если вдруг его собственные силы ему откажут; из окошка в лицо веет ветерок; а света в палате ровно столько, сколько потребно человеческому зрению, чтобы видеть собеседника, однако пялиться в упор и пристально разглядывать будет трудновато — устанешь таращиться. Сам же он прекрасно видел и в темноте.       За изразцовой трубой зашевелился теремной соседушка: почуял колдовство, любопытно ему стало. Выглянул робко — и Сильван почтительно ему кивнул, в память о том, как княжеский домовой помог в свое время Драгомиру. Правда, из всех собравшихся соседушку увидел еще только Томил. Он тоже поклонился, в мыслях про себя смеясь, что для смертных их уважение к пустому углу выглядит по меньшей мере странно. А для архиерея вовсе подозрительны — красный-то угол в противоположной стороне!       Сильван на лишние разговоры время тратить не стал. Стараясь не вдаваться в подробности, он кратко описал княгине положение дел: мол, с юго-востока на город надвигается тысячная стая оборотней. Один оборотень в схватке сравняется с десятком матерых волков. Пусть даже они ослаблены голодом и долгой дорогой, подпускать такую армию близко к Дубраве совсем не хотелось бы. Однако и лишнего смертоубийства никто не желает — в идеале врагов надо бы встретить под Новым Городом и хорошенько припугнуть, чтобы те сочли за благо позволение убраться восвояси.       Его скупой рассказ всё равно впечатлил собрание. Или тому способствовала устроенная некромантом обстановка, да прибавить к этому саму личность рассказчика, ореол его жуткого ремесла.       Когда он замолчал, изложив всё, чем был намерен поделиться, долгую минуту никто не смел подать голос. Томил и Шмель не в счет — они уже были посвящены в суть и ждали решения княгини.       — Почему же вдруг эти чудовища двинулись на нас? — дрожащим голосом — от негодования, вовсе не от страха — молвила боярыня Дарья Адриановна. У нее и все три подбородка затряслись в волнении.       — Не на ваш город, — терпеливо пояснил Сильван. — Они идут на Дубраву. Мы же сочли, что есть смысл устроить им встречу заранее.       — Мы должны быть благодарны семье Яра, что они решили не бросать город без поддержки, — напомнил Томил.       Кто-то из длиннобородых бояр крякнул:       — Раз волки идут на Дубраву, мы-то чем провинились? Созовем деревенских под защиту, закроем все ворота, на стены выставим стрелков. Звери — они и есть звери, пройдут мимо…       Княгиня мягким жестом остановила брюзжание, опередив поперхнувшегося негодованием Шмеля.       — Мы благодарны семье лесного владыки за мирный союз. Мы все, — она особенно выделила голосом слово «все», — помним о страшном несчастии, едва не послужившем причиной разлада между Городом и Дубравой.       — Ох, как же такое забыть-то, — пробормотала с чувством Дарья Адриановна, перекрестилась. И бояре присмирели от ее выразительно поджатых губ, большинство прекратило между собой роптать шепотками.       — Сильван, мы с благодарностью принимаем вашу помощь, — кивнула княгиня некроманту.       Тот поднял ладонь:       — Погоди благодарить, госпожа. Сперва выслушай, что именно я предлагаю. Потом суди трезво — выгодно это для горожан или оскорбительно. Не забывай, кто мы есть. И какая между нами и вами пропасть.       — Мама, они всё-таки те, кого мы называем нечистой силой, — со знанием дела напомнил родительнице смышленый не по годам князь-отрок.       Тут и княгиню проняла важность момента. Она вжалась в спинку своего кресла, стиснула пальцы на резных подлокотниках до побелевших костяшек. Велела:       — Что ж, говори.       Сильван кивнул. Скользнул взглядом по лицам насупившихся бородачей. В памяти его невольно всплыла сцена из прошлого. Снова он оказался в столь похожем положении — но насколько теперь всё отличалось! Теперь он сам это предлагает. И его слушают с почтением, а не судят. В глазах собеседников озабоченность и ожидание помощи, вовсе не отвращение и страх. Впрочем, конечно же, ведь он еще не произнес эти слова вслух.       — Мы хотим избежать жертв, — повторил Сильван, — как среди наших подданных, равно и среди ваших. Каждая жизнь дорога — хоть птицы, хоть человека.       Кто-то из бояр хмыкнул: сравнил птичью ценность с человеческой! Но княгиня строго зыркнула, и более никто не посмел нарушить внемлющее молчание.       — Я знаю лишь один способ вести сражение, не теряя воинов, — продолжал некромант. Опустил глаза и старался выровнять дыхание, чтобы даже намеком не выдать своей слабости. Он думал, что за давностью лет ему станет проще вспоминать о прошедшем, однако именно сейчас картины былого вспыхивали перед его внутренним взором особенно ярко, ослепляя и мешая сосредоточиться на настоящем. — Использовать мертвых. Вокруг города достаточно погостов. Вы не сжигаете своих покойников, поэтому под землей людей больше, чем ныне живущих в городе и деревнях вокруг. И… вы помните, я уже использовал их. Недавно, против самих горожан. Шмель не даст солгать — мертвые дерутся куда лучше живых. Ведь их нельзя убить.       Некромант замолчал. Он предложил выгодный вариант. Теперь им решать, примут они такую помощь или проклянут дубравного посланца.       Тишина в тронной палате почти зазвенела от напряжения. Люди переглядывались, но никто не находил смелости высказаться первым.       Сильван с тоской оглянулся на открытое окно — совушка всё еще сидела на раме, нахохлившись. Поймав его взгляд, она с невозмутимым видом покрутила головой, будто танцуя, и мигнула обоими глазами вразнобой. В сочетании с важным видом птицы это выглядело презабавно, маг едва удержался, не улыбнулся в ответ.       — Ну, что еще можно было ожидать от чернокнижника, — первым нарушил молчание архиерей. Тяжко вздохнул, хлопнул себя ладонью по колену.       — Позволю себе заметить, — негромко обратился Томил к крепко задумавшейся княгине, — что прямая обязанность родителей — заботиться о благе и безопасности потомков. Полагаю, если бы мы имели возможность спросить у самих покойников, они бы подтвердили свое желание защищать город даже после смерти.       — Тревожить упокоенные души — великий грех! — еще больше нахмурил брови архиерей. — Они свои жизни прожили, нынешние же испытания ниспосланы ныне живущим.       — Вы правы, святой отец, — кивнул Сильван. — И этот грех полностью ляжет на меня, ибо такова моя судьба — управлять мертвым прахом.       — Но и мы разделим его с тобой, дав разрешение сотворить такое! — возразил первосвященник княжества.       — Более тяжкий груз ляжет на мою совесть, если я не воспользуюсь своими знаниями и позволю оборотням напасть на город, — стоял на своем Сильван. — Смертным не выстоять против них. Первая же стрела, пущенная с крепостных стен в сторону пришлых чудовищ, развяжет бой. Пока что оборотни не нападали на людей, но это только лишь пока. Мы не позволим им пересечь реку, не впустим в Дубраву, поэтому они остановятся вокруг города — чем им здесь питаться? Долго ли вы продержитесь в осаде? Подумайте хорошенько. Я мог бы вовсе не спрашивать вашего разрешения — спустя время вы сами бы обратились к нам за поддержкой, и вот уже тогда приняли бы без сомнений любую помощь. Но зачем доводить до крайности?       — Ты предлагаешь нам выбор, — звонко произнес Всеволод. — Но по сути выбора у нас нет.       Княгиня бросила на сына быстрый взгляд. Неуверенно заговорила с магом:       — Ты оживишь…       — Нет, я лишь подниму, — снова перебил ее Сильван, торопясь объяснить. — Это разные виды заклятий, и разные силы потребуется приложить. Поднимать несравненно проще, чем воскрешать. При этом я буду управлять телом, но душу не потревожу. У давно умерших души отлетели в иные сферы, поэтому призывать их обратно, чтобы оживить каждого — это было бы весьма затруднительно и затратно. Да и нет необходимости: пустые оболочки даже без души будут обладать примитивным подобием сознания и частично памятью, они будут способны сражаться и отличать врагов от союзников. Оживить я хочу лишь одного. И то не полностью, только на время.       — Рогволода? — еле слышно прошептала княгиня, посерев лицом.       Сильван аж протестующе замахал рукой:       — Ни за что! Тем более это абсолютно невозможно: за его упокоение отвечал мой ученик, так что от тела не осталось даже праха.       — Драгомир Ярович, — напомнил матери Всеволод, с особенным блеском в прищуренных глазах. — Он собственноручно растерзал моего отца.       — На всё воля Господа, — гневно окоротила сына княгиня. И по тону ее Сильван ясно понял, что по окончании траура в памяти вдовы сохранились в основном те моменты, за которые она сама была бы не прочь удавить своего супруга, навязанного династическим браком.       — Признаюсь, полководец из меня плохой, — сказал некромант с невеселой улыбкой. — Из-за своей бездарности я в свое время умер на костре. Так что если я опять подниму армию нежити… простите, мертвецов — их должен будет кто-то направлять. Ведь даже живые солдаты не способны эффективно драться без разумных приказов военачальника.       — Если нужно, можешь рассчитывать на меня, — вызвался Богдан Шмель.       — Дурак, что ли? — шикнул на приятеля Томил Сивый, себе по лбу постучал кулаком для наглядности.       Сильван рассмеялся:       — Спасибо, друг! Но под твоей рукой уже есть войско — живых. И я хотел бы, чтобы ты оставался с ними как можно дольше, пока позволит твое здоровье и отмеренный провидением срок. Я же имел в виду оживленного мертвеца — посредника между мной и армией нежити. Мне нужно избрать того, кто понял бы свою задачу и согласился бы помочь, простил бы нас за то, что потревожили его покой. Того, кто всем сердцем любил этот город и кто порадовался бы, увидев, как он преобразился за время его посмертия. И разумеется, мне нужен именно полководец, с опытом и мудростью.       — Я убежден, что лучше всех с этой задачей справится наш старый князь, — подхватил Томил.       — Мой дедушка? — закивал Всеволод. — Было бы здорово с ним познакомиться!       — Боюсь, твое высочество, старик будет выглядеть, хм, мягко скажем, не особо свежо, — заметил Шмель. — Пятнадцать лет пролежал в могиле!       — Прошу прощения, — поджал губы дьяк, он же писарь при архиерее, — не в могиле, а в гробнице! Всеволод Ярославович погребен у нас в храме при монастыре. И тело его неплохо сохранилось — мы летом с братией проверяли, не завелось ли в гробнице мышей. Помолясь, сдвинули каменную плиту — и изумились: лежит прямо как живой! Усох только и позеленел малость, но мы покров обновили, заплесневевшее сено поменяли и травок ароматных засушенных добавили. И ладаном окурили.       — Как славно, — оценил заботу о покойнике Сильван. — Дух старого князя призвать не составит труда, потребуется лишь одна капля крови его прямого потомка. — Он вопросительно взглянул на Всеслава Рогволодовича, и тот с воодушевлением закивал, ему уже не терпелось поучаствовать в колдовском обряде.       — И всё-таки не по-людски эдак-то, — с сомнением покачал головой архиерей.       — Так и враги-то на подходе нелюди! — подхватил Томил. — Коли были бы обыкновенными басурманами — и думать бы не стали, дружину бы, рать бы собрали — и вперед! А тут без хитрости не обойтись. Тем более сама судьба нам верных союзников послала!       — Вот именно, — не унимался, вздыхал первосвященник. — Помолиться бы, дабы Господь надоумил, как поступать — да разве ж о таком у Бога спрашивать можно?       — Одного моего княжеского дозволения вам мало? — насупился Всеволод, беспокойно болтая ногами на своем высоком золоченом кресле. — Вам божественное знамение подавай?!       — Мудрецы говорили: глас народа — глас божий! — вдруг изрек Томил, подмигнув некроманту.       У Сильвана отчего-то нехорошо перестукнули оба сердца.              ___________              Под вечер снежные тучи решили расступиться, явив горожанам алое, с малиновым по-летнему привкусом солнце, зависшее над горизонтом. Косые лучи золотили крытые осиновым лемехом купола собора. Влажный, чистый, сегодня только выпавший снег искрился на кровлях и маковках высоких теремов. Несмотря на грязь, холод, собственные мелкие дела и заботы, город мгновенно услыхал призыв вышедшего на соборное крыльцо архиерея — и под звон колокола встревоженный, заинтригованный люд стянулся на срединную площадь в считанные минуты.       Сильван стоял позади архиерея. Ну, как стоял — с трудом дышал от охватившей слабости, привалившись спиной к стене. И ужасно жалел, что рядом нет Яра — при нем-то некромант был способен на любые безумства! Почти любые. По обе стороны от него, локоть к локтю, почетным караулом дежурили Томил и Шмель. Следили, чтобы не упал в обморок и не сбежал.       — Дядь Вань, — подергал некроманта за рукав княжич. Протянул кружку кваса, за которым гонял в ближний трактир служанок. — Ты чего? Мертвяков не боишься, а живых шугаешься?       — Каюсь, твое высочество, — вымученно улыбнулся маг, с благодарностью принимая холодное питье.       — При том, что ты можешь в мгновение ока весь город умертвить? — не отставал Всеволод.       — Могу, — пожал плечами Сильван. — Теперь-то могу. Вот раньше не умел.       — И что? Дядь Вань, жалеешь, что раньше не умел? — Кажется, княжич решил оторвать ему рукав.       — Нет, не жалею, — честно ответил некромант, возвращая почти не тронутую кружку. — Умирать больно и страшно, даже если тебя убивают уже не в первый раз. Когда я убиваю кого-то, я всегда помню о том, как умирал сам. И чувствую всё, что ощущает тот, кого я убиваю.       — А Драгомир? — спросил княжич, упрямо глядя в глаза. — Он чувствовал, когда убивал моего отца?       Сильван не отвел взгляда. Кивнул:       — Всё. Каждое мгновение. Усиленное в сотни раз. До сих пор чувствует. И до конца жизни не забудет.       — Это хорошо, — мрачно решил Всеволод. — Ведь он бессмертный.       Томил и Богдан Шмель не вмешивались в столь странный разговор. Просто притворились, что их здесь вовсе нет.       Между тем архиерей решил, что горожан собралось достаточно — и взмахом руки повелел передать звонарю на колокольне, чтобы прекратил всех нервировать набатом без пожара. Вече первосвященник начал с молитвы, как полагается.       — Тебе не дурно? — заволновался Томил, спохватился задним умом.       — Дурно, но вовсе не от молебна или звона, — попытался отшутиться некромант.       — Глянь-ка, не твоя пришла? — выглядел кого-то в толкотне на краю площади Шмель.       Томил и Сильван не поняли, к кому из них обратился воевода — прищурились оба. Да не зря: высокую эльфийку, пробиравшуюся через толпу, было видно издалека.       — Моя! — озаботился Томил. — Ну, вот куда ее несет в давку, а?! Выдавят же раньше срока!       — Чую, и моя там, — заметил Сильван.       Судя по небольшому урагану, бушевавшему вокруг Нэбелин, с нею явилась и Грюнфрид — и теперь гоблинка старалась изо всех сил проложить им дорогу и оградить беременную родственницу.       От переживаний за дочурку Сильвана отвлекли — опять начали требовательно дергать за мантию, теперь за подол. Он оглянулся, и раздражение мигом сменилось удивлением: старшая гоблинша! Снова накатила тревога, ибо ради пустяков Милена не прислала бы в город личную служанку мужа.       — Что-то случилось? — схватил маг ее за плечи и ощутимо встряхнул, забывшись.       — Никто не рожает, спокойно! — выкрикнула гоблинша торопливо.       Сильван отпустил ее, с облегчением выдохнул.       — Тогда зачем ты здесь? — спросил он.       — Светозар Ярович велел передать, что волки-де совсем уж рядом, — поведала та, поправляя на голове платочек. — Милена Яровна решила, что вам об этом надо узнать срочно.       — И их поручение удачно совпало с твоим собственным желанием поглядеть на город, — понимающе кивнул Сильван.       — Угу, на город, — отвернулась гоблинша, якобы с интересом разглядывая площадь.       Шмель хрюкнул смешком, пихнул некроманта в бок:       — Разве она могла бы пропустить прославление обожаемой богини?       Сильван в раздражении только глаза к небу закатил… И вовремя!       На небе, на сизых с закатным золотом тучах, проявился живой портрет лесной царицы. Милена Яровна сидела на отцовском троне, в венце из алмазных искр и серебряных кленовых листьев, в синем домашнем сарафане, густо изукрашенном шелковой алой тесьмой, в красной рубашке с широким кантом, вышитым крестиком на пышных рукавах повыше локтя. В одной руке она держала большое яблоко (наверняка собиралась перекусить под зрелище), в другой сжимала хвост сушеной воблы, которую взяла привычку нюхать, отгоняя тошноту. Мавки, ожидавшие распоряжений царицы, стояли возле трона — в своих зимних светлых платьицах девчушки смотрелись ангельски мило.       К великому смущению Сильвана, его женушку на облаках заметил не он один — народ на площади пораженно зашушукался, заволновался, люди указывали друг другу на явление, охали, пугались, суетливо крестились.       Архиерей тоже увидал чудо чудное — и скорее договорил молитву, рот разинул от наглости заречных соседей.       — Ты что творишь?! — страшно зашипел, обращаясь к супруге, Сильван. У него не возникло сомнений, что благоверная прекрасно расслышит каждое его слово. — Ты это специально устроила?!       Та непонятливо похлопала ресницами — и вдруг всплеснула руками, наконец-то сообразила, какую ошибку допустила. Бросила яблоко и рыбину мавкам, кинулась к тазику для умывания — или уж что она там поставила на ступеньки перед троном, приспособила для водяных чар, собираясь смотреть на мужнин позор.       «Ой, Ванечка! — затараторила царица, и голосок ее громом прогремел над городом. — Прости меня! Вектор не в ту сторону направила! Спутала! Облака-то ведь тоже мокрые, вот и отскочило!»       — Конечно, спутала она! — рассерженно цыкнул некромант.       Картина с небес исчезла, рассеялась, точно не бывало.       А народ растерянно уставился на мага. Теперь-то все признали в нем всемогущего колдуна, зятя лесного Хозяина — самого Сильвана Бессмертного.       Некромант от стыда готов был под землю провалиться. Да еще Томил зачем-то клещом вцепился ему в локоть, будто не видит, что и без него тяжко…       Пока высшие лица города топтались на крыльце собора, переглядываясь между собой, и никто не решался брать слово первым, в толпе от потрясения оправились и успели родить не одну дюжину логических объяснений, зачем же колдун явился на людскую землю:       — От жены сбежал! Довела капризами!       — Наоборот, подарок любимой сделать решил: присоединить наши земли к ихнему царству. А я и не против!       — А кто тебя-то спросит? Велика птица! Он за данью пришел! Спорим?       — Что на кон-то поставишь, спорщик? Дырку от бублика? Нет, ребяты, тут смысл глубокий должон быть!       — Верно говоришь! Конец света, знать, наступает!       — Чегось?       — Светопреставление! Все преставимся — а он, колдун по мертвецам, нас и возьмет тепленькими!       — Да что он с целым-то городом мертвяков делать станет? В бочках солить?       — А это уж его самого спрашивать надо, зачем ему покойники. У ентих колдунов такая алхимия, какую нам, грешным смертным, ввек не уразуметь.       — Сивый на нас нажаловался. Вот зуб даю, прогневали мы Томила Красимирыча своим лоботрясничеством и оболдуйством — вот и наслал на наши головы своего собутыльника.       Все принялись наперебой убеждать сосед соседа в правоте своей версии событий, и никто никого не слушал. Над толпой поднялся такой гомон, что призывы архиерея к тишине и благоразумию утонули во всё возрастающем шуме.       Всех переорать смогла одна лишь гоблинша. Старейшина в своем племени, она обладала натренированным для таких случаев трубным голосом:       — МО-О-ЛЧА-А-АТЬ!!!       Воронье с крыш взвилось с карканьем, подумав на землетрясение, ураган и гром.       Все притихли. Лишь самые шумные спорщики скромно покашливали в варежки, надорвавшись.       — Наша великая богиня снизошла до разговора с вами, смертными людишками! — возвестила гоблинша, умудрившись вложить в свою речь бездну презрения к бледнолицым долговязым и гору почтения к магу. Сделала паузу, дабы обвести толпу прожигающим взглядом. Заключила: — Внемлите же!       Сильван уж испугался заново, решив, что его впрямь заставят вещать умные речи перед народом, однако, к несказанному облегчению мага, слово взял княжич. Выступил вперед и кратко, но доходчиво пересказал своим подданным суть вопроса, из-за которого и было созвано вече.       Подивившись на сына, сегодня необычайно бойкого и смелого, княгиня за спинами бояр неприметно переместилась к некроманту. Взяв его под локоть, для чего пришлось оттеснить Томила, что-то принялась шептать на ухо. Сильван, вслушавшись, вскоре понятливо закивал, стал увлеченно объяснять в ответ, не стесняясь близости, в иное время чрезвычайно его бы смутившей.       Пока Всеволод Рогволодович общался с народом, архиерей бочком-бочком придвинулся к гоблинше. Покосившись на коротышку с любопытством, приветливо улыбнулся в бороду, прогудел, тщетно стараясь говорить шепотом:       — Согласитесь, барышня, удобно, однако, когда имеешь не только доказательство существования бога, но можешь с ним говорить напрямую и незамедлительно получать ответы.       Гоблинша смерила его высокомерным взглядом снизу вверх. Соизволила молвить:       — Я тебе не барышня, жрец. Постарше тебя буду.       — Извиняюсь, — глазом не моргнул первосвященник. — И всё-таки, по какому принципу ваш народ избирает себе богов для поклонения?       — Каких еще богов? У нас одна богиня! — фыркнула гоблинша.       Томил счел необходимым вмешаться:       — Отче, вопрос с богиней гоблинов сложнее, чем вы ожидаете. Уместно ли сейчас…       — Томилушка, — снисходительно взглянул на городского колдуна архиерей, — кабы мы не знали, кто такая Милена Яровна, подобное знамение на небесах тоже легковерно восприняли бы за божественное явление.       — Милену Яровну мы уважаем безмерно. — Небрежным взмахом оливковой руки гоблинша велела Томилу не встревать в теологический диспут. — Её папашу мы уважаем еще больше. Драгомир Ярович для нас вообще богоподобен. Но богиня у нас одна, — с этим утверждением она ткнула пальцем в сторону некроманта. В глазах ее светилось плохо скрываемое превосходство и торжество над глупыми людишками, не сознающими выпавшей им чести.       — Погодите, — смешался первосвященник. — Вы имеете в виду Сильвана Ивановича?       Гоблинша кивнула, сложила руки на груди.       — Не Милену? — настаивал сбитый с толку архиерей.       — Царица — жена богини, — провозгласила гоблинша. — Что тут неясного?       — Да как мужчина может быть богиней?! — всплеснул руками тот.       Она нахмурилась:       — И что с того? Покажи мне закон, по которому мужику запрещено быть богиней? А?       На это сказать ему было совершенно нечего.       — Что у вас здесь за спор? — поспешил к ним Сильван, почуявший неладное.       — Всё хорошо у нас, — заверила мага гоблинша. Кивнула: — Иди лучше к княжичу на подмогу, малец охрип с непривычки.       — Если она вам что-то наговорила, святой отец, приношу свои извинения, — поклонился некромант. — Сто лет с ними живу, и до сих пор не все их традиции понимаю.       Он отошел, и прежде чем последовать за ним скромной тенью, гоблинша наградила священника напоследок еще одним выразительным взглядом.       — Занятный народец, — развел руками архиерей.       Между тем Всеволод Рогволодович уже всё уладил. Вставшему рядом с княжичем Сильвану народ высказал полное свое одобрение.       — Да если б моя бабка была жива, она бы первая схватила вилы и пошла защищать наш дом от чужаков! — донеслось из гудящей толпы.       — Моя теща такая же была! Вперед всех в любую драку рвалась!       — А мой тесть, когда на хутор напали речные разбойники, уложил одним веслом троих!       — Мой свёкр-покойник на медведя с голыми руками ходил! Что ему ваши волки!       — Да мой дед в гробу перевернется, ежели мы предков на помощь не призовем!       — А мне вот не зря третьего дня тетка приснилась! Вещий был сон!       Из толпы протолкался вперед скрюченный старикашка, от лица всего общества обратился к некроманту:       — Батюшка Сильван Иваныч, ты нам только одно скажи: мертвецы потом по домам разойдутся, по родственникам, аль обратно в могилы лягут? И чем их потчевать прикажешь? Самогон они пьют? А то у меня сват был такой ушлый — от него ни одну бутылку не спрячешь! Вот я и рассуждаю: ежели они в уме и памяти ко всем нам явятся, это ж надо заранее подготовиться, меры принять!       Народ поддержал дельную мысль дружным ропотом.       Сильван вздохнул. Окинул взглядом волнующуюся площадь, набитую битком. Он и не заметил, как и отчего прошел его страх перед людьми. Сперва его охолодило стыдом за проделки жены. Потом княгиня заговорила зубы, выспрашивая, точно ли не вернется ее Рогволод с того света, не станет ли преследовать мстительным упырем в будущем, если она надумает, к примеру, снова замуж выйти — не прямо нынче, а через годика два-три, скажем, за правителя соседнего княжества… И вот теперь некромант стоял напротив многоликой толпы — и ощущал себя на изумление спокойным. Даже голос не дрогнул. Устал бояться теней прошлого? Или разум его не верит, что это всё не сон?       Или фокус в том, что горожане перестали быть для него возможными врагами, непонятными чужими незнакомцами? Среди этих смертных живет его дочь и его друзья. Сильван отыскал глазами Нэбелин, а от нее, получив улыбку, определил место, где стоит Груша — даже рыжей макушки не видать.       — Во-первых, я хочу попросить прощение у всех вас, — заговорил некромант, приложив руку к груди, где билось два сердца, — за то, что поднимал ваших почивших родичей в прошлом году.       — Это дело давнее, не переживай! — донеслось из толпы великодушно. — Подумаешь, сбрендил, с кем не бывает!       — Зато я тогда с призраком моей матери наговорилась по душам! — всхлипнула немолодая тетка, вытерла глаза уголком платка. — Я ж ее с малых лет не видела!       — А я нашла схоронку, где мой пьяница-муженек от меня деньги прятал. Копейки, а всё обидно было! — раздалось с другого конца площади.       — А я своему тестю морду набил! — ляпнул кто-то. — Давно кулаки чесались, да не успел при жизни. А вот как пролез он шустрым мертвяком к теще на чердак, перепугал ее до полусмерти — уж я отвел сердце за все годы, что он над семьей куражился!       — Колдун, ты, давай, на прошлое не отвлекайся, — велел статный богатырь, возможно, кузнец. — Делай, что считаешь нужным. Лесному Хозяину мы всегда верили, а он не мог выдать дочку за плохого мужика. Ну, или не мужика, уж не знаю как сказать. Если с тобой, вон, не считают зазорным знаться матушка княгиня да батюшка наш митрополит, то разве нам, простому люду, есть о чем еще судить-рядить? Жена опять-таки, вон, у тебя беременная. Тоже, поди, переживает, что ты тут колдовать надумал. Но ежели надо, я так рассуждаю, то колдуй. Под честное слово Томила Красимировича и поручительство деда Щура — что надо, то и делай. А мы завсегда подсобим, ежели что-то будет от нас потребно. Я так считаю.       Доморощенному оратору народ выказал бурную поддержку — кто-то принялся обнимать и хлопать по спине и плечам, кто-то аж расцеловал в обе небритые щеки, и вся площадь снова зашумела.       Сильван улыбнулся. Похоже, он начал понимать, почему Яр, при вечном брюзжании и ворчании, по-своему негласно заботится о горожанах. Под личиной заглядывает на их праздники и ярмарки. Почему не уничтожил город сразу, как только узнал о беде с Драгомиром. Почему в прошлом году, даже будучи поглощенным Лесом, изо всех сил боролся со взбунтовавшимися стихиями и медлил с объявленной им же самим великой карой.       На плечо задумавшегося некроманта села малютка-совушка. Курлыкнула что-то ласковое и, зажмурив желтые глазищи, потерлась круглой головенкой о его подбородок.       — А с тобой, дорогая, я дома поговорю, — строго шепнул ей маг.       Совушка весело угукнула.              ________________              — И почему ты на меня напал? Долго будешь молчать? Я прекрасно вижу, что ты не спишь и не в обмороке.       …ты уверен, что на тебя напал именно я? не Альдирейк?..       — Ну ты горазд! Даже так умудряешься врать!       …это мой дар, нагонять на жертву страх без толики лжи весьма трудно…       — Я в состоянии вас двоих различить. Я не настолько глуп, как тебе мнится, — проворчал Яр.       Розенрик пожевал губами, попробовал двигать челюстью — лицо он всё еще плохо чувствовал, язык покалывало, губы были как чужие. Яр держал его полностью обездвиженным несколько часов — весьма неприятные ощущения.       — Дышать можешь, говорить можешь, глотать тоже, — перечислил бывший лесной царь. — Не помрешь, если полежишь немощным еще немного.       — Как долго? — хрипло уточнил чернокнижник.       — Пока не доберемся до Ущелья. Привяжу тебя к коню, так и доедешь.       — Как ты жесток! — восхитился Розенрик. Капризно заявил: — Кажется, у меня под спиной ветка — колет, неудобно!       — Опять врешь. Ты не мог бы ее почувствовать, если б она там была. Ты лежишь на замечательном мягком мхе. Поиграл и будет с тебя. Я устал от твоей непредсказуемости и безумия.       — Но ведь тебя это будоражило, — с намеком поиграл бровями парализованный по шею пленник.       — Но теперь у меня на твои игры нет времени, — ответил Яр. — Мы направляемся в логово опасных хищников, и постоянно оглядываться на тебя мне просто недосуг.       — Зато тебе придется кормить меня с ложечки и помогать справить нужду. Весьма пикантно. Я совершенно беспомощен и полностью в твоей власти. Не могу даже отвернуться или попытаться тебя ударить. Это хуже, чем оказаться прикованным к стене в подземелье. На мне нет цепей и кандалов, но бессмысленно и думать о побеге. Жизнь и благополучие этого тела зависит лишь от твоего настроения. Ты превзошел даже меня в изощренности пыток!       — Если мне надоест твоя болтовня, у тебя снова отнимется язык, — мило улыбнулся Яр.       — И великий эльфийский король будет лежать на земле, как сломанная кукла, и пускать слюни, — оценил перспективу Розенрик.       — Зато молча поразмыслишь о своем поведении, — пожал плечами Яр. — В этот раз ты перешел все границы — мог угробить нас обоих! И перепугал мне поночугу.       Укрыв обездвиженного пленника одеялом, он вернулся к костру. Над огнем в походном котелке кипело варево из крупы и собранных здесь же в лесочке поздних грибов. Почему-то местные жители пренебрегали замечательными боровиками!       Водяные кони, подобрав под себя длинные ноги, лежали бок обок на другой стороне полянки и поглядывали на огонек костра с интересом и легкой опаской. От замка Орсааркса они весь путь следовали за полетом поночуги и нагнали путешественников здесь спустя несколько часов после падения с небес на землю. Сама поночуга, растерянная и несколько встрепанная, сжалась до размера телеги и прикорнула за кустами. С наступлением сумерек не поспешила размять крылья, даже от еды отказывалась — до чего переволновалась по вине обнаглевшей нежити. Яра это разозлило больше, чем риск, которому подвергся при падении он сам.       — Зачем ты на меня напал? Хотел испугать? — в десятый раз сердито спросил он, помешивая похлебку.       От жидкой каши исходил чарующий незнакомый аромат, Розенрик жадно раздувал ноздри, ловя ветерок. Он не столько был голоден, сколько жаден до новых ощущений и даже запахов. Ночь в лесу, дымок костра, прелая прохлада палых листьев, проблески звезд в густо-синих лоскутках неба, сшитых голыми ветками облетевших крон.       — Тебе мало того, что я даю тебе? Ты торопился узнать, как далеко ты можешь зайти, сколько я тебе позволю, насколько хватит моего терпения? Так я ведь могу держать тебя в немощном теле сколько потребуется, как в надежной тюрьме. И не ври, будто ты сможешь оттуда убежать в любой момент, я не так доверчив, как Мир. Чтобы убежать, тебе нужно убить Альдирейка. А убить его ты не смог еще тогда, тем более не сумеешь теперь. Ты беспомощен, как и говорил Руун. Ты не можешь в этом теле поглощать души, как делал прежде.       — Вообще-то могу, но это слишком мучительно, — справедливости ради поправил уязвленный чернокнижник.       Яр, не веря, хмыкнул. Наложил немного каши в деревянную плошку, подул, чтобы поскорее остыла. Подошел к пленнику, присел рядом, зачерпнул варево на ложку и поднес к покорно открывшемуся рту.       — Ты сейчас зависишь от меня, как младенец, — произнес бывший эльф без тени веселья. — Если я не стану подпитывать твой дух, в скором времени Альдирейк просто сплющит тебя, пережует и выплюнет… Проглотил? Еще будешь?       — Угу! Вкусно. Ты готовил своим детишкам, когда они были мелкими? Завидую! Почему тебя так заботит моя судьба? Убей Альдирейка, дай Миру упокоить меня. Посади любого эльфа королем в Долине — и возвращайся к семье. Зачем тебе решать чужие проблемы? Оборотни вымрут через пару десятков лет, люди их выловят, приняв за диких волков. Зачем ты рискуешь своей жизнью? Зачем меня тащишь в Ущелье, если Рэгнет тебе безразличен?       — Понятия не имею, если честно, — вздохнул Яр. — Сам себе удивляюсь. Сидел бы себе дома, выращивал бы сиреневые розы в зеленую крапинку. Ждал бы появления внуков.       — У тебя на меня какие-то коварные планы? — выгнул бровь Розенрик.       Яр запихнул ему в рот полную ложку с плохо проварившимся комком. И пока тот давился, отошел к костру. Взялся подложить сухих веток, но задумчиво уставился на играющий огонь.       — Во-первых, в ущелье засела нежить, ты поможешь от этого избавиться. Во-вторых… Нет, сперва надо с делами закончить, там и продолжим с тобой играть. Я же обещал тебе интересное предложение. И только я способен осуществить это. Никто в мире подобного не вытворял, а у меня однажды получилось. Получится и еще раз.       Он улыбнулся огню — самодовольно и предвкушающе.       — Что же? — нетерпеливо настаивал Розенрик. — Ты требуешь от меня откровенности, а сам замышляешь против меня всякие секреты. Так не честно!       Яр, решившись, обернулся к нему. Подошел порывисто. Наклонился к самому лицу, впился взглядом в широко распахнутые глаза. Выдохнул:       — Новую жизнь. С чистого листа.       Розенрик разочарованно опустил веки.       — Это невозможно. Только не для нежити вроде меня.       Бывший эльф негромко рассмеялся. Вернулся к котелку, бодро положил себе каши. Велел с уверенностью, пригрозив ложкой:       — Поразмысли об этом.       — Ты безумец похлеще меня! — тяжко вздохнул Розенрик. — Зачем ты дразнишь меня надеждой, которой не суждено осуществиться? Или ты собрался из какого-нибудь невинного младенца вытрясти душу? Не выйдет. Мне это не подходит!       — Какая ж мне нежить попалась совестливая, разумная, чувствительная, — хихикнул Яр. — Лишь знай, что у меня уже сейчас есть всё необходимое для твоего перерождения.       — У тебя нет моего согласия, — угрюмо отозвался призрак в теле короля.       — Я подожду, когда ты передумаешь, — уверенно заявил бывший царь.       Попробовал наконец-то сам свою стряпню и скривился:       — Фу, посолить забыл! Как ты это ел?       — Из твоих рук мне всё сладко, — хмыкнул Розенрик. — Даже вранье на постном масле.       — Я не обманываю тебя, — откликнулся Яр. — Черт, грибы тоже не проварились. Отвратительно. Лучше бы ягод добавил, эх…       — Ага, белладонны.