***
Ночь без сна. Но он и не нужен. Стоит тебе вглядеться в темноту, и из нее уже лезут отвратительные создания, чей скрежет преследует тебя даже днем. Воображение воссоздает картины, что ты и так видишь, стоит тебе провалиться в небытие. Даже сон не дает тебе расслабиться, давая волю воображению, которое тут же с радостью выворачивает тебя наизнанку, напоминая о клейме убийцы, коей ты и являешься каждую ночь. Ты вновь открываешь глаза, упираясь взглядом в стену, что с утра уберегает от ярких утренних лучей солнца, а ночью защищает от пронизывающего ветра, что ночью гуляет по Глэйду. Все тело медленно затекает и начинает ныть, вынуждая вздохнуть и уже в который раз за ночь перевернуться на другой бок. Красные лампочки жуков-стукачей перемещаются где-то вдалеке с дерева на дерево, так что ты лишь можешь заметить искорку света, прежде чем шпионы вновь исчезают из поля видимости. А ведь в первые дни своего пребывания здесь ты часто шугалась их, в то время как сейчас даже не замечаешь их. Как же быстро здесь меняется восприятие к жизни. Рука, свисающая с гамака покрывается мурашками, и ты прячешь ее под плед, натягивая его до плеч, когда тишину разрезает сонный, но уже недовольный голос с соседнего гамака: — Да ты уснешь или нет? Ты замираешь, задерживая дыхание, пока распахнутые глаза пытаются разглядеть в темноте силуэт, которому принадлежит голос. Лишь спустя мгновение ты узнаешь глаза, что сейчас смотрят на тебя, и из груди почти вырывается вздох облегчения, который так и не срывается с твоих губ. — Почему не спишь? — Не могу уснуть, пока рядом кто-то елозит, — бурчит куратор бегунов, переворачиваясь на спину. — Но ведь, — тихо, почти шепотом произносишь ты, вспоминая свою первую ночь в Глэйде. — Ты сам мне говорил, когда я тебя разбудила из-за гриверов, что здесь все спят, несмотря ни на что. Ты всегда спал, даже если я ворочалась. Под навесом вновь образуется шар тишины, нарушаемый лишь сопением некоторых глейдеров, что уже видят свой седьмой сон. Ты еще несколько секунд смотришь на затылок парня, ожидая его ответа, прежде чем сдаться, решив, что он уже, наверное, уснул, когда до тебя все-таки доносится спокойный голос Минхо: — Как хреново ты на меня влияешь. Усмешки. Два идентичных звука, что сливаются воедино и кажутся одним целым. Две одинаковые реакции, принадлежавшие двум разным людям. Два последующих вздоха в ночи и глубокое молчание, для которого не нужны слова. Ведь все и так понятно. Ты будешь стараться не шуметь и лежать на одном боку так долго, как только сможешь. Он продолжит просыпаться от каждого шороха, ведь та единственная, которой нужна помощь неосознанно выбрала его в свои охранники, попросив парня остаться с ней, когда ей было хуже всего. Когда она была на краю пропасти. И он остался. Остался, и теперь, сам того не понимая, искал девушку в толпе, вздрагивал во сне, когда она ворочалась, и следил, чтобы она ела. Что-то в ту ночь в нем изменилось. Пусть он пока сам этого до конца и не осознавал.***
Утренние лучи солнца осторожно касаются покоцанной тарелки, на которой лежит салат и кусок мяса. Дымящаяся кружка чая еще прячется в тени, но скоро свет доберется и до нее, и тогда пустующий стол, за которым сидишь лишь ты, наполнится ребятами, что, быстро зажевав завтрак, побегут по делам, запуская ежедневный круг рутины. Ты тянешься к горячей жидкости и делаешь несколько глотков, обжигая язык. Легкий ветер треплет волосы за спиной, и ты медленно поднимаешь взгляд со стола в сторону открытых ворот в лабиринт, куда уже убежали глейдеры, в надежде найти выход. Надежда. Какое странное слово. А есть ли она еще у бегунов? А у остальных мальчишек, что прожили здесь больше года? Верят ли они еще в сказочный выход или уже давно смирились с такой жизнью? Впервые такие мысли стали приходить к тебе по ночам перед сном, но ты тут же их отгоняла, в надежде отправиться в царство Морфея поскорее. Но сегодня, встав раньше всех и отправившись на прогулку с рассветом, ты позволила себе открыть дверь в сознание этим мыслям. Тем самым, что поселялись у каждого здесь в голове хоть раз. А есть ли выход на самом деле? Или это все просто невероятная история, не имеющая под собой ничего? Ответы на большинство вопросов хранились там — в небольшой комнате без окон, запирающейся на винт, которую все называли «картографической». Помимо лабиринта, это, пожалуй, самое секретное место, за стенами которого каждый вечер собирались бегуны, составляя карты и анализируя увиденное за день. Тайна за семью печатями. — Рано ты сегодня, — доноситься до тебя мальчишеский голос и ты, повернув голову, видишь идущих в твою сторону друзей. Твой взгляд проскальзывает по светлым волосам Ньюта, по родинкам Томаса и вдруг замирает на третьей фигуре азиата, что сейчас идет поодаль друзей. — Просто не спалось, — мямлишь ты, поворачиваясь обратно к своей тарелке, пока парни рассаживаются напротив тебя. Не спалось. Просто признайся. Ты боялась осуждающий и ненавистных взглядов со стороны других глейдеров с утра, поэтому приняла единственное верное, на твой взгляд, решение — ты пришла первая, чтобы самой встретить свои проблемы. Пора уже взрослеть. Хватит быть той маленькой девочкой, что вечно нуждается в помощи. Когда за стенами рвут глотки гриверы, когда снится очередной кошмар, когда пьяный ублюдок хочет воспользоваться положением. Надо становиться сильнее. Ведь однажды рядом может не оказаться верных друзей, способных подставить свое плечо. Время меняться. — Тебе определенно положили больше еды, — вырывает тебя из внутренних раздумий голос парня, и ты моргаешь, уставившись вместе с остальными на азиата, который, нахмурив брови, внимательно изучает содержимое тарелок. — Где это видано, чтобы бегунам, которые, не покладая сил и жертвуя своими жизнями, ищут выход, клали меньше, чем девчонке? Все, на что тебя с утра хватает, это закатить глаза на очередную остроту Минхо. На лицах Томаса и Ньюта появляются кривые усмешки, прежде чем они, бросив взгляд на ваши тарелки, возвращаются к завтраку, даже не удосуживаясь ответить на вопрос, и ты собираешься последовать их примеру, как вдруг прямо перед твоим носом у тебя из тарелки улетает на чужой вилке кусок мяса, который ты минутой ранее специально отрезала для себя. — Эй! — успеваешь воскликнуть ты, прежде чем бегун, послав тебе свою фирменную минхоевскую улыбку, отправляет твою еду в рот. — Ты разве не должен сегодня наматывать круги с другими? — сощурив глаза, спрашиваешь ты, отодвигая тарелку подальше от глейдера. — У меня выходной, — отвечает парень с набитым ртом, медленно пережевывая пищу. — Я вчера чуть не помер, если ты не забыла, так что, думаю, я заслужил отдых. — Помню, — утыкаясь носом в тарелку, чуть слышно отвечаешь ты, возвращаясь к своему салату, пока в голову лезут воспоминания вчерашнего вечера. Такое сложно забыть.***
Волосы за спиной медленно раскачиваются в такт движениям, пока ты то нагибаешься, то выпрямляешься, вынимая из небольшой корзины несколько лиан, чтобы позже завязать их на воткнутых в землю ветках. Садовод. Надо же. Никогда в жизни бы не подумала, что быть под покровительством у Зарта — одна из самых тяжелых профессий в Глэйде. Эти ребята всегда такие энергичные и веселые, что у тебя с самого начала сложилось неверное о них представление. Будучи абсолютно уверенной, что здесь нет ничего сложного, ты даже обрадовалась, когда услышала, что сегодня вы с Томасом меняетесь местами, дабы с завтрашнего дня работать вместе — он на кухню, а ты в сад. Кто же мог предположить, что ты будешь мечтать вернуться обратно к Фраю, лишь бы больше не подвязывать эти несчастные помидоры, на которые тебя поставили, решив, что это чуть ли не единственная работа, с которой ты сможешь справиться. Но вот твоя спина уже еле еле разгибается, а коленки начинают дрожать, как осиновый лист, каждый раз, когда тебе вновь приходится опуститься к земле. Где-то недалеко раздаются удары топора о дерево, лишь ритмичные движения которого помогают тебе не сесть на землю, делая передышку. Как бы тяжело тебе сейчас ни было, Томасу сейчас еще хуже. Если ты вчера зашивалась с куратором, который относился к тебе более, чем милосердно, то на темноволосого парня он вряд ли будет отдавать свою доброту, а значит глейдер сейчас мечется по всей кухне, стараясь хоть чем-то угодить главному повару. Воображение рисует картинку запыхавшегося Томаса рядом с горелым мясом, что вызывает у тебя легкую улыбку, пока ты застываешь на месте, расслабляя мышцы хотя бы на несколько секунд. Тихо… Слишком тихо. Мгновение — и перепонки разрываются от дикого вопля, что заставляет все мышцы напрячься, а телу вздрогнуть. Звон ножа прекратился. Развернувшись всем корпусом, лихорадочно ищешь глазами источник шума, и спустя мгновение твои глаза расширяются, когда ты видишь, что произошло. Очередной кусок лианы, точно в замедленной съемке, выпадает из рук и опускается на землю. Рот открывается в гримасе ужаса, и ты, не мешкая, подрываешься, со всех ног несясь к парню, что сейчас крича и дергая руками, лежит на траве, которая медленно окрашивается в алый цвет, стекающий с его ноги. Перед глазами пробегает несколько силуэтов, и ты, уже видя перед собой фигуру лежащего шанка, падаешь на колени рядом с подоспевшим Джеффом. Пытаясь подавить приступ тошноты, осматриваешь рану на ноге, из которой до сих пор торчит лезвие ножа. — Дерьмо, — выдыхает медак, вытаскивая из сумки за спиной кусок чистой ткани. — Не ори, Дак. Сейчас будет больно. Очень больно. Лицо шатена искажается в гримасе страха. Он судорожно осматривает собравшихся ребят, боясь даже повернуть голову в сторону раненой ноги, пока на лицах глейдеров написано все отвращение и ужас. — Эй, — прерывисто дыша, ты подползаешь ближе к лежащему на земле садоводу и, найдя его руку, крепко сжимаешь ее в своей. — Дак, смотри на меня, слышишь? — парень как-то неоднозначно кивает, и ты сглатываешь комок подступающей тошноты, пока все еще стоящие сзади тебя парни отворачиваясь и переминаясь с ноги на ногу пытаются скрыть рвотные позывы. — Расскажи мне о себе. Ты давно здесь? Год? Два? Могу поспорить, ты и вполовину не трясся от страха в этом чертовом лифте, как я. Вот так, Т/и, правильно. Отвлеки его. Заставь рассказывать о себе, закопаться в своих воспоминаниях и тогда, быть может, он… Воздух разрезает еще один истошный крик, заставляя тебя прикрыть глаза, но не отпустить руку парня, которую пронзает резкая боль от ногтей Дака, которыми он впивается в тебя. Отвратительный запах крови врезается в нос, и твой желудок сжимается, готовый вот-вот выплеснуть завтрак наружу. — Черт, черт, черт, — почти шепотом ругается рядом с тобой медак. — Слишком много крови. Твою мать, — ты искоса смотришь на его манипуляции, боясь взглянуть на него в упор, словно это поможет тебе сохранить пищу в желудке. Руки Джеффа судорожно надавливают на ткань, что пропитывается алой жидкостью, а сам медак вдруг резко поднимает голову и почти кричит. — Быстро, в кабинете в шкафу бинты и спирт. Никто не двигается. Стоя, словно завороженные статуи, парни словно и не слышат Джеффа, боясь пошевелиться и вывернуться на траву. — Быстро, черт вас дери! — уже кричит медак, и ты резко оборачиваешься, поймав в поле зрения ближайшего к тебе глейдера. Одно движение — и ты уже хватаешь его за руку, а он, не удержав равновесие, падает на колени рядом с тобой. — Держи его! — дрожащим, но уверенным голосом, кричишь на ухо русоволосому юноше, ведь крики Дака, кажется оглушают всех вокруг. Одним быстрым движением вырываешь свою ладонь из железной хватки корчащегося на траве парня, и тут же заменяешь ее рукой сидящего в оцепенении около тебя глейдера. — Не отпускай! Вскакиваешь и, чувствуя легкое головокружение, расталкиваешь скопившихся вокруг зевак, видя перед собой лишь одну цель — Хомстед. Ноги быстро набирают скорость, и ты уже чуть ли не летишь, размахивая руками, что прибавляют скорости бега. Шкаф. Бинты. Спирт. Ножницы. Именно в такой последовательности. Память воссоздает в голове туманные картинки твоей встречи с Клинтом после неудачной попытки вывести на стене свое имя. Ты помнишь. Ты точно помнишь, где все лежит. Распахнув перед собой дверь, буквально взлетаешь по лестнице, не заботясь об ее прочности. Сейчас не до этого. Бег по скрипучим половицам, еще одна дверь и в лицо слепит свет из окна, на который в этот раз не обращаешь ни малейшего внимание. Не до того. Подскакиваешь к шкафу, открывая верхнюю полку, на которой, как и в прошлой раз, лежит коробка с чистыми повязками и бинтами, а рядом в маленьких колбочках прозрачная жидкость. Спирт. Не закрывая даже шуфлядку, оборачиваешься, пока глаза бегло осматривают комнату и наконец находят нужный предмет. Ножницы. Хватаешь режущий предмет со стола и, не теряя ни минуты, выскакиваешь из кабинета, перепрыгиваешь через несколько ступенек, почти подворачиваешь ногу, но выбегаешь из здания, чувствуя развивающиеся волосы за спиной. Успеть. Успеть. Успеть. У тебя нет времени мешкать. Просто нет. Столпившаяся группа силуэтов приближается с каждым шагом, но ты не сбавляешь ход, понимая, что каждая секунда важна. Тридцать метров. Двадцать. Пять. Еле тормозишь, почти сбивая с ног одного из глейдеров, в которого чуть ли не врезаешься, но остаешься стоять на ногах, передавая дрожащими руками все необходимое Джеффу. — Фига ты быстрая, — констатирует стоящий поодаль тебя темнокожий парень, и ты сгибаешь в три погибели, упираясь руками в колени, стараясь перевести дыхание. — Как ты так быстро все нашла? — доносится до тебя вопрос от медака, и ты поднимаешь взгляд на него, тут же жалея об этом, ведь при виде еще не перевязанной раны к горлу опять подступает. — Ты… Ты меня перевязывал пару дней назад, — стараясь дышать глубоко, отвечаешь ты, демонстрируя уже покрывшийся корочкой порез. — Что случилось? Как он порезался? — Этот кланк споткнулся и напоролся на нож в земле, — не выдержав, темнокожий все-таки разворачивается, теперь стоя ко всем спиной. — Дак, дружище, я мысленно с тобой, но, черт возьми, я не могу на это смотреть. Уже не в силах дышать пропитанным кровью воздухом, ты выпрямляешь и закрываешься нос рукой, отходя на несколько шагов назад, когда под твоей ногой что-то звякает. Опустив взгляд на траву, замечаешь что-то блестящее на земле, и, машинально нагнувшись и подняв вещь, чувствуешь под рукой холодный металл. Нож. Темная деревянная рукоятка и небольшое лезвие, на котором точечной гравировкой выведено одно единственное слово, что заставляет мурашки на спине забегать, а кровь замедлить свое движение. П.О.Р.О.К. Ты знаешь этот предмет. Ты его видела раннее. Ты им убивала. Каждую ночь. — Откуда у вас это? — дрожащий голос, сбившееся дыхание. — Что? — несколько человек поворачиваются к тебе, поднимая брови вверх. — От тех, кто нас сюда прислал, — отвечает за всех шатен, стоящий рядом с Джеффом, что уже почти закончил с бинтованием друга. — У нас почти на всех вещах написано «П.О.Р.О.К.». Горло точно сжимает чья-то невидимая рука, из-за чего ты прерывисто дышишь, не моргая смотря на колющий предмет. Что за хрень? Почему он здесь? По телу растекается неприятное подозрение, которое, смешиваясь с кровью, не дает тебе вздохнуть. Кажется, ты медленно сходишь с ума. Закусив губу, сглатываешь скопившуюся во рту жидкость и, на трясущихся ногах обходишь всех собравшихся, уже даже не смотря на парней. Лишь последний, крошечный кусочек сознания, что еще может нормально функционировать заставляет тебя на мгновение остановиться и, развернувшись к ребятам, произнести монотонным голосом, прежде чем ты развернешься и уйдешь обратно в сторону Хомстеда. — Надо Алби сказать о Даке. Все. Тебе не нужны ответы или чье-либо позволение. Ты разворачиваешься и, никого не слушая, уходишь к жилой части Глэйда, надеясь найти темный уголок чтобы все переварить. Тебе нужно лишь немного времени. Сухая трава уже не щекочет лодыжки. Легкий ветер больше не заигрывает с твоими волосами. Весь мир, кажется, старается дать тебе передышку, за которую ты мысленно его благодаришь, подходя к главному зданию Глэйда. Всего пять минут, чтобы унять рой мыслей в голове и успокоить себя. Подойдя к двери, уже собираешься ее потянуть на себя, как вдруг она сама открывается перед тобой и на тебя чуть ли не налетает парень, что, впрочем, благодаря отменной реакции успевает затормозить. — Что, работу отменили? — усмехаясь спрашивает куратор бегунов, растягивая рот в улыбки, но, метнув взгляд на тебя вдруг меняется в лице, хмурив брови. — Хей, — осторожно кладет руку тебе на плечо, видя поджатые губы и складку на лбу. — Что случилось? Сквозь вакуум в голове слышишь знакомый до хруста костей голос и поднимаешь голову, сталкиваясь взглядом с карими глазами. — Я… — запинаешься, не зная, что сказать. — Там Дак и…и нож, а потом я посмотрела на него и…он… — Так, стоп, — обрывает тебя Минхо и на его лице пропадает всякая радость. — Еще раз и медленнее. Парень слегка наклоняется к тебе. Ваши головы находятся на одном уровне, позволяя ему заглянуть к тебе глаза, которые мечутся по его лицу, стараясь составить хотя бы одно предложение. Нужно правильно объяснить. Чтобы он понял. Правильно понял. Закусив губу, глубоко вздыхаешь и, прикрыв на мгновение глаза, дрожащим голосом произносишь: — Там Дак. Он споткнулся и напоролся на нож. Вот он, — протягиваешь руку, в которой лежит окровавленный предмет. — Минхо, — переводишь взгляд на парня, — я его уже видела. — Видела? — не понимая, переспрашивает азиат, смотря то на тебя, то на нож. — Во снах, — закусываешь губу, ожидая типичной реакции любого парня. Смеха, ухмылки, колкости. Всего, что описывает стоящего перед тобой глейдера. Но, вопреки твоим ожиданиям, он продолжает стоять перед тобой с непроницаемым лицом, ожидая продолжения, и ты вновь открываешь рот. — Они начались после того, как я упала в обморок и Томас меня отнес к медакам. Я их вижу каждую ночь. Я, — набираешь в грудь побольше воздуха, боясь сказать все, о чем думала столько дней. — Я убиваю в них. Убиваю всех, кто живет в Глэйде. Галли, Ньюта, Томаса…тебя. Последнее слово ты уже шепчешь, понимая, что тебе не хватит сил сказать это вслух. Убиваешь друга. Того, что всегда рядом и, несмотря на характер и остроты, всегда помогает. Следит, защищает. Держит на плаву. Лишь его спасительный круг еще не дал тебе утонуть в череде всего, что на тебя свалилось. И сейчас ты, стоя перед ним, говоришь, что каждую ночь его убиваешь. Убиваешь того, кто спасает тебя. — Все всегда идет по одному и тому же сценарию, — уже почти скулишь ты, вспоминая каждую мелочь вечного ночного кошмара, что не отпускает тебя из своих когтистых лап. — Сначала я думаю, что это гривер, а потом, — делаешь паузу, но все же продолжаешь, — потом вижу в руках окровавленный нож. Этот нож. Ты замолкаешь, и над вами повисает непроглядная тишина, которую, кажется, можно резать. Ты боишься вновь заговорить, но еще больше боишься, что заговорит он. Боишься до дрожи в коленях, что он не поверит, назовет полоумной, отвернется и уйдет, не поверив тому, что ты впервые осмелилась сказать вслух. Боишься быть покинутой и отвергнутой тем, чье мнение, кажется, самым важным и значимым. Тем, от кого сердце пропускает удары. Тем, кто, черт возьми, успел стать больше, чем просто друг. — Почему ты раньше не говорила? — совсем тихо спрашивает он, и ты снова можешь дышать. Он не издевается, не острит. Он спрашивает. С укором, с давлением в голосе, заставляя тебя чувствовать себя виноватой. Виноватой, в том, что не доверилась и не рассказала о проблеме. О той самой проблеме, с которой обещала справиться сама и провалилась. — Не хотела никого обременять. — Обременять? — переспрашивает он, резко выпрямляясь и оглядываясь, точно собираясь силы, чтобы не накричать на тебя. — Когда ты уже поймешь, что мы не чужие люди? Если у тебя проблемы — ты обязана рассказать об этом кому-то, гривер тебя подери. — Как ты рассказал о проблемах со сном, а потом чуть не остался на ночь в лабиринте? Ты не хотела этого говорить, правда не хотела. Не хотела наезжать на человека, что пытается помочь. Но когда на тебя идут в наступление, ты идешь в ответ. Тебе столько раз на это не хватало сил и смелости, что однажды ты чуть не сдалась, позволяя чужим рукам блуждать по твоему телу. Ты не хотела быть той тряпкой, что опускает руки, даже не успев их поднять. Но давать отпор — значит делать это всегда, даже если делает тот, кто не желает тебе зла. Делать это всегда. Парень поджимает губы, вперив в тебя взгляд, уже готовый ответить, зарычать, накричать. Сделать что угодно, лишь бы до тебя смысл его слов, но ты не даешь ему это сделать, перебивая еще не начатую фразу: — Прости. Закрываешь глаза, видя в темноте мелькающих мушек, что, точно по чьей-то команде, появляются каждый раз, стоит тебе смежить веки. Вдох. Выдох. Грудь медленно опускается и поднимается, а руки на твоих плечах вторят этим незатейливым движениям. Вдох. Выдох. Ты не видишь. Ты чувствуешь кожей, как парень, стоящий напротив тебя, медленно успокаивается вместе с тобой: его пальцы уже не сжимают твои плечи до хруста костей, а мышцы уже не напряжены, так что видны вены. Его дыхание идентично твоему. Вдох. Выдох. В унисон. За вашими спинами раздается звон кастрюль. Обед. Черт, куда летит время? Один косой взгляд в сторону азита, пока ты в нерешительности топчешься перед ним, ожидая хоть какой-либо реакции. Что угодно, лишь бы не молчание. — Все нормально, малышка, — усмехнувшись, в конце концов произносит Минхо, поднимая руку к волосам и взъерошивая их. Его личная маска оптимиста, что уже приросла к коже. Стиль пофигиста, что ты на несколько секунд смогла выключить, снова работает в полную меру. — Потом разберемся с твоим ножом, сначала надо поесть. Если нас, конечно, салага не отравит. — Уверена, все не так плохо, — неуверенно отстаиваешь ты друга, и куратор бегунов искренне усмехается.***
Удобрения. Чертовы удобрения в лесу. В темном, пугающем до глубины души лесу, где, по словам Чака, под стеклом лежит тот самый парень, которого разрезало напополам, пока он спускался по тросу в шахту лифта. «Это предостережение всем, кто не хочет закончить также» когда-то сказал мальчик во время ужина, заставив твой желудок сделать три тулупа и отказаться от остатков еды. Но даже вспоминая тот вечер, ты продолжаешь идти к самому темному месту Глэйда, оглядываясь по сторонам, в надежде найти компанию. Уже облажавшись на кухне, нетрудно было подсчитать, сколько вариантов работы у тебя осталось, поэтому за каждую просьбу в помощи ты хватаешься с таким энтузиазмом, словно иначе тебя отправят к гриверам. За спиной слышны чьи-то приближающиеся шаги, что с каждой секундой становятся лишь громче, вынуждая тебя, в конце концов, обернуться, встречаясь взглядами с запыхавшимся парнем, что подбегает к тебе. — Что ты тут делаешь? — хмуришь брови, оглядывая темноволосого юношу. — Фрайпан сказал, что из меня отвратительный повар и отправил в увольнительную, — пожимает плечами Томас, и ты усмехаешься, вспоминая подгорелый хлеб во время обеда. — Разве все было так плохо? — Все было съедобно, — непринужденно отвечаешь ты, все же не осмеливаясь посмотреть парню в глаза. — Не хочешь составить мне компанию в лесу? Мне сказали принести удобрений. — Для этого я и здесь, не оставлять же тебя одну, — ты усмехаешься, и Томас ловко перехватывает пустую корзину из твоих рук. — Вчера они им тоже были нужны. Что они делают с таким количеством? — Не хочу даже знать, — отмахиваешься ты, продолжая путь к темным кронам пугающих деревьев. Всего несколько минут — и дневные солнечные лучи остаются где-то за спиной, а листья закрывают вам небо над головой. Весь мир погружается во мрак леса. Скрипы веток и журчание ручья кажутся пугающими и вместе с тем успокаивающими. Слушая звуки природы, твое дыхание постепенно становится более размеренным и спокойным, а мелодия ветра уже не вызывает неприятных мурашек, что в начале пути. С каждым шагом чаща уже не кажется такой темной. Она скорее загадочная и тихая. Окутанная тайнами, что оставит навсегда у себя. Извилистая протоптанная дорожка проходит мимо небольшого ручья, который не имеет ни начала ни конца, пропадая где-то в стенах лабиринта, и вы, точно проникнувшись атмосферой этого места, идете в тишине, которую прерывают лишь ваши шаги. Петляя между деревьев, вы то нагибаетесь, проходя под ветками, то обходите их стороной, стараясь не зацепиться о них одеждой. — Где ты их вчера собирал? — указывая на корзину, что у тебя забрал Томас, спрашиваешь ты, поравнявшись с парнем. — Прямо здесь. Обойдя очередное дерево, он останавливается, и ты следуешь его примеру, хмуря брови. Твоему взору открывается небольшая поляна, которую то здесь, то там освещают пробивающиеся сквозь толщу листвы лучи солнца. Трава уже давно потонула в опавших листьях, которыми покрылся и небольшой монумент из дерева. — Что это? — тихо, словно боясь разбудить кого-то, спрашиваешь ты, делая несколько шагов вглубь поляны. Под ногами что-то хрустит, и ты опускаешь взгляд. Глаза фокусируются на предметах, разбросанных по земле, и мгновение спустя, ты с ужасом отпрыгиваешь в сторону, громко охая, при виде костей. — Какого хрена? — почти вопишь ты, поворачиваясь в сторону Томаса, когда твой взгляд улавливает постороннюю фигуру, стоящую на пригорке. — Бен? — нахмурив брови, ты делаешь шаг в его сторону. — Что ты здесь делаешь? Парень не реагирует, продолжая стоять в десятке метрах от вас и просто смотреть. Ноги утопают в мягком мхе леса, и ты делаешь еще шаг в сторону бегуна, когда выставленная перед тобой рука останавливает тебя. — Что-то не так, — почти шепчет Томас, отгораживает тебя. — Бен, ты разве не должен быть в лабиринте? В голове загорается тревожная лампочка. Сегодня выходной у Минхо, а не у него. Он должен быть внутри, бегать, искать выход, а не стоять посреди леса рядом с вами. Вперив взгляд исподлобья в вас, бегун еще мгновение стоит на месте, а потом делает шаг в вашу сторону, заставляя твои мышцы напрячься. — Это все из-за вас. — Что? — бросив взгляд в спину Томаса, переспрашиваешь ты, а на лице Бена появляется оскал. — Это все из-за вас! Все происходит слишком быстро, так что ты просто не успеваешь среагировать. Глейдер, сжав руки в кулаки, с диким, нечеловеческим ревом буквально прыгает на вас, валя на землю обоих. Спина сталкивается с землей, и из тебя выходит весь дух, когда на грудь падает Томас, вдавливая в траву. Ты не можешь вдохнуть. Легкие в жутком ритме сокращаются, в надежде почувствовать кислород, но у тебя нет сил даже пошевелиться. Бен, с жутким остервенением и огнем в глазах, сжимает руки оковами на запястьях темноволосого парня, и ты чувствуешь, что задыхаешься. Нет. Нет. Нет! Это не должно закончиться вот так! Нет! Мозг судорожно ищет помощь, но ее нет. Нет помощи. Нет Минхо, нет Ньюта. Никого нет. Лишь ты и Томас, прижатые к земле. Взгляд медленно мутнеет, а крики Томаса уже не кажутся такими громкими. Мир медленно уплывает от тебя, как в тот раз, когда ты споткнулась. И все? Вот так просто? Только не снова! Вибрация где-то над головой, а тебе уже и не кажется таким важным узнать, что случилось. Волнения уходят куда-то в сторону. Какая разница, правда? Тело вдруг становится таким легким, словно может летать. Точно ты можешь сделать вдох. Вдох! Легкие, скукожившись до размера изюма, надуваются, и ты хрипло кашляешь, стараясь захватить побольше воздуха, пока перед глазами еще пляшут чертики, но чья-то сильная рука резко хватает тебя за локоть и тащит. Не поднимает, тащит. И ты бежишь. Бежишь, пока за спиной слышен все тот же вопль, который с каждым мгновением становиться все громче, и ты узнаешь в нем отдаленно похожий голос Бена. Глаза медленно фокусируются на руке Томаса, что продолжает тебя тащит изо всех сил за собой, пока за спиной слышны преследующие шаги. Бежать. Бежать. Бежать. Ноги то и дело подкашиваются, но ты продолжаешь перебирать ими, не отставая от парня, что все еще держит тебя. Не бросил. Помог. Не оставил, спасая свою задницу. Вытащил. Между деревьями появляется просвет, когда ты полностью приходишь в себя и слышишь не только вопли бегущего за вами парня, но и Томаса, что кричит о помощи за вас двоих. Рвет глотку, привлекая всеобщее внимание, помогая тебе бежать. Всего несколько метров до света. Помогите. — Спасите! — хрипишь ты, не отставая от Томаса. — Спасиите! Три. Два. Один. Светлая поляна встречает вас ветром в лицо, но вы не останавливаетесь, продолжая кричать, что есть силы, слыша, как смертоносная опасность уже совсем близко. Еще чуть-чуть. Совсем немного. Резкий захват лодыжки мертвой хваткой упавшего в траву бегуна охватывает тебя, и ты, теряя равновесие, падаешь, теряя поддержку руки Томаса. Все тело падает на руку, которую ты еле еле успеваешь согнуть. Из груди вырывается хрип, который прерывает возглас ужаса, когда на тебя прыгает то, что ты считала Беном. Брызжа слюной и сжимая синие губы в тонкую полоску, он прижимает тебя к земле, сцепляя руки на твоей шее. Глаза непроизвольно закатываются, когда он, не жалея сил, сдавливает горло, снова перекрывая путь воздуху. Хищное, животное лицо прямо перед глазами смотрит на тебя с такой ненавистью, что тебя пробирает дикая дрожь. Помощь. Такая долгожданная помощь приходит, когда ты уже почти делаешь шаг в обрыв, выбивая парня с тебя гулким ударом в висок, давая возможность откатиться в сторону, где к тебе уже падает несколько человек, пока остальные, минуя тебя, бегут к светловолосому парню. — Что случилось? — раздается над головой панический вопрос, и ты лишь мотаешь головой, не в силах вымолвить и слова. Две сильные руки обхватывают тебя под грудью, одним ловким движением поднимая с земли. Мушки, кружащие над головой продолжают танцевать незатейливый танец, и ты, боясь снова завалиться набок, цепляешься за них, как за спасительный круг. Всего в метре от тебя брыкается бегун под множеством рук, удерживающих его. Скалясь и крича о предательстве, он продолжает вырываться, не думая о численном превосходстве. — Поднимите ему футболку, — суровый голос Алби заставляет тебя замереть. — Нет, нет! Не нужно! — Бен начинает извиваться еще сильнее, но мгновение спустя парни все же задирают кусок ткани. Вздох ужаса проносится по части Глэйда, где скопившиеся ребята, не веря глазам смотрят на друга. Обезображенная, покрытая ранами и вздувшимися венами кожа изменила цвет, превратившись в одну сплошную гематому, что, кажется только разрастается. К горлу подступает комок. Что это за чертовщина?! — Вот дрянь, — поднося руку ко рту, ругается Алби, с сожалением смотря на друга. — - Тащите его к медакам. — Нет! Мне станет лучше! Не надо! Я не хочу! Парень кричит, не жалея глотки, и ты чувствуешь, что все внутри сжимается от жалости к бегуну, который только что пытался тебя убить. Подхватив его, несколько глейдеров, не говоря ни слова, тащат дергающегося и кричащего Бена, пока он отдает последние силы, чтобы вырваться. — Что с ним? — почти скулящим голосом, спрашиваешь ты, когда его вопли стали чуть тише. Аккуратно отпустив сжимающие тебя руки, ты разворачиваешься, встречаясь глазами с Ньютом, Минхо и Томасом, что сейчас, кажется, выглядит так же плохо, как и ты. — Его ужалили, — смотря вдаль на Хомстэд, безэмоционально произносит Ньют. — Ужалили? — Гриверы, — стоя напротив тебя, поясняет куратор бегунов, пряча руки в карманы. — Те, кого ужалили, превращаются в безумных, сумасшедших монстров, если им не вколоть сыворотку. — Но, — хмурясь, подает голос Томас. — У вас же она есть? Сыворотка же помогает? — Да, есть, — соглашается азиат. — Только человека это обратно не возвращает. Он корчится от боли день или два, мечтая подохнуть на койке и больше не мучиться. А потом просто становится другим. Ему словно заново перепрошивают мозг. Он вроде что-то вспоминает из прошлой жизни, видит какие-то образы. Но оно того не стоит. Это уже не человек, это зомби. У нас есть в Глэйде парочка таких. Странные ребята. — Бен станет таким же? — Да, — глубоко вздохнув, произносит заместитель лидера и, помедлив, добавляет. — Сегодня будет тяжелая ночка.