Шанс на жизнь

      Вечер в Глэйде всегда казался каким-то волшебным временем. Трава колышется в незатейливом танце с ветром, что играет сам с собой в догонялки, в воздухе витает запах выпечки, приготовленной на завтра, а на небе появляются первые звезды, не омраченные пастельными облаками. Так было всегда. Всегда, но не сегодня. Сегодняшняя погода словно знает наперед о событиях, что произойдут под покровом сумерек. Ветер кажется колючим и неприветливым, трава примялась под напором ботинок, а тучи кажутся необычайно мрачными. Природа знает о твоих чувствах, и, точно художник, изображает их с помощью своих кистей.       Холодные пальцы крепко сжимают края кофты, пока ноги нехотя ведут к группе сгрудившихся у дверей в лабиринта глейдеров. По правую сторону от тебя шаркающий ботинками Чак, а по левую — то и дело поглядывающий на тебя Томас. Он словно боится, что с тобой может что-то случится, но ведь все уже случилось. Теперь уже поздно волноваться, твое единственное спасение - это забыть все, как страшный сон, апогей которого тебе еще предстоит пережить.       — Мы можем вернуться обратно, — напоминает темноволосый парень.       — Тебе не обязательно на это смотреть, — вторит кучерявый мальчик, но ты продолжаешь идти, лишь крепче стиснув руки в кулаки.       — Нет. Каждый должен отвечать за свои поступки. Он ответит за то, что сделал той ночью, я отвечу за то, что сделала вчера вечером. Я должна быть здесь.       Ответом тебе служит лишь молчания. Они знают — им тебя не переубедить, все, что им остается — это оказывать моральную поддержку, просто стоя рядом.       Не доходя до группы парней, ты останавливаешься, не чувствуя внутренних сил подойти ближе. Все понимают и не требуют от тебя многого. По крайней мере, ты на это надеешься. В толпе ты различаешь высокую фигуру Алби, что смиренно опустил голову, а недалеко от него виднеются и другие кураторы, точно по команде смиренно стоящие. Ты пробегаешь взглядом по макушкам, пока не находишь светлые волосы Ньюта, что, как и все, выглядит точно каменная статуя. Одна рука сжимает длинный кол, другая опущена по шву. Половина глейдеров держат подобные оружия — длинные палки с острым наконечником, что смотрит в небо, в то время как другие сжимают палку в форме буквы «Т», предназначение для которой ты даже не хочешь придумывать. Взгляд лиходорачно бегает от одного лица к другому, но так и не может найти то, в чем ты так нуждаешься. Куратора бегунов среди них нет. Немой вопрос повисает в воздухе, так и не найдя выхода, и ты, еще раз оглядевшись, уже поворачиваешься к Томасу, чтобы узнать ответ у него, но, стоит губам раскрыться, как ответ приходит сам. Взгляд ловит вдалеке две фигуры, спешно идущие в вашу сторону, и, приглядевшись, ты охаешь, узнавая в фигурах до боли в груди знакомых тебе глейдеров.       Ты никогда не видела Минхо таким. Напряженные плечи, взъерошенные волосы и лицо зверя, что готов вот-вот сорваться с цепи. Держа приговоренного за ворот кофты, он то и дело его подталкивает вперед, не моргая смотря в сторону ворот. Сделав над собой усилие, ты все же переводишь взгляд на виновника и не сразу даже понимаешь, кто стоит перед тобой. Былая уверенная походка теперь кажется жалкой, плечи ссутулились, а некогда самодовольное выражение лица сменилось паникой и последними мольбами о спасении.       Сердце болезненно сжимается. Из головы вылетают все воспоминания о той ночи, оставляя лишь чувство жалости. Он там умрет, его отправляют на верную смерть. В голове маленьким маячком бьется мысль о неправильности происходящего. Но ведь он хотел причинить тебе боль. Он хотел разбить тебя. И ему было плевать на тебя.       Кислорода в легких становится совсем мало и ты делаешь глубокий вдох, возвращаясь к реальности. Мокрая дорожка слез прочерчивает тебе путь по щеке, падая на кофту, которая тут же впитывает в себя воду. Маленькая теплая ручка находит твою и крепко сжимает. Тебе не надо поворачиваться, чтобы знать, что Чак сейчас смотрит невидящим взглядом вперед, просто надеясь помочь тебе. Помочь все это пережить. И ты ему благодарна. Благодарна кудрявому мальчику, что передает тебе свое тепло, благодарна Томасу, что мгновением позже кладет свою руку тебе на плечо и несильно сжимает. Они не произносят ни слова, но тебе они и не нужны. Понимание, что они рядом с тобой — лучше любых утешений.       По поляне разносится всхлипы не выдержавшего Грега. Куратор бегунов, дойдя до центра образовавшегося круга бросает его на землю, и тот, прокатившись, вскакивает на ноги, из последних сил пытаясь образумить некогда друзей.       — Не делайте этого! — ревет загнанным в угол животным он, метаясь от одного глейдера к другому. — Вы же не убьете меня из-за какой-то суки! Я же ваш друг! Не променяйте меня на нее! Я больше к ней не притронусь! Не делайте этого!       Грудь до хруста ребер сжимается, и ты не можешь вздохнуть. Сознание разрывается на части, и ты лишь крепче сжимаешь руку Чака, сдерживаясь, чтобы не закричать. На мгновение у тебя складывается впечатление, что Грега сейчас действительно отпустят, простят, дав последний шанс. Шанс на жизнь. Минхо с безэмоциональным выражением лица смотрит на парня несколько секунд, так что ты даже предположить боишься, о чем он сейчас думает. Но вот он поджимает губы, разворачивается к Алби, берет небольшой наполненный мешок и кидает его в коридор лабиринта. Тканевая материя с глухим звуков падает на камень и это же мгновение точный механизм дверей, словно по щелчку начинает свой ход. Грег неистово взвывает делая попытку вырваться из круга, но его жестко толкают обратно к стене.       — Оружие в ход! — кричит Алби и все выставляют вперед колья. Глейд разрезают крики Грега. — Шаг! — командует лидер и все глейдеры делают шаг в сторону лабиринта, оставляя парню меньше места. Парень делает еще одну, совсем отчаянную попытку побега, но лишь врезается в острые колья, неистово крича. Створы каменных дверей приближаются друг в другу, и Алби снова командует. — Шаг! — все вновь ступают ближе, так что Грег уже стоит в дверях. — Шаг!       Двери лабиринта с громким лязгом смыкаются. По ту сторону стен разносится крик бывшего глейдера. Из лабиринта еще никто не выходил. Никто. Проход уже закрыли каменные плиты, а ты так и стоишь, не в силах оторвать взгляд. Парни, кто раньше, кто позже медленно расходятся. Кто-то, приближенный к Грегу, еще несколько минут стоит у стены, положив на нее ладонь, словно прощаясь с другом, прежде чем уйти, а ты так и стоишь, пока мягкий голос Томаса не произносит:       — Пошли, все закончено.       Путь до столовой занимает куда больше времени, чем обычно, хотя расстояние не поменялось. Поменялась атмосфера. Все кругом выглядит слишком мрачно, слишком тускло, слишком блекло. Парень получил по заслугам, но чувства удовлетворения или облегчения тебе это не принесло. Внутри осталась пустота, которую уже не заполнить. С ней можно только научиться жить.        В полной тишине вы проходите поляну и сад, ступая по холодной земле, обходите обрубленные деревья и кочки. Три синхронных шага сопровождают вас всю дорогу, пока Чак, вспомнив о незаконченных делах в Хомстеде, отделяется от вас, направляясь к большому зданию.       — Как там Бен? — вдруг вспоминаешь ты о бегуне, что сейчас должно быть корчится в агонии на втором этаже Хомстеда.       — Пока без изменений, — проследив за твоим взглядом поджимает губы Томас. — Он минимум пару недель еще не будет появляться в лабиринте, если вообще не бросит забеги. Завтра будет собрание, надо решать, кто его заменит.       И тут в твоей голове загорается лампочка. Они ищут бегуна. Правда ищут. На эту должность не будет претендентов, никто не хочет умирать от укуса гривера, всем хочется жить. Для всех это верный способ умереть, для тебя — отвлечься. Разве угроза жизни и неисчерпаемый адреналин для этого не лучшее лекарство? Никаких сочувствующий взглядов, никаких слов поддержки — лишь ты и километры проходов. Только ты и тишина. Ты и свобода.       — Я хочу быть бегуном.       Фраза срывается с губ и повисает в воздухе туманом. Томас нервно дернувшись, пару секунд смотрит на тебя, пытаясь понять, как такая идея пришла тебе в голову, прежде чем аккуратно сказать:       — Т/и, я не думаю, что это хорошая идея.       — Это хорошая идея, — твердо произносишь ты, уже ища глазами лачугу, в которой обычно проводятся собрания.       — Теперь я точно уверен, что это плохая идея, — качает головой брюнет.       — Ты не понимаешь, я должна отвлечься. Я же не пойду покорять лабиринт одна. Со мной будет Минхо, он же был напарником Бена, — находишь ты резонные аргументы, только бы Томас на собрании ничего не ляпнул. — Да и через пару недель все закончится: Бен вернется, и я вернусь к обычной работе.       Между вами повисает молчание, нарушаемое лишь мягкими шагами по траве. Глейдер, явно задумавшись над твоими словами, мысленно взвешивает все за и против, а ты мысленно молишься, что принесла достаточно доводов в пользу этой затеи. Он должен понять. Должен.       Лишь когда вы уже почти подошли к кухне, парень открывает рот, и голос его звучит так серьезно, что ты понимаешь — решение его окончательное:       — Хорошо, я не буду тебе мешать выдвигаться в бегуны, — ты как можно тише облегченно выдыхаешь, надеясь, что друг этого не заметил, но он все же говорит, — я еще не закончил. Я не буду тебе мешать, но имей ввиду, я тоже буду претендовать на это место.       Ты даже давишься. Он тоже хочет бегать по лабиринту? Это, пожалуй, было бы предсказуемо, подумай ты об этом раньше, стоило вспомнить хотя бы ваш забег на ужин в первые дни. Но если Томас тоже хочет быть бегуном, то ты в глубокой заднице. Кого выберут — тебя, единственную девчонку во всем Глейде с посттравматическим синдромом, или Томаса, который не падал в обморок, не резался ножом и вообще в общем и целом был почти паинькой? Выбор очевиден и до ужаса предсказуем.       Никогда еще ужин в Глэйде не был таким тихим. Прежде громкий гогот и разговоры не утихали ни на секунду, ребята то и дело о чем-то весело шутили и подкалывали друзей. Нынешний же Глэйд лишь далекая пародия тех дней: все разговоры умолкли и заменились тихим шепотом и тянущим молчанием, что окутывает всех собравшихся. Сегодня никто не поднимает шуточные тосты, не рассказывает выдуманные, до коликов смешные истории. Сегодня Глэйд повяз в непроглядной мгле, подкованной потерей товарища.       О Греге никто не говорит. Все лишь думают о нем, гадают, как он там, но его имя, точно Табу, что все боятся нарушить, а посему лишь звонкий стук тарелок и приборов разносится ветром над травой и ударяется о непробиваемые стены, на которых уже зачеркнуто имя погибшего.       Ужин заканчивается быстрее обычного, но оно и неудивительно. Большинство ребят, поскорее прикончив еду, относят тарелки на разделочный стол, где стоят все повара, и, тихо поблагодарив Фрая за еду, уходят в разные уголки Глейда. По всем правилам ты должна стоять рядом с другими, но смотреть на друзей Грега просто невыносимо. Встречаться с ними взглядами, полными тоски и скорби, выше твоих сил, так что, отпросившись у куратора поваров, ты делаешь единственное полезное на данный момент дело, что способно тебя отвлечь: взяв из кухни тряпку, ты то и дело подходишь к столикам и с маниакальным трепетом протираешь деревянную поверхность, пока она не начинает блестеть. Удивительно, но это действительно тебя отвлекает. Размеренные движения успокаивают, а тихий ветер, точно музыка, не дает уйти глубоко в свои мысли. В такой обстановке и приходит последующий час, что растягивается, пока последний глейдер не покидает столовую.       — Т/и! — зовет тебя Фрай и ты, коротко кивнув ему, сметаешь тряпкой с обеденного стола крошки еды и, еще раз обведя взглядом место ужина, подходишь в главному повару, что делает заготовки на завтрашний день. Остальные ребята, вымыв всю посуду и перетаскав овощи и мясо, уже ушли отдыхать после рабочего дня.       — Да?       — Слушай, я остальных уже отпустил и совсем забыл попросить отнести пустые коробки обратно на грядки, чтобы завтра было куда сложить новую партию фруктов, — Фрай откладывает в сторону нарезку и нож и, потерев шею, продолжает. — Будь другом, если не сложно, можешь их убрать? Они легкие. Я бы и сам отнес бы, да тут из-за всего этого, — он указывает на продукты, — ничего не успеваю.       — Не вопрос. — Ты была только рада помочь этому парню. Он всегда был к тебе добр и, что самое главное, не предвзят, за что ты была лишь рада сделать пару его поручений.       Коробки и правда оказались не тяжелыми, но кривизна и неровность все же выдавали их мастеров — ты не видела еще ни одного ровного здания или той же коробки, сделанной строителями ровно. Они словно придерживались тактики «И так сойдет. Главное; чтобы не развалилось».       Дорога к садам оказалась, как ты и предполагала пустой и тихой. Поздний вечер уже опустился на Глейд: небо усыпано звездами, что, мерцая и переливаясь, указывали тебе путь, ветер стал холоднее, вызывая стаю мурашек на голых руках, а единственным звуком стал шелест листьев со стороны леса. Когда-то, в один из первых своих дней здесь, ты и представить себе не могла, что под покровом ночи сможешь пройти такой путь, не переломав ноги о камни и пеньки. Сейчас это кажется таким далеким, точно было в прошлой жизни. Слишком много событий, Слишком много эмоций. Слишком, Слишком, Слишком.       Глейд пронзает скрежет, доносящийся из-за стен лабиринта. Каждую ночь меняющиеся ходы дают о себе знать, до сих пор вызывая непонятно знакомую дрожь. Мысли ненароком возвращаются к Грегу, чье имя сегодня было вычеркнуто из стены Глейда. Жив ли он еще? Бегает ли сейчас, доедает остатки оставленного провианта или уже лежит где-то в тупике? Ты мотаешь головой, стараясь выбросить эти мысли. Не думай о нем. Все кончено, ему уже не помочь.       Сады встречают тебя душным запахом овощей и фруктов, что готовы сломать ветки, на которых висят. Оглядевшись, ты рассчитываешь, где садоводы быстрее найдут коробки, и, не долго думая, роняешь их прямо посреди прохода. Так точно увидят.       По хорошему надо бы вернуться к Хомстеду, где уже все, должно быть, готовятся ко сну, но так не хочется возвращаться. Сейчас бы посидеть на траве, чувствуя, как она щекочет лодыжки, посмотреть на звезды и продолжить нескончаемый монолог, что ты, кажется ведешь с прибытия.       Видят ли родные и близкие, там, за этими стенами, те же звезды, что и ты? Любуются ли они небесными огоньками, вспоминая о тебе? Или они негласно решили не упоминать о тебе? А может, и смотреть в ночь уже некому? Может, снаружи никого и нет? Слишком много может, слишком много вопросов без ответов. Остается лишь строить облачные замки, отвечая самой, представляя, как там может быть.       Глубоко вздохнув, ты покидаешь сад и направляешься на свое любимое место в Глэйде. Ты его нашла еще на второй день, когда от скуки начала осматривать каждый угол поляны. Вроде ничего особенного, просто поваленное полено и вид на всю территорию Глейда, но почему-то именно это место тебе приглянулось. Вечерами оно защищено стенами от заходящего солнца, так что звезды здесь появляются раньше, чем где бы то ни было, а ветер нежно щекочет щеки.       Но в этот раз место другое. Вроде небо то же, стены те же, даже поваленное дерево на том же месте, но сидящая в пол оборота к тебе мужская фигура рушит привычный уклад. Парень, положив локти на коленях, о чем-то очень задумчиво размышляет, совершенно не видя и не слыша ничего вокруг. Словно весь мир вокруг исчез и есть только он и его мысли. Ты мешкаешь. Стоит ли ему мешать? Стоит ли нарушать его покой? Нарушится ли он, если ты молча сядешь рядом? Помешаешь ли ты ему?       Ты не успеваешь ответить ни на один из поставленных вопросов, потому что глейдер решает за тебя: почувствовав на себе чей-то взгляд, он отвлекается от созерцания стены и поворачивается через плечо, чтобы встретиться с тобой взглядами.       — Что ты здесь делаешь? — голос куратора бегунов хриплый и низкий, так что ты даже жалеешь, что потревожила его.       — А ты?       Он усмехается. Конечно, ты так просто не ответишь. Иногда ему кажется, что раньше ты такой не была, а это он тебя испортил. Ньют как-то сказал нечто подобное, но назвал это влияние «хорошим», ведь ты благодаря нему раскрываешься. Перепалки и подколы вытаскивают тебя из скорлупы, в которой ты сама же заперлась.       — Сижу и думаю, из какого еще дерьма мне придется тебя вытаскивать, — наконец произносит он, и ты киваешь, прекрасно зная, что он думал о чем-то другом, но не допытываешься. Просто не хочешь лезть к нему в душу.       — Это мое любимое место, — смотришь в сторону полена, вдруг решив поделиться этим с бегуном. Словно это действительно важно.       Ты молча подходишь и садишься рядом с парнем, поднимая голову к небу, туда, где миллионы огоньков переливаются в причудливом танце.       — Как думаешь, нас ищут?       Вопрос срывается с губ, но ты не жалеешь, что задала его. Минхо может быть саркастичен, несерьезен и иногда даже груб, но ты почему-то не сомневаешься, что именно на этот вопрос он ответит серьезно.       — Не думаю, — выдыхает он, и ты отчетливо слышишь в голосе горечь и злость. — Будь мы им нужны, нас бы уже нашли. Я предпочитаю думать, что единственные родные мне люди живут здесь.       Ты медленно киваешь. Может так оно и есть.       — Ты же понимаешь, что я тебя не возьму в напарники?       Тихий голос отчетливо звенит в ушах, информация плавно растекается по сознанию, лишь через секунду до тебя доходит смысл сказанного. Что?       — Что? — резко повернув голову в сторону куратора, ты хмуришь брови.       — Ты не будешь бегать в лабиринте, — смотря тебе в глаза уже более твердо произносит он, и ты физически чувствуешь, как в груди что-то гулко падает обухом вниз.       — Почему? Ты же слышал Клинта, я могу им быть.       — Ты думаешь, я не понимаю, зачем тебе это? — скрещивая руки на груди прищуривается он, и твои губы сжимаются в тонкую полоску. — Ты пытаешься отвлечься, но лабиринт - это самый наглухо отбитый способ.       — Я думала, уж кто-кто, а ты меня бы понял, — твердо произносишь ты, уже сама скрещивая руки перед собой. — Мне осточертело, что все считают меня слабой и ни на что неспособной. Быть чистильщиком? Нет, ты же девчонка. Строитель? Ты и бревна то не поднимешь. Так теперь еще и ты хочешь меня кинуть? Может хватит этого?!       Ты уже не сидишь, ты стоишь, нависая над Минхо, который тут же вскакивает со своего места, так что теперь ты задираешь голову, чтобы посмотреть на него со всем презрением, на которое способна.       — Не будь идиоткой! — гаркает он в ответ, но ты даже не дергаешься. — Я не считаю тебя слабой, но я не пущу тебя в лабиринт!       — Да почему? — уже кричишь ты. Щеки красные, брови сдвинуты. Его плечи тяжело вздымаются, на руках бегают мышцы. За пару секунд вы успели перейти от беседы к крикам, что раскатываются по поляне, но тебе плевать. Пусть слышат. — Почему ты не хочешь дать мне шанс? — со всей злостью в голосе кричишь на него ты.       — Да потому что! — кричит он в ответ. — Потому что я волнуюсь за тебя, идиотка! Ты можешь потеряться, не успеть, налететь на гривера и еще черт знает что! Я не хочу тебя потерять!       Грудь еще тяжело вздымается и опускается, но ты чувствуешь, что весь кислород куда-то пропал. Ты так и стоишь, не смея отвести от него взгляд, пока мозг туго соображает. Он…волнуется? Не хочет потерять? Взгляд мечется по лицу парня, что сам не до конца понимает, что сейчас сказал. Он смотрит на тебя, прямо в глаза, пытаясь найти в них ответ, которого нет. Взгляд бегает по твоему лицу, ища подсказки, пока не останавливается на губах. Весь мир вокруг резко пропадает. Твои руки бессильно падают, пока помахавшее ручкой отключившиеся сознание отказывается соображать. Это словно игра, и кто сделает шаг навстречу — проиграл. Ты знаешь, что тебе не выиграть, ты не строишь ложных надежд на это, тебе не по плечу обыграть Минхо.       Аккуратно, словно боясь развеять наваждение, ты делаешь шаг в его сторону, не сводя с него глаз, и он, кажется, забывает как дышать. Между вами все меньше расстояние, двадцать сантиметров, десять, пять. Ты уже чувствуешь исходящее от него тепло, его поверхностное дыхание колышет твои волосы. Парень, все еще боясь моргнуть, медленно наклоняется к тебе.       И тут осознание бьет тебя. Это Минхо. Твой друг, друг, просто друг. Ты не хочешь ничего разрушать. Ты все испортишь. Нельзя, Т/и, очнись!       Руки упираются в твердую грудь, и парень тут же отстраняется, словно ожидая чего-то подобного.       — Т/и, я… — хриплым и низким голосом начинает он, но ты не даешь ему закончить.       — Минхо, я… — а что сказать? Что ты боишься? Что он тебе нравится до дрожи в коленях, но тебе страшно все упустить? Так глупо. — Я должна идти.       Вот так просто. Без объяснений, ты разворачиваешься, и, боясь не выдержать и остаться, быстрым шагом уходишь. Убегаешь, понимая, что все кончено. Покидаешь свое бывшее любимое место. Ты проиграла.       Бесконечные белые коридоры, что не имеют ни начала ни конца. Как они здесь работают? Как не теряются в этих лабиринтах? Первый поворот, второй, третий. Направо, налево, налево и прямо…или опять направо? Мысли путаются и не хотят собраться в кучу, лишь твердая рука на плече и тяжелый стук ботинок об пол позади сохраняют связь с реальностью. Воспоминания прошедших недель кажутся затуманенными, и лишь одно имя помогает не потерять рассудок. Стивен. Где он? С ним делают то же самое, что и с тобой? Он тоже боится сделать неверный шаг и поплатиться за него? Столько вопросов и ни одного ответа. Где-то недалеко с тихим скрежетом открылась дверь, и две пары ног начинают свой путь по таким же холодным и страшным коридорам. Но вот звук нарастает, шаг становится чуть быстрее, точно идущие знают где их цель, точно им не терпится с ней столкнуться. Наконец две фигуры выходят из-за угла. Одна высокая — крупный мужчина в белом халате и редкими волосами на голове, взгляд направлен в твою сторону, а правая рука покоится на плече темноволосого мальчика, что, кажется, не может поверить своим глазам. — Сти…? — боясь вздохнуть, ты делаешь робкий шаг, готовая отпрыгнуть назад, если того потребует женщина сзади. Но она молчит. Молчит и, немного помедлив, опускает руку, позволяя тебе сделать пару шагов навстречу мальчику. — Сти, ты в порядке? — Не называй меня так. Я не Стивен, — почти против своей воли произносит парнишка, не осмеливаясь сделать шаг в твою сторону. Губы дрожат, а руки сжаты в кулаки, словно он еле-еле сдерживает себя, чтобы не бросится к тебе навстречу. Ты хмуришь брови и втягиваешь воздух забитым носом, стараясь изо всех сил не шмыгнуть. Осознание приходит почти сразу: они уже успели вправить ему мозги. — Нет, ты Стив, — ты не сдаешься, делаешь еще несколько шагов и наконец берешь его за руку, которую, прежде близкий тебе человек, даже не сжимает в ответ. — Неужели ты не помнишь меня? Это же я. Мальчик не реагирует, лишь дыхание становится глубже, словно он старается побороть что-то внутри себя. В уголках твоих глаз скапливается жидкость. — Ты ошибаешься, Т/и, — все тот же непроницаемый голос дает слабину и надрывается, и ты изо всех сил мотаешь головой. — Нет-нет-нет, — звонкий голос пролетает по коридорам и отталкивается от стен. — Не говори ерунду! — Думаю на сегодня хватит, — суровый женский голос доносится из-за спины и крепкая рука вновь ложится тебе на плечо, стараясь повернуть в свою сторону, но ты даже не шевелишься. — Нет, дайте нам еще время, — умоляюще смотришь на мужчину за мальчиком, но рука лишь крепче сжимает тебя, и ты уже не можешь устоять на месте, невольно повинуясь врачу. — Нет, пожалуйста! Стивен, прошу, не поддавайся им, не забывай кто ты! Глаза мальчика неотрывно смотрят на тебя, и на секунду в них проскальзывает понимание, но он даже не двигается с места, лишь шепотом повторяя себе под нос: — Я Томас.