***
— Ну? Что? — спросил Тор, когда лекарь вечером пришёл к нему с докладом. — Принц Локи отравлен, — лекарь смотрел на Тора. Тот лишь передёрнул плечами. — Ваны? Последствия того отравления? — Возможно, он просто не дал себя осмотреть, но судя по симптомам да. — Как скоро он выздоровеет? — Не могу точно знать. Он отказывается лечиться. Тор ничего не ответил, лишь вызвал эйнхериев и приказал, если потребуется, насильно пичкать Локи лекарствами. Затем он махнул рукой, и все покинули его. Все, кроме Сиф. — Что случилось? — тихо спросила она. — Ничего, абсолютно ничего, — Громовержец даже не счёл необходимым рассказать ей о болезни Локи.***
Локи умирал. Он знал об этом, но ничего не мог поделать. Спасения не было, а он так отчаянно хотел жить. Каменные змеи — для аса они не так опасны, хоть и яд их доставляет немало хлопот, но вот для йотунов их яд смертелен. И ладно бы просто смертелен, но ведет к мучительной гибели. Бог Обмана понимал, что умрёт в конвульсиях, понимал, что это справедливо, но так не хотел. Сейчас он подсознательно хотел опереться на родное, такое надёжное плечо, но брата рядом не было. Мама умерла, а теперь и он умирал в одиночестве. И всё бы ничего, но только вот боль.***
В следующий раз Тор вызвал лекаря Локи только через две недели: — Как? Когда он сможет приступить к переговорам с послами Альвхейма? — Ваше высочество, я этого не знаю. — Его состояние без изменений? — Громовержец был мрачен. — Нет, ему хуже….***
А ещё через неделю ошалев от дикой боли и того, что лекарства не помогают, Локи магией запечатал дверь своих покоев. Лекарь не смог туда попасть, слуги всполошились, кто-то попытался магией распечатать двери, но был отброшен назад. — Почему ты не идёшь к Локи? — Сиф была удивлена. Хотя бы увидеть справедливость Норн стоило. — Я боюсь, — тихо ответил Тор, — боюсь себя. Боюсь, что придя к нему не почувствую ничего. — Я не понимаю, — Сиф робко взглянула на Тора. — Когда всё началось — я был у Локи, и мне было всё равно. Всё что мог — я сделал. У него лучшие лекаря, лучшие бальзамы и даже целительские камни. Я там не нужен. Валькирия не осудила. Сейчас она узнавала нового Тора, и требовать от него участия к тому, кто обрёк его на страшные муки — Сиф не стала. Просто вздохнула: — Я понимаю. Магия Локи держалась на дверях ровно три дня, а потом внезапно рухнула. Лекарь, попавший в покои, пытался сделать всё, что только мог, но Локи стало ещё хуже. Боль и вовсе стала невыносимой, и теперь он, плюнув на гордость, просто рыдал в кровати и просил его убить. Лекарь же участливо успокаивал его, врал, что он поможет, что надо потерпеть, но не убивать себя. Слуга пришедший к Тору коротко сообщил, что его зовёт Всеотец, поклонился и вышел, а Громовержец направился к Одину. — Что случилось? — спросил он отца. — Сегодня в полночь ты пойдёшь к Локи, — грустно сказал Один, — надо… — Я не пойду к нему. Можешь изгонять меня, но я не пойду. — Тор… — Отец, выслушай хоть раз. Я не могу идти к нему. Понимаешь, мне просто всё равно, и если я останусь с ним, то это будет лицемерием, не более того. Лекарь поможет, всё изгладится. — Тор, — вздохнул Один, — ради памяти матери просто загляни к нему сегодня ночью и всё. Один раз, больше я тебя ни о чём не прошу. — Хорошо, — сдался Тор.***
В ушах шумело, каждая клетка тела горела огнём, будто бы его заживо варили в кипящем масле, а он ничего не мог сделать. Ноги корёжило судорогами, живот болел от голода. Есть он боялся. Опять откроется рвота, будет только хуже. Он уже опустился до того, чтобы клянчить у лекаря дурман-траву. Она почти не снимала боль, но позволяла забыться. Хвала Норнам, что хоть ещё в туалет отползать хватало сил, но даже такое простое действие отдавалось адской болью. Этой душной ночью он просто лежал и тихо подвывал от боли и тихо отсчитывал минуты до того момента, когда лекарь даст ему ещё немного противосудорожного зелья и дурмана. Тогда на час-полтора он выпадет из реальности и это и будет его благословенный отдых. Очень хотелось спать, но эта дикая боль. На грани слышимости скрипнула дверь, послышались шаги. Локи не выдержал, закрыл лицо руками, судорожно выдохнул и простонал: — Умоляю, сделай что-нибудь, чтобы облегчить эти боли. Я так не могу больше, понимаешь, не могу. Ответа не последовало, зато послышался горький, и, как показалось, удивлённый вздох, на лоб легла тяжёлая ладонь: — Что с тобой стало? Рассказывай, — кровать прогнулась под чужим весом. Локи всхлипнул, голос Тора он узнал и теперь ждал насмешки или укора, но не дождался. Тогда он рискнул: — Тор, прости. Прости меня. Даже если нет, просто соври — я поверю. Ох, брат, мне так плохо и больно. Тор я…. Тогда…. Простишь?***
Кровь хлынула к лицу. Часть души кричала, чтобы он встал и уходил. Он же выполнил просьбу Всеотца. Другая, видя в каком плачевном состоянии Локи требовала помочь ему, и да, солгать, если надо. Громовержец побледнел, а Локи видя его сомнения, сжался в тугой комок и кивнул. Он понимал, что Тор сейчас скажет дежурную фразу о том, что лекарю надо лучше выполнять свои обязанности, встанет и уйдёт. От этого сделалось страшно, а боль и истощение довершили дело: — Мне так плохо, так холодно и больно, умоляю, не бросай меня здесь одного. Я так устал и очень хочу спать. И да, прости, я знаю, что противен тебе, всё-всё, замолкаю, просто…. Прости…. Я ещё не всё сказал, а время…. В словах было мало смысла, но столько боли и эмоций, а гибкое тело теперь выглядело наполовину парализованным, а впрочем, так оно и было. Тор ничего ещё не решил, он только вздохнул и тихо сказал: — Дурман тебе больше не дадут, от него только хуже, — Локи не видел, как он стаскивал сапоги, но вскрикнул от боли, когда Громовержец лёг на кровать и обхватил его поперёк груди. — Попробуй поспать, я рядом, я помогу. — Тор, — простонал Локи, — я…. — Ты не говори сейчас ничего, коли не можешь, просто попытайся отдохнуть. Завтра нам потребуется много мужества.