Solo and pair

      Вик-чан быстро становится одной из немногих вещей в жизни Юри, способной выманить его с тренировки. Он оказывается умным, ласковым и невероятно воспитанным. Он приручается за пару месяцев и вскоре слушается простых команд вроде «сидеть» и «стоять». Когда они выходят на улицу на прогулку или на пробежку, Вик-чан послушно рысит рядом с Юри. Он редко лает и никогда не отбегает от него, и это просто маленькое чудо, учитывая, сколько чужих людей – и сколько чужих собак – они обычно встречают.       И все же лучшее среди всех замечательных качеств Вик-чана – его непоколебимая преданность. Юри всегда было трудно заводить друзей – у него не выходит наладить отношения со своими сверстниками из-за крайней застенчивости – но с Вик-чаном стеснительность Юри пропадает. Этому серьезно способствует то, что Вик-чан приветствует его с одинаковым беззастенчивым восторгом каждый вечер, когда Юри приходит домой с тренировки, пахнущий по большей части потом и немного химикатами, поддерживающим заморозку катка.       - Эй, малыш, - вполголоса произносит Юри, опускаясь на колени и зарываясь пальцами в мягкие завитки на свисающих ушах Вик-чана. Ремень спортивной сумки соскальзывает с плеча и врезается в плечевую мышцу, но поправить его Юри не может, ведь Вик-чану требуется все его внимание. – Скучал по мне?       Вик-чан тявкает в ответ. Юри улыбается и воспринимает это как «да». Он вознаграждает пуделя несколькими минутами почесушек; Вик-чан счастливо извивается под его руками.       День Юри заканчивает в неизменно установившемся порядке. Сняв ботинки и бросив спортивную сумку, он дает Вик-чану порцию сухого корма, затем направляется в ванную принять душ. До того как у него появилась метка, он принимал душ в раздевалках; теперь, желая скрыть ее, он ждет до дома, чтобы снять жесткую от пота одежду. Затем он включает воду и старательно избегает отражения метки в зеркале.       Вымывшись и одевшись, Юри сразу спускается вниз поужинать. В этот вечерний час его родители, как правило, находятся в главном зале, готовят еду и подают выпивку гостям-полуночникам. Если там оживленно, то Мари им помогает, и Юри ест в одиночестве; если в зале тихо, Мари садится за стол вместе с братом и рассказывает о неприятностях, случившихся с ней за день. Иногда она попросит Юри рассказать о том, как прошел его день. Зачастую его ответы – это незамысловатые отчеты об успехах в короткой либо произвольной программах, над которыми он сейчас работает.       - Так держать, младший братец, - подбадривает сестра, когда он рассказывает об удачно приземленных прыжках и освоенных вращениях. – Ты далеко пойдешь.       После ужина, примерно в половине девятого, Юри выводит Вик-чана на вечернюю прогулку. Затем час или два тратит на домашние задания – потом бесцельно роется в интернете – и ложится спать. К полуночи он подтыкает под себя одеяло, лежа калачиком на боку с Вик-чаном, свернувшимся в клубок у его живота. К концу дня Юри всегда вымотан физически, но порой его психическое напряжение настолько велико, что мешает заснуть.       Это скверные ночи.       Ночи, когда Юри не присуждают места на соревнованиях.       Ночи, когда Юри боится, что его прогресс достиг потолка.       Ночи, когда его страхи и сомнения затмевают надежды и мечты.       Ночи, когда он притягивает Вик-чана в свои объятия, зарывается носом в шерсть между его лопатками и дышит знакомым и глубоко успокаивающим запахом своего пса, стараясь не думать о своем необъятном будущем.       - Он настолько опережает меня, - тихо и судорожно бормочет Юри, зажмурившись, чтобы не видеть бездонные тени комнаты. В гостинице тихо, лишь слышны усталые стоны старого дерева. – Не знаю, смогу ли я когда-нибудь его догнать. Просто… он уже столько сделал, а я не добрался даже до региональных. – Слезы щиплют Юри глаза и сдавливают горло. – Боже, я… такой глупый!..       Чувствуя его состояние, Вик-чан, поелозив в объятиях Юри, поворачивается к нему. Он обнюхивает соленые щеки Юри, скользя холодным мокрым носом по коже, затем подныривает ему под подбородок и тяжело вздыхает. Его лапы равнодушно упираются в метку; от простоты этого жеста Юри, несмотря на печаль, улыбается. Шмыгнув, он прогоняет остатки слез и гладит Вик-чана по головке.       Вик-чану плевать, насколько ужасные у Юри оценки за его последнюю произвольную программу; плевать, что Юри не может справиться с некоторыми прыжками; плевать на размер и форму метки родственной души Юри или на то, что она похожа на метку некоего российского фигуриста. Он любит своего хозяина искренне и безоговорочно. И когда Юри понимает это, все трудности почему-то уже не кажутся таким уж непреодолимыми.       - Хороший мальчик, - шепчет Юри. ***       Четырнадцать лет – пятнадцать – шестнадцать – каждый проходящий год на шаг приближает Юри к его основной цели. Каждый год также болезненно и остро заставляет его осознавать свое положение в мире фигурного катания.       Юри знает, что ему надо совершенствоваться. Он может лишь старательно учиться у работающего на полставки тренера Ледового дворца Хасецу и тщательно изучать зернистые интернет-видео. Ему нужен кто-то, кто сможет наблюдать за ним и точно указывать на его слабости, чтобы он мог поработать над ними, вместо того чтобы практиковать шаги, вращения и спирали в сотый – тысячный – миллионный раз.       Но хотя Юри и понимает все это, он не знает, что делать. Личные тренеры - не дешевое удовольствие – особенно на том уровне, на котором соревнуется Юри, – а ближайший клуб, где у одного тренера занимаются несколько фигуристов, находится в трех часах на восток. Он поискал в том районе подходящую старшую школу, но отверг этот план; стипендий не предлагали, а его родители не смогут позволить себе оплачивать и фигурное катание, и проживание.       Так Юри остается в Хасецу.       Решение остаться - не идеальный выбор, но и не такой уж ужасный. Юри не боится тяжелых тренировок, а советы окружающих его людей – полупрофессиональные и абсолютно любые – помогают ему совершенствовать свои технические навыки и программы. Затем за три месяца до того как ему исполняется семнадцать, Юри проходит на трирегиональный чемпионат Чюгоку, Сикоку и Кюсю.       - Повторяй за мной: я справлюсь, - говорит ему Минако перед короткой программой, сжимая руками его напряженные плечи. Она единственная смогла сопровождать его на двухдневное мероприятие. Все остальные слишком заняты: гостиницей, школой, жизнью. Юри знает, что Минако была вынуждена закрыть свою студию, чтобы ему не пришлось кататься одному, и его благодарность невозможно выразить словами. – Ну же.       - Я справлюсь, - говорит Юри.       - Я усердно для этого трудился.       - Я усердно для этого трудился.       - Моя программа – лучшая, потому что мой учитель балета помогла мне с хореографией, а она не только величайший хореограф во всей Японии, но также красивая, добрая и…       - Минако-сэнсэй, - перебивает Юри, - если вы хотите, чтобы я все это повторил, вам придется говорить медленнее.       Минако громко и весело смеется, и Юри улыбается несмотря на волнение.       - Скажешь мне это попозже, – Минако приглаживает рукой в перчатке его убранные назад волосы; Юри подается к ее ласковому прикосновению. – Не забудь расслабить плечи и следи за положением тела. Удачи.       Юри уносит спокойствие Минако с собой на лед. Его выступление не идеально – он падает на одном прыжке и перекручивает в комбинации – но ему удается подняться на шокирующее второе место, приближаясь по баллам к предшествующему месту, чем к последнему. Минако восторженно кричит, когда объявляют его оценку, обнимает за плечи и – несколько часов спустя – угощает его обильным углеводным ужином в чудесном ресторане.       Однако по мере наступления ночи, восторг Юри утихает, сменяясь неуверенностью. Все о чем он может думать – это важность его оценки. Если он достаточно хорошо откатает произвольную – если выиграет соревнование, – он пройдет в серию Гран-при и будет соревноваться на международном уровне. Возможно, он даже сможет встретиться с Виктором Никифоровым: его кумиром, его вдохновением, его поводом выбраться за границы префектуры.       Боль распускается под меткой Юри.       «Что же мне сказать? – думает он, рассеянно постукивая костяшками пальцев по грудине. – Спасибо? Можно ваш автограф? Я мечтал об этом с тех пор, как увидел ваше выступление на юниорском Чемпионате мира в 2006. Да, то, где вы публично обнажили свою метку… которая, эм, очень похожа…»       Юри упрямо вытряхивает мечту из головы. Надеяться на прохождение в серию Гран-при - это одно, а надеяться, что Виктор Никифоров не просто незнакомец, - однако, совсем другое, и он отказывается размышлять об этом. Вместо этого он думает о своей произвольной программе и каждой ужасной мелочи, которая может пойти не так. ***       - О нет, - произносит Минако, увидев Юри на следующий день в половине десятого; каток открывают для разминки в десять, а в одиннадцать начинается вторая половина соревнований. – Юри… ты кошмарно выглядишь. Ты хотя бы спал?       - Немного, - отвечает Юри. По правде говоря, спал он урывками, ненадолго забываясь и снова подскакивая, вертясь и глядя, как убывают минуты на часах.       - Ты ел? – спрашивает Минако.       Юри медлит с ответом. Его тошнит с тех пор, как он встал с постели; его даже вырвало, когда он, перегревшийся и пошатывающийся, ковылял из утреннего душа, и кислый вкус желчи все еще держался на языке. Позже он попытался съесть немного овсянки, но едва он с трудом проглотил несколько ложек, как в животе закрутило.       - Немного, - вновь произносит Юри.       Брови Минако сходятся в беспокойстве, а ее губы – накрашенные подходящим ей оттенком красного – недовольно поджимаются. Она мягко касается прочно скрепленных гелем прядей на висках Юри.       - Хочешь об этом поговорить? – шепчет она.       Юри молчит и не шевелится.       - Можешь об этом говорить? – перефразирует Минако.       Юри неуверенно, но вполне искренне качает головой. У него внутри беспорядочный клубок эмоций; его волнение сталкивается с ощущением ущербности, и они выгрызают под ребрами пульсирующую пустоту. И даже если бы он мог найти правильные слова, Юри кажется, что его язык откажется ему посодействовать.       - Все в порядке, Юри, - успокаивает Минако, - Все хорошо. Мы просто… Давай смоем немного этот гель? Время у нас есть.       Минако ведет Юри обратно в его номер, в белую безликую ванную комнату, и усаживает на фарфоровый бортик ванной. Она хватает одно из чистых хлопковых полотенец с вешалки на стене и крутит кран в раковине, пока вода не становится горячей; затем, намочив полотенце, слегка выжимает его. Тепло на ноющих висках кажется Юри приятным.       - Знаешь, я когда-то боялась сцены, - говорит ему Минако, медленно проводя влажной тканью по голове Юри. – И не имело абсолютно никакого значения, что я исполняла танец тысячу раз. Не имело значения, знаком ли мне театр. Не имело значения, выступала ли я самостоятельно или в труппе. Как только я выходила на сцену – бам.       Минако отходит, чтобы вновь включить воду и еще раз нагреть полотенце.       - И что вы делали? – бормочет Юри, когда она приседает перед ним на корточки.       - Ну, я много чего пробовала, - пожимая плечами, говорит Минако. Когда основной слой геля сходит, она начинает отделять друг от друга слипшиеся пряди. – Я пыталась медитировать. Пыталась курить. Я даже пробовала представлять аудиторию в нижнем белье. – Она вздыхает. – Ничего не помогало.       Капля воды стекает с головы Юри и пробегает по округлой щеке.       – Ничего?       - Ничего, - подтверждает Минако. – Но как только я поняла, что я никогда не смогу от этого избавиться – как только я поняла, что мой страх сцены был частью меня – я также поняла, что это не так уж плохо. Конечно, мой мозг отключался, и мне хотелось сбежать за занавес. Но что в результате? Я ужасно нервничала только в первую минуту на сцене. Но после того как я справлялась с волнением, все становилось отлично.       Юри смотрит, как Минако в последний раз выжимает ткань и вешает ее для просушки на кронштейн для полотенец. Он пытается представить, как бы она выглядела, если бы была взволнована, но сделать это трудновато. Даже когда она напивалась и невнятно рассказывала старые истории, сидя в главном зале за одним из низких столов, Минако всегда оставалась спокойной, хладнокровной и грациозной.       - В общем, я пытаюсь сказать, что понимаю, что ты испытываешь. Конечно, твое волнение может немного отличаться от моего, но я была в похожей ситуации. Я знаю, какой это кошмар. Я знаю, что ты не можешь думать ни о чем другом. Я знаю, это сводит тебя с ума, - Минако умолкает, коротко и ослепительно улыбнувшись. – Но хочешь знать, что еще я знаю?       Юри моргает. Перед глазами все начинает расплываться.       - Я знаю, что ты выиграешь.       Юри резко вдыхает – его прерывистый вдох напоминает всхлип – и обнимает Минако за талию. Запах ее лавандовых духов - знакомый и умиротворяющий, как и ее ответные объятия. Он зажмуривается и сосредотачивается на ее успокаивающем запахе и ее прикосновениях.       - Спасибо, Минако-сэнсэй, - бормочет Юри в ее свитер.       - Не за что, Юри, - шепчет в ответ Минако. – Не за что.