Назад к истокам

    — Ну же, проходите-проходите, — предвкушая что-то, наверное, наш восторг, почти умоляла Силли, — не стоит здесь задерживаться.     Капитолийка от нетерпения своими ладонями подтолкнула нас дальше в вагон. Наш ментор Гвен что-то сказала и направилась в дверь напротив. Откровенно говоря, Силли не зря ожидала нашего восторга: внешний вид поезда был лишь малой частью его великолепия. Внутри стены были покрыты бархатом приятного зеленого цвета, узор на нем напоминал растительные заросли, из которых в некоторых местах выглядывали маленькие пташки. Под ногами доски, ничем не напоминающие те, что кладут на пол у нас: невероятно ровные и так безупречно подогнаны друг к другу, что между ними вряд ли пройдет и бумажный листок. Слева от входа стояла небольшая стойка, на которой невообразимое количество различных закусок. У нас в дистрикте такого не увидишь даже на праздник. Чего там только не было: кексы, пряники различных цветов и форм, множество ягод и напитков и еще что-то прозрачное и разноцветное. Вообще, окружающая нас обстановка больше напоминала роскошную гостиную, которую для чего-то совместили со столовой. Сразу у стойки стол из красного дерева, который уже был сервирован белоснежной посудой и серебряными приборами. После своеобразной зоны столовой - небольшой диванчик и два кресла напротив. Все бы ничего, но выглядели они, словно их обтянули вязаным жакетом.     — Это прекрасно! — Умилялась сопровождающая. — Невероятно, не правда ли? Кстати мода на подобную мягкую мебель, это последний тренд этого сезона. Вам невероятно повезло…     Повезло? Да эта дамочка над нами, верно, издевается! Она вообще в курсе, что мы возможно умрем через несколько недель? Наверное, она не знает, что там, откуда Капитолий вырвал нас, люди умирают от голода и нищеты, а мы тут должны сидеть на этой идиотской мебели и радоваться тому, как нам невероятно повезло? По взгляду Руфь я понял, что она того же мнения. Её вид привел меня к мысли, что девушка готова наброситься на капитолийку и лично придушить прямо здесь.     — Тут мы с вами будем питаться, а также смотреть трансляции из Капитолия. Игры - это большой спортивный праздник, и ему посвящен практически весь телевизионный эфир. — Она посмотрела на нас, пытаясь передать всю важность своих слов, но встретив наши взгляды, Силли почему-то тут же перевела тему: — Ваши личные вагоны расположены в той стороне, а мой вагон и вагон вашего ментора расположены в другой стороне. Сейчас мы все расходимся по своим местам, приводим себя в порядок, и встречаемся здесь через час, на обед. Руфь, дорогуша, твой вагон первый. Джеймс, следовательно, твой вагон следом. И я вас умоляю – переоденьтесь, вы просто жутко выглядите!     Силлиция манерно закатила глаза и, развернувшись, направилась в сторону своего вагона. Конечно! Жутко мы для неё выглядим… Мы ведь не наряжены словно куклы! Ох… Мы с напарницей по несчастью направились в ту сторону, куда нам указала сопровождающая. Поезд набрал огромную скорость, удивительно, но внутри этого совсем не ощущалось. О скорости передвижения мы могли судить лишь по тому, что мы видим за окном: размытый пейзаж, в котором бесполезно пытаться что-то различить. Руфь молчала, я тоже не особо горел желанием вести какой-то диалог. Войдя в соседний вагон, мы увидели лишь одну дверь слева и узенький коридорчик. Он был настолько узок, что если в нем встретятся два человека, то они просто не разойдутся.     — Мне видимо сюда, — тихо сказала Руфь и отодвинула дверь в сторону. — И здесь…     Что прошептала напоследок девушка, я понял только когда вошел в собственные апартаменты. Над изголовьем кровати висел красно-желтый флаг Панема, даже здесь нам напоминали о том, что мы лишь маленькие пешки в этой большой и голодной игре всемогущего Капитолия. К слову, наши вагоны были ничем не хуже общего: в них тот же стиль, такая же отвратительная «вязаная» мебель. Только стены в них украшал не бархат, а что-то вроде бумаги невероятного цвета, мне он напомнил ночное зимнее небо: густой и темный с легкой примесью фиолетового. Кровать стояла по центру, примкнув изголовьем к основной стене вагона, а прямо напротив висел небольшой экран. В конце комнаты перегородка, возле нее стоял гардероб и зеркало от потолка до пола. Оказалось, за перегородкой скрывался душ и туалет.     Дальше-то что? Что с нами будут делать, когда мы приедем в Капитолий? Силли в машине мельком упомянула, что у нас до Игр еще целая неделя, но вот что с нами будут делать в эту неделю, она даже мельком не упомянула. Наверное, будут томить на медленном огне, как овощное рагу, чтобы потом капитолийцы могли насладиться нами в полной мере. Не разуваясь, я поудобнее устроился на кровати и включил телевизор. Лучше бы я этого не делал: как и говорила наша «любезная» сопровождающая, весь эфир отведен Играм.     — Итак, мы вернулись в нашу студию после небольшой рекламы, — произнес мужчина, возраст которого весьма затруднительно определить вот так на первый взгляд. Он был одет в бледно – розовую рубаху и жилет с брюками насыщенного гранатового цвета. Сам мужчина выглядел весьма простенько для Капитолия: его волосы, к счастью, не безумного цвета и нет никакой косметики на лице, а ведь в столице большинство мужчин не пренебрегают этим. Вместе с ним в студии, которая имеет вид просторной и светлой гостиной, сидела пара капитолийцев, как выяснилось позже - супружеская пара. — С вами, как и всегда я - Помпеиус Коннингем, а также наши гости: Терция и Маркус Лаурусы – одни из Распорядителей Первых Голодных Игр.     Супружескую пару показали крупным планом: на Терции практически такой же пиджак, что и на нашей сопровождающей, только на плечах погоны. Интересно, они настоящие или же это искусная имитация? Сам пиджак белоснежный, и, если бы женщину не показали крупным планом, я бы не разглядел серебряного капитолийского орла у неё на лацкане. Под пиджаком у капитолийки надето черное платье до пола, а на голове «прилизанные» волосы, собранные сзади в тугой пучок, и водрузившаяся на них темная бархатная шляпка. Что же касается мужчины, то он одет в такой же наряд, что и ведущий, только черно-белой расцветки. Капитолийцы улыбнулись в камеру и сделали приветственный кивок.     — Терция, Маркус, — одновременно обратился к ним Помпеиус, — до рекламы мы с вами успели лишь познакомиться, давайте перейдем к самому интересному – поговорим о предстоящих Играх. Чего нам всем ожидать? Что готовят для нас Игры?     — Мы не можем рассказать вам всего, — с убийственным спокойствием произнесла Терция. — Единственное, что мы можем вам сообщить, так это только то, что это будет захватывающе. — Капитолийка взглянула на мужа, и тот поддержал:     — Мы не просто сообщаем, мы вам это гарантируем! — Небольшая аудитория, находившаяся в студии, бурно встретила эту фразу аплодисментами. Конечно, как же это может быть не захватывающим, когда двадцать четыре подростка пытаются убить друг друга на глазах тысячи людей?     — Как нам уже известно, вы одни из Распорядителей Игр, — ведущий улыбнулся им обоим. — А в чем заключается ваша работа на Играх?     — Наша задача, — все также спокойно говорил Маркус, — это составление общих Правил Голодных Игр, а также спонсирование Организаторов денежными вложениями.     — Но разве наше Правительство не оплачивает все нужды Организаторов? — С неподдельным интересом поинтересовался ведущий у пары.     — Конечно, большая часть затрат оплачивается государством, — со знанием дела сообщила Терция, и, потянув через трубочку коктейль, продолжила: — Но Организаторы совсем не против дополнительных вложений.     Выждав немного, Помпеиус сдержано и чуть понизив голос, спросил:     — Неужели дети из Дистриктов действительно будут убивать друг друга, у всех на глазах?     — Конечно. — Все с тем же спокойствием сказала Терция. — Они этого полностью заслужили. Сколько капитолийцев погибло из-за их безумства? Они пошли против Капитолия, которых их кормил и полностью заботился о них, вот теперь пусть пожинают плоды.     Пожинают плоды? Безумства? Капитолий кормил нас? Да он кормил нас также хорошо, как и заботился! Люди пачками умирали на улицах, да и продолжают умирать от голода, от нищеты, от холода! Вот она ваша забота… Это мы кормим вас, это нашими трудами у вас на столе есть еда, вода и тепло в ваших огромных зданиях! И за этот безграничный труд вы отплачиваете нам Голодными Играми? Отнимаете у обделенных последнее – детей…     — Терция, Маркус, — ведущий почему-то с сожалением посмотрел на них, — мне только сейчас сообщили, что ваш сын служил миротворцем и погиб в одном из боев. Это так?     Капитолиец взял свою супругу за руку, и чуть помедлив ответил:     — Да.     — Примите мои соболезнования. — Помпеиус с сожалением в глазах опустил голову и взглядом начал искать что-то на полу, будто обронил пуговицу и решил во что бы то не стало найти её.     — Соболезнования? — Со злобой в голосе прикрикнула Терция. Спокойствие исчезло из её взгляда, теперь он насквозь был пропитан ненавистью. — Соболезнования? Мы должны принять ваши соболезнования? Это вернет нам нашего сына? Это поможет нам заполнить ту дыру в душе, которая образовалась после его смерти? — Капитолийка просто перестала контролировать себя. Она соскочила с кресла, разбила о пол стеклянный бокал, в котором еще оставался коктейль, и буквально накинулась на ведущего. — Нет! Нет! Это не вернет нам нашего сына! Ничто не вернет его! Так пусть эти идиоты из дистриктов почувствуют, какого это - терять собственных детей!     Супруг капитолийки продолжал сидеть в своем кресле и смотреть в одну точку, никак не реагируя на истерики своей жены. Ведущий, казалось, не знал, что делать: он начал махать рукой, подзывая к себе кого-то. Последнее, что я увидел на экране, перед тем как появилась заставка с надписью: «Трансляция приостановлена из-за технических неполадок», так это то, как в кадре появилась пара миротворцев, хватающих Терцию за руки.     Неужели капитолийцы тоже имеют чувства? Мне они всегда казались бесчувственными красиво раскрашенными куклами. Но все же и они что-то, да чувствуют. Я не могу винить её за то, что она оплакивает смерть собственного сына… Хотя, если посмотреть с другой стороны, она знает как это - терять своих самых близких людей. Почему же она хочет подвергнуть этому других? Вот она - истинная жестокость…     Какие-то странные и непонятные чувства зародились внутри меня. Безумный и отчаянный взгляд Терции, взгляд, полный утраты и злости, не уходил из моих мыслей… С одной стороны, мне было жаль эту женщину, а с другой, с чего я должен её жалеть, ведь она одна из тех, кто подвергает нас этой пытке? Мне стало не по себе, я запер дверь в купе, после чего на ходу скинул с себя запыленную одежду и направился в душ. Не успел я зайти в кабинку, которая больше напоминала мне шкаф со стеклянными дверьми, с потолка тут же начали падать большие прохладные капли чистейшей воды. Да уж… это, конечно, не наш домашний душ, из которого в лучшем случае бежала желтая и неприятно пахнущая вода. Несмотря на то, что на встроенной в стену полочке стояло множество различных бутылочек и фиалов, я выбрал самый скромный кусок мыла, который пах чем-то пряным, но свежим, и обильно намылился им в попытке смыть неприятные мысли… Но это как-то не особо помогло. Хотя стоило признаться - телу стало легче, и усталость будто стекла вместе с водой. Закончив прием душа, я вытерся мягчайшим полотенцем и выбрал самую простейшую одежду, которую только можно было найти в гардеробе: просторный пуловер, свободные штаны, больше напоминающие пижамные, и мягчайшие тапки, полностью выполненные из настоящей шерсти.     Я обнаружил, что с экрана уже исчез Помпеиус Коннингем, сейчас там находилась капитолийка с безумным макияжем: лицо было белоснежным, прямо на веко были приклеены настоящие кроваво-красные перья, а на одном из них сидела муха, я так и не смог разобрать живая она или нет. Только от одного этого вида уже становилось тошно. Женщина прохаживалась мимо стеллажей с разноцветными нарядами и что-то рассказывала о них. Я поспешно выключил телевизор и решил, что пора направляться в общий вагон, времени прошло достаточно, и лучше прийти пораньше, чем заставлять всех ждать меня.     Пройдя уже знакомый путь, я вошел в вагон, который соединял в себе гостиную и столовую, и был удивлен: я был не первым, кто пришел сюда. В одном из кресел сидела Гвен. Женщина, хотя, нет - она, скорее, девушка, которая выглядит старше своего возраста из-за военного прошлого, не переоделась, только сменила ботинки на легкие туфли без каблука и тугой хвост распустила. Не знаю почему, но я чувствовал себя как-то неловко, когда смотрел на неё. Ей так намного лучше, волосы свободно падают на плечи девушки, делая еще краше. Гвен кивнула и отвела взгляд. Почему? Может она чувствует, что мне неловко находиться с ней в одной комнате? Или не хочет давать мне лишний повод для надежды? Я присаживаюсь в кресло сбоку от девушки, даже не пытаюсь расслабиться, знаю – не получится. Сказать что-нибудь? Или лучше промолчать? Передо мною огромное количество вопросов, ответов на которые нет. Даже если и спрашивать что-нибудь, то что? Как дела? И так ясно, что ничего хорошего… Может спросить, что нас ждет? А знает ли она сама, что ждет нас всех? Сомневаюсь, что её посвятили во все планы Организаторов. И тут, еще раз украдкой взглянув на Гвен, я понимаю, что… помню её. Я видел её в Дистрикте на одном из Праздников Жатвы еще до восстания… Девушка была одета в платье простенького покроя с цветочным орнаментом, она танцевала с юношей и мне тогда казалось, что её распущенные рыжие волосы прямо светятся изнутри солнцем. Гвен тогда еще заметила, что я смотрю на неё, и, проходя мимо, она посмотрела мне в глаза и добродушно улыбнулась … Интересно, а она сама помнит об этом? И вопрос возник как-то сам по себе:     — А вы…     Гвен уже повернула голову в мою сторону, как в вагоне хлопнула дверь, и к диванчику, стоящему напротив, подошла Руфь. Видимо, она тоже приняла душ, и её волосы уже чуть подсохли, а так же переоделась в просторную бордовую блузу и легкие просторные брюки.     — Что? – С раздражением в голосе спросила Руфь, заметив, что мы с ментором внимательно осматриваем её.     — Ничего. — Ответила Гвен, и после неловкой паузы, которая длилась несколько минут, ментор неожиданно сказала: — Я сожалею, что Силлиция вытянула ваши имена…     Да сколько же это всё будет продолжаться? Нам каждый встречный будет говорить, что он сожалеет? Неужели они думают, что нам станет от этого легче? Или им самим делается от этого легче? И что это со стороны Гвен: искренне слова, идущие из самых глубин души, или же обычная вежливость? Я не знал. И в ближайшее время мне не суждено было это узнать, потому что в этот момент в вагон буквально влетела наша вечно улыбающаяся сопровождающая – Силлиция Миллис…