Переплетения.

Чуя устал. Он чертовски устал ждать Дазая. Чуя устал надеяться увидеть его. Устал напиваться раз в неделю (а то и чаще) от терзающей его сердце боли. Устал просыпаться и видеть рядом с собой пустоту, не смятую большим забинтованным телом простынь и не слышать тихого сопения над ухом. Он всегда ждал Дазая. Это причиняло ему огромную, почти физическую боль. Чуя хотел увидеть этого человека ещё хотя бы раз, хотя бы раз почувствовать тёплые, обнимающие со спины руки. На людях они всегда ссорились, а через пару минут могли обниматься за соседней развалиной. Потому что Чуя считал слишком личными их отношения, тем, что не должны видеть другие. Именно поэтому он бил Осаму, оставляющего засосы на открытой шее. Тот наоборот был жутким собственником, который всегда хотел оставить на теле Накахары свою метку. Показать, что Чуя только его, и только Дазаю позволено делать с ним такое. Только Дазай мог попросить Накахару принести ему кофе и не огрести. Потому что он делал это таким чудесным, красивым и мелодичным голосом, что мафиози не мог отказать и делал такой кофе, какой любит Осаму: сваренный в турке, без сахара. Чуя не сразу смог признать, что делал это ради улыбки на его лице, той улыбки, которой одаривал его Дазай, когда получал желанный напиток. Лишь Накахара мог видеть искреннюю улыбку этого человека ежедневно и из-за таких мелочей. Он был немного горд этим, но это чувство появлялось ненадолго, быстро превращаясь в счастье. Но теперь ему казалось, что Дазай врал всё это время. И даже эти улыбки были фальшивыми. Дазай ушёл из Мафии. Это не было для Чуи предательством. Точнее, ему было всё равно. Главным было иметь возможность, проснувшись поздней ночью, увидеть его напротив, такого любимого и прекрасного. Сварить уже любимый кофе в турке, приготовить завтрак, а потом уйти на работу счастливо. Но Чуя не увидел в доме никого, кроме пустоты. Он ждал всю ночь, вздрагивая с надеждой от каждого шороха. Накахара надеялся, что сейчас идиот ворвётся в его комнату и посмеётся над глупым трусишкой Чуей. Он бы даже не сразу постарался его убить. Но квартира оставалась пустой и утром. И такой же пустой стала душа Чуи. Он понял, что такое настоящее отчаяние, он почувствовал его на своей шкуре. Он почувствовал эту безысходность, сосущую пустоту, которой не должно быть. Она обволакивает медленно, заставляя ощущать боль намного хуже физической. Лучше бы Чуе прострелили обе ноги. Два раза. Чем это ужасное чувство. Накахара не живёт, а существует уже четыре года, и эти четыре года он не ищет Дазая. Казалось бы, не нужно сдаваться и тогда он дождётся, обязательно. Но сознание охватили уныние и безысходность. Они стали его верными спутниками, окуная в боль и отчаяние с головой. А ещё в смирение. Чуя уже смирился, с тем, что Дазай покинул его, и понимал, что тот не вернётся. Но легче от этого не становилось. Хотелось лишь наконец-таки задохнуться в омуте пустоты.