Под стягом дракона

      Тебя нет.       У тебя нет имени, тела, духа, разума. У тебя нет интервала существования ни во времени, ни в пространстве, ни в любых других измерениях. У тебя нет ни друзей, ни врагов, никого и ничего, что можно было бы выразить через отношение к тебе. Тебе ничто не принадлежит; или, напротив, тебе принадлежит ничто. Впрочем, оно способно принадлежать не больше тебя: в этом вы схожи.       Ты мертв?       На любой вопрос о тебе нет ответа. Вопросы о тебе не имеют смысла: невозможно рассуждать о том, что лишено свойств. Ты — мимолетное стремление, зародившееся и погибшее в то время, когда времени нет. Мысленный эксперимент вне границ бытия.       Ты определяешь себя как нечто, не имеющее определения. Парадоксы не имеют значения, когда их содержание не имеет значения. Ты не можешь сказать с уверенностью, интересует ли тебя, как справится с чем-то вроде этого существо напротив.       — Вокун, — безошибочно дает тебе имя всевидящий привратник.       Мысленный эксперимент приходится прервать раньше задуманного. Ты — Вокун — вздыхаешь: с живыми существами он зачастую работает. Может, боги устроены немного иначе.       — Здравствуй, великий Тсун. Ты не мог бы пропустить меня в Зал Славы?       Тсун выглядит как человек, но это только если смотреть на него как человек. Ты вспоминаешь, что тебя нет, и смотришь на Тсуна глазами пустоты: щитоносец похож на прозрачные облака Совнгарда, сотканные из искристой чешуи, где каждая из пластин представляет собой конкретный метафизический закон мироздания. Очень красиво; чем-то похоже на джилл, но куда более всеобъемлюще. И немного не по себе, когда ты думаешь, что он сделает с тобой, если твоя изумительная затея не выгорит.       — Извини, — говорит Тсун, ухмыляясь каждой сверкающей чешуйкой, — я не могу пропускать в Зал Славы кого попало только потому, что они живы и мертвы одновременно.       — Разве не каждый здесь жив и мертв одновременно?       — В отличие от тебя, они занимаются этим по-настоящему.       Тсун говорит на твоем языке лучше, чем все мудрецы Джунала и ты сам. Боги что, все такие?       — Ну, ты ведь знаешь, кто я такой, — пожимаешь плечами ты, — мне иначе не положено.       Щитоносец смеется, и вместе с ним, кажется, беззвучно смеется весь Совнгард: сияющий воздух дрожит, колеблется от неощутимого дыхания. Может быть, им по душе твоя странная шутка.       — Мне, правда, очень надо пройти, — ты стараешься быть предельно убедительным. Ты не хочешь думать о том, что тебе придется сражаться с облаками изначальных миф-правил. — Во всём тебе не найдется ни единого закона о том, что живым и мертвым одновременно нельзя пройти в Зал Славы!       Щитоносец хмыкает.       — Докажи, что достоин, и проходи.       Дело приобретает нехороший оборот. Тебе это не слишком нравится. Привратник хочет играть по своим правилам, но приведет это в лучшем случае к тому, что ты станешь мертвым по-настоящему.       — Я драконий жрец. Не будь я достоин, ты бы не сумел назвать меня моим именем.       Тсун будто и не слышит твоих слов. Он не собирается нападать; Тсун-человек даже не потрудился поднять свою секиру. Ты осторожно шагаешь на мост, готовый обернуться пустотой в любой момент. Китовая кость выдерживает твой вес. Ты замечаешь на ней множество царапин, будто тысячи тысяч душ вырезали на скелете мертвого брата Тсуна свои имена, но призрачный воздух Совнгарда предательски размывает очертания символов. Ты не можешь прочесть ни единого имени.       Может быть, все они являются всего одним. Вот это было бы здорово. Это было бы, на самом деле, довольно круто. Смертные ведь хоронят свои настоящие имена над своими могилами, а здесь собралось целых три мертвых бога. Вполне порядочная причина.       Но ты пришел сюда не спорить об именах. Пустота тянется к тебе навстречу со всех сторон, и ты на какое-то мгновение безумно хочешь снова ею стать, но… если твое Имя воплощает твое право на проход, что станет с тобой, если ты откажешься от него?       Тсун за твоей спиной гулко хохочет, и ты отчего-то вдруг предельно ясно понимаешь, что если ты сделаешь еще шаг — то тебя никогда не будет уже всерьез.       — Маленький обманщик, тебе придется постараться посильней, чтобы пройти в чертоги своего бога раньше положенного времени, — урчит Совнгард голосом всевластного стража.       — Я его жрец, — ты пытаешься ответить с достоинством. — Не жрец Исмира. Жрец Шора. Не думаю, что и исмировы ребята смогут тебя победить, если ты сам этого не захочешь. Что у меня есть, кроме обмана? Ничего.       — Точно, — кивает Тсун. — Обратно ты пока не собираешься?       Ты ценишь его деликатность и отвечаешь взаимностью:       — Если ты не против, я попробую еще немного.       Тсун не против. Может, ему иногда надоедает в одиночестве сторожить этот мост. А может, ему наплевать. Он вроде как должен помогать преодолевать трудности, но пока что он не делает для тебя ни хрена полезного. Правда, и божественной секирой он тебя пока не огрел, а ты за свою долгую жизнь научился ценить даже такие скромные проявления вежливости.       — Давай сыграем в кости, — предлагаешь ты, — на проход по мосту.       Это самое идиотское решение, которое могло прийти тебе в голову, но даже это лучше, чем ничего. Ты читаешь аналогичное мнение в блеске чешуйчатых облаков. Тсун насмешливо глядит, как ты выщелкиваешь из ладони шесть шестерок, замирающих в воздухе по твоему желанию — мухлевать с костями ты научился раньше, чем фокусам с пустотой — а потом оборачивает шестерки семерками, даже не двигаясь с места.       — На костях нет семерок! — у тебя едва хватает сил не задохнуться собственным возмущением.       — А ты любитель играть по правилам? — невозмутимо отвечает Тсун и легким выдохом сбрасывает кубики в бездну под мостом. — Мне казалось, жрец Шора должен быть… поумней.       — Если ты оскорбляешь так драконьих жрецов, боюсь представить, каково приходится смертным, — бурчишь ты, но всерьез не обижаешься: может, ты и не хватаешь звезды с небес, но все-таки не настолько кретин, чтобы обижаться на всемогущего бога со здоровенной секирой. Тсун от души хохочет над твоей неуклюжей шуткой. Он всё понимает.       — Ты вообще знаешь, чего тебя тянет в Зал Славы? — вдруг спрашивает он. Облака мягко переливаются очертаниями законов, которые ты даже не в силах прочесть. Ты думаешь, что уж они-то точно говорят на твоем языке лучше, чем ты сам.       — Я хочу увидеть своего бога.       Привратник молчит, и ты сдаешься после недолгого молчания:       — Я хочу кое-что у него спросить.       — Он вроде как всем ответил, — деликатно замечает Тсун.       — Его ответ звучал как «да пошли вы, делаю что хочу». Не слишком информативно. И это говорил Исмир.       — А, — Тсун хмыкает. — Может быть. А что не так с Исмиром?       — Да я воевал против этого самозванца, — возмущаешься ты. Как ни странно, это чистая правда. На Атморе каждый занимался какой попало ерундой; это потом, когда началась вся муторная заварушка с Ночью Слез, пришлось согласиться, что однажды этот парень полноправно окажется в пантеоне. А всё, что было на Атморе, остается на Атморе.       Ты вздыхаешь и признаешь:       — Исмир неплохой мужик, но он не Шор. Сколько бы у него ни было имен. Понимаешь?       — Не очень, — честно говорит Тсун, — у меня тоже имен столько, что я их забываю порой. Если тебе так уж хочется поговорить с тем, кто носит имя Шора, почему бы тебе не назвать Шором кого угодно?       Ты моргаешь, чтобы убедиться, что китовый скелет под тобой не рассыпался в прах от подобного богохульства. Это уже не просто неудачная шутка.       — Я иногда заигрываюсь с пустотой, но никогда — настолько. Это опасно, в конце концов.       Тсун пожимает плечами.       — Знаешь, что под этим мостом?       Ты глядишь себе под ноги. Там нет абсолютно ничего. Как и следовало ожидать, в Совнгарде понятия «верх» и «низ» не существуют. Тебе интересно, можешь ли ты рассмотреть Нирн под скелетом Стуна, и тебе отчего-то кажется, что да. Чьими бы именами ни была покрыта китовья кость, ты уверен, что в Совнгарде ты можешь разглядеть Нирн из абсолютно любой точки: яркий, светлый, никогда не гаснущий огонь в пламенном всецветии неба. Звезду, которая пылает над Залом Славы, наверняка зовут Нирн. Как же иначе?       — Я бы сказал, что поверхность луны, но я бы не ставил на это деньги, — осторожно говоришь ты. Все-таки путешествие по Атморе научило тебя разумной осторожности в таких вещах.       — Ты не найдешь Шора в Зале Славы.       Вот это — единственное — становится тем, что заставляет тебя стать человеком снова.       Это заставляет тебя стать драконьим жрецом, у которого когда-то было человеческое имя. Голосом Зимнего Холда, верно стерегущего путь в славное прошлое. Кем-то, кто невероятно устал быть пустотой.       На этот раз по-настоящему.       Тебя все еще зовут Вокун. Это может быть одной из причин, по которой ты, в своей унизительной мгновенной слабости, просто бездумно повторяешь то, что сказал бы он на твоем месте:       — Очень жаль. Почему?       — Ну, его еще называют Пропавшим Богом, — говорит Тсун. — Раз уж ты так заботишься об именах.       Он разворачивается к тебе так, чтобы все чешуйки слогов мироздания сложились в одно-единственное правило, подтверждающее его слова. Чтобы даже ты мог это понять.       — Его нет там сейчас? Или его не будет там позже?       — Его нет там никогда из тех отрезков сущего, в которые ты можешь здесь быть.       — Но в другое время?       Тсун молчит, а потом отвечает:       — Не знаю.       Самое страшное, вдруг понимаешь ты, что он говорит чистую правду. Это существо перед тобой, мертвый бог, перед которым ты не испытываешь страха только потому, что ты — это не совсем ты, не лжет и не хитрит.       — Он… — ты хочешь спросить, жив ли он вообще, или твой бог на самом деле сыграл в ящик в доизначальные времена и оставил своих верных жрецов с носом. Останавливаешь себя буквально за мгновение: нельзя задавать запрещенные вопросы! Ты вовсе не собираешься встречаться с бездной под китовым хребтом так скоро.       Чешуя Тсуна одобрительно поблескивает при свете огней Совнгарда.       — Есть ли способ, — медленно произносишь ты, — встретиться с ним?       — Ну, самый простой способ — прыгнуть с этого моста, — ухмыляется страж. — Что за вопросы, маленький обманщик? Ты слишком давно не бывал пустотой?       Может, ты действительно не самый умный жрец Шора в пределах сотни миль от этого треклятого моста, но что-то в его словах и сверкании божественной чешуи заставляет тебя задуматься.       И вот тогда — в шаге от бездны — ты, кажется, начинаешь понимать.       Мост из китовой кости перестает интересовать тебя в мгновение ока. Ты аккуратно возвращаешься на твердую землю и с искренней благодарностью кланяешься привратнику.       — За мной должок в одну как следует кровавую жертву, — обещаешь ты. Тсун снисходительно и почти что с нарочитым равнодушием встряхивает костяными звеньями своих законов. Наверное, ему не привыкать. Он таких, как ты, здесь уже навидался с самого начала времен. — Но что делать с именами?       — Один мой знакомый на такой вопрос ответил «да пошли вы, делаю что хочу». Правда, за такие шутки ему вырвали сердце.       Ты хмыкаешь так, будто на самом деле понимаешь, что он по-настоящему имеет в виду. И киваешь так, будто готов на самом деле вернуться в мир, которому принадлежит кто-то по имени Вокун. Вокун думает о том, как же здорово жить в те времена, когда живые бессмертные могут безнаказанно проходить в Совнгард и беседовать с богами. Вокун не является пустотой. У Вокуна есть Имя, но ты уже не слишком уверен в том, что оно значит — и значит ли оно хоть что-нибудь.       Ты называешь себя противоположностью света; змеиной тенью, скользящей за самой яркой искрой в сияющих небесах. Ты примеряешь Вокуна на себя и скрепя сердце соглашаешься побыть им еще немного. У вас есть кое-что общее на троих: тебя, него и вашего мертвого бога. Кто-то называет это любовью, кто-то преступлением, а кто-то вседозволенностью. Где-то внутри того, что объединяет вас, можно отыскать один крохотный огонек — единственный, что имеет значение. И вокруг него — бескрайняя, безграничная пустота.       Ты Вокун, драконий жрец, и однажды ты, может быть, станешь Двуличием Шора.       Тебе не привыкать к пустоте.