Дети Шини

Угомонились мы лишь часов в семь, так как оказалось, что Герасимов и Якушин тоже проголодались и смогли уломать Сёмину приготовить нормальную еду. Они нашли настоящий чугунный котелок, и Настя на растопленном снеге сварила в нем гречку с тушенкой. И это её варево так вкусно пахло, что мне тоже пришлось есть. Так что расползаясь во второй раз по кроватям, мы были гораздо более довольные и умиротворенные, чем прежде. А утром на улице солнце светило настолько ярко, что от его золотистых, ослепительных лучей оконные стёкла будто горели. В комнате стояла мирная сонная тишина, только Амелин немного постанывал и кашлял. Я бесшумно оделась и вышла на крыльцо. Свежий, новенький снег жизнерадостно искрился россыпью бесценных бриллиантов. И воздух был морозный и свежий. Идеальный, головокружительный воздух. Даже солнце как будто бы грело, а в высоком чистом небе летела пара крупных ширококрылых птиц, и неизвестно откуда во мне взялось сказочное и упоительное чувство радости. Точно на несколько секунд я окунулась в то самое далекое и бессознательное детство, когда всё было хорошо и безмятежно. Вслед за этим я сразу вспомнила, что дома, должно быть, все уже стоят на ушах. И было бы хорошо просто взять, позвонить и сказать: «мама, папа у меня всё в порядке. Я жива, здорова и целых две минуты за последние два года испытывала настоящее счастье, поэтому, пожалуйста, не волнуйтесь и не ищите меня». Но сделать этого было невозможно, поэтому тягостное чувство вины снова свалилось на меня, заслоняя всю радость этого чудесного утра, и если раньше я грузилась только из-за Кристины, то теперь стало ещё хуже. И пусть даже я не очень-то нужна своим родителям, но они всё равно не заслужили того, как я поступила. Вскоре в доме послышалось хлопанье дверей, громкие голоса, и ко мне на крыльцо выползла довольная и светящаяся как это самое утро Сёмина. Наконец-то она выглядела как нормальная девушка. Очень хорошо выглядела, потому что улыбалась, и я тут же обнаружила у неё на щеках ямочки. Настя сладко потянулась и крепко зажмурившись, вздохнула: — Знаешь, я так выспалась, я давно так не высыпалась, я так устала от постоянного недосыпа, а сейчас чувствую, будто проспала лет десять подряд. — Это, наверное, из-за свежего воздуха, — помимо ломящей в мышцах боли от вчерашнего перехода через поле, я тоже чувствовала лёгкую слабость. — Знаешь, я тут подумала и решила, что мне, пожалуй, нужно вернуться обратно, — уверенно сказала Настя. — Во-первых, я слабая. Видишь, даже сознание могу потерять и сплю на ходу, а во-вторых, мне очень сложно находить с людьми общий язык. Я не умею жить в коллективе. — Как хочешь. Но вообще, ты единственный человек, кого мама сама отпустила, и кто может не рисовать себе страшные картины родительских переживаний. Или это ты из-за того, что на тебя парни накричали вчера? — Мне просто сложно видеть всё время это их снисходительное отношение. Я же знаю, что они терпят меня из жалости. Вокруг тебя все бегают, а на меня либо орут, либо игнорят. Я отлично понимала Сёмину. Это очень сложно из своей тихой, устроенной, запертой на тысячу замков, жизни попасть в анархическую казарму. Каждый тянет одеяло на себя, спорит по пустякам, психует. Но в отличие от неё, у меня выбора не было. — В любом случае, тебе придется ждать, пока Якушин не сделает машину, потому что иначе до станции не доберешься. Так что расслабься. У тебя не так уж всё и плохо. — И вообще после вчерашнего я поняла, что мы совсем друг друга не знаем. — Настя зябко куталась в накинутый на плечи пуховик. — Что там у каждого из нас в голове, одному богу известно. — Это ты про Амелина? — В том числе, — задумчиво сказала она, покусывая губы, и после небольшой паузы добавила. — Вначале, когда я его увидела, он мне очень понравился. Такой симпатичный, миленький кун. — Миленький кто? — я вспомнила его безумный взгляд. — Парень. Я даже решила, что вот такой мне бы подошел. Типа Усуи Такуми или Зеро Кирию, или Тору из «Усопших». Точно типа Тору. Мне нравятся светловолосые. Настя была королева в своём аниме-мире и, вероятно, знала, как выглядят все эти персонажи, но я кое-как представляла лишь Усуи, и Амелин на него был совсем не похож. Но Сёмина вечно жила в этих своих образах, так что разубеждать её было бессмысленно. — Я даже обрадовалась, что рассказала ему про то, где мы встречаемся, — продолжала она тараторить так, что я чуть было, не пропустила главное. — Так значит, это ты всё ему растрепала? Настя! — Я не растрепала, — сказала Сёмина, при этом виновато поджимая губы. — Просто пожалела его, потому что он очень просился с нами. Очень-очень. Я же не железная. И была этому рада, потому что он типа Тору. Но теперь, после того что увидела, буду держаться за километр от него. И ты держись. А то уже заметно, что он к тебе лезет. Настино простодушие было столь непосредственно и искренне, что у меня даже слов не нашлось, чтобы осудить её за эту «жалость». — Не волнуйся, меня миленькие не интересуют. Так, что вы там у него такого увидели? — Ой, Тоня, я такая впечатлительная, мне теперь эти ужасы по ночам сниться будут. — Пожалуйста, скажи уже нормально. Но тут, чуть не скинув нас с крыльца, прямо в носках на снег, выскочил Петров: — Идите скорее, про нас показывают. Мы бросились в дом. «Оперативники разыскивают пропавших подростков, ставших известными в сети как группировка Дети Шини, подозреваемая в доведении до самоубийства сверстницы». И на экране начали по очереди появляться фотографии. Те самые, из Кристининого ролика. «Ушли из дома и до настоящего времени не вернулись: Герасимов Владислав. На вид восемнадцать лет, рост сто девяносто два сантиметра, волосы русые, коротко стриженые, глаза серые, телосложение спортивное, имеет шрам от операции по удалению аппендицита. Был одет в серую дутую куртку и тёмные брюки. Петров Егор — на вид семнадцать лет, рост — сто семьдесят четыре сантиметра, волосы темно-русые, короткие, глаза карие, среднего телосложения, проколото левое ухо. Был одет в синюю куртку, синие джинсы, на ногах кроссовки. Осеева Антонина — на вид пятнадцать лет, рост — сто шестьдесят сантиметров, волосы до плеч, окрашенные в оранжевый цвет, глаза серо-зеленые, телосложение нормальное, на пояснице большое родимое пятно. Была одета в темно-зеленую куртку. Сёмина Анастасия — на вид шестнадцать — семнадцать лет, рост — сто семьдесят пять сантиметров, волосы светлые длинные ниже плеч, глаза голубые, телосложение худощавое, шрам на правом колене, на предплечье татуировка в виде черно-белого круга. Была одета в черное зимнее пальто, на ногах ботинки. Якушин Александр — на вид девятнадцать — двадцать лет, рост — сто семьдесят восемь сантиметров, волосы короткие темно-русые, глаза серые, телосложение спортивное, на левой брови шрам в виде глубокой царапины. Был одет в куртку с капюшоном цвета хаки. Амелин Константин — на вид семнадцать лет, рост сто восемьдесят сантиметров, волосы светло-русые волнистые, глаза темно-карие, телосложение худощавое. Особые приметы: на предплечьях обеих рук множественные шрамы, на спине и шее имеются ожоги. Был одет по сезону. Марков Даниил — на вид семнадцать лет, рост — сто семьдесят семь сантиметров, волосы темные, волнистые, глаза карие, худощавого телосложения, носит очки. Двое несовершеннолетних, находящихся в розыске, состоят на учете в полиции. Параллельно с розыском участников группировки, проводятся следственные действия на установление роли каждого из них в деле Кристины Ворожцовой. Всех, кто что-либо знает о местонахождении подростков, правоохранители просят обратиться в ближайший отдел полиции или позвонить на номер 102». Мы с ужасом переглянулись. Паника и стыд. — Двое из нас на учете? — сказала я, оставив в стороне возмущение по поводу того, что, по их мнению, «на вид» мне пятнадцать. Нужно было говорить о чем угодно, лишь бы не начинать жалеть себя. — Вот так сюрприз. — Это не я, — выпалил сидящий на полу, прямо под телевизором, Петров. Его и без того взъерошенные волосы от избытка чувств начали топорщиться ещё сильнее. — И не я, — Герасимов стоял рядом со мной посреди комнаты, скрестив руки на груди, и всем своим каменным видом демонстрировал упрямое равнодушие. — Ну, естественно, и не я, — Марков, устроившийся на диване вместе с Сёминой, нервно заерзал, — думаю, это и так понятно. — А чего вы все на меня смотрите? — возмутился Якушин с другого дивана. — Сто процентов нет. — Точно он, — ткнул пальцем в сторону спящего Амелина Марков. — А то, — согласился Герасимов, — я бы его за одни эти шрамы на учет поставил. — За это не в полицию, а в психушку сажают, — отозвался Марков. — Это из-за них вы вчера так орали? — спросила я Герасимова, и он кивнул. Наконец, хоть что-то прояснилось. — Короче, — сказал Марков, — давайте по-честному. Кто второй? — Точно не я, — отрезал Герасимов. — Ну, ладно, — сдалась молчавшая всё это время Сёмина. — Это я. — Ты? — воскликнули мы в один голос. — Ничего такого. Мы с одной моей сетевой знакомой косплеили в парке. Она — была розоволосая Юно Гасай, я — Мэй. В первый раз встретились в реале, просто сидели на лавочке зимой и болтали. Было холодно, поэтому забрались на спинку, а ноги поставили на сидение. Мимо шли полицейские и объявили нам, что, сидя подобным образом, мы совершаем грубое административное нарушение. Мы сразу слезли, но они всё равно стали высказывать, что у нас, уродок, уродские родители, потому что плохо воспитали, и что дети наши тоже будут уродами, потому что мы такие. В общем, стоило, конечно, выслушать всё это спокойно, но Юно не выдержала, вошла в образ, достала нож, у неё был такой страшный кривой, окровавленный, косплейный нож, и начала изображать настоящую безумную Юно. Это было забавно и убедительно, но полицейские не впечатлились. Просто забрали в отделение и поставили на учет. Вот и вся история. — А татуировку покажешь? — нахально спросил Петров. — Не покажу, — Настя стыдливо потупилась. — Это просто Инь-Ян. — Чего? — не понял Герасимов. — Инь-Ян, — повторила Настя. — Китайский символ объединения и взаимодействия. — Ещё одна любительница самоповреждений, — неодобрительно сказал Марков. — Зачем это тебе, если даже показывать не хочешь? — Это отражение моей жизненной позиции. — Позиции? — поморщился Герасимов. — Что за позиция такая? — Что всё взаимозависимо и взаимопроникновенно. — Вот ты загнула, — покачал головой Якушин и принялся скатывать матрас, на котором спал. — Согласно Инь-Ян, все явления, существующие в природе, имеют два противоположных, но влияющих друг на друга начала, — пояснила Настя. — Как свет и тьма. Как добро и зло. Как мужчина и женщина. Как жизнь и смерть. И тут Амелин зашелся в таком диком кашле, что все замолчали. От этих его сдавленных хрипов нам всем стало не по себе. — Это всё, конечно, здорово, но сейчас не до лирики, — рассудительно сказал Якушин. — Мы должны очень серьёзно и по-взрослому решить, что каждый из нас будет делать дальше. Теперь мы не просто какие-то мифические интернет персонажи, а в реальном розыске находимся. И сейчас, тем, у кого дома с родителями всё нормально, как раз самое время вернуться. — Давайте сначала позавтракаем, — попросил Герасимов, но на него даже никто и не посмотрел. — Никому нельзя возвращаться! — Марков выскочил на середину комнаты и стал на нас всех по очереди воинственно зыркать сквозь бликующие голубыми огоньками стёкла очков. — Стоит хоть одному к ним попасть, и он тут же сдаст остальных. — Я тебя не понимаю, Марков, — сказала я. — У тебя, вроде, благополучная семья. Мама, папа, сестра младшая, вы хорошо обеспечены и выглядите дружными. Родители носятся с тобой как с писаной торбой. Что тебя не устраивает? — У меня благополучно, — немного подумав, согласился Марков. — Но тут уже вопрос принципа. Отец, когда узнал про всю эту фигню с Ворожцовой, сказал, что я недоумок, потому что он тысячу раз предупреждал, не связываться с тупыми школьниками, а я связался. А ещё, что я лузер, и без него ничего не могу. Понятное дело это чушь, наверняка на понт брал, но всё равно, пусть теперь подумает, стоило ли меня так унижать. Петров потрясенно выпучил глаза: — Значит, тебе за это ничего не будет? — Да, он мажор, известное дело, — Герасимов пошел и взял чайник. — А ты тупой, — крикнул ему вслед Марков. — Ты вообще в курсе, — Якушин развернулся к Маркову, — что за побег тебя тоже поставят на учет, и вместо института пойдешь в армию? — Его папаша откупит, не волнуйся, — Герасимов остановился с чайником в дверях. — Завидуй молча, — продолжал отбиваться Марков. — Твои, небось, на тебя и копейки не потратят. — А Настя домой собиралась, — прервала я очередную перепалку. — Нет уж, после такого я теперь не поеду, — Сёмина быстро замотала головой. — Лучше уж буду вас терпеть, чем полицию. Я точно расколюсь и расскажу, где вы прячетесь. — Вообще-то когда мы разделимся, то это будет уже не важно, — сказал Якушин. — Как разделимся? — не поняла Настя. — Я с вами. — С какими нами? Ты же сама видела, что нас ищут всех вместе. Мы не можем таскаться толпой. Я сегодня заведу машину, и завтра утром могу отвезти вас всех на станцию. — Слушай, — в веселых глазах Петрова засела озабоченность, — у нас ни нормальных телефонов, ни Интернета, ничего. Как понять, куда ехать? — Меня это не волнует, — ответил Якушин. — Ещё неделю назад я знал только тебя. Петров тут же подскочил к Якушину на диван и пристроился рядышком, театрально сложив руки на коленях. — Саш, может, по старой дружбе возьмешь меня с собой? А? Обещаю, я тебе пригожусь. — Тебя? — Якушин бросил на него рассеянный взгляд. — Тебя возьму. — А что же нам делать? — Настя начала медленно раскачиваться и уже была близка к тому, чтобы начать страдать. — Тоня, ты собираешься вернуться? — Нет. Во всяком случае, пока. У меня есть деньги, наверное, можно снять номер в гостинице где-нибудь. Как-то же люди живут. Вообще-то, я всё же хотела, чтобы родители точно заметили моё отсутствие, потому что если сейчас у них какой-нибудь важный проект, то я могла находиться в бегах хоть до весны. — Кто это тебе в шестнадцать лет-то сдаст номер? Лучше думай о бабушках или каких-нибудь тётках, — посоветовал вернувшийся с улицы Герасимов. — Моя тётка в Орле живет, но я не уверена, что она мне будет рада, — сказала Настя. — Нам сейчас никто рад не будет, — согласился Герасимов.  — А сам что будешь делать? — Сёмина перестала раскачиваться и вопросительно уставилась на него. Герасимов состроил постную физиономию и потер синяк. Марков, расхаживающий туда-сюда в нервном возбуждении, на секунду остановился, глянул на Герасимова и снова принялся ходить. — А у меня всё нормально. У меня есть супер-место. Вообще ни один сыщик не найдет, хоть сто лет искать будет. — Что же за место? — допытывалась Настя. — В глухомани под Псковом. Дядька там живет. Он с матерью моей, правда, давно не общается, но я в их разборках не участвую. Я фотки его дома видел. Реальный особняк. Девятнадцатый век. Давно хотел туда к нему рвануть. — Неожиданно охотно рассказал Герасимов. — Как же он тебя примет, если он даже мать твою знать не хочет? — с любопытством спросил Петров. Герасимов неопределенно пожал плечами. — Разберемся. — Слушай, Осеева! — вскинулся вдруг молчавший целых пять минут Марков. — А давай вместе рванем в Крым или Сочи? У тебя деньги есть, у меня тоже, ну и Сёмину с собой возьмем, раз уж ей некуда совсем податься. Кто нас там, в Крыму, сейчас искать будет? А в Сочи вообще, говорят, полно отелей разных, и все они пустуют. Просто поедем в город, зайдем в любую кафешку, забронируем через Интернет билеты, частный отель и всё. Делов-то. С деньгами нас частники точно поселят и даже спрашивать паспорт не будут. Хоть в одну комнату. — Ещё чего. С тобой, Марков, и в одном доме с ума сойдешь, не то, что в одной комнате. — Сочи — это здорово, — мечтательно сказала Настя. — Там снега нет и море. Если вы меня возьмете, то я за Сочи. — Ну, ладно, Сочи, так Сочи, — мне было действительно всё равно, — но что мы там делать будем? — А зачем что-то делать? — спросила Сёмина с неподдельным огорчением в голосе. — Я так устала постоянно что-то делать. Почему нельзя просто жить? — А мы там учиться будем, — Марков продолжал ходить по центру комнаты. — Я, например, по-прежнему планирую в институт поступать, так что мне пропускать уроки никак не светит. Придется самостоятельно наверстывать. Можно будет найти какие-нибудь он-лайн лекции или семинары. Ну, это я. А вы, как хотите. До следующего сентября перекантуемся, а там посмотрим. — И что, мы вообще не сможем с родителями общаться? — не унималась Настя. — Сможем, конечно, — пообещал Марков. — Уверен, есть тысяча способов дать о себе знать, не запалившись. — Сядь уже, — попросила я Маркова, потому что его хождение утомляло и привносило в наше и без того непростое обсуждение оттенок стресса и паники. Но он не сел. Не услышал даже. — А с этим что будем делать? — Герасимов кивнул на Амелина. — Что-что, — мгновенно откликнулся Якушин. — В больницу местную отвезем и всё. Просто привезем и оставим. — Но это будет не очень честно, — сказала я. — Он ведь тоже не хочет возвращаться. — А ты головой сама подумай, — грубо одернул меня Марков. — Он вон вчера тут чуть не помер. Какие варианты? Сначала я хотела поспорить, но потом всё же согласилась, во-первых, чтобы не связываться с Марковым, а во-вторых, наверное, это действительно был единственный выход. — Тогда завтра выезжаем, — коротко резюмировал Якушин, после чего оделся и пошел в гараж, где была та самая машина. И все парни, похватав какой-то еды со стола, даже без его указаний отправились расчищать снег перед гаражом. После их ухода, в наступившей тишине, приступы душераздирающего кашля зазвучали ещё страшнее. Амелин с жуткими хрипами втягивал в себя воздух и бился на кровати, как выброшенная на берег рыба. Я погрела молоко и попросила Сёмину принести ещё снега для чая. А сама взяла кружку с дымящимся молоком, села на кровать и несколько раз потрясла его за плечо, пытаясь разбудить. Но он никак не просыпался, только кашлял и хрипел. Я потрогала лоб. Температура если и была, то намного ниже, чем вчера вечером, вероятно, лучше было оставить его в покое. Но как только дверь за Сёминой захлопнулась, он неожиданно и крепко схватил меня за руку, так что молоко, которое я держала в другой руке, даже немного выплеснулось на пол. — Как ты могла? Как ты позволила им сделать это со мной? От такой фамильярности я откровенно растерялась. — А как ещё? Нужно было сбить температуру. Или ты хотел умереть? Попыталась аккуратно забрать руку, чтобы снова не разлить молоко, но тут внезапно, заметив те самые, другие шрамы, буквально остолбенела. И действительно было от чего, всё его предплечье от самого запястья до локтя оказалось испещрено кошмарными рубцами и порезами, маленькими и большими, тоненькими и жирными шрамами, в основном поперечными, но было несколько и продольных. Так, что всё вместе это напоминало хаотичную штриховку безумного художника. Амелин перехватил мой взгляд и вызывающе улыбнулся. — Видишь же, что хотел. Вот, только до вчерашнего дня думал, что всё знаю о боли, но даже представить себе не мог, что чувствуешь, когда к горячему телу прикасается кусок льда. — Якушин сказал, что это не больно, а просто неприятно, — с трудом выдавила я, всё ещё переваривая увиденное. — Твой Якушин ошибся. Всё наоборот. Это было жутко больно, но приятно. Он паясничал, специально пытаясь меня зацепить. — Слушай, Амелин. Ты не дома, это может там родители на эти штуки ведутся, а нам, честно сказать, пофиг. Можешь хоть об стену убиться, если тебе это нравится. Но ему явно доставлял удовольствие этот глумливый ребяческий эпатаж. Он вытащил из-под простыни вторую, столь же сильно обезображенную руку и вдохновенно продекламировал: — Слепцы напрасно ищут, где дорога, Доверясь чувств слепым поводырям; Но если жизнь — базар крикливый Бога, То только смерть — его бессмертный храм. Я сунула ему чашку с молоком и поскорее отошла от кровати. Он взял, выпил залпом и тут же снова позвал меня. — Будь другом, помоги дойти до туалета. Идти на попятную не хотелось, но не могла же я его послать в таком состоянии. Кое-как поднявшись с кровати, Амелин завернулся в простыню, сунул ноги в смешные ботинки и оперся о мои плечи. Он был выше головы на две. — Извини. С Фетом я, наверное, переборщил. — Ладно. Завтра поедем в больницу, и тебя там быстро вылечат. Мы дошли уже почти до самых дверей, но после этих моих слов, он вопросительно остановился, и внезапно вспыхнувший в его глазах упрек заставил меня почувствовать себя виноватой. — Тебе нужно в больницу. У нас нет лекарств, и мы должны будем разъехаться. — А ты куда поедешь? — Мы с Марковым и Сёминой в Сочи. — Я хочу с вами, — сказал он, но прозвучало «я еду с вами». — В твоей ситуации сейчас не до хотения. — Да брось, — он небрежно поморщился. — Подумаешь, кашель и температура. У тебя никогда такого не было, что ли? — О чем ты думал, когда в легком пальто зимой убегал из дома? При том, что и так уже болел. Не мог надеть что-нибудь нормальное? — Не мог, — в его детской улыбке опять промелькнула издевка. — У меня нет. — Чего у тебя нет? — Ничего нормального. — Согласна, — эта нелепая игра выводила меня из себя. — У ненормального человека не может быть ничего нормального. И, вообще, Амелин, кончай препираться. Мы уже всё решили. — Меня зовут Костя, — резко отпустив меня, он развернулся и сам вышел в маленькую, холодную комнату. Его голая спина, плечи и шея сзади тоже выглядели отвратительно: лоскут неровной бугристой кожи, а на ней и под ней несколько красных длинных полос. Меня аж передернуло. — Эй, стой, — закричала я, приходя в себя. — Накинь хотя бы пальто. Но было поздно, дверь громко захлопнулась. А когда он вернулся, то вообще перестал со мной разговаривать, пошел, упал в свою кровать и накрылся подушкой. На обед Сёмина сварила суп из рыбных консервов и потушила курицу с рисом на второе. Её манипуляции на кухне выглядели поистине фантастично. Было удивительно, что из этой магазинной ерунды может получаться настоящая еда. А ещё она делала это с таким удовольствием, что я невольно залюбовалась. Прям даже когда картошку чистила вся светилась. Чудачка. С улицы парни примчались злые и взбудораженные, постоянно переругивались и обзывались, так что понять, в чем дело, было невозможно. — Не получилось с машиной? — осторожно спросила я. — С машиной всё хорошо, — Якушин был уже основательно заведен. — Плохо, что тут, оказывается, живут люди, которые телевизор смотрят. И он рассказал, что пока Марков, Герасимов и Петров расчищали выезд и дорогу, к ним подошел местный приставучий дед. Начал докапываться, кто такие, зачем и откуда. Сам Якушин в это время был в гараже, а когда вышел, оказалось, что Марков уже успел изрядно нахамить деду. И тот сначала вроде бы ушел, но потом очень быстро вернулся и стал читать лекцию о тяготах военного времени, а когда закончил, объявил, что идет вызывать полицию. Петров сразу же предложил убить деда, но никому уже было не до шуток. Получалось, что нам нужно срочно сваливать из деревни. Дружно обозлившись на Маркова, мы начали собираться, как полоумные. Свежесваренный Настин суп пришлось вылить, а вот в чугунный котелок с курицей и рисом Герасимов вцепился, как в спасательный круг. И мы отдали ему этот котелок в обмен на черную толстовку с Рамштайном для Амелина, потому что его собственный свитер, всю ночь провалявшийся под стулом, высохнуть не успел.