Дети Шини

Вероятно, дед свою угрозу исполнил, так как через полтора часа на повороте в сторону Волоколамска нам повстречались аж две полицейские машины. Но про Газель никто не знал, так что на трассу удалось выехать беспрепятственно. Когда же до всех дошло, что мы едва не попались, но ловко ускользнули от преследования, стало отчего-то очень легко и весело, даже азартно как-то. Ярко освещенные солнцем снежные поля, мелькавшие за окном, теперь ничуть не угнетали, в них словно появился какой-то скрытый, но очень важный и правильный смысл. Кругом всё было белым, первозданным и идеально чистым, как тот самый лист, с которого заново начинают делать все неудавшиеся дела, в том числе и жить. Может, так оно и должно быть? Может, то, что мы делаем, даже хорошо? Для нас хорошо, да и для всех. Может, там впереди, за каким-нибудь очередным поворотом нас ждет нечто удивительное, волшебное и прекрасное, что-то совершенно необыкновенное и счастливое? Сверкающие лучи солнца, настойчиво проникающие сквозь припорошенные кроны деревьев, ещё сильнее разжигали ощущение этой радужной надежды. — Сделай погромче! — закричал вдруг Петров сзади, мощным энергетическим вихрем врываясь в моё мечтательное созерцание. — Классная песня! Я прибавила звук, и машина сразу бешено закачалась, потому что Петров тут же запрыгал. — Давай громче, — кричал он. — Ещё громче! «Cast off the crutch that kills the pain The Red Flag waving never meant the same The kids of tomorrow don’t need today When they live in the sins of yesterday». Кажется, они орали все втроем: Петров, Марков и Герасимов. Кто-то нещадно путал слова, но это было неважно, потому что мы все завелись, даже Настя, даже Якушин энергично кивал в такт головой, и создавалось ощущение, что вся наша машина буквально скачет по дороге в яростном ритме Красного флага. Это было, как выбросить из головы всё прошлое, не загадывать на будущее, не бояться, не планировать, не сожалеть, просто быть здесь и сейчас, ощущать каждую секунду вечностью и, окунувшись в бессмертие, обрести суперсилу. Я тоже жизнерадостно запрыгала на сидении, и Якушин, добродушно расхохотавшись, так посмотрел на меня, что если бы такое случилось два года назад, я бы, наверное, умерла от счастья. Потом же, когда приступ общей беспричинной радости понемногу улегся, парни сзади решили то ли пообедать, то ли поужинать. Они ели втроем прямо из котелка. Ложка была всего одна и больному Амелину её, конечно же, не дали, но у меня в куртке оставались два сникерса — мой и Настин, и я отдала их ему и Якушину, потому что Настя сладкое не ест, а я могла потерпеть. В общем, всё было очень даже хорошо и весело, до тех пор, пока мы не добрались до Волоколамска. Сначала кое-как нашли вокзал и высадили Маркова с Герасимовым покупать билеты. Одному на Москву, другому на Псков, а сами поехали искать больницу. Думали, это недолго. Минут пятнадцать. Потому что слово Волоколамск хоть и длинное, а город оказался совсем небольшой и тихий. Герасимов говорил, что Волоколамск - самый старый город в Московской области, и я охотно ему верила. Все постройки здесь были невысокие и скромные, от них веяло древностью и советской эпохой одновременно, а расстояния между группками домов такие, что в Москве между ними поместился бы целый квартал. Герасимов ещё рассказывал про кремль и собор, на которые стоило бы посмотреть, но в нашей ситуации было не до экскурсий. Мы только мельком поглазели на черные купола с золотыми крестами и белую колокольню в окошко, пока искали вокзал и когда, высадив там Маркова с Герасимовым, возвращались обратно на трассу. Потому что оказалось, что Центральная больница города находилась совсем не в центре города. Пришлось останавливаться чуть ли не возле каждого прохожего, чтобы спросить, как туда добраться, ведь ни gps, ни карт у нас не было. При этом раз в пять минут звонил Марков и психовал, что на вокзале рядом с ними ходят полицейские и подозрительно косятся. Он так громко и нервно это говорил, что даже я, сидя рядом с Якушиным, всё слышала. Но масла в огонь подлила Сёмина, когда стала делать замечания, что мы очень быстро и опасно едем, а в довершении всего, Петров заныл, что его укачивает. Одним словом, Якушин по неосторожности очень грубо подрезал какой-то синий Мерс. Понятное дело, что опыта вождения у него особо и не было, а тут ещё нервы и мы. Но водитель Мерса об этом не знал, да, возможно, если бы и знал, то это ничего не изменило бы. Потому что после того, как он возмущенно и яростно отсигналил нам сзади, попросту взял, обогнал и встал перед Газелью. Мы тоже остановились. Якушин напрягся, мы с Настей тоже, а Петров, которому сзади ничего видно не было, стал выспрашивать, что да как. Но все молчали. Просто сидели и опасливо наблюдали, как из Мерса решительно вышел довольно молодой, прилично одетый мужик с бородой, подошел и требовательно постучал в дверь. И мы с Настей в один голос закричали на Якушина «сиди». Однако он, хоть и замялся немного, но всё же вышел к этому мужику. Глупо, конечно, было рассчитывать, что тот пришел разговоры разговаривать, но когда он резко ударил Якушина по лицу кулаком, мы с Настей громко ахнули от неожиданности. Семина тут же закрыла глаза ладонями, а я полезла через водительское сидение, спасать Якушина. Но мужик не стал дожидаться продолжения, крикнул ещё что-то матом и быстро ретировался. Якушин вернулся на своё место жутко злой и расстроенный. Из носа у него шла кровь, а на переносице появилась рассеченная ссадина. Было видно, что ему стыдно и унизительно перед нами, и от этого нам тоже было неловко. Даже Петрову. — Подумаешь, — наигранно беспечным голосом сказал тот. — Чего такого? А кто не получал? Меня, вон, летом этим дворовые немного попинали, за то, что я их девчонок на камеру записывал. Гонялись, правда, долго, на крыше девятиэтажки только догнали, да я бы и не бегал, может, но за камеру волновался. Уверен был, что отнимут. И отняли, конечно, в итоге. Там, на крыше. — Да заткнись уже, — одернула его я. — К чему это сейчас? Петров обижено замолчал, однако тихонько достал камеру, подполз к переговорному окошку и попытался поймать Якушина в кадр, тогда я так разозлилась, что вырвала у него эту камеру и запихнула под своё сидение. Настя сказала, что в её сумке сзади есть целая упаковка бумажных платков, и Петров стал искать их, а пока шумно возился и перекрикивался с Настей, то разбудил Амелина. Я слышала, как тот спросил Петрова, куда мы едем, а когда услышал про больницу, хрипло, но отчетливо крикнул, так, что слышно было всем: — Если отвезете меня в больницу, то я вас сразу сдам. Обещаю. — Ну чего ты, — попытался урезонить его Петров, передавая Якушину платки. — От воспаления лёгких люди даже под присмотром врачей умирают. А у нас теперь и дома-то нет. — В больницу я не поеду, — упрямо повторил Амелин. — Знаешь, Костя, нам и без твоих капризов неприятностей хватает, — сказала я, поворачиваясь к окошку и пытаясь разглядеть его в темноте кузова. — Как приятно, что ты, наконец, запомнила, как меня зовут, — едва сдерживая кашель, прохрипел он. — Теперь я тем более туда не хочу. Якушин закончил вытирать кровь, внимательно оглядел пострадавший нос в зеркало, скинул использованные платки на коврик себе под ноги и вопросительно посмотрел на меня, как бы спрашивая «что делать?». Я пожала плечами. Если прислушиваться к голосу разума, то Амелина, конечно же, нужно было без разговоров везти в больницу, но что-то внутри меня противилось этому решению. Ведь он был в таком же положении, что и мы, и отдать его на растерзание было бы нечестно, пусть он даже чудак и суицидник. К тому же, он грозил сдать нас полиции. Якушин точно прочел мои мысли. — Ладно, — сказал он. — Ты сам себе хозяин. А затем мы развернулись и поехали назад. После дорожного происшествия Марков, точно почувствовав, неожиданно перестал нам названивать. Но когда мы подъехали к вокзалу и, наконец, перезвонили ему, то он почему-то трубку не взял. Герасимов вообще оказался недоступен. Тогда мы с Петровым сами пошли за ними, но в зале ожидания ни Маркова, ни Герасимова не оказалось. Обшарили всё вокруг вплоть до туалетов, однако парни как сквозь землю провалились. Пришлось вернуться к машине. Якушин сидел на корточках у обочины и прикладывал к разбитому носу снег, а Настя стояла рядом и горестно охала. — Их нет, — сообщил Петров. — Может, в полицию забрали? — Если забрали в полицию, — сказал Якушин, отплевываясь от снега, — то сейчас начнется на нас облава. — Может, они ничего не расскажут? — Настя машинально забрала горсть снега из его руки и начала сама прикладывать ему к переносице, Якушин даже не противился. Дело шло к вечеру, лёгкий серовато-розовый полумрак зыбкой пеленой опускался на город, и внезапная мысль о приближающейся ночи напугала меня до ужаса. Точно если до конца дня мы не найдем парней, то всё исчезнет, и этот город, и Москва, и весь мир, и мы вместе с ним. Как в компьютерных игрушках, когда после провала миссии экран постепенно гаснет, и главный герой умирает вместе с этим уходящим светом. Тотальная и кромешная тьма из моих кошмаров, безысходная и вечная. Game over. И тут мне пришла в голову странная, но вполне жизненная идея, я натянула посильнее капюшон и подняла Якушина под локоть.  — Пошли. Он недоуменно пожал плечами, но послушался. На станции мы прямиком направились к окошечку «Справочной». — Скажите, пожалуйста, где у вас полиция? На нас тут за углом хулиганы напали. Вон, как человека избили, — я ткнула пальцем в нос Якушину. Моложавая женщина с забранными в хвост гладкими блестящими черными волосами и тонко выщипанными бровями, аж пол туловища высунула из окна, разглядывая его разбитое лицо. Крупный, очень выразительный рот жалостливо скривился. — Сейчас, сейчас, — она мигом вскочила и убежала, а уже через минуту вернулась в сопровождении розовощёкой, коротко стриженной дородной тётеньки с чемоданчиком в руке. Тётенька неласково толкнула Якушина прямо на жесткие металлические сидения и начала зачем-то обтирать ему лицо спиртом. Потом напихала в нос тампонов, дала две таблетки аспирина, супрастина и велела ехать в травмпункт. Якушин безразлично сунул таблетки в карман и попросил троксевазиновую мазь. Мази в её чемоданчике не оказалось, но пока она возилась, неожиданно заметила на шее Якушина выбившийся из-под одежды кулон, похожий на такой, какой носят американские солдаты, схватила пухлой отекшей рукой, и стала пристально рассматривать. На кулоне был изображен красный крест, а на нем буквы DNR. Затем тётенька возмущенно надула толстые щёки и пренебрежительно заявила: — Ты ещё салага совсем, чтоб себе такие вещи надевать. Головой сначала думай, — она собиралась ткнуть пальцем ему в лоб, но Якушин отдернулся. — Один выпендреж на уме. Тут та, что из справочной, очень вовремя вмешалась: — Линейный пункт у нас тут недалеко, через дворы пройти можно. Вам нужна улица Волоколамская один «а», и она сунула мне в руки складную карту города. — Вы совсем немного опоздали. Здесь патруль обычно дежурит, но они уехали. Забрали какого-то, то ли безбилетника, то ли воришку, что-то я так и не поняла. — Одного? — осторожно спросила я. — Да кто его знает. Вроде одного. Мне некогда особо рассматривать, — она махнула рукой, прощаясь с нами, и снова скрылась за своим окошком. А дородная медсестра, упершись в меня немигающим взглядом, как-то очень недобро и подозрительно сказала: — Какой интересный цвет волос. Я потрогала голову, капюшон предательски болтался на плечах. В отделение пришлось идти пешком. Машину никак нельзя было светить. Хотели просто убедиться, что тот, кого забрали, это не один из наших. Никакого особого плана у нас не было, только если удастся, посмотреть на задержанных. Авантюра очень глупая, но не могли же мы сидеть просто так, когда люди пропали. Однако далеко уйти мы не успели. Позвонил радостный Петров с известием, что Герасимов вернулся. Оказывается он просто ходил искать Макдональдс, но не нашел, зато по дороге потерял телефон. А Марков не хотел идти в Макдональдс, поэтому остался на вокзале. И вообще, они поругались. Это вполне объясняло, почему полиция увезла только одного человека. Петров сказал, чтобы мы быстрее возвращались, потому что Маркову уже не поможешь, а если мы не уедем подальше от вокзала, то и нас всех заберут. Было очень обидно за Маркова, потому что он хоть и вредный, с ним всё же было как-то спокойнее. Он умел принимать решения, и у него всегда были какие-то идеи. Но Якушин сказал, что «придется вернуться». И мне ничего не оставалось, как послушаться его. Мы развернулись на сто восемьдесят градусов и дошли только до светофора, как вдруг на другой стороне, под фонарем, я увидела знакомую красную куртку и черные кудряшки. Человек в красном шел очень быстро, и вскоре почти пропал из виду. — Марков! — я сломя голову бросилась через дорогу, не обращая внимания на идущие машины. Кто-то резко затормозил, кто-то засигналил. Кидаться под колеса было полнейшим безумием, но мы никак не могли потерять Маркова. Я всё-таки догнала его и напрыгнула сзади. — Ты нашелся! Сначала Марков испуганно вздрогнул и завертел головой так, что чуть было не потерял очки, а затем, поняв, что происходит, небрежно стряхнул меня с себя, и какое-то время недоуменно смотрел: — Осеева? Ты чего? — Я так рада, что тебя не забрали. — Что значит «не забрали»? Очень даже забрали. Просто далеко мы не уехали, — сказал он очень поучительным, но довольным тоном. — Можешь, объяснить, что случилось? За сегодняшний день я уже была готова к любым сюрпризам. — Случилось то, что я уговорил их туда не ехать. Просто остановились по пути, вон там, неподалеку во дворах, — Марков махнул рукой в неопределенном направлении. — И просто поболтали. Долго, конечно, затянулось, обычно люди пытаются избавиться от меня гораздо раньше, но эти оказались дотошные и жадные. — Ты что, подкупил их? — несколько удивленно спросила я. — Ой, Осеева, чего ты как маленькая? Они дали мне три часа, пока не закончится их дежурство, а потом появятся другие, ну и с теми неизвестно как. Так что нужно сваливать быстрее из города. Но на электричке ехать нельзя, там по всем вагонам ходят и проверяют. А ещё есть междугородние автобусы. Вот на них тоже нельзя. Это мне парни рассказали. В подтверждение своих слов Марков многозначительно махал указательным пальцем у меня перед носом, точно отчитывая за провинность. — Какие ещё парни? — Ну, полицейские. Просто им на вид лет по двадцать обоим. Мы вернулись в машину, сначала поехали в аптеку и взяли троксевазин и лекарства для Амелина, а затем в Макдональдс. Накупили два огромных пакета всякой еды, припарковались в какой-то глуши рядом с высокой оградой старого парка и уселись в кузове, потому что там было хоть и тесно, но тепло. На улице совсем стемнело и теперь всё уже не казалось таким радужным, как утром, когда мы обсуждали наши планы. И, хотя Марков всё ещё продвигал тему с Сочи, уверенности в голосе не было никакой. Нереалистичные предложения сыпались со всех сторон, все спорили, никто никого не слушал, мы устали и совсем запутались. И тут молчавший всё это время Амелин, неожиданно подал голос: — Вас поймают через два-три дня. — Чего это ты каркаешь? — сердито одернул его Герасимов. — Вы слишком много дергаетесь и светитесь. Вон, за один день, сколько всего успели наворотить. Люди, когда реально хотят исчезнуть, они берут и просто растворяются. — Как это растворяются? — не понял Петров. Я тоже вся обратилась в слух, потому что темноте кузова лиц было не разглядеть, а к вечно спорящим голосам примешивалось яростное шуршание пакетов, оберток и дружное жевание. — В мире растворяются, сливаются с естественным жизненным потоком мироздания, — глубокомысленно ответил Амелин. Я была уверена, что в этот момент он хитро улыбался. — Чушь какая, — серьёзно отозвался Якушин. — Я просто хотел уехать. Вот и всё. Лишь бы не выслушивать каждый день упреки за то, что я не делал и к чему не имею никакого отношения. — Если мы резко не исчезнем, то нас быстро вернут домой, — еле проговорил Амелин, давясь кашлем. — Знаю я про такое. Слышал. Ничего, конечно, нам не будет. Никого не посадят и не привлекут. Но душу вытрясут и мозги вынут. — Всё равно не понимаю, как это можно раствориться, — Петров явно заинтересовался этим вопросом. — Просто представь, был человек, был и раз, его нет. Ничего вокруг не изменилось, просто он взял и пропал. Думаешь, такого не бывает? — сказал Амелин. — Где пропал? — не унимался Петров. — Ты что? — в голосе Амелина вновь послышалась улыбка. — Это же все с детского сада знают, Герасимов точно должен помнить: — Из дома вышел человек С дубинкой и мешком И в дальний путь, И в дальний путь Отправился пешком. И вот однажды на заре Вошёл он в тёмный лес. И с той поры, И с той поры, И с той поры исчез. Якушин измученно застонал:  — Я больше не могу этого слушать. Пойду. Он распахнул дверь и выпрыгнул из машины. Свет от стоявших вдоль пешеходной дорожки фонарей выхватил из темноты наши озабоченные лица. — Ты куда? — крикнул ему вслед Петров. — Пойду, исчезну, — отозвался тот на ходу, набросил капюшон и, действительно, точно растворился в легком, только-только начинающемся снегопаде.