Дети Шини

Меня разбудили громкие, недовольные голоса. Просыпаться очень не хотелось, но когда я, с трудом разлепив один глаз, увидела сквозь плотный туман сигаретного дыма, как Кузя в расстегнутой рубашке, с бутылкой коньяка в руке, грозно нависает над Марковым, сон сняло, как рукой. — Ты, блин, кого назвал шулером? Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? — Конечно, понимаю, но от этого ваш поступок лучше не становится, — довольно спокойно ответил Марков, в своей обычной манере. — Вы всё время так делали. Но в этот раз я отчетливо видел, что это не Бубновый Король был в прикупе, а Червовый Валет. Совершенно точно. С другой стороны от Маркова, придвинувшись вплотную, сидел Старый в одной черной майке, на здоровенных бицепсах даже издалека можно было различить модные цветные татуировки. Он был красный и распаленный от алкоголя и возмущения: — Ты чё, мразь, совсем совесть потерял? Макс тоже раздетый до футболки, развалившись на стуле напротив, пускал вверх колечки дыма, и чему-то тихо улыбался. На столе появились бутылки. — Я сказал только то, что есть. Человек, который обманывает в картах, называется шулером. Вы меня обманули. Что не так? — упрямо стоял на своём Марков. — Ты что, не понимаешь, чего бы там не происходило, ты должен отдавать себе отчет в том, кто ты есть и как нужно разговаривать со старшими, уважаемыми людьми, — язык у Кузи немного заплетался, и многословие ему только вредило. — Во-первых, — Марков принялся загибать пальцы, — вы старше, а значит умнее и опытнее, во-вторых, я в первый раз играю в этот ваш преферанс и в-третьих, я без очков довольно плохо вижу даже вблизи. Так, что для данной ситуации я выразился достаточно мягко. — Чё ты запариваешься? — подал голос Макс. — Сказали тебе — это была шутка. Ты тупой или как? Просто извинись и всё. — Вот, ещё, — фыркнул Марков. И тут, резким движением Старый безжалостно припечатал Маркова лицом к столу. Это был такой звук, что я аж вздрогнула всем телом и уже собиралась вмешаться, но Марков поднял голову, вытер ладонью кровь с разбитой губы и сказал. — Всё равно я не собираюсь извиняться, потому что я прав. В эту минуту я бы собственноручно дала бы ему по башке. Старый поступил так же, яростно вскочил, пнул со злости стул, на котором сидел Марков, а потом отвесил ему подзатыльник. — Макс прав, уважение к старшим нужно воспитывать. Просто брать и вбивать в их дурные головы. — Ну всё, успокойся, — Кузя дружески обнял его за плечи одной рукой, — все всё поняли. Но Старый уже завелся.  — А ну идите все сюда. — Перестань, — сказал Кузя, — да они вон спят. — Быстро, — заорал Старый. Я посмотрела на парней, которые натянув на лица капюшоны, спали, привалившись к стенке, но теперь уже проснулись и пытались сообразить, что происходит. — Вы чё глухие? — с неожиданным наездом подключился Макс. — Вам, что сейчас взрослый человек сказал? — И ты туда же? — осуждающе сказал Кузя, обессиленно роняя руки, так, что остатки коньяка чуть было не выплеснулись на пол. — Ну, зачем весь этот напряг? — Ко мне, блин, — злобно рявкнул Макс. — Не заставляйте тащить вас силой. И Старый направился в нашу сторону, поэтому мы втроем, потому что Настя, как обычно, преспокойно спала, встали и осторожно подошли к столу. — И ты иди к ним, — Старый толкнул в плечо Маркова. — Искатели свободы, блин. Вы вообще, когда сбегали о своих родителях хоть подумали? Это ведь, знаете, какая подстава? Ты этому гаденышу всё на блюдечке, а он наглеть начинает, а стоит только заикнуться, что компьютер заберешь, так он возьмет и удерет из дома. Вы вообще просто офигели от безнаказанности и вседозволенности. — Они просто по природе своей ограниченные и неблагодарные, — с тяжелым печальным вздохом произнес Кузя, медленно, чтобы не промахнуться, опускаясь на стул. — С этим ничего не поделаешь. Такое вот, новое поколение — нарциссов и потребителей. — А всё почему? — сказал Макс. — Потому что никто не воспитывает. Толерантные и мягкотелые родители нынче, как Ленка твоя. А нужно так: в школе двойку получил — ремня, грубое слово родителям сказал — ремня, застукали в подворотне с сигаретой — ремня, да такого, чтобы потом три дня садиться не мог. Тогда вмиг и уважение проявится, и ответственность за свои поступки. — А знаете, как раньше на Руси воспитывали? В большой строгости и страхе перед старшими. На трех столпах всё держалось: порка, труд и молитва, — поучительно вещал Кузя. — А сейчас они ни к лопате подойти не могут, ни на колени встать. Всё зазорно. Никто им не пример, и никто не указ. — А может, всё дело в нас? — язвительно заметил Макс, закидывая ногу на ногу. Он определенно получал удовольствие от того, что Старый так завелся и охотно подливал масла в огонь. — Может, это мы сами распустили их в конец? Вырастили на свою голову овощей, которые ничего не боятся не потому что смелые, а потому что не знают ничего, кроме своего тёплого гнездышка. Старый метнул прицельный взгляд в сторону Валеры, словно хотел ему что-то сказать, а потом вдруг как гаркнет: — А ну, быстро все на колени. Но мы так оторопели, что никто и с места не сдвинулся, тогда он резко вырвал из руки Петрова камеру, отшвырнул её в сторону и шебанул кулаком о стол: — Быстро! Я не шучу. Не знаю, чего в тот момент во мне скопилось больше гнева или обиды, но совершенно точно, эти два чувства были сильнее страха. Однако я и глазом не успела моргнуть, как Петров и Амелин с беспрекословной покорностью опустились на колени, а мы с Марковым остались стоять. — Не понял, — Старый подошел к нам вплотную. От него отвратительно несло перегаром, а глаза застилала мутная пелена. — О! Вот и нарыв вскрылся, — вялым пьяным жестом Кузя махнул на нас. — Сразу видно, кому не хватает воспитания. — Слушай, ботан, я тебе плохо объяснил? — Старый опять попер на Маркова. Тот сделал шаг назад. — Я не собираюсь вставать на колени. Я не раб и не верующий. — О как! — хохотнул Кузя. — Отбрили тебя, Старый. — А я вот, тоже не стал бы вставать, — Макс лишь наблюдал за происходящим и комментировал, — а те, что внизу, просто трусливые овцы. — Я не овца, — немедленно отреагировал Петров и поднялся на ноги. Только Амелин не шелохнувшись, продолжал стоять в молельной позе, занавесившись волосами. Мне показалось, что он что-то тихо говорит. — Ты чего? — я ткнула его коленом, но он даже не повернул головы. — Давай вставай, я вам новое задание придумал, — велел ему Старый. Но с тем же успехом он мог обратиться к столу или стулу. — А, этот у них дурачок. Я его знаю, — сказал Макс. — До него, наверное, долго доходит. Но Старый никак не мог успокоиться: — Чего ты там бормочешь? — Стихи, наверное, читает. Он тут уже пытался, — подсказал Макс. — Или заклинание, вызывающее Гарри Поттера и его волшебную палочку, — Кузя один усмехнулся собственной шутке. — Никакая палочка тебе не поможет, — Старый несильно пнул его мыском сапога. — Быстро упал и отжался двадцать, нет, лучше тридцать раз. И вы все давайте, отжимайтесь. — Я могу пятнадцать, — спокойно сообщил Петров и начал отжиматься. К моему удивлению, Амелин, не переставая шевелить губами, смиренно последовал примеру Петрова. — То, что вы сейчас делаете, это называется насилием над личностью, — дерзко заявил Марков. — Ладно, я согласен, когда мы играли в карты, я сказал грубо и, возможно, чисто гипотетически, вы ударили меня справедливо, но то, что вы нас заставляете делать сейчас — это унизительно. — Фигасе! — Макс радостно оживился. — Нет, ботан, определенно крут. Хоть и нарывается. Скажи честно, тебя наверняка дома пороли? — Никто меня не порол, и не будет пороть, — заносчиво сообщил Марков. — Я бы никогда не допустил такого по отношению к себе. — Да, ладно, — Макс был очень доволен. — И что бы ты сделал? — Обратился бы в полицию или в организацию по правам человека. — Ах-ха-ха, — закатился Макс. — Какой милый мальчик, — прыснул Кузя. — Ну, а если я возьму и отшлёпаю тебя прямо сейчас? — не переставая смеяться, поинтересовался Макс. — Какая организация мне помешает? Марков непроизвольно поправил очки, которых на его носу уже давно не было: — Только попробуйте. Тогда Макс шумно отодвинул стул, встал, и, задрав Старому футболку, вытащил из его штанов здоровенный кожаный ремень с металлическими клёпками. — А вот и попробую. — Всё, пятнадцать, — браво доложил Петров, вставая и отряхивая руки. Но за ними никто уже не смотрел и тем более не считал количество отжиманий. Старый и Кузя подозрительно уставились на Макса. — Ладно, не ссы, твои родители мне только спасибо скажут. — Если вы меня хоть пальцем тронете, — в голосе Маркова послышались нотки неуверенности. — Мой папа вас засудит. — А мне казалось, ты хотел быть свободным и самостоятельным, — Макс медленно, демонстративно помахивая ремнем, двинулся к Маркову. — А теперь чуть что за папку спрятался? Не расстраивай меня, будь уж мужиком до конца. Ты так хорошо начал. Макс звонко шлёпнул ремнем по своей ладони. — Маленькая порка, без обид, чисто в профилактических целях. Марков попятился. — Слышь, не надо, — Старый поморщился. — Это лишнее. — Вот, я так и знал. Тут не Ленка виновата, а ты сам чересчур добренький. — Да, Макс, брось, — Кузя, сполз со стула и, подойдя к нему на подгибающихся ногах, попытался забрать ремень из рук. — Давай, какое-нибудь другое воспитание придумаем. Нужно их чему-нибудь полезному научить. Такому, чтоб в жизни пригодилось. Чтобы они дядю Старого и дядю Макса потом добрым словом вспоминали. — Например, пить водку, — Старый вернулся к столу. — Мы всё допили, — Кузя расстроено поднял пустую бутылку. — Нужно в машину тащиться. А там снег и холод. — Ну так пошли кого-нибудь, — сказал Макс. — Вон тех, покладистых, они уже и на коленях постояли, и отжались, теперь и за водкой сбегают. Правда, пацаны? — Я могу, — охотно отозвался Петров. — Только скажите где. — А ты чего? — Макс ткнул всё ещё сидящего на полу Амелина, и тот снова машинально прикрыл голову руками. — Расслабься, дурачок, порка временно откладывается. — Идите за водкой! — скомандовал Старый. — Бегом. Амелин медленно поднялся на ноги, потер ладонями лицо, точно отходя ото сна и, пока мужики объясняли Петрову, где оставили машину, и где в ней искать водку, быстрым шагом подошел ко мне, крепко схватил за руку и вытащил за дверь. — Всё. Уходим, — на его лице было непривычное выражение серьёзности и сосредоточенности. — Куда это мы уходим? — я рывком высвободила руку. — Что с тобой происходит? Ты какого чёрта на коленях ползал? Испугался ремня? — Ты не понимаешь. Это всё очень опасно. — Да? А вот Марков не испугался. Я его теперь уважаю, а тебя — нет. Черные глаза недоуменно расширились, в них промелькнули укор и смятение. В тот же момент из зала выскочил обрадованный Петров: — Пойдемте, проветримся. И мой гнев мгновенно перекинулся на Петрова: — Слушай, Петров, а если они прикажут, ты им и ноги будешь целовать? — Ой, Осеева, не утрируй, — небрежно отмахнулся Петров. — И не драматизируй. От меня не убудет, а геморроя меньше. Может и пронесет. Главное, чтобы камера не сломалась. — Ничего не пронесет. Знаю я таких воспитателей. Нам не нужно туда возвращаться, — никогда не видела, чтобы Амелин так нервничал. На нем буквально лица не было. — Можно пойти, закрыться где-нибудь и переждать. — Можно и переждать, — согласился Петров. — Но у меня ключи от их машины и, если мы не вернемся, то они пойдут нас искать. И тогда, будет не лучше, чем сейчас. — Ключи оставишь в машине, — сказал Амелин, — а сами в подвале закроемся. Там дверь железная. — С ума сошел? — закричала я. — А Настя? А Марков? Мы что их бросим? Противно даже слушать. — А как ты их можешь защитить? Вот, скажи, как? — закричал он в ответ. — Что ты сделаешь, если эти полезут? Если они докопаются до тебя? Мы похватали с вешалки одежду и вывалились в метель. Ночь отступала, близилось утро, тьма едва заметно поредела, а снегопад уменьшился. Но ветер всё равно дул такой, что срывал капюшон и заставлял глаза слезиться. Повсюду намело огромные сугробы, закрываясь локтем от колючих порывов, я шла за Петровым след в след, а Амелин за мной, продолжая, что-то бешено орать в спину. Но слышно было плохо, и я даже не оборачивалась. Меня переполняли злость, разочарование и обида, но я только кусала губы, чтобы молча идти дальше, потому что всё равно не смогла бы объяснить ни ему, ни себе, в чем именно его вина. Вскоре, пройдя через лесную калитку, мы выбрались на дорогу. Огромный навороченный черный Форд охотников был припаркован вплотную за нашей Газелью, и напоминал хищника, загнавшего жертву. — Может, угоним? — мечтательно предложил Петров. — Ты водить не умеешь, — отрезала я. — А того, кто всё умеет, с нами нет. Петров разочаровано пожал плечами и полез открывать багажник. Сверху были беспорядочно накиданы: одеяла, пледы, куртки, собранная палатка, фонарь, складные стулья, лопата, канистры с водой и какая-то мелочь. Должно быть, они перевернули всё это в спешке, когда вытаскивали мангал и колонки. Коробки с продуктами обнаружились чуть дальше, но для того, чтобы достать из них что-либо Петрову потребовалось влезть в багажник целиком. Он зажег фонарь, повозился там немного и вдруг удивленно воскликнул: — Вот, это да! — Что там? — мы тоже сунулись внутрь. В самой глубине, под куском откинутого Петровым брезента, обнаружился целый оружейный склад: ножи, арбалеты, сигнальные пистолеты и ружья большие и маленькие. И у них обоих тут же, как у детей, попавших в игрушечный магазин, глаза жадно загорелись. — А давай, пойдем и их на колени поставим? — Петров призывно потряс над головой ружьем. — И потом воспитывать будем. — Сдурел? — я постучала ему костяшками пальцев по лбу. — У них же тоже оружие, и они, в отличие от нас, им пользоваться умеют. Жутко представить, что будет, если они за него схватятся. — Бабские страхи, — с вызовом бросил мне в лицо Петров. Но Амелин неожиданно поддержал меня. — Она права. При таком раскладе может случиться что угодно. Это тебе не кино, — он взял в руки короткий охотничий нож, покрутил, вытащил из ножен, посмотрел на лезвие и положил к себе в карман. — Вот, это то, что нужно. — Ты, что? А ну, положи на место! — Тоня, послушай, если мы всё же решим вернуться к ним, то у нас должно быть хоть что-то, чем защищаться. — От чего защищаться-то? От отжиманий? — я отобрала у него нож. — Что ж ты такой трус-то? И вообще, Амелин, не беси. И отвяжись уже от меня. И вы оба сейчас же прекратите нагнетать обстановку. Они уже такие пьяные, что через полчаса просто упадут и заснут. Ну, почему Якушин с Герасимовым уехали именно сегодня? Забрав две бутылки водки, черный хлеб и банку с огурцами, мы потащились назад. Особо, конечно, не торопились, но для прогулок погода была не самая приятная. А когда зашли в дом, отряхнули снег и скинули одежду, Амелин снова докопался. Просто прижал меня силой к стене и завел прежнюю песню: — Тоня, я тебя умоляю, не ходи туда. Хочешь, мы с Петровым пойдем, а ты останешься. Обещаю, я обязательно придумаю, как забрать оттуда Настю. Давай так, ты пойдешь в подвал, а потом к тебе придет Настя, и вы закроетесь, и будете там сидеть, пока они не уедут. — Да отвали ты! — я решительно отпихнула его. — Иди сам отсиживайся. — Что ж ты такая глупая-то? — он трагически закрыл глаза ладонью. — Ну, давай, самое время поплакать. Когда же он убрал руку, то его лицо было темное и каменное. — Где вы там? — крикнул Петров уже сверху. — Идем, — отозвалась я. — Хорошо, — сдался Амелин. — Пусть будет по-твоему. А когда мы догнали Петрова, и все вместе вошли в залу, то нашим глазам предстала ужасающая картина. Марков сидел на корточках у стены, обхватив голову руками, а над ним с ремнем возвышался тщедушный Кузя и нещадно охаживал его. На матрасе, жалобно рыдала Настя, даже Валера, приподнявшись на локте, с любопытством наблюдал за происходящим. — Ну, наконец-то, — всплеснул руками Макс, завидев нас. — Мы уж думали, что вы ноги сделали и нужно идти вас ловить. Всякие же люди попадаются, не всем доверять можно. — Что происходит? — отчаянно закричала я, захлебываясь негодованием. — Зачем вы это устраиваете? Мы вас пустили, по-хорошему отнеслись, а вы беспредельничаете. Вы же взрослые люди! Как вы можете? — О! — хмыкнул Старый. — Килька умеет разговаривать? Охотники переглянулись, и стали громогласно хохотать, точно он сказал что-то смешное. — Иди в угол и сиди там, пока не позвали, а вы двое бегом сюда. — Никуда я не пойду. Я, конечно, понимаю, что вы взрослые, и хотите уважения, но мы тоже люди. Так что давайте всё-таки по-человечески общаться. Мы вам ничего плохого не сделали. — Иди в угол, — сквозь зубы процедил Старый. — Вы пользуетесь тем, что вы сильнее, и сами уже не знаете к чему придраться. Старый, угрожающе глядя на меня исподлобья, развернулся на стуле, собираясь встать, и тут вдруг Амелин как заорет мне в ухо: — Иди в угол, идиотка. И как пихнет в плечо так, что я отлетела на несколько шагов назад. Дальше всё происходило словно во сне. Они им налили по полному стакану водки и заставили пить. Петров и несчастный Марков взяли и стали цедить маленькими глотками, а Амелин попытался объяснить, что у него на алкоголь аллергия, и что от водки он может даже умереть. Но Макс отвесил ему подзатыльник и сказал, что если он продолжит артачиться, то в него её вольют силой. Тогда Амелин медленно, но не отрываясь, точно это была вода, всё-таки выпил весь стакан, и Кузя весело зааплодировал. — Не благодарите, — не понятно к чему произнес Старый. — Не надо. Его движения были уже нечеткими и заторможенными. Того и гляди уснет прямо за столом. Он с трудом концентрировал взгляд и каждый раз забывал, что хотел сказать. Зато Кузя после измывательств над Марковым обрел какую-то новую силу. Он уже не сильно качался и более связно говорил, но большая часть его слов была адресована Маркову. И все эти слова звучали либо нецензурно, либо оскорбительно, но чаще и то, и другое. — Слышь, ботан, какая из них твоя девчонка-то? — Кузя мотнул головой в нашу сторону. — Ах-ха-ха, — закатился Макс. — Ничего, — сказал Кузя, многозначительно покачав пальцем. — Раз уж мы взялись из них мужиков делать, нужно идти до конца. Он уверенно встал, подошел к нам и резко выдернул Настю с матраса. Она только пискнуть успела. — На вот. Целуй её, чтобы мы хоть поняли, что не зря тут стараемся, воспитываем вас. Марков с разбитой губой, размякший от водки, слепо щурясь, как-то весь сжался и задергался, даже, когда он водку пил, у него лицо и то спокойнее было. — Что за хрень? — подключился Старый. — Задроты конченные. Даже девок поцеловать не могут. — А ты ему пример покажи, — гнусно улыбаясь, посоветовал Макс. — Я могу, — с готовностью отозвался Старый и даже кое-как поднялся. И тут вдруг с матраса, где лежал Валера, послышался недовольный полусонный голос: — Папа. Кончай фигней страдать. — Что? — Старый изумленно замер. — Валера, я не ослышался? Ты это за мою нравственность переживаешь? — Ну, конечно, — гоготнул Макс. — Он вон, за неё волнуется. — Слушай, Валер, ты это серьёзно? — Старый опешил. — Вот эта вобла тебе приглянулась? Скажи, что Макс ошибся, пожалуйста. Не расстраивай меня. — Просто отвяжитесь от неё, — сказал Валера тоном, не терпящим возражений. — Я в шоке, — схватился за голову Старый. — Там ещё Килька в запасе есть, — подсказал Кузя. Я и без этого поняла к чему всё идет, но на этот раз у меня в руках не было даже мешка со сменкой. Так что Амелин, наверное, ликовал, потому что я поняла какая была дура, когда не разрешила ему взять хотя бы нож. Теперь же у меня было три выхода: вскочить и вылететь пулей из зала, пока Макс прикуривает новую сигарету, наброситься на Старого и бить его до тех пор, пока он не врежет мне или же послушно, по совету Петрова, без геморроев выполнять то, что скажут. Но когда я встала, специально не дожидаясь пока они подойдут, всё же выбрав побег, Макс, самый трезвый и сидевший ближе всех к двери, так пристально уставился на меня, что я поняла, стоит дернуться, и он тут же сорвется следом, даже не дав добежать до двери. Поэтому оставался только вариант с дракой. Но не успела я для решительности набрать в легкие побольше воздуха, как вдруг перед Старым неожиданно возник Амелин: — А хотите, я покажу, что могу? Старый как-то недовольно нахмурился, а Макс сразу охотно согласился: — Конечно, хотим. Амелин подошел к столу, так, чтобы всем было видно, и быстро, резкими движениями стащил через голову толстовку, затем футболку, выставив на всеобщее обозрение своё бледное изуродованное тело с порезанными руками, ожогами и странными шрамами на спине и плечах. — Хренасе, — присвистнул Макс. — Жёстко, — подтвердил Старый. Амелин осторожно взял из рук Старого сигарету и медленно, неотрывно глядя ему в глаза, поднес её к изгибу своего локтя и прижал. Сигарета задымила, норовя вот-вот потухнуть. Тогда он снова раскурил её и опять затушил о себя, затем повторил это ещё два раза. При этом лицо его было ровное, сосредоточенное, губы поджаты, но когда он остановился, они вновь растянулись в привычную детскую улыбку. Все потрясенно молчали и смотрели точно зачарованные, словно в цирке, когда факир показывает опасные фокусы. В воздухе запахло паленой кожей. — Да ты погляди-ка, — тихо, но очень отчетливо пробормотал Кузя. — Реально больной ублюдок. — Нет, ты серьёзно ничего не чувствуешь? — поинтересовался Старый. А Макс живо встал со стула, спешно закурил ещё одну сигарету и энергично подошел к Амелину. — Погоди, а давай я сам попробую. — Я тоже хочу, — подскочил Кузя. — Хорошо, — Амелин распростёр руки в стороны. — Только давайте по одному. Я видела, как по его лицу пробежала тень, он глубоко вдохнул и перестал улыбаться. В этой реальности, мы не герои. Это когда я в «Beyond: Two Souls», играю за Джоди Холмс, справиться со мной не так-то просто. А здесь в этом мире мы -никто: без силы, способностей и скилов. Любая гопота, любые вот такие охотники могут запросто взять и уничтожить нас без отката, без восстановления, раз и навсегда, могут сломать и причинить реальную физическую боль. Офлайн мир настоящих ружей, ремней и кулаков, больной, деградирующий мир. Мир охотников за просто так. Мир вероломства, вседозволенности, натурального страха и крови. Мир, осуждающий и ненавидящий нас. Нас, не убивших ни одного зайца! Сознание разрывалось от беспомощности, а сердце от несправедливости. — Не трогайте его больше! — мне казалось, что я не узнаю своего голоса. — И никого не трогайте. И вообще. Проваливайте отсюда! Остановиться я уже не могла. Ничего не видела, не слышала и, наверное, не понимала, в голове точно щелкнуло что-то, предохранитель сорвало, и я изо всех сил вцепилась зубами в чью-то руку, прижимающую красный уголек к чистому, прежде нетронутому, участку белой кожи. Макс истошно взвыл и, со всей дури, ударил меня наотмашь по лицу. Туман в голове мгновенно озарился искрами из глаз. И в ту же секунду, кажется, я за щёку ещё не успела схватиться, увидела, точно в замедленной съемке, как тяжелый, с изогнутыми ножками и высокой кожаной спинкой стул из гостиной, беспощадно обрушивается ему на голову. Макс тут же повалился на пол и потерял сознание. Однако за первым ударом последовал и второй, и третий, страшные, сильные, жестокие удары. Стул не переставал подниматься и опускаться до тех пор, пока Старый и Кузя не опомнились и не оттащили, наконец, Амелина.