Дети Шини

Трель звонка мелодично прокатилась по всей квартире. В первые минуты ничего не произошло, хотя я прекрасно слышала, как кто-то подошел к двери и смотрит в глазок. Позвонила ещё раз, но опять тишина. И только когда развернулась, чтобы уйти, замок щелкнул, дверь приоткрылась, и из-за неё выглянуло бледное бесцветное лицо. То была сама Кристина. — Привет, — сказала я. — Привет. — Я пришла поговорить. — Хочешь убить меня? — Хочу, но не буду. — Ты могла просто написать. — Это было бы слишком просто. — Я всё сказала Петрову. — Я не Петров. Хочу сама тебе в глаза посмотреть. Родителей дома не было, а Кристина соблюдала постельный режим. Я села на стул напротив её кровати и принялась открыто разглядывать, а она, занавесившись черными волосами, боялась даже голову приподнять. Конечно же, я не выдержала первой. — Мы много думали о тебе. И почти поверили в собственную вину. — Понимаю, — прошептала она. — Вы меня ненавидите теперь. — Это было бы слишком сильной эмоцией. Теперь. После всего, что с нами было. Я пришла, чтобы покончить с этим и больше никогда не вспоминать. Что же мы тебе такого сделали? — Я не знала, что так получится. Думала, будет наоборот, — Кристина то и дело комкала одеяло, сильно нервничая. — Что значит наоборот? Она подняла голову, и глаза у неё были в этот момент такие голубые, чистые и ясные, что мне захотелось поверить ей. — Ты ведь понимаешь, что значит сидеть одной, когда с тобой никто не дружит и совсем не общается. Знаешь, как ужасно, когда ты вроде и есть, но тебя будто и нет. Ни для кого, кроме родителей. Ты мне сама об этом сто раз говорила. Что никто никому не нужен. — Я такого не говорила. — Ну, или не ты, я уже точно не помню. Но это правда. Так всё кругом устроено. И не только в школе, у взрослых всё точно так же. Может, даже ещё хуже. И это очень грустно. Потому что если каждый сам по себе, сам за себя, то и жить бессмысленно. Всё равно что отбывать пожизненное заключение в одиночной стеклянной камере. Вот, ты меня замечала в школе? — Тебя только слепой не мог заметить. Платье черное, волосы черные, глаза черные. Уныло и жутко. Кристина кивнула. — Было любопытно, спросит ли кто-нибудь — почему ты такая? У тебя что-то случилось? Почему грустишь? Ну, или хоть что-нибудь. Но ни один не спросил. Никому это было не нужно и не интересно. — Странно ожидать, что люди с подобными вопросами сунутся к тому, кто всем своим видом заявляет «отвалите от меня». Но я пришла, не для того, чтобы разговаривать о тебе. Всё равно не поверю, будто кто-то из нас был настолько равнодушен и жесток, чтобы ты кинулась кончать с собой. Просто объясни, как ты могла? Я ведь тебе все свои секреты рассказывала. То, чего никому никогда не говорила. Даже про Якушина, а ты и пальцем не пошевелила, только умничала и советы давала. И так со всеми. Отлично же знала, что Настя тоже парится тем, что её никто не понимает и не любит. Почему не подошла к ней в школе и не сказала, что ты Линор? Почему, если тебе нравился Петров, не объяснила ему, что он снимает ужасные видеоблоги? — Как ты узнала про Петрова? — вспыхнула она. — А тут и к гадалке не ходи. Со всеми переписывалась, а ему только лайки на всякую фигню ставила. В голове не укладывается! — Подожди, Тоня. Можешь, хоть не перебивать? — Ну, ты уж как-то побыстрее давай. Без жалостливых и заупокойных разговоров. А конкретику. Как до такого додумалась? И чего хотела добиться? Кристина огляделась, словно нас кто-то мог подслушать. — Хорошо, что родители на работе, они бы не разрешили говорить про это. Я оделась в черное, потому что, когда моя бабушка умерла, с ней умер весь мой мир, и, сколько я не пыталась, ничего не могло его заменить. Она воспитывала меня, внушая, что люди должны уважать и любить друг друга, что хорошо быть правильным, честным, добрым. А вокруг всё было совершенно иначе: холод и безразличие. Я возвращалась после школы, и никто меня не встречал, никто не спрашивал про настроение, про оценки, никто не ругал за мятое платье, не заставлял пить витамины. Меня никто не замечал и не любил. Ты-то должна это понимать, ведь тебе дома тоже пусто и одиноко. — Нечего меня с собой сравнивать. Я никогда не требовала, чтобы со мной носились. — Я лишь пытаюсь объяснить про одиночество. — Пока у тебя это плохо получается. — Знаешь, Тоня, в жизни ты, оказывается, очень резкая. — А кто говорил, что отвечать за свои поступки легко? — Зачем ты так? — Так, что ты там говорила о правильности, любви и доброте? — Я говорила про одиночество. Я приходила каждый день из школы и сразу садилась за комп, чтобы забыть про эти стеклянные одиночки, ведь в интернете всё по-другому. Модные видеоблогеры рассказывают, как они варят сосиски, как причесываются, как надевают трусы, как играют в игры и как смотрят кино. И получалось так, что каждый день, просматривая их обычную, текущую жизнь, можно стать как бы её частью, а этот человек превратится в твоего друга. Очень хорошего, удобного друга, который просто есть, и ничего не просит взамен. Только все, кого я смотрела, мне не очень нравились. Болтали всякие глупости и несмешно шутили. Петров же совсем другой. Он умеет разглядеть хорошее и красивое. А потом я нашла вас. Ты, наверное, не помнишь, мы стояли в столовой за едой, и кто-то из одиннадцатого вытолкал меня из очереди, а ты вступилась. И мне стало любопытно, почему ты такая уверенная в себе, независимая, добрая, но всё равно одинокая. Тогда я стала за тобой наблюдать. И увидела, как люди сами к тебе тянулись, а ты всех отшивала. Закрывалась и отгораживалась. — Никого я не отшивала. — Ты сама этого не замечала. Поэтому я пришла к тебе в ВК и подружилась. И, знаешь, поняла, почему ты держишь себя со всеми так холодно и жёстко. Потому что, на самом деле, слишком восприимчивая, но ранимая и горячая. Такой человек от сильных эмоций может запросто сгореть. Так что твой мозг сам решил оградить сердце от волнений, привязать к нему веревку и повесить камень. — Я тебе и про камень говорила? — её чрезмерная откровенность смущала и злила одновременно. Но сказать, что она меня не знает, язык не повернулся. — Мне казалось, что ты крутая, потому что научилась справляться с собой, а я нет. После этого я подружилась с Герасимовым. Случайно услышала в школе разговор. К нему подошла Агеева, что-то сказала, а он ей в ответ: «Потому что с ходячими куклами я не встречаюсь». И он так грубо и прямо послал её, а она же принцесса, звезда, ну, ты знаешь. И я решила, что Герасимов, с тех пор, как вырос, стал очень злым. Ведь в детстве он даже котят на улице подбирал. Но потом раз увидела, как он помогал пятиклашке искать в раздевалке сменку, очень старательно искал, всё вокруг перерыл, аж под вешалками ползал, но в итоге нашел. Я пробовала общаться со многими из школы. Даже с Агеевой и Шишовым. — Ну, а Якушин и Амелин? — до меня пока плохо доходило к чему это Кристина клонит. — Саша хороший. У него же мама… — Не нужно про это, — оборвала я. — Без тебя знаю. — Вот поэтому я не хотела, чтобы ты знакомилась с ним. Он тебе только внешне нравился, а не как человек. — Боже! Кристина, это называется ревность. Как если запрещать кому-то слушать свою любимую песню. Это так по-детски. — А Вертер… Он не как мы. Он как будто уже всё понимает. — Типа жизнь и смерть. Бла, бла, бла. — С ним было очень легко на эти темы говорить. — Знаю. Идиотничать, когда дело касается серьёзных вещей. — Нет, Тоня, ты не знаешь. Мне кажется, он перечитал тысячи книг, даже самых заумных. — Всё понятно. Ты влюбилась по уши, и он всей этой фигней задурил тебе голову. В этом своем стиле, типа смерть сильнее всего. Переродиться и забыть. — Что ты, — Кристина в первый раз улыбнулась милой простодушной улыбкой. — В основном только гадости какие-нибудь советовал, типа: «Купи полкило свежего мяса, заверни в пакет и положи на батарею. Пусть потухнет там недельку или две, но лучше три. А потом разверни и бери на ночь к себе в кровать. Потому, что если тебя закопают, а ты не умерла, то будешь долго лежать в гробу, пока не задохнешься, и нужно привыкнуть заранее к тому, что по тебе опарыши ползают» или «Возьми клей „Момент“, как следует намажь им матрас, сними с себя всю одежду и ложись. Ты должна будешь хорошенько приклеиться. Так, чтобы ни рукой, ни ногой не пошевелить. Только сделай это обязательно, чтобы если вдруг останешься инвалидкой, не испугаться в первый момент». И всё в таком духе. Сомнительные провокации. А когда серьёзно говорил, то в основном, что-нибудь очень странное и непонятное про неотчуждаемость жизни и онтологические опоры. Я хоть и гуглила, но до сих пор не поняла, что это такое. Да я и вживую-то его никогда не видела. Только вот та фотка у меня и есть. — Это ничего не меняет, — я устала сидеть на стуле и подошла к окну. — Давай теперь про суть. — Я привыкла к вам. Привязалась. Было очень грустно оставлять всё как есть. — Что? Какая чушь! — я была в полном замешательстве. — Мне, казалось, ты взрослая не по возрасту. Кристина вдруг натянула одеяло до подбородка и закрыла лицо ладошками, точно вот-вот расплачется. — Можешь, пообещать, что именно про это никому не расскажешь? Потому что будет полный позор. — Обещаю. — Та Линор, которую ты знаешь, не совсем я, — прошептала она из своего убежища. — Я не всегда знала, что говорить и что отвечать, тем более давать советы. Мне приходилось использовать чужие мысли и суждения. Мои друзья часто общались друг с другом, то есть вы общались друг с другом, сами того не зная. И это было даже приятно. Словно мы все вместе, все заодно. Более нелепых фантазий я ещё ни от кого не слышала. — А потом, где-то в конце ноября, родители вдруг забрали комп и телефон тоже. Сказали, я, якобы, свою жизнь на фигню трачу, и им страшно на это смотреть. Вот только то, что они эту жизнь у меня и отняли, никак не хотели понимать. В школе никто из вас в мою сторону даже не смотрел. И я поняла, что никому не нужна. Такая как есть, не нужна. И вообще, в реальном мире никто никому не нужен. Поэтому, даже когда мне всё вернули, я уже окончательно поняла, что если умру, то ничего не изменится, раз меня так и так нет. — А мы-то тут при чем? — Я хотела, чтобы все о вас узнали. И может, немножко обо мне. — Прославиться так захотела? — Я хотела вам лучше сделать. Чтобы не как со мной. — Какой-то дикий бред! Кристина нервно потерла ладони. — Знаю. Тогда я была очень глупая. Пока я лежала в коме, у папы случился микроинсульт, а мама постарела на десять лет. Но я искренне верила, что мой план сработает. Потому что у меня была вторая часть этой записи, где я объяснила, что именно вы стали причиной того, что я не сделала этого раньше. — Что? — чем больше она рассказывала, тем немыслимее казалась её затея. — Это такой пиарход? Второй ролик? — Хочешь посмотреть? — Ну, нет. Сыта по горло. — Всё должно было закончиться через три дня. — Три дня. Это как раз когда я вернулась из дома отдыха, — вслух посчитала я. — Но почему этот ролик нигде не появился? — Если бы я умерла, то я не смогла бы открыть к нему доступ. Это должен был сделать кто-то другой. Кто-то, кто не стал бы устраивать истерики и бросаться останавливать, тот, кому это близко. — Дай угадаю… И этот человек… Кто же этот человек, которому такое близко? Ах, да, точно, знаю одного такого. Амелин?! Кристина правильно растолковала мою интонацию и принялась рьяно его оправдывать. — Он ничего не знал ни про первый ролик, ни про вторую часть. Я ему кинула только ссылку и попросила разместить после того, как умру. Он поклялся, что не будет смотреть. — Вот, сволочь, — я отвернулась к окну. — Он понятия не имел, что там. Если, конечно, не обманул. Сквозь своё отражение, там, в наступающей ночи, можно было различить множество горящих окон, тысячи других жизней, тысячи чужих миров, возможно, не менее запутанных и сложных, чем мой, но отсюда, из Кристининой комнаты, кажущихся такими манящими и привлекательными, как те звёзды из колодца. У меня не было слов, чтобы ответить ей. У меня вообще не было слов. — Наверное, у него были какие-то свои причины, — говорила Кристина мне в спину, время от времени делая паузу, но потом тут же сама отвечая на незаданный вопрос. — Он добрый и хороший. Я не умерла из-за него. Спросила, какие таблетки лучше выпить, чтобы всё получилось. И он дал два названия, якобы, если принять их одновременно, то получится. Мне и в голову не могло прийти, что здесь может быть какой-то подвох. Но теперь знаю, что один препарат — антистрессовый, а второй — блокирует навязчивые состояния, и оба, даже при передозировке, совершенно безопасны. Понимаешь? Вертер не стал меня отговаривать, но сделал так, чтобы я полностью прошла этот путь. Одно дело собираться, другое — исполнить. Ведь, когда я выпила таблетки, то уже через пять минут была в ужасе от самой себя, хотелось немедленно это прекратить, вернуть назад, сказать «стоп игра», началась паника, я хотела побежать в туалет, чтобы протошниться, но не успела, потому что потеряла сознание. Понимаешь? — Нет. Если это были безопасные таблетки, то почему ты потеряла сознание? — Потому что решила до кучи маминого снотворного принять. Это из-за него. В глазах у Ворожцовой стояли слёзы, и всё-таки мне стало её жалко. — Если ты хотела хоть что-то действительно значить, нужно было самой выходить из стакана, а не прятаться за сетевыми никами. Нет ничего страшного в том, чтобы сказать человеку о том, что он тебе нравится. Любому человеку. А не выдумывать сказку о «хороших людях» и «ужасном мире». — Но, Тоня, ты же сама предпочла просто изолироваться и не думать. И не чувствовать. В темном стекле отражались участки комнаты, выхваченные светом лампы, зажжённой возле кровати Кристины, и моё лицо, очень близко, расплывчатым невнятным пятном. — Тоня? Ты здесь? — Да, да. Это из-за усталости, — я спешно отошла от окна и решила идти домой. — Давай поговорим в другой раз, мне ещё нужно всё это переварить. — Знаю, что должна была выложить этот второй ролик сразу, как только вернулась из больницы, но понимаешь, если я его теперь опубликую, то они все набросятся на меня и съедят, а я только начала смотреть на жизнь другими глазами. — Значит, не хочешь себе того, через что прошли мы? — И вам не хотела, я уже объяснила. Но вас много и вы сильные, а я одна. — Не беспокойся. Нам на это теперь плевать. Кристина встала, чтобы меня проводить. — Ах, да, — вспомнила я в дверях. — Знаешь что-нибудь про Якушина? — Родители Саши с нами теперь даже не здороваются. Но вроде бы с ним всё хорошо. Пока я одевалась, мы не разговаривали, Кристина окликнула меня, только когда я уже входила в лифт. — Ты меня простишь? — Боюсь, что да, — сказала я, чуть помедлив, и двери лифта закрылись.