Расплата за будущее

      -Да что б тебе пропасть!       Нож в очередной раз выпал из рук, оставив на щеке кровоточащий порез. По счастью, бриться Максу нужно было лишь изредка — семейная легенда гласила, что скудная растительность на лице досталась Мируарам от далеких предков, жителей сказочной страны эльфов, но примерно раз в десять дней все-таки приходилось удалять со щек светлую щетину. А опускаться, погрязая в неопрятности, граф д'Альбер не желал. Ведь стоило только дать телу поблажку, как слабость будет не остановить, а так и до того, чтобы выдать тайник с рукописями, недалеко.       Вот только растянутые на дыбе суставы никак не желали слушаться, пальцы слабели от боли, а нож вместо того, чтобы брить, только резал. От бессилия хотелось побиться головой о стену. Макс раз за разом пытался сжать пальцы, но те вели себя строптиво: то не гнулись, то вообще теряли чувствительность, так что за час удалось сбрить лишь клок щетины с левой щеки. Но сдаться значило уступить собственному телу, то есть признать, что оно сильнее духа, поэтому Максимилиан раз за разом брал нож двумя руками и пытался сжать его в пальцах.       За этим занятием и застала его стража — граф едва успел спрятать ножик под одеяло. Сердце ухнуло куда-то в желудок, ведь появление охранников означало, что его сейчас поведут на очередной допрос. Точнее, внеочередной, потому что дознания проходили не каждый день, а не далее как вчера Макс имел пренеприятнейшую беседу с Морелем при неотъемлемом участии мэтра Эмилио, который познакомил его с таким достижением цивилизации, как дыба.       Однако вопреки ожиданиям, охрана не обратила внимания на пленника, а втолкнула в камеру кого-то, одетого в лохмотья, после чего тщательно заперла дверь и удалилась на свои посты. Макс слегка ошарашено посмотрел на новоявленного соседа по камере. К удивлению, им оказалась молодая женщина, крайне растрепанная, испачканная чем-то черными и одетая в платье с разорванным корсажем, в прорехах которого открывался весьма соблазнительный вид.       Заметив взгляд Максимилиана, узница попыталась было натянуть обрывки платья на грудь, а потом резко бросила свое занятие и запальчиво огрызнулась:       -Чего уставился? Что-то новое увидел?!       Макс удивленно вскинул брови, забыв даже о мучившей его боли в незаживающей спине и растянутых суставах.       -Простите, сударыня, я вовсе не хотел оскорбить вас излишним вниманием, - проговорил он, мягко улыбнувшись. Но девицу, похоже, это не впечатлило.       -То-то же, - буркнула она, угнездившись на соломе у стены, - кстати, меня Роза зовут, а тебя?       Судя по одежде и выговору, новая соседка Макса была из простонародья, манеры, и особенно обращение на «ты», тоже подтверждали эту догадку.       -Максимилиан к вашим услугам, - поклониться, сидя у стены, не получилось, так что пришлось ограничиться кивком. Фамилию и титул он решил пока не называть.       -А покороче? - сморщила нос Роза.       -Можно просто Макс, если вам так удобнее, - проговорил граф, весьма сбитый с толку таким напором.       -Уже лучше, - одобрила девица, - ты здесь за что?       -Государственное преступление, - расплывчато ответил тот, - а вы? Если это, разумеется, не секрет.       -Да какой секрет, - отмахнулась Роза, - Двор Чудес, слышал о таком?       Любой житель Парижа знал о том, что в недрах столицы существует этакое государство в государстве — обитель преступников всех мастей, получившая свое название за то, что тут фальшивые калеки, насобирав за день милостыню, как по волшебству, отбрасывали костыли и снимали повязки с глаз, одинокие мамаши сдавали взятых на прокат детей, а юные девственницы, продающие свою невинность, смыв дешевый грим, оказывались далеко не такими юными и невинными. Заправлял этой страной воров всенародно избираемый король, а городская стража не рисковала сюда соваться, потому что сила всегда оставалась не на ее стороне.       -И чем же отличилась перед законом несравненная мадемуазель? - с интересом спросил Макс.       При свете факелов он смог разглядеть свою сокамерницу: она не была юной девушкой, как Максу показалось сначала. Вряд ли кто-то назвал бы ее красавицей, но обаяния она все же лишена не была. Рассыпанные по спине каштановые вьющиеся волосы, давно не знавшие расчески, дерзко блестящие карие глаза на чумазом лице и задорно вздернутый нос — вся ее внешность выдавала натуру решительную, бойкую и бесстрашную. Максу нравились такие женщины, так что он сразу проникся к ней симпатией.       -Я ограбила самого главного прокурора, и поэтому меня посадили в Бастилию, а не в какую-нибудь тюрьму для бедных, - гордо сообщила Роза, но потом поправилась, - точнее, мы с ребятами ограбили.       Граф вспомнил прокурора — толстого, вечно неопрятно одетого человечка с неприязненным взглядом маленьких глазок — и испытал что-то сродни благодарности к этой девице.       -А что же ребята? Их тоже взяли? - поинтересовался он.       -Нее, они успели сбежать.       -И бросили вас одну?       -Ну, а что? Таков закон Двора Чудес — каждый сам за себя, - пожала плечами Роза.       -Не слишком-то гуманно, - осторожно заметил Макс.       -А ты как думал? Иначе не выжить. Это вы, дворяне, вечно сопли распускаете: ах, надо помогать ближнему, а сами на золотых горшках сидите, когда такие, как мы, на помойке с собаками последнюю кость делят.       -А с чего вы взяли, что я дворянин?       -Да это сразу видать. Руки у тебя тяжелой работы никогда не знали, да и мне Робер Злыдень сказывал, что, когда у кого-то волосы светлые, а брови да ресницы черные, это признак породы.       -Надо же, я не знал, - улыбнулся Макс.       -А тебя, я погляжу, тут уже отделали, - Роза оценивающе окинула взглядом своего соседа. Основные раны скрывала рубашка, которую он кое-как сумел надеть после допроса, чтобы не замерзнуть в камере, но посиневшие от растяжения и веревок запястья и щиколотки все равно бросались в глаза.       -Было дело, - согласился тот.       -А ко мне эти козлы полезли было, но я одного из них так двинула по бубенцам, что детей завести в ближайшие месяцы он точно не сможет. Ты смотри, полезешь ко мне, тоже получишь.       -Смею вас заверить, сударыня, я предпочитаю близкие отношения с девушками исключительно по обоюдному согласию, - Макс наградил Розу своей коронной улыбкой, от которой женский пол часто терял голову, - да и, признаться, я сейчас несколько не в форме.       Подвижное лицо неудачливой воровки неожиданно отразило сочувствие.       -Сильно влетело?       -Прилично, - не стал отпираться граф.       -Меня однажды тоже сцапали и вкатали двадцать ударов плетью. Больно было — жуть, а шрамы до сих пор остались, - и Роза, не долго думая, спустила с плеча платье, демонстрируя белесые полосы на золотистой то ли от природы, то ли от загара коже.       Макс содрогнулся. Раньше он как-то не задумывался о судопроизводстве и методах наказания преступников, а то, что с женщиной можно обойтись подобным образом, ему и голову не могло прийти. Однако Роза, похоже, воспринимала подобное как должное. Граф поднял руку, чтобы коснуться шрама, но тут же отдернул ее — то, что перед ним воровка из Двора Чудес, а не родовитая дама, еще не значит, что можно проявлять фамильярность.       Видимо, потрясение и сочувствие слишком живо отразились на его лице, потому что Роза рассмеялась:       -Забудь, а то сейчас расплачешься. Лучше давай-ка я тебя гляну. Меня тетка Николь учила знахарству, пока ее не повесили за то, что отравила своего муженька, так что кое-что я могу.       Предложение не внушало оптимизма, но неожиданно для себя Макс сдался — боль так измотала его, что он уже был согласен и на судьбу мужа неизвестной тетки Николь. А кроме того...       -Я буду вам очень признателен, сударыня, если вы поможете мне побриться, а то, знаете ли, руки плохо слушаются.       Граф внутренне усмехнулся — похоже, помощь женщин в удалении щетины с его щек становится традицией.       Роза взяла ножик и удивленно воскликнула:       -Ого! Да у тебя перо есть. Так чего ты тут сидишь тогда? Порешил бы охрану, взял кого-то в заложники и вышел. Хотя этой зубочисткой разве что поранить можно... Ладно, подставляй лицо.       Закончив с бритьем (движения девицы оказались на удивление бережными), Роза принялась за его суставы.       -Тебя на дыбе растягивали? - удивилась она, - видать, ты им здорово насолил. Что, подельников выдавать не хочешь?       Макс рассмеялся — под «подельниками» ему представился Арман в образе разбойника с большой дороги.       -Нет, просто я знаю кое-что такое, что остальным знать не нужно.       -И что, это настолько важно? - подвижные пальцы ощупывались распухшие плечевые суставы.       -Да, очень.       -Ааа... Так, давящую повязку наложить не из чего, поэтому просто постарайся поменьше двигать руками и ногами. Разрывов мышц и вывихов нет, так что жить будешь.       Макс слегка растерялся от напора соседки по камере — больше недели он видел только тюремщиков и палачей, а тут вдруг рядом образовался целый шквал по имени Роза и сразу взял его в оборот. Та же не собиралась сдавать позиции.       -А теперь ложись на живот, посмотрю твою спину, - скомандовала девица.       -Но откуда вы...       -Делай, что сказано. Раны нужно как минимум промыть, если не хочешь загнуться тут раньше времени.       Сдавшись на власть победителя, Макс послушно растянулся на соломе, сжав зубы, чтобы не стонать от каждого движения. Роза деловито подняла его пропитанную кровью рубашку и по-мальчишески присвистнула:       -Мать моя женщина! Сколько ж раз тебя приголубили?       -Я тут десять дней, на допросы водят раз в три дня. Значит, всего три раза, - подсчитал д'Альбер.       Девушка извлекла из кармана юбки совершенно не подходящий к ее бедному наряду кружевной платок и, окунув его в воду, принялась промывать сплошную рану, в которую за три допроса превратилась спина графа. Действовала она умело и старалась не причинять лишней боли, но Макс все равно то и дело вздрагивал и стонал.       -Терпи, - приказала Роза, - лечиться всегда больно. Это только в постели приятно бывает.       -Я... стараюсь... - и, желая как-то отвлечься, граф спросил, - что вам грозит за ограбление?       -Слушай, хватит уже говорить мне «вы», точно тут есть еще кто-то, - возмутилась Роза, продолжая промокать раны, - а что грозит, не знаю пока. Но, надеюсь, что просто повесят.       -Что? - Макс поперхнулся воздухом, - что значит - надеешься?       - Ну, все лучше, чем колесование. Знаешь, сейчас в моду вошло, натянут кого-нибудь на колесо, и пошла забава на весь день. Может, кто другой им подвернется, так мне повезет.       -И вы... ты так легко об этом говоришь? - удивился Макс.       -А чего, рыдать, что ли? Все лучше, чем выйти замуж за какого-нибудь старого лысого торговца рыбой и нарожать ему выводок сопливых детишек, как все эти благопристойные кумушки. Жизнь прожили, а вспомнить нечего. Все, можешь расслабиться.       Она расправила рубашку Макса, прикрыв израненную спину, и тот почувствовал, что боль, если и не прошла совсем, то, по крайней мере, стала терпимой.       -Спасибо! У тебя чудесные руки, - искренне сказал он.       -Не за что, - отмахнулся Роза, усаживаясь на солому рядом, - слушай, тут вообще кормят? Я есть хочу, как четыре медведя!       -Кормят. Правда, деликатесы не предлагают, - улыбнулся Макс.       -А мне и кусок хлеба с кашей сойдет. Это вы там по своим дворцам ко всяким паштетам из ананасов привыкли.       Граф представил себе паштет из ананаса и расхохотался, а девушка только возмущенно фыркнула.       -Можно неделикатный вопрос? - он попытался приподняться на локтях, но растянутые суставы тотчас напомнили о себе.       -Лежи, не дергайся. И давай, задавай свой вопрос.       -Что оставило на твоем платье и на лице эти черные пятна?       -А, это? Чернила! - гордо сообщила Роза, - меня взяли как раз около Бастилии, ну и, само собой, сюда притащили сразу. Смотрю, сидит такой жирный боров и думает, что может меня судить! Я из рук стражников вырвалась как-то, а бежать некуда — на окне решетка, дверь закрыта. Но не пропадать же свободе, правда? Так что схватила я со стола чернильницу и запустила в эту рожу. Никто и опомниться не успел. Что-то, конечно, и на меня попало, зато этот жирдяй был черный с ног до головы, как бес в аду.       Макс от души повеселился, слушая этот рассказ, а потом припомнил:       -Мне рассказывал один гугенот, что почти так же Мартин Лютер запустил чернильницей в нечистого, который явился его искушать.       -Я не знаю, кто такой этот Мартин Лютер, но судья, или кто он там был, теперь нескоро отмоется!       ...Этим судьей оказался никто иной, как Обер. И, когда Макса в следующий раз привели на допрос, он увидел, что половина лица и почти все волосы у того имеют странный синевато-серый оттенок. Сдержать смех не помог даже устрашающий вид камеры пыток.       -Мсье Обер, вы, наконец, нашли способ избавиться от седины?       -Хорошо смеется тот, кто смеется последним, Мируар, - процедил судья, которого смех узника явно разозлил.       -Я тоже так думаю, - ничуть не смутился тот.       -Прекратить балаган, - остановил препирательство Морель, - мэтр Эмилио, приступайте. И не забывайте, что заключенный должен быть живым и способным говорить...       Сказать по правде, общество Розы очень подкрепило моральные силы — ее уверенный тон, простоватый юмор и смелость помогали графу держаться и даже задирать своих мучителей. Впрочем, Великий Магистр посещал допросы лишь изредка, чаще там присутствовал Обер и секретарь, готовый вести протокол, если узник заговорит.       Роза промывала его раны, отчитывая всякий раз за то, что Макс упорствует вместо того, чтобы все рассказать и избавиться от мучений.       -Оно тебе надо? - говорила она, прикладывая смоченный в холодной воде платок к свежему ожогу на груди графа, - что ты можешь такого знать, чтобы терпеть это все, а?       -То, что я знаю, стоит этого, - говорить было трудно из-за прокушенный губы, которая распухла и плохо слушалась.       -Ну и дурак, - фыркнула Роза.       За неделю, проведенную вместе, Макс научился разбираться в настроениях соседки по камере. И знал, что та за злостью и раздражением скрывает сочувствие — чем в худшем состоянии его притаскивали с допроса, тем больше девушка злилась. Сперва он удивлялся этому, но потом вдруг услышал, что она шмыгает носом.       -Что с тобой, душа моя? - граф приподнялся, пытаясь в полумраке разглядеть ее лицо. Глаза в последнее время стали хуже видеть, но он все-таки заметил, что щеки со следами чернил блестят от слез.       -А что, по-твоему, со мной?! - Роза с силой шлепнула мокрый платок в ведро с водой, - я не железная смотреть, как тебя увечат! И все ради чего? Хреновая у тебя тайна, если из-за нее приходится такое терпеть!       Максимилиан подсел ближе к девушке и приобнял ее за плечи.       -Тайна действительно... гм... хреновая, поэтому тебе не нужно ее знать. Но поверь, она стоит всего этого. Ну же, не плачь, - он провел пальцами по ее щекам.       -А кто плачет?! - тут же сверкнула глазами Роза.       -Ну, если не я, то, наверное, ты, - улыбнулся Макс, - а хочешь, я тебе спою?       Он взял лютню, которая так и осталась в камере в того дня, когда ее принес тюремщик Ланже. Граф не играл на ней в последнее время — растянутые суставы и израненные руки делали это практически невозможным. Но сейчас он собирался петь для женщины, которая делила с ним неволю, помогала, приободряла и ничего не требовала взамен. И это было той малостью, которую он мог для нее сделать — подарить песню.       Лютня неплохо держала настройку, поэтому пришлось лишь немного подкрутить колки, а вот приспособиться прижимать струны так, чтобы голос не дрожал от боли, было труднее. Кто вы – ангел или демон? Я ж – мальчишка рядом с вами. Вашей красоты я пленник, Роза с длинными шипами. Где – на небе ль? Или в бездне? Под какими парусами Встречусь со своей любезной Розой с длинными шипами? Сжать в руках бы! Невозможно - Опадает лепестками, Только тронь неосторожно, Роза с длинными шипами. Знать бы путь, что мне отмерен, Но меж всех миров цветами Лишь тебе одной я верен, Роза с длинными шипами.       -Мне такого никогда не говорили и не пели, - Роза растеряла всю свою задиристость и сидела притихшая и потрясенная, хоть песню Макс выбрал в общем-то шутливую, хотя и, нельзя не признать, очень подходящую к ее имени. Припомнилось, что стихи эти когда-то, еще во времена их студенчества, написал Арман, и как раз для какой-то своей пассии с именем Роза, вот только сладилось ли у него тогда с той Розой, припомнить не удалось.       -Я тебе обязательно спою еще, только попозже, - пообещал граф, пальцы которого начали кровоточить, растревоженные игрой, - а пока расскажи мне еще о Дворе Чудес.       И Роза рассказывала. За две недели совместного пребывания в камере он узнал о стране воров едва ли не больше, чем о собственном родовом замке. Из слов девушки выходило, что место это очень веселое, а все его обитатели смелые и отважные борцы за всеобщее равенство, которые стоят друг за друга горой. Воровство, попрошайничество, мошенничество и проституцию она не считала преступлениями и говорила об этом так же просто, как если бы речь шла о любом честном ремесле.       Макс слушал ее и удивлялся, как все это уживается в душе Розы с добротой и сострадательностью — ведь она по собственной инициативе начала помогать ему, совершенно незнакомому человеку, волею случая оказавшемуся с ней в одной камере.       Однажды ее увели на допрос, с которого она вернулась разъяренная, точно волчица, но без следов насилия, и долго вполголоса ругалась такими виртуозными конструкциями, что Макс пожалел об отсутствии под рукой письменного прибора. На вопрос, что вызвало такую бурю эмоций, она ответила очередной нецензурной тирадой.       В обмен на истории о Дворе Чудес девушка просила графа рассказывать о себе, но он — уже, видимо, чисто инстинктивно — не спешил посвящать ее в свою биографию, вспоминая лишь те эпизоды из жизни, которые никак не были связаны с Орденом, отцом и семьей Армана. Роза, похоже, обижалась на такое недоверие, но все равно всякий раз просила рассказать что-нибудь о «придворной» жизни.       -А правда, что во все эти ваши богатые тряпки невозможно одеться без помощи слуг?       -Не совсем, - улыбнулся Макс, - мужчины, если они не последние лентяи, как правило, одеваются сами, слуги нужны только, если требуется нарядиться особо. А дамы, действительно, пользуются услугами горничных — их одежда устроена весьма сложно: много юбок, шнуровок, застежек, а еще корсет, фижмы...       -Ты просто знаток! - хихикнула Роза, - что, часто приходилось все это с них снимать?       -Мадемуазель, вы задаете нескромные вопросы, - с видом оскорбленного монаха-аскета заметил граф.       -Да ладно, с таким красавчиком любая пойдет, только свистни, - отмахнулся его соседка по камере.       -Скажи, а у тебя кто-то остался на воле? - уже серьезно спросил Макс и пояснил, - из родных.       -Сын остался, - вмиг погрустнела Роза, - Жак, ему семь лет. За ним тетка Гислен приглядит и, надеюсь, не отдаст Душегубу Роже.       -Кто это? - нахмурился Макс, которого очень удивило, что у Розы, которая не очень-то лестно отзывалась о детях в целом, есть сын.       -Мерзкий тип. У него куча сирот, которых он заставляет попрошайничать на улицах. Иногда специально калечит — таким больше подают.       Д'Альбер содрогнулся — он даже не догадывался о том, что в недрах Парижа творятся подобные ужасы.       -И что, власти не знают об этом... промысле? - осторожно спросил он.       -Почему же? Знают. Да только им выгоднее, чтобы Роже был на свободе и исправно им платил, чем повесить его и лишиться дохода.       Роза говорила об этом почти спокойно — в ее мире такие вещи были прозой жизни. «А в моем разве лучше? Только обертка покрасивее...» - подумал граф и только невесело усмехнулся.       Дни шли за днями, на допросы Макса стали таскать реже — примерно раз в неделю. Видимо, поняли, что такими темпами убьют его быстрее, чем получат интересующие сведения. Так что большую часть времени он проводил за разговорами с Розой, которая нравилась графу все больше и больше. Но это не было плотское влечение, которое он испытывал к своим многочисленным пассиям, и, конечно, не имело ничего общего с теми противоречивыми, но без сомнения сильными чувствами, что вызывала у него Элен де Монтегю. Ему просто было хорошо рядом с Розой. С ней он мог быть самим собой — роскошь, которую мало кто из аристократов мог себе позволить. Когда она промывала его раны или вправляла вывихнутые на дыбе суставы, Макс не стеснялся кричать от боли и даже ругаться, чего никогда не разрешал себе во время допросов, и позволял ей кричать на себя и ругаться в ответ. Эта молодая женщина, безродная воровка из Двора Чудес, стала ему другом, с которым он делил камеру, тюремную еду, а иногда, когда становилось особенно холодно, и постель, при этом даже не помышляя о каких-либо вольностях. Впрочем, как он сейчас убедился, это только в салонных романах раненый герой может любить даму своего сердца всю ночь напролет. В реальной жизни все было иначе: когда на теле нет живого места от рубцов, ран и ожогов, это самое тело хочет только одного — тепла и покоя. И чтобы хоть ненадолго отступила изматывающая боль...       Со второго допроса, который длился меньше предыдущего, Роза вернулась очень бледная и какая-то потерянная — такой Макс ее никогда не видел.       -Казнь завтра... - каким-то чужим голосом сообщила она и почему-то улыбнулась.       -Что?!       Забыв о свежих ранах, граф вскочил на ноги и схватил ее за плечи. Девушка посмотрела на него долгим взглядом, в который постепенно возвращалась жизнь, а потом, высвободившись, подошла к соломенной подстилке и села, обхватив колени.       -Смешно. Я всегда знала, что рано или поздно этим кончится — почти никто из наших не умирает в своей постели — но теперь почему-то так боюсь...       Макс снова обнял ее за плечи и прижал к себе. Он только сейчас понял, насколько же сильно привязался к своей соседке по камере, и думать о том, что уже завтра ее не станет, было страшно. Роза была для него единственным и, наверное, последним лучом жизни, дающим силы и помогающим не потерять себя. Это были эгоистичные мысли, и граф быстро прогнал их, но все равно сердце продолжало разрываться от мысли, что скоро жизнь молодой женщины оборвется. Умом он понимал, что она преступница и, наверное, сделала несчастными множество человек, похитив у них вещи, которыми они дорожили, но душой не мог смириться с расставанием.       -И как я тебя оставлю, а? - Роза уже улыбалась почти прежней задорной улыбкой, - вы ж, дворянчики, сами о себе и позаботиться не способны.       Макс заставил себя улыбнуться в ответ:       -Я многому научился у тебя.       И вдруг Роза сделала то, чего д'Альбер совершенно не ожидал, - обвила руками его шею и прошептала:       -Поцелуй меня.       Она всегда вела себя с ним как сестра или друг, но сейчас граф увидел женщину, причем, женщину любящую. В сердце точно вошла острая игла, пронзив его болью, и в этой боли смешалась много всего: жалость, нежность, горечь близкой потери и... любовь? Он никогда не был влюблен по-настоящему, и теперь не мог понять, действительно ли любит Розу или это всего лишь привязанность и благодарность. Ясно было одно: ничего подобного он не испытывал раньше ни к одной женщине.       Максимилиан целовал ее нежно и бережно, даже не думая о том, чтобы перейти к чему-то большему, как поступил бы с любой из своих светских пассий, но Роза сделала первый шаг сама. Она прикасалась к нему так же осторожно, стараясь не тревожить раны, расположение которых помнила наизусть, а граф словно позабыл весь свой любовный опыт и познавал все в первый раз. И это было прекрасно.       Вдруг девушка отстранилась и посмотрела на него долгим взглядом.       -Не нужно. Мы оба стоим на пороге смерти и грехов несем с собой воз и маленькую тележку. Ну, я, по крайней мере. Давай не будем добавлять туда еще один.       Макс удивленно посмотрел на Розу — он никак не ожидал, что именно она, прожившая жизнь воровки и мошенницы, остановит его.       -Ну, чего ты на меня так уставился? - рассмеялась она почти что прежним веселым смехом, - Валаамова ослица заговорила человеческим голосом?       То, что она разбирается в библейских текстах, оказалось еще одним сюрпризом. Сколько же, оказывается, граф о ней не знал. И теперь никогда не узнает.       Остаток ночи они просто просидели, тесно прижавшись друг к другу. Макс безмолвно молился — за нее, за себя, за Армана и всех, кто оставался один на один с этим жестоким миром. А под утро Роза подала голос:       -Меня скоро уведут. Сделай мне подарок на прощание.       -Все, что ты хочешь! - хотелось выкрикнуть это, заверить, что готов на все, но душевных сил, оказывается, совсем не осталось.       -Расскажи мне, ради чего ты терпишь все это. Я хочу уйти, зная, что есть на свете вещи, которые стоят крови и боли самого лучшего человека на свете, - она шмыгнула носом.       Соблазн был очень велик, и Макс почти уже было собрался поведать Розе о «Заветах Великого Змея» и тетрадях, но в последний момент прикусил язык. А что, если Морель решит проверить, не поделился ли он тайной с сокамерницей? И та может все рассказать — ведь она не понимает, насколько важно хранить это в секрете. Граф обнял ее и прижал к себе.       -Ты ошибаешься, я грешник и несу справедливое наказание. А моя тайна... поверь, это не то, что приятно уносить с собой.       -Ты так и поверил мне... - вздохнула Роза, но больше не настаивала.       А потом ее увели...       -На выход, - буркнул привычное стражник, и Макс послушно поднялся на ноги.       Вот уже почти две недели его не водили на допросы, и за это время раны успели немного затянуться, а руки и ноги начали лучше слушаться. Но сейчас граф был даже рад тому, что все начинается по новой — без Розы жизнь утратила смысл, и он мечтал только об одном — поскорее умереть. Даже пообещал себе попытаться разозлить следователей и палача так, чтобы они, перестаравшись, наконец убили его.       Но планам не суждено было сбыться — узника повели не привычной дорогой в конец коридора, а по лестнице наверх, туда, где допросы проходили раньше. Подъем по ступенькам стал настоящим испытанием для искалеченных суставов, поэтому он не сразу сообразил, где очутился. Когда же боль немного отступила, Макс огляделся и понял, что находится в просторной комнате, освещенной серебристым светом пасмурного дня.       Возле камина, в котором жарко горел огонь, стояло два кресла. В одном из них восседал Великий Магистр, в другом — тот самый прокурор, за ограбление которого Роза поплатилась жизнью. Точнее... чуть не поплатилась.       Она сидела поодаль на стуле, сложив руки на коленях и опустив голову. Одетая в чистое, хоть и бедное, платье, аккуратно причесанная и умытая. При появлении Макса молодая женщина вскинула было глаза, но тут же снова потупила взгляд.       -К сожалению, наш осведомитель ничего от вас не добился, Мируар, - холодно заметил прокурор, а Морель с любопытством уставился на узника, наблюдая за его реакцией.       Нельзя было сказать, что граф был очень удивлен. Что-то такое он подозревал с самого начала. Воспользоваться его слабостью к женскому полу, подобрать ту, кто войдет в доверие, и исподволь выведать интересующие сведения — это было очень в их духе. Только вот Роза никак не походила на циничного шпиона — ее лицо осунулось, под глазами залегли тени, по щекам пролегли мокрые дорожки. А главное, он бы почувствовал фальшь, но ее не было в их отношениях. Ни разу за все время. И сейчас он чувствовал лишь радость от того, что Роза жива и досаду на тех, кто вынуждал ее совершить подлость.       -И чем же вы шантажировали бедную девушку? - с неприязнью спросил Макс, - жизнью сына?       -Какая вам разница? Главное, что она не справилась, - королевский прево выглядел даже веселым.       -И этим спасла себе жизнь, поскольку моя тайна равнялась бы для нее смертному приговору.       -А ведь вы к ней неравнодушны, Мируар, - многозначительно сощурился Морель, - равно, как и она к вам. Чем вы обаяли нашу Розу, признавайтесь?       Граф молчал. На память пришла последняя ночь перед мнимой казнью, когда они едва не стали любовниками, ее прикосновения, одновременно нежные и требовательные, ее дерзкий взгляд. Они, эти холоднокровные змеи, все равно ничего не поймут, так стоит ли объяснять?       И тут Роза не выдержала, она вскинулась и, глотая слезы, закричала:       -Макс, я не предавала тебя! Они меня заставили, грозились забрать Жака и продать цыганам!!       -Я знаю, что не предавала, - мягко улыбнулся тот, и, повернувшись в Магистру, резко сменил тон, - что будет с ее сыном?       -Судьба ее отпрыска и ее самой зависит от вашей честности, Мируар, - на секунду зрачки прево превратились в вертикальные линии, - расскажете нам, где тетради, и девица пойдет на все четыре стороны. Хоть к сыну, хоть в ад. Не скажете — смертный приговор для нее отнюдь не был вымыслом и до сих пор не отменен.       Это была подлая ловушка. Макс сжал зубы, не зная, что предпринять. Сам он был готов пойти на любые муки, но жертвовать чьей-то жизнью... Он столько дней провел, оплакивая Розу, но никак не мог представить, что сам может стать причиной ее смерти.       -Решайте, Мируар. Рано или поздно вам все равно развяжут язык, но так вы хоть не возьмете грех на душу, - нажал Морель, и тут граф взорвался:       -Вы смеете говорить мне о грехе?! Вы, на чьей совести жизни многих поколений — прошлых и будущих?! Вы, шантажом превращающий человека в предателя?!       Не ожидавший такого напора Великий Магистр отшатнулся назад. А Макс, чья чаша терпения наконец-то переполнилась, стоял над ним, сжав кулаки и сверкая глазами.       -Человека? - взял себя в руки Морель, - да эту шлюшку из Двора Чудес стоило только припугнуть сыном...       Дальше он не договорил, потому что кулак Максимилиана со всего маху врезался королевскому прево в скулу, отбросив к самому камину.       -Еще слово скажете о ней в подобном тоне... - прошипел граф, когда его, повалив на пол, скрутила охрана. При этом он не заметил, что прокурор, оказавшись за стулом, на котором сидела Роза, внезапно схватил ее за волосы, оттащил в сторону и приставил к горлу нож. Та попыталась вырваться, но прокурор оказался невероятно силен.       -Итак, шутки кончились. Или вы, Мируар, говорите, где тетради, или... - он надавил на лезвие — показалась кровь.       -Отпустите девушку... - тяжело проговорил Макс, когда ему дали выпрямиться.       -В обмен на информацию.       Беря Розу в заложницы, прокурор не учел одного — его пленница отнюдь не была светской барышней, которая ничего, острее шпильки для волос, в руках не держала. Точным ударом каблука по ноге девушка заставила прокурора взвыть от боли и выпустить ее, после чего ловко его разоружила. А дальше все произошло очень быстро: Роза замахнулась кинжалом, намереваясь убить своего пленителя, одновременно прозвучал выстрел, и молодая женщина, качнувшись назад, начала падать - один из охранников, что стояли за спиной у Макса, успел выхватить пистолет прежде, чем тот, полуоглушенный недавней схваткой, смог что-либо заметить.       Граф кинулся к молодой женщине — его никто не остановил — и подхватил ее на руки. Лиф серого платья стремительно краснел.       -Вот тебе и не пришлось выбирать... - голос Розы звучал слабо, а из угла рта потекла струйка крови.       -Молчи, тебе сейчас нельзя говорить! - д'Альбер осторожно положил девушку на ковер и сам опустился на колени рядом с ней.       -Мне уже все можно, - попыталась улыбнуться она.       Макс схватил валявшийся на полу кинжал и, взрезав шнуровку корсажа, осмотрел рану. Не нужно было иметь больших познаний в медицине, чтобы сразу понять — она смертельна. Пуля, пройдя навылет, пробила легкое, коснувшись сердца.       -Обещаю, я сделаю все возможное, чтобы защитить твоего сына!       -Я знаю, - кровь пузырилась на ее губах, но Роза продолжала улыбаться, - а ты живи. Обязательно живи.       Макс еще что-то шептал ей, обещал не бросать, говорил, что все будет хорошо — он потом и сам не мог вспомнить, что именно произносил.       Тут вдруг тело девушки выгнулось, по нему прошла судорога, а потом голова безвольно склонилась на бок.       Что происходило в это время вокруг, Максимилиан не знал. Пытались ли ему помешать? Вряд ли. Говорили что-то? Возможно, но он этого не слышал, потому что весь мир перестал существовать, сузившись до одного мертвого тела на цветастом ковре. Граф бережно закрыл Розе глаза, а потом, сложив молитвенно руки зашептал, не замечая слез, катящихся по щекам — первых слез со дня его пленения в Бастилии:       -Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace. Amen.* ____________ *Вечный покой даруй им, Господи, и да сияет им свет вечный. Да почивают в мире. Аминь. (лат.) - заупокойная католическая молитва.