Broken

      Я очнулся лежа на диване. Голова болела просто катастрофически. В висках стучало и давило, а в затылке была тяжесть. Рядом сидел дядя и о чем-то думал. — Дядя? — тихим и хриплым голосом произнес я. — О, Аллен, ты уже очнулся, — он поднялся и прошел на кухню, от куда принёс какие-то лекарства. — Выпей, полегчает.       Не задумываясь, я сразу же выпил пару таблеток, что дал мне Неа. — Слушай, мне сон такой страшный снился, будто бы Тикки погиб, — я усмехнулся, но, встретив ошарашенный взгляд Дяди, опешил. — Нет, это же не правда? Мне же приснилось! Нет! Этого не может быть!       В эту же секунду глаза наполнились солеными слезами, которые, не стесняясь ничего, скатывались по щекам, а из горла вырывался чуть ли не животный рев. Это была ничем не сдерживаемая истерика. Уткнувшись в ладони, я рыдал, просто рыдал, потому что потерял самого дорогого человека на всей Земле. Ведь не было никого, кто понимал бы меня лучше, и кого я любил бы сильнее. Дядя не в счет. Неа старался меня успокоить, силой впихивая какие-то успокоительные и что-то еще, но ничего не помогало. Тут вообще вряд ли что сможет помочь. — Он же обещал, — дядя обнял меня, и слезы уже впитывала его одежда, — обещал всегда быть рядом… Говорил, что никогда не уйдет… Я так не смогу… Не смогу… — я вторил себе и повторял эти фразы все время, захлебываясь своими эмоциями, то срывался на крик, то шептал. Я не мог этого принять. Слишком больно. — Аллен, — прошептал дядя, — кем он был для тебя? Не просто сосед, я же вижу, — легкие поглаживания головы нисколько не помогали. Я изо всех сил обнял Неа, сразу же после этого отпуская. — Прости, я пойду, пожалуй, к себе…       На еле гнущихся ногах, я кое-как доплелся до своей спальни, а зайдя - лег на кровать и разрыдался еще пуще прежнего. Здесь, в этом доме, все напоминает о нем. Все. Особенно в этой комнате. Хотя, казалось бы, прошел всего месяц, но кровать пахнет Тикки, на полке стоит его одеколон, а вон там, на вешалке в шкафу висит его одежда. Все выглядит так, как будто Микк просто уехал ненадолго, но нет, он больше не вернется… больше никто не назовет меня ласково и нежно «Малыш», как это делал он. Тикки никогда мне больше не улыбнется… никогда. Я не смогу без него. Он был моим миром, моей любовью и моей душой. Сейчас такое ощущение, что ее просто вырвали без остатка. Он вырвал ее и забрал с собой, навсегда.       Притянув к себе рубашку, которая висела на стуле, я уткнулся в нее и вдыхал слишком знакомый запах. Так пахла любовь, так пахла верность, так пахло счастье, а теперь, так пахнет боль, потеря и ужас. Я слишком любил его. Доверился, хотя клялся себе, что лучше проживу один, чем мне кто-нибудь разобьет сердце. Нет, он не виноват, это всего лишь случай. Очень больной случай, тяжелый… И нет, он не разбил мне сердце, он забрал его с собой.       Я вспомнил, как мы с ним встретились - это было так нелепо, но, мне кажется, что это была судьба. Все наши счастливые моменты пролетели в моей голове в мгновение ока… Радовало то, что грустных воспоминаний почти и не было…       Задумавшись обо всем этом, я не заметил, как к горлу подступила тошнота. Быстро вскочив с кровати, я побежал в туалет, где меня вырвало желчью, так как в желудок со вчерашнего дня ничего не попадало. Отвратительное ощущение.       На данный момент, мне было бы лучше захлебнуться этой самой рвотой. Жить не хотелось. Зачем? Ведь самое дорогое уже не вернуть. На глаза попалась бритва Тикки — клинковая, другими он не брился. Ему нравилось это открытое лезвие, которым без проблем удалялись все изъяны. Его не пугали порезы, ведь шрамы украшают мужчину. Так он говорил и мне, в плане моего шрама на лице. Он любил его целовать. Говорил, что это моя изюминка, а никакое не уродство. Каждый мой шрам он знал наизусть, каждый раз исцеловывая их, пытаясь сделать так, чтобы я полюбил себя. Но даже ему это не удалось. В голову полезли не самые хорошие мысли. Как жить? Как жить, если любимый человек больше не вернется? Я не смогу. Я не смогу без него. Душу щемит, сердце разрывается в клочья. Как? Я схватил эту самую бритву, моментально делая надрез вдоль запястья по внутренней стороне до самого локтя. В момент, когда я хотел сделать то же самое с другой рукой, из-за двери послышалось: — Аллен, с тобой все в порядке? — судя по взволнованному голосу, дядя очень переживал. — Нет, дядя, нет, со мной не все в порядке! Ничего не в порядке! — с полочки полетели все вещи, которые там лежали. Я колошматил все, что только попадалось на глаза. Снова подступившие слезы лились ручьем. — Нихера не в порядке. Я опустился на пол, обнимая себя, и рыдал. Так прошло минут пять, пока дверь не открылась от того, что дядя взломал замок. — Боже мой, ты что делаешь? — Неа оценил обстановку вокруг меня, после чего его взгляд наткнулся на кровь, которой была вымазана половина помещения. — Дурень! Нельзя же так! — Мне все равно, понимаешь? Все равно! — кричал я, пока он пытался полотенцем остановить кровотечение из руки, но получалось плохо, поэтому он, быстро куда-то сбегав, вернулся и затянул мою руку ремнем очень туго, чтобы ток крови перестал поступать. — Милый мой, Аллен, я же тебя очень люблю, не надо так делать, пожалуйста, — он прижимал меня к себе и укачивал, как ребенка. — У меня же кроме тебя никого нет, — дядя поцеловал меня в лоб. — Я не хочу, я не смогу… — Ты любил его, да? — если бы было возможно плакать сильнее, я бы заревел, но это просто невозможно. Я закивал головой, утыкаясь в его грудь. — Очень, дядь, ты не представляешь, насколько… — Я представляю, милый, представляю… — на его глаза тоже навернулись слезы. — Знаешь, наверное, раз ситуация обстоит так, то я должен тебе кое-что рассказать. Я надеялся, что этого никогда не случится, но, видимо, это выше нас самих. — Что рассказать? — я все также лежал на его руках и чувствовал, как наступает онемение в месте, где он перетянул руку ремнем. — Ты только не пугайся, — Неа снова поцеловал меня, — понимаешь, я не твой дядя, я… я твой отец, Аллен. — В смысле? — я оторвал голову от его груди, чтобы посмотреть ему в глаза. Слезы все еще не переставали идти. — В прямом, — он погладил меня по голове, — я просто знаю, что ты ничего не помнишь после того пожара, но ты помнишь Ману, и, чтобы уберечь тебя, я решил сказать, что ты мой племянник, но это не так. — Я… я ничего не понимаю! — Это длинная история, и я обязательно тебе ее расскажу, но сначала мне нужно оказать тебе помощь, а потом ты должен отдохнуть. Тебе сейчас вредно нервничать. — Да почему?! — Все потом. А сейчас пойдем, разберемся с твоей рукой, и ты поспишь немного. — Х-хорошо.       Этот день не перестает меня шокировать…